Текст книги "Решающий бой (СИ)"

Автор книги: Алекс Шу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

17 ноября. 1978 года. Пятница

Подбитый гранатометом БТР чадил хлопьями черного жирного дыма. Откуда прилетело из гранатомета, никто из ребят, ехавших на броне, не увидел. В двух шагах, раскинув руки и уткнувшись лицом в серую афганскую пыль, лежит сержант Паша Мороз. На его камуфляже расплылось несколько кровавых клякс. Всего два месяца до дембеля парню не хватило. Он уже жил гражданкой, показывал мне фотографию невесты, грезил о встрече с любимой, свадьбе. Не срослось. Срезали автоматной очередью, когда мы летели в укрытие за каменную гряду, расположенную у дороги.

– Командир, – хрипит Саша Клименко, придерживая ладонью окровавленный бок. Шальной осколок от гранаты залетел в место, не защищенное бронежилетом 6В2. Слава богу, с собой были датские шприцы в полиэтиленовых пакетах «Фарма-пласт», полученные в качестве трофеев, при уничтожении душманов. Вместе с сержантом Рустамом Ильясовым, быстро сдернули с него бронежилет, вкололи три кубика промедола, разорвали ИПП, наложили подушечку из марли. Затем Рустам бинтовал рану, а мы с Васей Масловым, укрывшись за камнями, лупили короткими очередями из «АКС», отгоняя подбиравшихся к нам моджахедов.

– Что, Саня? – поворачиваюсь к парню.

– Оставь мне гранату, – Клименко с трудом выдавливает слова, периодически прерываясь. – В плен к этим не хочу. Лучше напоследок подорву парочку душманов. А вы уходите.

– Куда, Саня? Эти черти с нас так просто не слезут, – пожимаю плечами. – И тебе рано ещё помирать. Сам говорил, матушка тебя одна после развода воспитывала. Как же ты её бросить собрался?

– Так… карты… легли, командир, – выдыхает Саша. – Не жилец я больше, чувствую…

– Шурави, сдавайтесь! – гремит усиленный мегафоном голос, отдаваясь горным эхом, – У вас нет шансов. Нас бессер-бессер[4]4
  Бессер (фарси) – много.


[Закрыть] душман. Руси, бросайте автомат и выходите с поднятыми руками!

– На[5]5
  На (пушту) – нет.


[Закрыть], это для нас харам[6]6
  Харам (араб) – запрет в исламе, греховные действия.


[Закрыть]! Не дождешься! – ору ему. – Русские не сдаются! А советские, тем более!

Среди горных гряд блестит оптика бинокля. Слева глухо кашляет СВД Рустама. Ильясов, отрывается от оптического прицела, довольно улыбается и поднимает указательный палец вверх: «один готов».

– Молоток, – бросаю ему.

– Хара[7]7
  Хара (араб) (с ударением на втором слоге) – дерьмо.


[Закрыть], ибн калб[8]8
  Ибн калб (араб) – сын собаки.


[Закрыть], – истошно орет на арабском мегафон.

– Я тебе, ишак, член отрежу и сожрать заставлю, – переходит на русский разозленный басмач.

Видимо, убитый моджахед с биноклем не простым бойцом был.

– Давай, попробуй, – весело отвечаю я, – смотри сам без причиндалов не останься. Меконэ мет[9]9
  Меконэ мет (фарси) – пошел на…


[Закрыть]!

Моджахед разражается потоком бранных слов на арабском и фарси. Затем отдает короткую команду. Начинается беспорядочная стрельба. Наше укрытие взрывается фонтанчиками каменной крошки. Даю короткую очередь из АКС, и снова прячусь в укрытие. Рука нащупывает заранее приготовленную лимонку, лежащую рядом.

Вася и Рустам периодически постреливают по перебегающим между камнями фигуркам на той стороне дороги. Вдруг слух улавливает нарастающий шум приближающихся вертушек.

МИ-24 делают круг над позицией. Грохочут сдвоенные дула пушек ГШ-23л, на подвесных контейнерах, через несколько секунд в притаившихся за камнями моджахедов полетели бомбы, мешающие их с землей.

Мы, вжавшись в камни, пережидали адскую канонаду. Разрывы и стрельба прекратились неожиданно. Оглохшие от грохота взрывов, с перемазанными пылью лицами, мы наблюдали, как на дороге садятся две «вертушки», а летчик машет рукой, приглашая в кабину.

– Саша, вот видишь, а ты в плен боялся попасть. Я же говорил, ещё к тебе в гости приеду, познакомишь меня со своей мамой, – поворачиваюсь к Клименко, и улыбка медленно сползает с лица.

Саня лежит, всё так же придерживая рукой рану на боку. Его лицо расслаблено и безмятежно, а в остекленевших глазах застыло отражение лазурного неба. Уголки губ парня чуть подняты вверх, как будто в последний момент своей жизни, он улыбнулся, расслышав шум приближающихся вертолетов.

«Будь ты проклята война. Что я его матери скажу?», – образовавшийся в горле ком мешает дышать.

Громко горестно вздыхает Вася. Клименко был его другом. Бок о бок приятели тянули лямку почти два года. Из них – год в Афганистане. Рустам, став за моей спиной, стягивает с себя каску с уже расстегнутым ремешком и опускает голову, отдавая дань погибшему.

Становлюсь на одно колено, ладошкой аккуратно закрываю глаза парню.

– Вы долго там? – орёт офицер в вертолете, – Бегом сюда. Потом горевать будете! Убираться надо отсюда.

Пробуждение было мгновенным и неожиданным. Цветная картинка сна растаяла серой дымкой, в сознание прорвались звуки, а веки ощутили светлые тени наступившего утра.

Я лежал на мокрой от пота простыне, ещё раз переживая события 1987 года, произошедшие в провинции Кандагар, когда мы, по приказу начальства, сопровождали небольшую колонну бойцов 70-ой отдельной мотострелковой бригады и попали в засаду.

«Через год начнется Афганистан. Ввод войск надо обязательно предотвратить. И тогда замечательные ребята Саша Клименко, Паша Мороз, Андрей Зайцев, Олег Маринчак и ещё десятки тысяч других, вчерашних школьников, призванных в армию и отправленных «за речку», останутся живыми», – пульсирует в висках тревожная мысль.

– Леша, ты уже встал? – в комнату заглядывает матушка. – В школу собираться пора.

– Сейчас, мам, пару минут, – сонно бормочу, открывая глаза.

– Давай, поднимайся, хватит валяться лежебока, – бодрым голосом командует родительница, – Иди, умойся, а я тебе пока блинчики с творогом разогрею.

– Ага, – широко зеваю и сладко потягиваюсь, разминая затекшее от сна тело. – Иду уже.

В ванную потопал на автомате «продирая глаза». Окончательно проснулся, когда плеснул гость ледяной воды на лицо, и прохладная влага прозрачными брызгами разлетелась по коже, смывая остатки сна.

После гигиенических процедур на кухне меня ждали три горячих блинчика с прожаренной коричневой корочкой и чашка чая, исходящая горячим паром.

С аппетитом умял блины с тающим во рту нежным белым творогом, допил чай, благодарно чмокнул довольную мамулю в щечку, и побежал собираться, в коридоре столкнувшись с уже одетым в форму батей.

– Доброе утро, па.

– Доброе. В школу не опоздаешь? – озабоченно поинтересовался отец, смотря на часы. – Уже 7.30.

– Нормально, пап, успею. Занятия в 8 начинаются. За десять минут соберусь, а до школы идти минут пять, не больше. Так что время ещё есть.

В школу я пришёл вовремя. Стоящая у входа стайка восьмиклассников с красными повязками на локтях, молча расступилась, пропуская вовнутрь.

Вместе с толпой весело гомонящих школьников дошел до раздевалки, скинул куртку, переодел сменную обувь и направился на второй этаж в кабинет истории, где должен был пройти 1 урок.

Некоторые одноклассники уже расселись по партам, и раскладывали учебники и тетради. Я улыбнулся, сверкнувшей задорными ямочками на щеках Оле Сафронкиной, поздоровался с оживленно беседующими Дашей и Аней, пожал руку Леше Пономаренко и на меня сразу налетели Пашка и Ваня.

– Привет, Леха, – жизнерадостно кричит Амосов, получает традиционный подзатыльник от Вани, и обиженно надувается. – Ты чего?

– Не ори так, – снисходительно пояснил Иван, – не в джунглях.

– Лешка, у Мансура сегодня городские соревнования по боксу, пойдем, поддержим? – предлагает Пашка.

– Пошли, – соглашаюсь я. Ещё день-два для восстановления у меня есть, так что спокойно могу прогуляться на соревнования, поболеть за товарища.

– А можно мы с Аней тоже к вам присоединимся? – несмело спрашивает Даша. – Нам тоже интересно на бокс посмотреть.

– Конечно, можно, – улыбнулся я. – Нам только веселее будет.

Резкая трель звонка, заставляет нас рассесться по местам. В класс заходит Вера Ивановна.

Начало урока я пропустил, занятый своими мыслями. Прикидывал как вести будущий разговор с дедом и Ивашутиным, какую схему действий им предложить.

Неожиданно мой взгляд зацепился за напряженные лица исторички и Антона Недельского, стоящего у доски. Невольно вслушиваюсь в их диалог.

– И вообще я считаю Сталина тираном и самодуром. Он устроил репрессии и расстрелял десятки тысяч невиновных людей, – самодовольно заявляет Недельский, – мой отец сказал, что правильно культ личности этого палача на ХХ съезде КПСС разоблачили.

– Дураки. И ты, и твой отец, – вырывается у меня.

– Шелестов, – историчка обжигает меня предупреждающим взглядом.

– Виноват, Вера Ивановна, вырвалось. Но от своих слов я отказываться не собираюсь и считаю их правильными.

– Сам ты дурак, Шелестов, – тихо бормочет Антон, стараясь не встречаться со мною взглядом.

– Недельский, – шипит историчка, – говорить будешь, когда я разрешу. Понятно?

– Понятно, – бурчит Антон.

– Теперь, что касается Иосифа Виссарионовича Сталина. Великий писатель Михаил Александрович Шолохов сказал: «Да был культ. Но была и личность». И я полностью согласна с его словами. Шелестов, чего ты руку тянешь? Говори!

– Вера Ивановна, можно мне высказать своё мнение об Иосифе Виссарионовиче, репрессиях и так называемом культе личности? Я много изучал эту эпоху, благодаря деду получил доступ к архивным документам, общался с ветеранами и думаю, могу пояснить, почему слова Недельского – бредятина.

– Ну, попробуй, – в глазах исторички мелькает интерес, – подходи к доске, чтобы все могли тебя послушать. А ты, Антон, садись. Я с тобой потом разберусь.

Под прицелом любопытных взглядов одноклассников иду к доске.

Недельский с угрюмым лицом садится на своё место.

– Вера Ивановна, если позволите, я разделю свой ответ на 3 части. В первой, расскажу какой Сталину и большевикам досталась наша Родина. Во второй, поясню, что Иосиф Виссарионович сделал для страны. А в третьей, коснусь темы, так называемых репрессий и культа личностей.

– Хорошо, – кивает историчка, – мы тебя слушаем, Шелестов. Только тема достаточно, эээ, скользкая, поэтому будь аккуратен в своих выводах и приводимых источниках.

– Хорошо, Вера Ивановна, буду рассказывать только то, в чем стопроцентно уверен, – пообещал я.

– Начнем с самого начала. Какой страна досталась Сталину и большевикам? В гражданской войне по разным источникам погибло от 8 до 10 миллионов человек с обеих сторон. Плюс ещё по данным Генерального штаба царской армии на фронтах Первой Мировой погибло и пропало без вести около 775 тысяч солдат и офицеров. И это я не говорю о раненых и искалеченных, которых тоже набирался добрый десяток миллионов. Плюс от голода и эпидемий умерло 5–6 миллионов человек. Страна обезлюдела. Сотни населенных пунктов, заводов и фабрик были разрушены. В городах не было электроосвещения. Рубль обесценился в 13 тысяч раз, став простой бумажкой. По стране кочевали тысячи беспризорников.

В 1922 году Ленин отходит от активной политической деятельности по болезни. На апрельском пленуме ЦК РКП (б) генеральным секретарем партии выбирают Иосифа Виссарионовича Сталина.

Перед Сталиным и его соратниками стояла великая задача: сделать из обезлюдевшей, отсталой аграрной страны передовую индустриальную державу. И решить эту задачу необходимо было за короткий срок. Иначе капиталистические страны могли просто уничтожить первое в мире социалистическое государство.

Иосиф Виссарионович это отлично понимал. Недаром, выступая на первой конференции работников социалистической промышленности в 1931 году, он сказал:

«Мы отстали от передовых стран на 50–100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».

Но работать спокойно и восстанавливать страну Сталин не мог. Разгорелась внутрипартийная борьба за власть. Он хотел заняться построением социализма в одной стране – СССР, а его противники – использовать государство большевиков, как топку «для раздувания пожара мировой революции». Вторую концепцию продвигал Лев Троцкий, автор прогремевшего в те годы манифеста Коминтерна, принимавший непосредственное участие в создании Красной Армии.

На мой взгляд, планы Льва Давидовича в случае их осуществления, могли привести к большой трагедии. Нашу страну, разбитую, обезлюдевшую после войны, не имеющую собственной развитой промышленности, просто задавили экономически и, в конечном счёте, утопили бы в крови.

Всю необходимую полноту власти для проведения реформ Сталин обрел в 1928 году, когда сумел разгромить оппонентов. Их вождь Троцкий отправился в ссылку – в Алма-Ату, а затем эмигрировал из страны.

В стране развернулись процессы индустриализации. Для строительства заводов и других промышленных предприятий были привлечены западные инженеры и специалисты. Только одна цифра: с 1928-го по 1940 год были построены и запущены в эксплуатации около 9 тысяч крупных производственных объектов. Это автомобильные заводы в Москве и Горьком, металлургические комбинаты на Урале и Кузбассе, тракторные заводы в Челябинске и Харькове и многие другие предприятия.

По абсолютным объемам производства, СССР, в 1937 году, стал первым в Европе и вторым в мире, после Соединенных Штатов. Такого масштабного строительства промышленности и впечатляющих достижений мировая история ещё не знала. И этот результат был достигнут, подчеркну, своими силами, без внешних кредитов. И по сей день ни одно государство в мире не может повторить достижения СССР под руководством Иосифа Виссарионовича Сталина.

На открытые предприятия требовались миллионы рабочих рук. В Советском Союзе была полностью ликвидирована безработица. Последняя биржа труда, расположенная в Москве, была закрыта в 1931-ом году.

В Союзе открываются конструкторские бюро, НИИ, с нуля создаются огромные наукоемкие отрасли. Например, тракторо– и авиастроение.

С 1928 по 1937-й год государство подготовило около 2 миллионов специалистов в разные отрасли промышленности. Были созданы предприятия, производившие технологичную продукцию: фотоаппараты, мотоциклы, специальную технику и многое другое.

Для понимания технологического рывка при Сталине приведу один показательный пример: гусеничный трактор СХТЗ-НАТИ, изготавливаемый в Сталинграде и Харькове, взял гран-при в 1937 году на Парижской выставке.

Была ликвидирована неграмотность. Количество людей, умеющих читать, писать и считать составило почти 90 %. Для сравнения, в царской России, по данным переписи 1897 года, их количество составляло 21 %.

Сталин гарантировал советским людям право на труд и на отдых. Важное внимание уделялось физическому здоровью. С учетом рекомендаций ведущих медиков, в 1931 году были введены нормы ГТО. Перед Великой Отечественной Войной нормы первой ступени выполнили 6 миллионов советских граждан.

Можно многое ещё рассказать о той великой эпохе. О политиках судят по их свершениям и делам, а они налицо.

На минуту замолкаю, переводя дух, и продолжаю:

– А теперь давайте поговорим о репрессиях, которые являются основным обвинением Иосифа Виссарионовича Сталина со стороны Хрущева и его единомышленников. Только цифры и факты. В 1954 году генеральный прокурор Руденко, совместно с министрами МВД и юстиции, Горшениным и Кругловым, подготовил на имя Хрущева докладную записку. И там сказано, что за 31 год руководства СССР, Сталиным было вынесено около 3 миллионов 700 тысяч обвинительных приговоров по статьям «бандитизм» и «измена Родине». Но следует учесть, что число осужденных было существенно меньше, поскольку некоторому количеству из них инкриминировались разные преступления и по нескольку раз.

Всего за 31 год под, так называемые репрессии, попало около 3 миллионов человек. В это число вошли изменники, сотрудничавшие с фашистами в годы Великой Отечественной Войны, совершившие преступления против советской власти, а также реальные бандиты, наказанные за уголовщину.

И здесь имеется ещё один интересный момент, о котором «обличители кровавого тирана» скромно умалчивают. А именно, соотношение политических и уголовников. Оно очень интересное. Например, на 1 января 1951 года количество осужденных за саботаж и измену Родине и прочие политические преступления, включая шпионаж, составило всего 23 %. А остальные 77 % – обычные уголовники.

И ещё один важный момент. Критики Сталина молчат об оправдательных приговорах. А они были. До начала войны с фашистами около миллиона дел были пересмотрены. 200 тысяч приговоров отменили, а обвиняемых оправдали. А ещё 250 тысяч дел были признаны неправильно отнесенными в «политические», поскольку являлись чистой уголовщиной.

Разумеется, это не означает, что невиновных не было. Были! В те годы довлела атмосфера всеобщей подозрительности. Многие просто сводили личные счёты, отправляя доносы на своих обидчиков или людей, мешавших построить им карьеру. А некоторые чекисты, пришли в органы из самых низов органов и не отличались, мягко говоря, высоким интеллектом. Но приплетать к этому Сталина, неправильно. И ещё один момент добавлю, к деду приезжал товарищ, работающий на дипломатическом поприще, и изучавший правовую систему США. Так вот он утверждал, что в Соединенных Штатах в тюрьмах по политическим и уголовным статьям сидит больше миллиона человек одновременно. И эти цифры будут со временем только увеличиваться. И почему-то нет возмущенных выкриков о репрессивной машине США. А тут около 3 миллионов осужденных за 31 год после двух кровопролитных войн и 70 % из них обычные уголовники: бандиты и воры. Так о каких репрессиях Сталина может идти речь?

Делаю очередную паузу и обвожу взглядом одноклассников. Ребята слушают меня, затаив дыхание. Даша даже рот изумленно приоткрыла.

– И последнее. Вера Ивановна приводила в пример слова Михаила Александровича Шолохова о Сталине. Я хочу их дополнить. Мой дед дружит с его сыном – биологом и философом, Михаилом Михайловичем Шолоховым. Он рассказывал свой разговор с отцом о культе личности Сталина. Если кратко, суть мнения Михаила Александровича: Большевики завоевали власть. Многие хорошо умели шашками махать и агитировать. Хорошие ребята были, но строить, налаживать хозяйство они не умели. И на этом этапе нужен был вождь, способный принимать решения, брать на себя ответственность, выстроить такую вертикаль власти, чтобы эти отчаянные рубаки каждый приказ принимали к исполнению и выполняли его в кратчайшие сроки. В ту эпоху руководитель должен был быть мужественным, решительным, несгибаемым в своей убежденности, умеющим учиться и находить правильные решения. Поскольку строительство социалистического государства тогда дело было новое, а опыта никакого. И таким вождем стал Иосиф Виссарионович. О результатах, которые достигнуты под его руководством, я уже рассказал. Они говорят сами за себя.

Что касается культа личности. Это была вера в авторитет, в человека, в вождя. Без этого, как сказал Михаил Александрович сыну, «и овцы в отаре не ходят». Вот и всё.

Замолкаю. В классе висит тяжелая тишина. Тридцать пять пар глаз ошеломленно смотрят на меня.

Звук выпавшего из рук Амосова учебника о деревянную поверхность парты, разрушает оцепенение. Одноклассники задвигались, зашептались, начали листать учебники.

– Это…это, невероятно, – подает голос удивленная учительница, – Шелестов, откуда ты это всё знаешь? Даже с учётом деда-генерала это сколько времени надо копаться в архивах, чтобы такое узнать?

– Я этим не один год занимаюсь, – скромно отвечаю я. – А когда на каникулах у деда в Москве, времени много, чтобы как следует изучить историю.

– Я в шоке просто, – растеряно сказала Вера Ивановна. – Откуда у школьника такое понимание истории и знание материала? Молодец, просто молодец. За подачу материала, пять. Давай дневник.

А после следующего урока меня вызвали к директору.

17 ноября. 1978 года. Пятница (продолжение)

– Разрешите? – я осторожно приоткрыл дверь в кабинет директора.

– Здравствуй, Леша, заходи, – пригласила Нелли Робертовна, сидевшая во главе большого стола у окна.

Свет в кабинете ещё не включали – рано, а осенняя пасмурная погода создавала в помещении особую атмосферу серого полумрака. И завуч с классным руководителем, расположившиеся справа от директора в тени, смотрелись зловещими фигурами из американских ужастиков начала 90-х. В прежней жизни я ещё с начала Перестройки до отвращения насладился разнообразными шедеврами «Голливуда» жанра «horror». Поэтому, спрятавшиеся в сумраке Нина Алексеевна и Ольга Александровна, в первую секунду и вызвали такие невольные ассоциации.

Присаживайся – директор указала на стулья.

Я аккуратно опустился на краешек сиденья.

Спокойно сижу под внимательными взглядами завуча и классного руководителя с безмятежным и спокойным лицом, уверенного в себе отличника. Вопросительно смотрю на Нелли Робертовну.

Директор выдержала минутную паузу.

– Леша, ты знаешь, зачем я тебя сюда пригласила?

– Нет, конечно. Откуда? – удивляюсь я.

– Мы хотим поручить тебе важное дело. В декабре к нам в город приедет начальник из министерства – Николай Васильевич. Он будет посещать нашу школу. Наше руководство наслышано о том, как ты с одноклассниками организовал творческую встречу с ветераном и рассказал о Великой Отечественной войне. Твоё выступление сильно впечатлило учителей и районо. А Иван Васильевич очень любит самодеятельность. Мы с Ниной Алексеевной и Ольгой Александровной хотим попросить тебя сделать что-то такое к его приезду. Например, о Великой Октябрьской революции. Не обязательно в том же духе, можно спектакль поставить. Мы тут посоветовались и решили, что ты с этим должен справиться. Всю необходимую помощь от лица школы мы окажем, зал выделим, аппаратуру, что у нас есть. Требуется только твоё принципиальное согласие.

Ни минуты не раздумываю.

– Предварительно, да. Но хочу кое-что уточнить.

Директор и завуч многозначительно переглянулись.

– Уточняй, – улыбнулась уголками губ Нелли Робертовна. – Мы слушаем.

– В прошлый раз мне помогали одноклассники: Павел Амосов, Аня Николаенко, Ваня Волков. Они тоже большую работу проделали, Ольга Александровна знает.

Классная кивнула, подтверждая мои слова.

– Я могу привлечь их к работе?

– Конечно, можешь, – благосклонно ответила директор. – Что-то ещё?

– Да. Во-первых, нам нужно будет собираться и репетировать. Иногда, вместо физкультуры и ещё пары-тройки уроков. Это возможно? Просто работа предстоит большая, а время после занятий не всегда есть. Я ещё, например, спортом занимаюсь, военно-патриотическому клубу тоже приходится время уделять.

– Хорошо, – Нелли Робертовна опять переглядывается с Ниной Алексеевной и Ольгой Александровной. – Вообще-то это не поощряется, но в виде исключения, думаю, мы можем на это пойти.

– Мне нужно, чтобы нас по первой просьбе пропускали к сцене, а завхоз выдавал всё необходимое, колонки, магнитофон, микрофон. Предлагаю решать эти вопросы через Ольгу Александровну, чтобы вас не беспокоить по пустякам.

– Принимается, – кивает директор. – Ещё что-то?

– Да вроде всё, – задумался я, – А, можно ещё привлечь кое-кого из нашего клуба «Красное Знамя», если возникнет необходимость?

– Лучше обойтись своими силами. Не вижу причин кого-то привлекать, – отрубает директор. – В самом крайнем случае, если очень нужно, предварительно поговори с Ниной Алексеевной. А вообще, Ольга Александровна, привлеките Залесского, чтобы он оказывал любую помощь.

– Конечно. Прямо сегодня с ним обсужу, – пообещала классный руководитель.

– А я ещё и Богданова подключу, – задумчиво добавила Нина Алексеевна. – И если вам ещё для проекта люди понадобятся, пусть он этот вопрос решает, как комсорг школы.

– Шелестов у тебя всё, больше уточнить ничего не требуется? – осведомилась директор, демонстративно поглядывая на часы.

– Вроде, да. Если что-то ещё согласовать понадобится, тогда к Ольге Александровне обращусь. А пока подумать надо над программой представления или организацией спектакля.

– Отлично. Тогда действуй. Я тебя больше не задерживаю.

Когда я был у двери, директор меня окликнула.

– Шелестов!

– Да, Нелли Робертовна, – повернулся я.

– Как продумаешь это своё представление или спектакль, обязательно всё согласуй с Ольгой Александровной и Ниной Алексеевной. Вплоть до самой мельчайшей детали. Никакой самодеятельности. А то знаю я вас, энтузиастов, – усмехнулась директор, – наворотите чего-нибудь, а мне потом расхлебывать.

– Обязательно согласую, – клятвенно пообещал я, – первым делом.

– Ладно, иди уже организатор, – улыбнулась директор. – В течение двух-трех дней ждем от тебя предложений по программе.

Когда я зашёл в кабинет химии, пронзительно затрезвонил звонок, оповещая об окончании последнего урока. Народ зашевелился, начиная украдкой складывать учебники в портфели.

– Урок закончен, все свободны, – громко заявляет химичка Марина Георгиевна, выставляя на штатив мензурки с голубой и темно-красной жидкостью.

Складываю учебники в сумку, а ко мне уже летит Амосов. Сзади неторопливо идет Ваня.

– Шелестов, чего тебя к директору вызывали? – веснушчатое лицо Паши светится любопытством.

– Спектакль в декабре поручили поставить, – буркнул я, и повернулся к Николаенко, уже собравшейся уходить, – Ань, задержись на пару минут. Мне поговорить со всеми вами нужно. И Даша тоже может остаться.

Зеленоглазка уже направлялась к выходу, но согласно кивнула и поставила портфель на парту. Подошедшая к ней Даша тоже остановилась.

– Ребята, помните, мы в конце сентября в актовом зале организовали мероприятие? Рассказывали о зверствах фашистов, а потом ветеран выступил?

– Конечно, помним, – за всех отвечает Иван. Аня и Паша согласно кивают.

– Так вот, выступление понравилось и произвело впечатление. Даже до районо слухи дошли. Теперь в наш город приезжает какой-то начальник от министерства образования. И директор, по просьбе начальства, попросила нас организовать что-то подобное. Я думаю, поставим спектакль. Нам даже зал выделят, и позволят вместо физкультуры и некоторых других уроков репетициями заниматься. Вы согласны участвовать?

– Можно в принципе попробовать, – задумчиво растягивая слова, отвечает Иван. – Но мы же не артисты, вдруг напортачим.

– Не напортачите, – улыбаюсь я. – В прошлый раз же отлично получилось? И в этот раз будет не хуже. И не обязательно вам главные роли играть. Можете на минуту на сцене появиться, произнести одно-два слова и уйти. Проведем первые репетиции и увидим, что к чему. Но сначала надо определиться, что ставить будем. Есть у меня мысли, но надо всё как следует обдумать.

– Я согласна, – кивает Аня. – Давайте попробуем. Леша, жду от тебя сценария и плана репетиций.

– Я тоже готова участвовать, – подбоченивается Даша, задрав носик. – А что? Вдруг во мне актерский талант пропадает? Стану через лет пять-семь знаменитой, снимусь в нескольких фильмах, будете в очереди за моими автографами стоять.

– Ага, сейчас, – фыркает Пашка, – уже побежал очередь занимать. Тоже мне звезда кино – Дарья Великолепная.

Одинцова обиженно надувается.

– Зачем ты так? Даша вполне может стать актрисой, и достаточно известной. Может, действительно, через несколько лет будем гордиться, что учились с ней в одном классе, – поддерживаю расстроенную одноклассницу.

Обрадованная моим спичем Дашка украдкой показывает Амосову язык и гордо вздергивает носик.

– Меня тоже записывайте, – решается Иван, – я в деле.

– Паша? – вопросительно смотрю на Амосова.

– Я тоже, – выдыхает Павел, – куда мне от вас деться?

– Хорошо. Мне нужно два-три дня чтобы определиться с тематикой и сценарием, а потом начнем репетиции, – предупредил я.

– С этим все ясно. Мы ещё сегодня на соревнования по боксу сходить договорились, – напомнил Амосов. – Где встречаемся?

– А где они проходят? – уточняю я.

– На «Трудовых Резервах», возле 6-го ПТУ, улица Парижских коммунаров, 18, – протараторил Пашка. – В 16:00 начало.

– Давайте тогда без десяти четыре у входа. Годится?

– Нормально, – солидно кивает Ваня.

– Мы с Дашей подойдем к этому времени, – обещает Аня.

Дарья выражает согласие коротким «да».

– Я даже раньше приду, – обещает неугомонный Амосов, – прогуляюсь по залу, разведаю там всё. Если получится, займу места.

– Вот и отлично. Тогда до встречи.

* * *

– Сейчас Тимур выходит! Вон он в синей майке стоит, – возбужденный Амосов дергает меня за плечо, – Сейчас он ему покажет.

– Вижу, – отмахиваюсь я.

«Кто кому покажет» решил благоразумно не уточнять.

Соперник у Мансурова высокий, худой и длиннорукий блондин в красной майке. Выше Тимура почти на голову. Если умеет боксировать и хорошо передвигается, нашему товарищу придется сложно.

– Думаешь, Тимур выиграет? – в голосе Ивана звучит сомнение. – Этого я раньше не видел. Слышал, что какой-то новенький боксер к нам переехал, как раз в этом весе. Говорят, опытный и титулованный. Похоже, это он и есть.

Огромный зал «Трудовых резервов» был забит народом. Хорошо, что Пашке, пришедшему заранее, удалось встретить знакомых и попросить придержать для нас пару мест, сгрузив на них сумки. Мы посидели минут сорок, посмотрели поединки других боксеров. Девчонкам, как ни странно, понравилось. Глазки у Ани и Даши азартно заблестели. Мы с Ваней комментировали для них поединки, рассказывали о тактике и манере ведения боев соперников. И болеть было за кого. На чемпионате города выступали наши одноклубники со «Знамени», крепкий мускулистый Артём Войтов в полутяжах и худенький, юркий Вахид Зенайлов в полулегком. Оба победили соперников. Войтов – во втором раунде «за явным преимуществом», Вахид – по очкам.

И сейчас наконец на ринг вышел наш товарищ из параллельного класса. Громкоговоритель объявляет бойцов. Против Тимура будет драться некий Олег Акименко, обладатель первого юношеского разряда, победитель.

Мансур выслушал инструкции судьи, обменялся рукопожатием с соперником и отошел в свой угол. Зазвучал гонг, и соперники рванулись навстречу друг другу. Блондин начал стрелять джебом, но Тимур ушёл от него наклоном корпуса, сделал нырок, приближаясь к сопернику, резко ударил правым боковым. Противник отпрянул назад, уходя от удара, и перчатка Тимура просвистела возле его лица.

Затем в Тимура полетела двойка. Мансуров красиво увернулся, раскачав корпус и подставив перчатку под прямой правой, но двойка оказалась тройкой, завершившийся молниеносным левым боковым, резким и неожиданным как удар молнии. Перчатка влетела в челюсть Тимура, заставив голову мотнуться. Парня шатнуло. Он пропустил добивающий прямой правой, и опустился на одно колено, чтобы немного прийти в себя.

– Тимур, держись! – орёт Ваня.

– Мансур, вставай, – вторит ему Пашка.

– Отдохни несколько секунд, восстановись, и продолжай! – раздается крик слева. Смотрю туда и узнаю Серегу Смирнова из параллельного класса.

Девчонки тоже вскочили со своих мест. Дашка что-то кричит, махая руками. Аня с тревогой наблюдает за Мансуровым, закусив губу.

– Тима, давай, мы в тебя верим! – я тоже не выдерживаю и поддерживаю товарища.