Текст книги "И возвращу тебя…"

Автор книги: Алекс Тарн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Глаза у Чико заволокло туманной дымкой.

– Эй!.. – Берл дернул его за плечо. – Ты куда это поплыл? И знаешь что – хватит вокруг да около ходить. Давай про сестер.

– Про сестер… – вздохнул Чико. – Пусть будет про сестер. Это было в конце ноября… дожди и все такое… Тогда у меня работали шесть девочек: три русские и три сабры. И так получилось, что остался я без работниц. Ну то есть вообще. Русские всей компанией переехали в Тель-Авив, сняли большую хату в Дизенгоф-центре и зажили самостоятельно. Перешли на работу по вызову. Что ж, не скажу, что мне не было обидно – как-никак, под моим крылом поднялись, язык выучили, страну узнали. Два года я в них вбухал, со всей душой. Но с другой стороны, если женщина хочет продвинуться по жизни, то можно ли ей мешать? Так что расстались мы по-хорошему.

– И надо же такому случиться, что в тот же месяц одна из трех местных собралась замуж. Что тут скажешь? Ну, а оставшиеся сами ушли, в другой кабинет. Потому как клиентов не стало за скудостью выбора. Представь себе мое положение. Чеки за помещение расписаны на год вперед. Реклама тоже проплачена. Клиенты разбегаются. Доходов нет. Вот так-то, кстати, и разоряются. В общем, нужны мне были новые девушки позарез.

– А новых девушек тогда большей частью продавали, как на невольничьем рынке. Сейчас-то уже не так, сейчас новые законы приняты, и полиция следит, а тогда запрета против торговли людьми просто не существовало… потому что никому в голову не могло прийти, что может потребоваться такой закон в цивилизованной стране в конце 20-го века. И по этой причине беспредел царил полный. Целые банды только этим и жили – возили русских и украинских проституток и торговали, как рабынями.

– Я до того случая никогда девушек не покупал. Брал таких, которые ко мне своими ногами приходили, по собственному желанию: туристок или местных. Почему? Да потому что мерзкое это дело – работорговля, да и выгодна она только подлецам, а нормальных людей воротит. Начать с того, что девушки прибывают на рынок черт-те в каком виде – часто избитые, изнасилованные… бедуины по дороге через границу балуются с ними вовсю. А потом уже покупатель смотрит на них, как на собственность.

– Он, понимаешь, рассуждает примерно так: я вложил в нее свои деньги и теперь должен вернуть эти пять тысяч долларов возможно скорее, причем с прибылью. Поэтому весь первый год он, гад, заставляет ее работать вообще бесплатно, за так, за еду, да за крышу над головой. Держит под замком, без паспорта. А если даже и не под замком – куда ей идти? Чужая страна, чужой язык, нелегальное положение. Полиция арестует – вытурит. А она сюда зарабатывать ехала… что же, все страдания впустую? Вот и терпят бедные, пока могут. Те, кому повезет из таких мест вырваться, встают на ноги, ищут приличные кабинеты, типа моего, начинают зарабатывать. А кому не повезет – кранты… Самое страшное – это когда такой хозяин продает девушку вторично. Потому что новый владелец с кого свои затраты взимает? – Правильно, с нее же… то есть, рабство снова начинается с нуля, с самого начала.

– В общем, мерзкое дело. Но тогда у меня уже не оставалось выбора. Мне срочно требовались работницы, и я поехал на рынок в Беер-Шеву, к бедуинам. В тот день они выставили на продажу восемь девушек. Девушки были нетронутые и потому дорогие, по восемь зеленых кусков. Тут понимаешь, такая история. Большинство приезжающих сюда девиц – профессиональные проститутки. Но иногда, очень редко, попадаются и другие – такие, которые в принципе уже решились, но реально пока еще не попробовали. Таких сразу видно опытному глазу, и спрос на них имеется особый. Бывают клиенты, которые от нетронутых неземной кайф ловят. Отсюда и цена соответствующая, и особая бедуинская сдержанность в обращении. Потому что в соревновании между бедуинской похотью и бедуинской жадностью всегда побеждает жадность. У меня с собой было тридцать тысяч долларов – все сбережения. Я поторговался и купил четырех самых красивых по семь с половиной тысяч за штуку.

– Кацо, слышь, кацо…

Берл взглянул на Кольку. Тот сидел бледный, закусив губу и крепко сцепив пальцы.

– Ты мне только одно скажи: она здесь? Что он тебе рассказал?

Берл накрыл ладонью судорожно сцепленные Колькины кулаки.

– Подожди, Коля. Потерпи еще пять минуток, ладно? – он разлил по стаканам остатки арака. – На-ка, выпей еще. А потом возьми бутылку и сходи к жонглеру – пусть даст еще одну такую же. Он поймет.

Чико допил арак и бросил в рот несколько маслин.

– Жива осталась его невеста, – сказал он, провожая взглядом отошедшего Кольку. – Повезло парню… А у меня тогда расчет был простой. Конечно, брать на себя весь расход я не собирался. Но и сажать девушек «на зарплату» тоже не хотел. Они могли работать, как работали у меня все – половина на половину и из своего заработка понемногу отдавать мне долг в рассрочку на два года. Поверь мне, варианта лучше у них просто не имелось. Альтернативой было рабство с двадцатью клиентами в день триста шестьдесят пять дней в году и вероятная перспектива сдохнуть лет через пять где-нибудь на помойке. А теперь скажи: после всего того, что ты услышал – разве я не вел себя великодушно, как благородный человек? Разве нет? Что молчишь? Разве я не спасал их тогда… в определенном смысле? Нет, ты ответь, ответь…

– Ну разве что в определенном смысле… – неохотно ответил Берл и пожал плечами. – Ты продолжай, продолжай.

Чико выбил пальцами барабанную дробь.

– Хоть на том спасибо… Я посадил их в свой «транзит» и вернулся в Хайфу. За все это время мы не обменялись ни словом. Они и между собой-то не очень разговаривали… шок, усталость и все такое… Кроме того, русского языка я не знаю, они не знали английского, так что возможности потолковать не было никакой. А я, как ты понимаешь, хотел заключить с ними договор, объяснить про долг и про систему работы, чтобы начать как можно скорее.

– А если бы они отказались? – спросил Берл.

– Какая дура отказалась бы от таких условий? – удивился Чико. – Ты пойми, я ведь был уверен, что они приехали в Страну по собственному желанию. То есть, приехали работать. В крайнем случае, я всегда мог вернуть негодный товар бедуинам. Но об этом я даже не думал. В общем, план был такой: отвезти девушек в Хайфу, разместить на квартире, а потом поехать за моими прежними работницами-изменницами в Тель-Авив и уговорить их вернуться ко мне на недельку в порядке обмена опытом. Я не сомневался, что отказа не будет – все-таки девчонки чувствовали, что подвели меня не на шутку. За неделю они могли полностью ввести новеньких в курс дела и тем самым хоть как-то отплатить за мою доброту.

– В Хайфе девушки отключились, едва успев принять душ. Бедуины во время перехода накачивают их таблетками: транквилизаторами, чтоб не засыпали, вольтареном, чтоб мышцы не сводило, наркотиками, чтоб лучше слушались… Так что измотаны они были до предела и соображали более чем слабо. Думаю, они с трудом понимали, где они и что с ними происходит. Но меня это не очень заботило – в конце концов, девочки приехали в Страну для того, чтобы работать не головой, а совсем-совсем другими местами. И они, эти места, вполне соответствовали своему профессиональному назначению.

– Я позвонил в Тель-Авив, и там меня ждало первое разочарование. Расписание у моих изменниц оказалось забитым до отказа. В принципе, они соглашались помочь, но не сразу – требовалась по меньшей мере неделя для того, чтобы передвинуть не слишком обязательные сеансы и отработать обязательные. Что мне оставалось делать? Пережить еще одну неделю бездействия, еще одну неделю убытков? Я находился на верной дороге к разорению. Я даже не мог заплатить менту, который должен был прийти ко мне через несколько дней за очередным побором.

– И тогда ты их продал, – сказал Берл.

– Нет! – почти прокричал Чико. – Нет! Как ты мог такое подумать после всего того, что я рассказал?! Чико никогда не торговал людьми!

– Только покупал, – уточнил Берл. – А это, понятно, не в счет.

– Да нет же… – простонал Чико. – Это случилось всего один раз. И потом, я же объяснил: мой вариант был для них наилучшим. Наилучшим! Повторить тебе про работу «на зарплате»?

– Ладно, – сказал Берл. – Допустим. Что дальше?

– Дальше я позвонил одному типу. Я вспомнил про него сразу, как только узнал, что речь идет о «нетронутых». Он был моим давним клиентом. Правда, в последнее время наведывался нечасто и все время приставал с одним и тем же: устал, мол, от шлюх… достань мне чистую женщину… заплачу, мол, десятикратно. Вот я и решил: зачем ждать целую неделю, если можно заработать прямо сейчас, без лишних объяснений? Что такого случится, если девочки получат инструктаж не перед работой, а уже, так сказать, в процессе? В конце концов, зачем они сюда приехали? Чтобы работать, не так ли? Значит, немедленное начало работы входит и в их планы, не только в мои! Тем более, что речь шла о больших деньгах. Я собирался заломить две тысячи за раз и поторговавшись, спуститься до полутора.

– К моему удивлению, клиент так обрадовался, что даже не стал торговаться. Более того, потом он перезвонил и сказал, что приедет с другом и они возьмут сразу двух, на выезд. Выезд удваивал таксу, но и это не останавливало любителя чистоты. Я прямо слышал, как он облизывается у телефона. Он хотел получить девушек в тот же вечер, но я отказался их будить, и мы договорились на следующий день. Понятное дело, я был очень доволен. Бизнес определенно налаживался. Восемь тысяч – четыре мне и по две девушкам! Единственно, о чем я жалел, так это о том, что не мог поделиться с ними этой радостью – думали ли они в своей Москве, что заработают такие приличные бабки за первого же клиента!

– Они не из Москвы, – сказал Берл.

– Нет?.. А какая разница? Для меня все русские – из Москвы… – Чико налил себе полный стакан.

– По-моему, это чересчур, Чико. Если ты отрубишься в середине рассказа, то мне придется забрать тебя с собой. В багажнике.

– Не боись, – ухмыльнулся Чико. – Осталось совсем чуть-чуть…

Он выпил и взглянул на бледного Кольку.

– Ты уж ему объясни, что я тут ни при чем. Что я наоборот – по хорошему, по справедливости… – Чико неожиданно всхлипнул. – Что меня резать не надо. Объяснишь?

– А с чего ты взял, что он тебя резать будет?

Чико состроил неуверенную гримасу и весь скрючился, отчего сразу стал похож на маленькую печальную обезьянку в курчавом парике.

– Ну как… ты, может, не знаешь, но среди людей этого бизнеса давно уже ходят всякие рассказы, один другого страшнее. Кто-то режет сутенеров по всей Европе. Мы хоть и не Европа, но все же…

– Отчего же не Европа, – безжалостно возразил Берл. – По крайней мере, в том, что касается проституток, мы самая что ни на есть Европа. Так что не зря ты боишься.

– Вот-вот, – жалобно подтвердил Чико. – Вот и я чувствую, что не зря. Ты уж объясни ему, будь другом…

– Объясню, – пообещал Берл. – Но гарантии дать не могу, уж извини. Да и не друг ты мне, а сволочь и мразь. Заканчивай свою повесть и молись, чтобы я тебе поверил.

Чико торопливо кивнул.

– Они приехали на джипе «тойота» часов в пять, когда еще не стемнело. Девочки только-только проснулись… проспали больше суток, представь себе. Я собрал на стол, мы немного поели, общаясь в основном при помощи улыбок, и тут раздался звонок. Второй парень мне не понравился. Спокойный такой, а глаза матовые и улыбочка приклеенная. Но симпатичные клиенты вообще нечасто попадаются. Да и не в той я ситуации находился, чтобы выбирать. Они сели с нами за стол, чтобы убедиться, что девочки действительно нетронутые, и чтобы выбрать, и тут выяснилось, что этот второй говорит по-русски. Он начал шутить с девочками и даже рассмешил их каким-то анекдотом. Правда, я особо не вслушивался. Я терся с клиентом, заканчивал сделку. Он заплатил все до последнего цента и обещал вернуть девочек к десяти вечера.

– Выбрали они, конечно, двух самых красивых. Тогда я еще не знал, что это сестры, даже полных имен их не помнил, хотя мы уже успели познакомиться. Я им сразу сказал, что выговаривать такие длинные слова не умею, а буду звать их коротко: Вики и Гили. Потом-то научился…

– Девушки пошли с клиентами без возражений, просто встали и пошли. Позднее я все пытался понять – почему? Может быть, просто расслабились после отдыха? Или тот парень с матовыми глазами обманул их своими шуточками? Скорее всего, это был первый русскоязычный человек, встреченный ими после изматывающей и страшной дороги. Первый «свой» после того, как они две или три недели мыкались в полной зависимости от чужих и диких людей, не имея простой возможности задать вопрос и получить ответ… хоть какой, но ответ. Стоит ли удивляться, что они прониклись таким доверием к этому маньяку?

– А может, и доверия-то никакого не было – просто привыкли за эти недели, что их перебрасывают с места на место, как багаж, разлучая и вновь объединяя… или не объединяя… – так что сестры, должно быть, больше всего боялись потерять друг дружку и потому обрадовались уже хотя бы тому известию, что и на этот раз они куда-то отправляются вместе.

– Так или иначе, они вели себя спокойно, не жалуясь и не возражая. Не дали мне ни единого шанса заподозрить что-либо недоброе. Я был свято уверен, что имею дело с проститутками, понимаешь? – пусть пока с «нетронутыми», но все-таки – с проститутками. Тем более, что пресловутая «нетронутость» должна была в какой-то мере завершиться для Вики и Гили в тот же самый вечер. Я говорю «в какой-то мере», потому что некоторым женщинам удается продавать один и тот же товар по нескольку раз – пока профессия не начинает проявлять себя вовне, сначала в выражении глаз, а потом и во всей повадке, свойственной только проституткам.

– Итак, они уехали на джипе «тойота», обещав вернуться в десять. Помню, я взял двух оставшихся девушек на прогулку по Кармелю. Мы прекрасно прошлись по променаде, полюбовались на закат, на хайфский залив и на бахайские сады, посидели в кафе на террасе одной из гостиниц. После мороженого девочки окончательно оттаяли, и хотя мы по-прежнему общались лишь при помощи улыбок и междометий, я все больше убеждался, что приобрел не только качественных работниц, но и славных подружек. Хорошие отношения важны в любом бизнесе.

– Мы вернулись домой в девять. Девушки казались усталыми, я отправил их спать, а сам уселся ждать перед телевизором. На стол я положил два конверта, надписав их соответственно «Вики» и «Гили». Мне хотелось торжественно вручить им заработанные деньги немедленно по возвращении. Понимаешь, расставание с «нетронутостью» обычно сопровождается легкой депрессией, а как известно, нет лучшего лекарства от грусти, чем крупная сумма в долларах.

– Они не вернулись ни в десять, ни в одиннадцать. В час ночи я уже начал беспокоиться всерьез, и тут в дверь позвонили. Это была полиция. Гили подобрал случайный водитель на береговом шоссе. Она бежала вдоль обочины – вся в крови, босиком, в шоке, не соображая, где находится и что делает. Водитель сразу же отвез ее в полицию; те тоже времени не теряли и отправили на место патрульные машины. После непродолжительных поисков в дюнах был обнаружен джип, два трупа – Вики и моего клиента, оказавшегося, кстати, довольно известным профессором, а также тяжело раненного парня с матовыми глазами. Он-то и назвал мой адрес.

– Потом было следствие, суд. Я проходил в качестве свидетеля. Гили молчала, как рыба, а матовый валил все на нее. Но улики говорили о другом. Экспертиза показала, что старшую сестру буквально замучили до смерти: сильно избили, изнасиловали, порезали во многих местах… короче, ужас. Повесить это на Гили было бы просто дико. В итоге парень получил свои два пожизненных – за Вики и за профессора. А Гили, по-моему, отправили в Тирцу – женскую тюрьму для незаконных иммигранток…

Чико потянулся к бутылке.

– Подожди, – остановил его Берл. – Сначала закончи. Что было дальше?

– Дальше? – Чико устало потер лоб. – Девушек у меня отобрали сразу, как нелегалок. С тех пор я их не встречал. Говорят, одна их них до сих пор кантуется здесь, на Тель-Барухе. Ну а дело я закрыл и больше к нему не возвращался…

– Да хрен с ним, с твоим делом, – нетерпеливо перебил его Берл. – Что стало с Ангелиной? Ну, с Гили, как ты ее называешь…

– Аа-а, с Гили… не знаю. Выслали, наверное… что еще с ними обычно делают? Я в последний раз видел ее на суде, в мае девяносто второго. Ребенку был уже месяц.

Берл поперхнулся.

– Что ты сказал? Ребенку? Какому ребенку?

– Как это «какому»? – Чико выкатил на Берла карие, налитые кровью и араком глаза. – Ее ребенку. Девочке. Гили родила в тюрьме, в апреле. Она попала ко мне беременной, каппара. На четвертом месяце. А вы не знали? Было во всех газетах…

Он налил себе очередной стакан, выпил и, закрыв глаза, откинулся на спинку стула. Берл повернулся к Кольке, прикидывая, с чего начать. Более всего его беспокоили традиционные Колькины методы «общения» с бывшими и нынешними сутенерами. Как-то не хотелось уходить отсюда, оставив в углу труп местного завсегдатая Чико Наима. Да и потом, в данном конкретном случае эта кара не выглядела бы справедливой. Конечно, назвать Чико приятным было бы большим преувеличением. Мразь мразью, если по-честному. Когда-то торговал женщинами, теперь торгует голосами. Когда-то держал публичный дом, теперь ищет себя в большой политике. Разница, если и есть, то небольшая. Клоп паршивый – раздавить и забыть… Но, с другой стороны, если за такое давить, то придется иметь дело с миллионами…

– Ну что ты молчишь? – взмолился Колька. – Ну скажи уже… она умерла, да? Умерла?

– Значит так, Коля, – сказал Берл, стараясь звучать сухо и по-деловому. – Этот тип держал тут до конца 91-го маленький кабинет на пять-шесть девушек. В ноябре к нему попали четыре девушки из Рашидовой партии, включая Вику и Гелю. Он был уверен, что они приехали по своей воле. Правду узнать просто не успел – по-русски не говорит…

– Да черт с ним, с уродом! – перебил Колька. – Что ты мне про него плетешь? Гелька жива? Нет? Ну не тяни ты, Кацо, у меня уже жилы болят…

– Когда Чико в последний раз ее видел, была жива. В мае девяносто второго, в местной женской тюрьме за нелегальную эмиграцию. Он полагает, что позднее ее выслали назад в Россию, но не уверен. А вот Вика…

– Что Вика?

– Вика погибла. Зарезал какой-то сукин кот уже на следующий день после приезда сюда.

Колька скрипнул зубами и поднял на марокканца ненавидящие глаза.

– Ээ-э, Коля… Коля… – поспешно проговорил Берл. – Этот тип не виноват. Он наоборот…

Колька остановил его жестом.

– Не бойся, Кацо, – сказал он сдавленным голосом. – Я его убивать не стану. Гелька запретила. Еще что-то?

Берл облегченно вздохнул и пожал плечами.

– Есть еще несколько деталей, но это по дороге. Пойдем, братан…

Они поднялись из-за стола и пошли к выходу

– Эй, Кац! Кац! – это кричал Чико. – Подожди, не уходи! Кац!

Берл обернулся. Маленький марокканец обращался к нему, по ошибке приняв Колькино «кацо» за Берлову фамилию. Он догнал их у самой стойки, схватил Берла за локоть и, привстав на цыпочки, быстро зашептал ему в самое ухо.

– Спасибо тебе, Кац, век не забуду. Спасибо! Я же все эти годы спал, можно сказать, вполглаза… все ждал, когда меня резать придут. А вы – простили… ведь простили, правда? Простили?

– Гили тебя спасла, – усмехнулся Берл. – Ее и благодари…

– Подожди, подожди… – зашептал Чико еще горячей. – Я забыл сказать: этот матовый-то скоро выйти должен. За примерное поведение. Ему уже дважды скостили, так что два года всего и осталось подлецу. В отпуска ходит, сволочь. Синев его фамилия. Игаль Синев. Тюрьма «Шарон».

Берл отстранился.

– Экий ты шустряк, Чико… на ходу подметки рвешь. Я ж тебя, мразь, насквозь вижу. Ты ведь сейчас думаешь: отчего бы попутно и от старого знакомого не избавиться? Чужими руками. Чтобы не пришел пожурить тебя за тогдашнее свидетельство? Так что ли?

Чико молчал, бессмысленно улыбаясь.

– Тьфу… – сплюнул Берл. – Знаешь, по-моему, ты уже вполне созрел для самой большой политики. Только просись сразу в председатели кнессета. Скажи, мол, одним публичным домом я уже руководил… Но за информацию спасибо. Пригодится.

Он брезгливо отцепил от себя волосатую руку и пошел к выходу, к Кольке. Навстречу ему, размахивая руками, бежал давешний «Че Гевара».

– Чико! – кричал он. – Чико! Шафман приехал! Настоящий! Со списками!

Глава 6

– Игаль Синев!

– Здесь!

– На выход!

Следуя за надзирателем, Игорь миновал привычную последовательность дверей с лязгающими засовами и непременным ритуалом отпирания-запирания навесных замков, прошел по длинному коридору, пропахшему кислым запахом тюремной пищи, расписался у конторки и пересек тесный дворик с ухоженной клумбой и лезущим на стену плющом – единственным в округе живым существом, которое могло отважиться на подобную наглость без опасности быть застреленным при попытке к бегству.

– Смотри, не опоздай вернуться!.. – Пожилой бухарец в будке на выходе кивнул и лязгнул металлической золотозубой улыбкой.

Игорь улыбнулся в ответ. С охранниками лучше не ссориться. Золотозубый нажал на кнопку, и последний замок, проявляя солидарность с начальником, тоже лязгнул своими стальными зубами вслед уходящему в отпуск заключенному. Игорь немного постоял возле захлопнувшейся двери, как будто привыкая к воздуху свободного мира, а затем сунул руки в карманы и неторопливо двинулся к автобусной остановке. До автобуса на Тель-Авив было еще больше часа, но – кого волнует? Лучше ждать на скамеечке под навесом, чем в вонючей камере на нарах.

На остановке никого не было. Игорь присел в тенечке, вытряхнул сигарету, закурил. «Не опоздай вернуться!..» Как же, ищи дурака, пес бухарский. Не такой он идиот, чтобы портить себе характеристику за месяц до комиссии по досрочному освобождению. Эх, скорее бы… выйти, выправить паспорт и – вон, прочь из этой проклятой страны. Жаль, сразу не получится. В принципе, можно было бы подать просьбу на восстановление российского гражданства уже сейчас, но Игорь не хотел рисковать. А вдруг им, там, в консульстве, покажется западло возвращать подданство действующему арестанту? Нет уж, лучше подождать освобождения, чтобы наверняка.

И Васька Капитонов так советует, а уж Васька знает. Лучше него все эти закорючки никто не просекает, ага. Если б не Васька, гнить бы Игорю на нарах еще лет десять, как минимум. А может, и больше. Это он подсуетился, помог составить апелляцию, подтолкнул дело в нужных комиссиях, создал общественное давление. Как говорит сам Васька, в этой гадской жидовской стране, если и можно что сдвинуть, так только общественным давлением.

На Капитонова и его «Славянское Братство», защищающее русских граждан Израиля от жидовского расистского произвола, Игорь вышел случайно. Спасибо Интернету. А если бы не поставили в тюремной библиотеке двух захудалых, списанных из какой-то конторы компьютеров, то и не узнал бы, что есть в этом мире кто-то, кому он небезразличен. На сайте «Славянского Братства» был контактный телефон и форум, где делились своими бедами-несчастьями такие же, как Игорь, русаки-горемыки.

Васька приехал по первому же звонку, посочувствовал, обещал помочь. И помог! Через год Игорю скостили одно пожизненное; он стал ходить в отпуска, и тут уже подружился с Капитоновым по-настоящему. Вместе выпивали, вместе ездили по делам, вместе отмахивались от многочисленных капитоновских врагов. Однажды даже в Рамалле побывали, в гостях у одного палестинского министра, во как!

Васька говорил: «Мы с палесами братья. У нас с ними общий враг. Их угнетают жиды, и нас угнетают жиды. Если бы нам по-настоящему объединиться, то мы бы вместе всех этих сволочей только так в море бы перекидали! Вот как выйдешь, Игорек, тут-то мы с тобой такие дела закрутим!»

Игорь кивал, соглашался, но думал про другое. Он в Израиле оставаться не собирался. Если страну ненавидишь, то какого беса в ней сидеть? Мир – он большой. Вон, в Рашке какие дела крутятся, какое бабло варится – только держись. Туда надо возвращаться, вот что. Так он думал, но до поры до времени помалкивал, чтобы Ваську не расстраивать. Потому что уж больно мало было «братьев» в капитоновском «Братстве», даже письменных, на интернетовском форуме. А на демонстрации и вовсе никто не собирался.

– Вот она, пассивность наша русская, – сердился Васька. – Нас долбят, а мы крепчаем… а надо бы серчать! Серчать надо! Эта земля наша, русско-палестинская. Нашим потом политая, нашей кровью. За нее бороться надо! Бороться! Нас весь мир поддержит, вот увидишь. Европа уже деньги дает… думаешь, на какие шиши я тебе адвоката брал?

Про деньги Игорь слушал охотно, а вот про «бороться»… нет уж, нет уж, на хрен, на хрен. Домой надо, домой. А ну как мать найдется? А может, и бабка еще жива… начнем жить по новой, чем черт не шутит?! Главное, чтобы старые грехи не всплывали… А если всплывут? Не потусоваться ли тут, с Васькой, еще с десяток годков для пущей надежности? Нет, чепуха. Сколько лет уже прошло… шестнадцать… или даже семнадцать?

Игорь ухмыльнулся. Если бы та сучка осталась в живых и, допустим, родила, то сейчас у него вполне могли бы быть внуки. Внуки в тридцать пять лет! Не слабо, а? Он отщелкнул окурок в канаву. Нечего забивать себе голову всякой хренью. Ничего не всплывет. Все давно позабыто, прибито-утоплено, придавлено тяжелым грузом лет и событий. Больше там людям делать нечего, кроме как откапывать из архивной пыли дела семнадцатилетней давности! Они ведь, небось, свежие трупаки обрабатывать не успевают…

Да… он покачал головой и облизнул губы. Следователи-то наверняка забыли, а вот он помнит. Событие, может, и давнее, а воспоминание свежо, как вчера… даже сейчас приятно. Игорь почувствовал, как шевельнулось в штанах, как сердце слегка притормозило и весело прыгнуло дальше. Он улыбнулся. Сегодня. Сегодня ему должно повезти. Вот уже несколько отпусков прошли безрезультатно. Он дежурил в темных дворах, подкарауливал на безлюдных дорожках и в подъездах с заранее открытым подвалом, заглядывал в беспечно распахнутые окна… и все впустую. Нет, сучек-то бегало сколько угодно, но вот так, чтобы в одиночку, чтобы никто не помешал, чтобы никто не услышал – этого нет, никак не вытанцовывалось.

А надо-то именно так. Потому что теперь он уже ученый. Теперь он не может позволить какой-то сучке испортить ему характеристику. Он хочет выйти из тюряги и вернуться на родину. И поэтому никто не должен почувствовать, как он прихватывает свою недоумевающую добычу за шею, как сует лезвие под ее мокрый от внезапного ужаса носик, как он заламывает ее, раздирая надвое кофточку, так что пуговицы брызгами летят во все стороны и как другое лезвие – могучее, пульсирующее, огненным столбом растущее из его чресел – вспарывает сучке ее покрытый гусиными пупырышками животик. Вспарывает! Вспарывает!

Игорь перевел дух и открыл глаза. Остановка была по-прежнему пуста. Хорошо, что никто не обратил внимания, как он тут пыхтел. Да, сегодня яйца у него заряжены нешуточно. Разбаловался в отпусках… А это значит, что сегодня надо быть осторожным вдвойне. Прежде всего – алиби. Алиби у него всегда одно и то же, надежнее некуда – Васька Капитонов, славянский брат. Васька знает. Васька смеется и говорит: «Им же лучше, жидовкам. От русской спермы, небось, не похужают.»

А тогда, в самый первый раз, он про алиби даже не думал. Так уж получилось. Первый раз так и остался самым острым… вон – до сих пор колется. Второй курс института, поездка в колхоз. Тогда ему было девятнадцать. Девятнадцать лет позора.

Вообще-то не совсем девятнадцать. Позорные годы начались в пятнадцать, но все равно – каждый из этих четырех лет шел за пять, не меньше. К девятому классу все его друзья уже трахались, как кролики, и только он еще был девственником. Исступленно онанировал над глянцевыми журналами, а так чтобы с сучкой – нет. Наконец, на одной вечеринке Витька Кузнецов, выйдя из комнаты, где только что трахнул Вероничку – знаменитую давалку из параллельного класса, взял его при всех за плечо и громко сказал: «Хватит сачковать, Игорек. Иди поработай. Вероничке тебя хочется. Все уже по разу прошли, а ей всё не хватает.»

Игорь хотел ответить что-нибудь залихватское, но Витька под общий хохот втолкнул его в комнату и захлопнул дверь. Выскакивать назад означало становиться вечной мишенью для насмешек. Игорь в нерешительности стоял у двери, привыкая к темноте.

– Ну что ты там стоишь, Игореша? – Вероничка лежала на кровати, белея скрещенными ногами. – Раздевайся. Я люблю когда совсем голые.

Игорь стал раздеваться, не в силах оторвать взгляда от курчавого треугольника в низу Вероничкиного живота.

– Интересно? – лениво спросила она. – Витька сказал, что ты это только в журналах видел. А вот это там тоже показывают?

Она широко раздвинула ноги и засмеялась:

– Заходи, открыто.

Во рту у Игоря пересохло. Сердце билось у самого горла. На четвереньках он заполз на кровать. Теперь надо было делать то, что он многократно представлял себе, разглядывая порнографические картинки. Он наконец-то был в постели с женщиной! Игорь почувствовал дрожь в руках и какую-то потную слабость. Его трясло.

– Ээ-э… – разочарованно протянула Вероничка. – Да тебя еще разогревать надо. А я навроде как готовое блюдо заказывала. Ладно, черт с тобой… уж больно хочется…

Она уложила Игоря на спину, оседлала и зачмокала, обхватив его за бедра обеими руками. В голове у Игоря плыло. Перед глазами раскачивалась Вероничкина промежность – почти такая же, как в журналах, но намного менее гладкая. Он не чувствовал никакого возбуждения – ничего, кроме ужасающей слабости и стыда.

– Тьфу! – сказала наконец Вероничка отчаявшись и начала сползать в сторону, отплевываясь и пальцами вытаскивая что-то изо рта. – Мало того, что импотент, так еще и волосы у тебя там лезут. Тьфу! Не везет, так не везет…

Неловко ворочаясь, она случайно заехала ему пяткой по носу. Получилось не очень сильно, но нос у Игоря всегда отличался повышенной слабостью, так что кровь все-таки закапала.

– Витька! – громко позвала Вероничка.

– Чего? – заорал Витька из комнаты, перекрикивая музыку.

– Иди сюда!

– Чего?.. Эй, вырубите музыку, не слышно!

Музыку вырубили, и в наступившей тишине отчетливо прозвенел громкий Вероничкин голос:

– Забирай своего лысого импотента! А сам иди сюда. Я недотраханная домой не поеду!

Последовавший взрыв гомерического хохота Игорь запомнил на всю жизнь. И тот, и следующий, когда он, наскоро одевшись и зажимая рукой кровоточащий нос, появился в дверях перед пьяной компанией друзей, приятелей и просто малознакомых парней и девчонок.