Текст книги "Хозяйка поместья с призраками (СИ)"

Автор книги: Алекс Ривер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Глава 8. Налаживание контакта

Тишина, воцарившаяся в Вороновой Усадьбе, была густой и тягостной. Даже привычные ночные шорохи дома казались приглушенными, будто сами призраки, напуганные дневным пожаром и гневом опального властителя из-за леса, затаились в ожидании новой беды.

Анна не находила себе места. Обнаруженные документы жгли ей руки, а в голове, изредка спотыкаясь о высокие скулы герцога, крутилась одна и та же мысль: что делать дальше? Одних бумаг, пусть и компрометирующих, казалось мало. Нужны были неоспоримые доказательства, живые свидетели, нужен был план. И нужны были союзники. Не только призрачные или выдуманные в мечтах.

На следующее утро за завтраком – снова скудная похлебка и грубый хлеб – она объявила:

– Сегодня я иду в деревню.

Лилия чуть не выронила ложку.

– Барышня, да вы с ума сошли! После вчерашнего? Да у барона ж там своих глаз да ушей полно! Уж всяко на него пол деревни работает. Как только вы объявитесь, он сразу узнает!

– Он и так знает, что мы здесь, – холодно парировала Анна. – И его люди уже побывали на нашем дворе. Сидеть сложа руки – значит дать ему время придумать следующую пакость. Нет, я должна действовать. Мне нужно узнать о бароне всё. И начать нужно с тех, кому он тоже перешел дорогу.

– Что-то думаю я, в деревне все его боятся пуще огня, – мрачно заметила Лилия. – Никто и слова против не скажет.

– Страх – не единственная эмоция, Лилия. Есть еще обида, жадность, месть. Нужно только найти правильную ниточку.

Она вспомнила визит возчика Мартина. Его жена, Берта, была обязана матери Анастасии. Это могла стать первым стежком вышивки. По крайней мере, она знала, к кому может обратиться.

Анна надела свое наименее поношенное платье, тщетно попытавшись придать ему достойный вид, и повязала на голову чистый платок. В карман она сунула несколько монет – последние крохи из кошелька Анастасии – и, на прощание обняв испуганного Мишеля, твердым шагом направилась к воротам.

Дорога в Дельборо заняла больше часа. День был пасмурным, и серое небо давило на плечи. Лес по обеим сторонам дороги казался безмолвным и враждебным. Анна невольно оглядывалась, ожидая в любой момент увидеть в его глубинах высокую темную фигуру. Но лес хранил молчание.

Деревня Дельборо предстала перед ней такой же унылой и бедной, как и в прошлый их визит. Хотя, что там должно было измениться за эти пару недель? Несколько дюжин покосившихся домиков под соломенными крышами, грязная улица, по которой бродили тощие куры. Унылый вид скрашивали только плодовые деревья, уже вовсю зеленевшие молодой листвой и живые изгороди. У колодца сидели несколько местных кумушек, но при виде незнакомой, хоть и бедно одетой барышни, они замолчали и проводили ее настороженными взглядами.

Анна почувствовала себя чужой, белой вороной. Былая городская уверенность таяла с каждой минутой, пока она подходила к лавке, той самой, где они с Лилией пытались продать серебро. Толстый лавочник, увидев ее, нахмурился.

– Вам чего опять? – буркнул он, не предлагая зайти внутрь. – В долг не даю. Да и серебро ваше непонятное брать больше не стану – гляди, обворовали кого, а мне потом отвечать, да убытки терпеть.

– Я не собираюсь вам ничего продавать, – холодно ответила Анна. Она хотела быть дружелюбной, но не смогла себя заставить даже улыбнуться после слов лавочника. – Я только хотела спросить... не знаете ли вы, где живет возчик Мартин?

Лицо лавочника стало еще более неприветливым.

– Мартина? А вам он на кой?

– Его супруга когда-то была знакома с моей матерью. Я хотела расспросить Берту о… маме. Увы, у нас не было достаточно времени, чтобы почаще быть друг с другом рядом.

Лавочник фыркнул:

– Расспросить? Да у Мартина своих дел по горло. Недосуг ему с опальными фон Хольтами знаться. Ступайте своей дорогой, барышня. Нечего людей смущать.

Он развернулся и ушел вглубь лавки, громко хлопнув дверью. Анна осталась стоять на улице, остро чувствуя унижение. Пришлось глубоко вдохнуть, чтобы расслабиться и уговорить себя, что дело не в ней, а в этих неприятных неотёсанных селянах. Что ж, придется поискать помощи в другом месте. Она обернулась к женщинам у колодца, но кумушки, словно почуяв, что сейчас пришлая девица начнёт донимать их расспросами, живо заторопились по домам.

Отчаяние сдавило горло. Она была здесь чужачкой, дочерью разорённого, опального рода, да к тому же, врагом местного благодетеля. Стена недоверия и страха казалась непреодолимой.

Вдруг она услышала тихий свист. Анна обернулась. Из-за угла ближайшего дома на нее смотрел мальчишка лет десяти, довольно чумазый и одетый в ещё более дырявую и потрёпанную одежду, чем та, что носили обитатели Вороновой усадьбы. Он поманил ее пальцем.

Сердце екнуло. Это могла быть ловушка. Но не отступать же теперь, когда она уже заявила о своих намерениях тем, что пришла в деревню не за покупками. Анна медленно подошла к ребёнку.

– Тебе Мартина нужно? – косноязычно прогнусавил мальчишка, озираясь по сторонам.

– Да. А ты знаешь, где он?

– Ну, знаю. А ты мне что? – в глазах мальчишки читались любопытство и желание заработать.

Анна достала из кармана самую мелкую монету.

– Веди.

– Э-э, не… Эдак не уговаривались. В провожатых я дороже буду.

Анна с трудом подавила желание отвесить наглому малолетке подзатыльник.

– Ладно. Передай, что барышня из Усадьбы хотела поблагодарить его супругу за гостинцы. И спросить о… в общем, кое-что узнать.

Мальчишка схватил монету, мгновенно спрятал ее в своих обносках и кивнул:

– Жди по за околицей. У старой ивы, этой, которая на перепутье.

И он тут же юркнул в узкий переулок между домами, словно его и не было.

Ожидание показалось вечностью, хотя Анна вряд ли прождала хотя бы двадцать минут. Она сидела на вывороченных из земли корнях старой раскидистой ивы, росшей у перекрёстка за деревней, вслушиваясь в каждый шорох и ожидая, что вот-вот из-за поворота появится не Мартин, а кто-то из людей барона. Но наконец из-за поворота действительно появился Мартин. Он был один и выглядел еще более испуганным, чем в прошлый раз.

– Барышня, – забормотал он, даже не поздоровавшись, когда подошел поближе. – Не след вам сюда приходить, да меня спрашивать. Вам-то, может, хуже не будет, а у меня семья.

– Мартин, простите. Мне нужна помощь. И я знаю, что вы не сторонник барона.

– Никого я не сторонник! – чуть не взвизгнул он. – Я просто жить хочу! Ежели он узнает, что я с вами говорил, тут сгоревшим сеном не обойтись...

Он осекся, поняв, что сболтнул лишнего.

– Я… э-э-э…

Анна улыбнулась. Вот теперь можно и поговорить. Она сделала вид, что великодушно пропустила мимо ушей его оговорку, и, как могла, мягко произнесла:

– Не волнуйтесь, он не узнает. Ваша жена, Берта... вы сказали, что она обязана моей матери. Чем?

Мартин нервно огляделся.

– Барышня, не место здесь, чтоб былое вспоминать...

– Мартин, пожалуйста. Мне не к кому больше обратиться.

В нем явно боролись страх и некоторая совестливость. Наконец Мартин сдался, тяжело вздохнул:

– Ладно. Только быстро. Барона сегодня нет, он в городе по делам, но глаза у него повсюду.

Торопливо и сбивчиво он принялся рассказывать. Берта, его жена, несколько лет назад тяжело заболела. Местный знахарь уже отказался от нее, сказав, что не жилица она. Мать Анастасии, проезжая через деревню, узнала о том, что одна из работниц усадьбы, которая всегда нанималась туда на работу, тяжело больна. По счастью, в аптечке, собранной ещё в городе, которую возила с собой богатая госпожа, нашлось дорогое и недоступное в Дельборо лекарство. Та отдала его Берте, не взяв ни гроша, и в итоге, женщина пошла на поправку.

– Мы никогда не забывали этой доброты, – пробормотал Мартин. – Потому и рискнули вам помочь. Но больше не могу, барышня. Кригер... он не просто здесь заправляет. Того, кто ему перечит, ждет участь похуже нищеты. Пропадают люди. Случайно в болоте топнут. Иль в лесу заблудятся, хоть каждую тропку тут знают. Понимаете?

Анна понимала. Понимала слишком хорошо. Страх здесь был не абстрактным, а вполне осязаемым.

– Спасибо, Мартин, – тихо сказала она. – Последний вопрос. Вы не знаете человека, чья фамилия может начинаться на букву «З.»? Может, есть кто-то в округе с таким инициалом?

Лицо возчика стало абсолютно белым.

– Откуда вы...? Ничего я не знаю! Ничего! – Он резко отступил. – И вы забудьте! Забудьте, если жизнь дорога! И не надо больше меня разыскивать!

Мартин развернулся и размашисто зашагал прочь, оставив Анну одну на пустынной дороге. Но она получила то, что хотела. Страх Мартина был ответом сам по себе. Инициал «З.» что-то значил. И значил нечто очень опасное.

Усталая и не слишком обнадеженная, но с крупицей новой информации, Анна побрела обратно к Усадьбе. Теперь дорога показалась ещё длиннее. На душе было муторно, хотя день разгулялся, и солнце приветливо просвечивало яркими лучами листву, уютно пятная утоптанную грунтовку.

Когда она уже подходила к знакомым скрипучим воротам, ее взгляд привлекло что-то яркое на камне у кромки леса. Там никого не было, но на большом плоском камне лежал аккуратно сложенный платок. Такой же, как тот, в который Берта заворачивала для них хлеб и яйца, когда передавала с мужем.

Анна подошла и развернула его. Ручная вышивка почти не оставила сомнений в том, что платок этот действительно принадлежит Берте. Вряд ли в этом мире уже повсеместно продают одинаковые станочные изделия. Внутри лежало несколько стеблей сушеного чабреца, домашнее печенье и маленькая, грубо вырезанная из дерева фигурка зайца. Рядом с ней обнаружился смятый клочок оберточной бумаги. На нем немного корявым почерком было выведено: «Он боится старой мельницы. Там его тайна».

Сердце Анны заколотилось. Это было послание от Берты. Прислуживая в поместье, она вполне могла научиться читать и писать. Тем более, что фон Хольты предпочитали грамотных слуг, считая их более рачительными и понятливыми. Жена Мартина не смогла поговорить с молодой хозяйкой Вороновой усадьбы сама, но нашла способ передать важную информацию. Итак, барон боится старой мельницы. Интересно, почему?

Анна спрятала платок и фигурку в карман, чувствуя прилив сил. Всё же она была не так одинока, как ей казалось. Пусть жители деревни и боялись барона, но в их молчании зрело семя сопротивления.

Переступив порог дома, Анна почувствовала знакомое изменение в атмосфере. После враждебной тишины деревни воздух Вороновой усадьбы показался ей почти... живым. Он был наполнен едва уловимыми запахами воска, старых книг и сухих трав, а тишина не казалась пустой, а словно полнилась легким, незримым движением.

Решив не откладывать, Анна отправилась не на кухню, чтобы порадовать Лилию подарками Берты, а в библиотеку. Нужно было свериться с найденными бумагами, но кроме того, ей предстояло подумать, и лучше всего это выходило в тишине и уединении среди мудрых, но безмолвных книг.

Она присела в кресло у камина (пустого и холодного, но все еще бывшего сердцем комнаты) и разложила на низком столике драгоценные доказательства. В этот момент ее взгляд упал на книгу, лежавшую рядом на столе. Не ту, что о звездах, и не сборник сказок. Это был толстый, в потертом кожаном переплете том без названия на корешке. И вчера его там совершенно точно не было. Новое послание от призрачных друзей?

С любопытством Анна открыла книгу. Страницы оказались тонкими, пожелтевшими, испещренными текстом, написанным разным почерком. Это был дневник. Или, скорее, домашняя хроника. Листая ее, она поняла, что вела ее не одна рука – почерки менялись от строгого и вычурного до небрежного и округлого. Это была летопись поместья, которую поколения фон Хольтов вели для себя.

И вот ее взгляд зацепился за одну из записей, помеченную датой почти столетней давности. Автор, представившийся как «Готфрид фон Хольт», с юмором и нежностью описывал свою супругу, графиню Ингрид – ту самую гордую старуху с портрета в холле. Оказывается, в зрелом возрасте она слыла светской львицей и снобом, но в молодости была отчаянной головой: в одиночку объезжала норовистых жеребцов, тайком читала запрещенные философские трактаты и однажды, переодевшись юношей, сбежала на неделю в столицу, чтобы посмотреть на приезжий театр. Ее муж ловил ее, ругался, но в этих записях сквозили такие горячие любовь и гордость женой, что у Анны потеплело на душе. Она узнала в этой истории ту своенравную женщину, которая являлась ей в зеркалах. Ее «снобизм» был не высокомерием, а наследием той яркой, свободной жизни, которую она прожила и которую так яростно защищала – даже после смерти.

Перелистывая страницы, Анна погружалась в жизнь и будни целой череды фон Хольтов и их домочадцев. На одной из страниц, написанных бисерным летящим почерком, развернулась целая трагедия. И хотя она не относилась к самой семье, неизвестный автор решил, что нужно её запечатлеть. Описывали страшный пожар на кухне, случившийся из-за опрокинутой свечи. В том пожаре по неосторожности погиб мальчик-поваренок, лет десяти. Звали его Томас. Он был сиротой, привезенным в усадьбу из деревни, и очень боялся темноты. В ту ночь он тайком пробрался на кухню, чтобы затеплить свечу, которую, наверное, хотел поставить у кровати. «Славный, добрый мальчик, – описывал его неизвестный автор. – Подкармливал бездомных щенков и птиц, часто улыбался. А теперь его некому даже оплакать. Я распорядилась о похоронах. Да будут благосклонны к нему боги!» Анна представила того самого застенчивого мальчика, который теперь мог проходить сквозь стены и порой играл с солдатиком Мишеля. Его смерть была нелепой случайностью, а не злым умыслом, и, видимо, поэтому его душа осталась такой же чистой и доброй. Похоже, симпатичная галька и лесные ягоды были делом его призрачных рук.

Спустя несколько страниц Анна нашла то, что искала. Небольшой, вложенный между страниц листок, исписанный изящным почерком. Это было письмо. Письмо от Ингрид фон Хольт к ее сестре, так и не отправленное. Видимо, кто-то из предыдущих фон Хольтов нашёл его на первых страницах, и, не придав значения, использовал в виде закладки. В нем первая владелица Вороньего поместья с ледяной яростью описывала некоего «выскочку-советника К.», который с помощью подлых интриг и подложных долговых расписок пытался отобрать у их семьи часть земель. «Он думает, что может безнаказанно воровать, как крыса, таская по зернышку наше доброе имя и наше состояние, – писала графиня. – Но он не знает, что фон Хольты никогда не сдаются. Я буду бороться за этот дом до последнего вздоха. И даже после».

Анна откинулась на спинку кресла, чувствуя, как по рукам и спине бегут мурашки. Крыса. Та самая запонка с агатом. Барон Кригер. Методы его семейства, похоже, не изменились за сотню лет. Только если предок барона наверняка знал о фон Хольтах всё, то у нынешнего Кригера этого преимущества не было. Его методы обязательно подействовали бы на юную сиротку Анастасию, но он не знает, что на самом деле камнем в его ботинке стала образованная, умная и опытная взрослая женщина, которая привыкла не сгибаться под ударами судьбы.

Анна усмехнулась своим мыслям и вернулась к чтению. Она больше не видела в призраках безликие потусторонние силы или эксцентричных, но бессмысленных обитателей поместья. Теперь это были личности. Со своими трагедиями, историей, характером и, что самое главное, с объединяющей их любовью к этому месту. Они были не просто «призраками». Они были стражей. Хранителями домашнего очага. И теперь, когда дому снова угрожала уже знакомая им опасность, они вставали на его защиту. И на защиту новой хозяйки тоже.

Она аккуратно закрыла книгу, словно боялась потревожить уснувших между строк. Теперь ее решимость окрепла. Она сражалась не только за себя и Мишеля. Она сражалась за мальчика-поваренка, боявшегося темноты. За гордую графиню, защищавшую свой дом. За всех тех, кто любил это место и чьи сердца, казалось, все еще бились в такт скрипу старых половиц.

С этой мыслью она поднялась и пошла к Мишелю, чтобы проведать его.

Мальчик сидел на полу и что-то тихо рисовал угольком на обороте куска старых обоев.

– Ана, смотри, – он показал ей рисунок. На нем был изображен дом, окруженный деревьями. А вокруг дома, взявшись за прозрачные руки, стояли фигурки – высокая женщина в старинном платье, солдат, мальчик-поваренок, девушка и еще несколько размытых силуэтов. И все они были соединены светящейся линией, образуя защитный круг.

– Они сегодня играли со мной, – серьезно сказал Мишель. – Говорили, чтобы мы не боялись. Что наш дом – это крепость.

Анна присела рядом с ним, и комок подступил к горлу. Она обняла брата.

– Они правы, Мишель. Наш дом – крепость. И мы обязательно ее защитим.

Вечером, когда Мишель уснул, а Лилия ушла проверять кур, Анна достала все собранные документы и положила рядом деревянного зайца и платок Берты. Она смотрела на эту странную коллекцию – старые бумаги, безделушку, сушеные травы и детский рисунок.

Ее враг был силен и беспощаден. Но у нее были союзники – и живые, и мертвые. И следующей точкой в ее расследовании должна была стать старая мельница. То, чего боялся барон.

Той ночью ей приснился странный сон. Она сидела в дорогом ресторане с живой музыкой, а напротив неё, изучающе глядя, восседал герцог Каэлан в изящном чёрном костюме. Анна украдкой скосила глаза и поняла, что выглядит так, как уже давно забыла, что умеет. Маленькое чёрное платье со смелым вырезом, ухоженные ногти с маникюром, тонкие изящные украшения и тщательно, художественными локонами растрёпанные волосы. А вот в чьём она теле, своём или Анастасии, Анна так и не смогла почему-то понять.

Герцог, тем временем, плотоядно улыбнулся, подняв бокал с шампанским:

– Обычно я не пью такое легкомысленное вино, но ради вас, фон Хольт, готов попробовать и его.

– Чин-чин, – услышала Анна свой голос и подняла бокал. Как же давно она не пила шампанское! – Так что всё-таки вам нужно от Вороновой усадьбы, герцог?

– Чтобы вы оттуда уехали, я уже говорил, – он окинул её своими тёмно-золотыми глазами, и Анну от чего-то бросило в жар.

– Ну так мы не собираемся уезжать, – развеселилась она, чувствуя, как сладкое опьянение укутывает ее, словно газовым шарфом. Здесь она не боялась этого таинственного чужака. То ли дело было в том, что это сон, то ли в шампанском.

– Значит, вы глупее, чем я предполагал.

– Или у меня туз в рукаве, – хихикнула Анна и вдруг поняла, что безбожно флиртует.

– Я уже понял, – он окинул беглым взглядом зал, – что вы не вполне обычная горожанка. И это не относится к истории вашего рода. Однако…

Он вдруг перегнулся через стол и его лицо оказалось неправдоподобно, недопустимо близко. Но удивительнее всего было то, что ей это понравилось. Она вдруг подумала каковы на вкус его губы. А герцог то ли прошептал, то ли прошипел, пахнув почему-то орехом и пряностями ей в лицо:

– Даже ваша исключительность не поможет вам справиться с последствиями беспечности. А я не хочу вас заставлять.

На языке так и вертелось предложение заставить ее сделать что-нибудь непристойное, но в этот момент сон рассыпался тысячей звенящих искр, и оставшуюся часть ночи Анна провела, блуждая в темноте.

Глава 9. Бузина и загадки

Возвращение герцога, пусть и в виде мимолетного и гневного видения на опушке, повергло обитателей Вороновой усадьбы в состояние тревожного ожидания. Казалось, сама атмосфера вокруг поместья сгустилась, наполнилась электрическим предчувствием бури. Лес за парком замер в неестественной, зловещей тишине – не слышно было ни птичьего щебета, ни привычного шуршания в подлеске. Даже призраки вели себя тише обычного, будто затаившись в ожидании беды.

Анна, однако, не собиралась поддаваться парализующему страху. Ярость от поджога и холодная решимость, подпитанная найденными документами и посланием Берты, горели в ней ярче любого костра. Она превратила свой страх в топливо для действий. Каждый день был расписан по минутам: с рассветом – работа в огороде, потом ремонт самых ветхих участков дома, затем – изучение дневников и бумаг из потайного ящика. Она выстраивала в голове схему, пытаясь понять вековые махинации семьи Кригер и нащупать ту самую «тайну старой мельницы».

Мишель, чувствуя ее напряжение, старался не мешать. Он проводил время в библиотеке, читая или рисуя угольком, а иногда тихо разговаривая с невидимыми собеседниками. Лилия, напротив, ходила за Анной по пятам, словно тень, ее глаза постоянно бегали по сторонам, словно она вот-вот ожидала кого-то увидеть в темном углу дома, и вряд ли это были призраки – о них Анна уже все рассказала своей верной помощнице. Та, хоть и побаивалась их суеверно, все же не настолько, чтобы каждый скрип старых половиц дома заставлял ее вздрагивать. Но спрашивать было некогда.

В итоге, из-за постоянной занятости Анны, именно Лилия первой заметила, что с мальчиком творится что-то неладное. Он стал вялым, бледным, по утрам кашлял, а его аппетит, и без того не богатырский, совсем пропал.

– Барышня, он весь горит! – в панике вбежала она в библиотеку, где Анна сверяла суммы в старых счетных книгах.

– Опять пожар?! – вскинулась та, не сразу поняв, о чем ведет речь служанка. – Где?!

– Нет, барышня! Мишель! Горячий совсем.

Анна бросила уголь и помчалась в их маленькую жилую комнату. Мишель лежал на своем диванчике, укрытый портьерой, и дышал тяжело и прерывисто. Щеки пылали неестественным румянцем, а глаза лихорадочно блестели. Она приложила ладонь к его лбу – кожа была сухой и обжигающе горячей.

От страха свело пальцы. В своем мире она бы сразу набрала номер скорой, достала бы аптечку с жаропонижающим, градусник. Здесь не было ничего. Ни врача, ни лекарств. Только травы, собранные Лилией, эффективность которых в борьбе с серьезной инфекцией была под большим вопросом.

– Лилия, что делать? – голос ее дрогнул, выдавая всю глубину беспомощности.

– Не знаю, барышня... – служанка и сама была белее полотна – того и гляди в обморок упадет. – Лихорадка... Это может быть что угодно. От обычной простуды до... – она не договорила, суеверно осеняя себя восьмеричным крестом.

Они пытались сбить жар – обтирали Мишеля прохладной водой из колодца, поили его мятным чаем с малиной, которую Лилия насобирала и засушила в диком малиннике за старой аркой. Но тщетно. Жар не спадал, а к вечеру мальчик начал бредить, бессвязно бормоча что-то о солдатиках, летающих лошадях и темном человеке у леса.

Анна сидела у его постели, сжимая его горячую маленькую руку в своих и чувствуя, как ее захлестывает отчаяние. Она уже потеряла один мир, где остались все ее прежние друзья и родные. Неужели теперь потеряет и единственного близкого человека в этом? Скользнула мысль пойти попросить помощи в деревне, но Дельборо была слишком мала, чтобы в ней имелся свой доктор, а крестьяне почти наверняка не держали лекарств, так же как Лилия, пользуясь травами и сборами.

– Держись, Мишель, – шептала она, гладя его по волосам. – Держись, пожалуйста.

Жар не спадал. К вечеру его дыхание стало хриплым и прерывистым, а на щеках проступили лихорадочные малиновые пятна.

Лилия, бледная как полотно, сидела на краю стула и заламывала руки.

– Лихорадка... Это плохо, барышня. Очень плохо. У сестры моей так начиналось... – она не договорила, сглотнув ком в горле.

«Господи, вот зачем сейчас это?! Только хуже от этих кладбищенских воспоминаний»

– Лучше подумай, что делать! – голос Анны прозвучал слишком жестко, но ей не было за себя стыдно. – Неужели нет никакого средства?

Лилия замялась, потом нерешительно проговорила:

– Есть... Только не здесь. В лесу. Бузина. Цветы ее, если правильно заварить, сбивают жар лучше любого знахарского зелья. И от кашля помогают.

– И ты молчала?! – Анна едва удержалась, чтобы не ударить девушку, но та и сама съежилась и казалась теперь чересчур жалкой.

– Я… Там же лес! Угодья проклятого герцога, – чуть не плакала она. – Нельзя туда, пропадем…

– А лучше, чтобы пропал Мишель?!

В круглых и несчастных глазах Лилии застыли слезы. Страх за жизнь мальчика боролся в ней с ужасом перед проклятым лесом.

– Оставайся с ним! – распорядилась Анна, вставая. – Если я не вернусь, беги в деревню. Умоляй, выпрашивай. Что угодно! Лишь бы кто-то помог.

– Вы… вы куда?

– За бузиной.

– Но... – Лилия испуганно посмотрела в окно, где кроны деревьев уже укутались серебристыми сумерками. – Но скоро же ночь… Как вы в лесу?!

– Просто объясни мне, как она выглядит и как ее найти, – потребовала Анна, на ходу накидывая свой потертый плащ.

– Барышня, нет! – Лилия вскочила, перекрыв ей путь к двери уже не с белым, а мертвенно-серым лицом. – Вы с ума сошли! Одной, в темноте? Вдруг звери какие? Или... или этот! Лучше я сбегаю… на рассвете!

Анна оценила храбрость юной помощницы. Раньше та и носа не сунула бы в лес, но теперь готова была рискнуть, пусть и при свете солнца. Только ждать было нельзя, совсем нельзя.

– На рассвете может быть уже поздно! – резко ответила она, но тут же смягчилась, видя панику в глазах служанки. Она положила руку на ее плечо. – Лилия, он мой брат. Не могу же я сидеть сложа руки и смотреть, как он… умирает, – вытолкнула она непослушными губами. – Опиши мне бузину. Я буду очень осторожна. Возьму нож. И сделаю факел из палки и ветоши.

Лилия, понимая, что не переубедит, с покорной обреченностью описала растение – резные листья, гроздья мелких кремовых цветов с тяжелым, дурманящим ароматом.

– Ищите у ручьев, в сырых местах. Только, барышня, умоляю...

Анна уже не слушала. Засунув за пояс охотничий нож, подарок-предупреждение от герцога, и захватив самодельный факел из обмотанной тряпьем палки, она вышла в сумерки.

Воздух за воротами усадьбы, холодный и густой, пах влажной землей, хвоей и грибами. Это умиротворяло бы, если бы не шорохи и хруст, иногда доносившиеся из темнеющей чащи. За спиной оставался островок слабого, дрожащего света из окон, и Анна захватила его с собой, спрятав в памяти, как свет маяка. Глубоко вдохнув, она подняла факел повыше. Пламя негромко потрескивало, отбрасывая на стволы деревьев пляшущие темные тени. Это придало храбрости.

Первые минуты Анна шла уверенно, стараясь запоминать путь, ориентируясь на очертания особенно приметных деревьев. Но чем глубже она забиралась в чащу, тем больше теряла чувство направления. Среди деревьев сгущались тени, тропинки, казавшиеся проторенными, бесследно исчезали в папоротниках. Ветви хлестали ее по лицу, цеплялись за платье и плащ, словно пытаясь удержать. Факел то и дело грозил погаснуть, и страх сжимал горло все туже. Она уже не была уверена в правильности своего решения – быть может, стоило все-таки пойти в деревню? Или, может, развернуться прямо сейчас? Там, на дороге, по крайней мере, не было бы так темно и страшно. А мир не без добрых людей – уж кто-нибудь да согласился бы спасти умирающего мальчика.

Анна шла, вслушиваясь в каждый шорох, и ей чудилось, что за ней следят. То в кустах что-то зашуршит, то в некотором отдалении хрустнет ветка. «Вдруг звери какие?», – пронеслись в голове слова Лилии. Теперь страхи служанки уже не выглядели чем-то суеверно глупым.

Словно подтверждая худшие опасения, где-то совсем рядом раздался низкий, угрожающий рык. Анна замерла, сердце заколотилось где-то в висках. За буреломом в свете факела зажглись два горящих зеленых глаза. Затем еще пара. Волки. Один вышел на тропу впереди. Следом второй. Ужасно худые, серые, похожие на собак, вот только в отличие от собак, щерили клыки до самых десен, и, похоже, от голода готовы были посягнуть даже на человека с огнем в руках.

Ледяной ужас сковал ее. Она стала очень медленно пятиться, не поворачиваясь спиной и подняв факел повыше, чтобы казаться больше и, может быть, напугать хищников видом огня. Волки не напали сразу. Они, крадучись, преследовали ее, их тела были напряжены, как пружины. Глаза, отражавшие пламя факела, не мигая, следили за ней. Они выжидали, оценивали, выжидая удобный момент для атаки. Глухое, низкое рычание, больше похожее на вибрацию в воздухе, чем на звук, клокотало в глотке вожака.

Анна поняла, что, если развернется и побежит, это послужит сигналом к атаке. Одним резким движением она швырнула факел в сторону ближайшего зверя. Горящая головешка угодила тому под ноги, и волк с испуганным визгом отпрыгнул, на мгновение ослепленный и дезориентированный. Но второй, воспользовавшись тем, что человек потерял свою единственную защиту, резко оттолкнулся и прыгнул. Девушка вскрикнула и отшатнулась, но потеряла равновесие, споткнулась о торчащий из земли корень и тяжело рухнула на землю. Запахло прелыми листьями, влажной землей и паленой шерстью. Волк приземлился всего в шаге от жертвы – в темных сумерках слышалось клокотание его низкого рыка. Ладони Анны саднило, ноги не слушались, а в голове билась всего одна паническая мысль – что делать, если он вопьется в нее своими зубами?

Волк вдруг оказался совсем рядом. Горячее, зловонное дыхание пахнуло ей в лицо. Обнаженные клыки блеснули в отблесках догорающего факела. Анна в ужасе зажмурилась, инстинктивно подняв руки для защиты, ожидая боли и, возможно, конца второй своей жизни.

Но вместо этого воздух вдруг наполнился густым, вибрирующим гудением, словно кто-то ударил по гигантскому колоколу, погребенному глубоко под землей.

Анна открыла глаза. Нависший над ней волк замер в почти скульптурной позе. От самой морды зверя и по всему его телу пробежали крошечные, похожие на молнии, синие искры. Они не жгли шерсть, но заставляли мышцы волка судорожно сокращаться. С жалобным, прерывистым скулежом, больше похожим на вопль, он каким-то чудом развернулся прямо в воздухе, отпрянул, будто получив невидимый удар, и, поджав хвост, кинулся прочь в чащу, ломая кусты. Второй волк, то ли сбежал еще раньше, то ли улепетывал следом за вожаком.

Тишина, наступившая после, оказалась оглушительной. Лишь треск догорающего факела нарушал ее. А из тени позади Анны вдруг шагнула знакомая темная фигура. Герцог Каэлан!

Без плаща, в черной, облегающей одежде, позволявшей сливаться с ночью. В его руках не было никакого оружия. Только от кончиков его пальцев еще струился легкий, почти невидимый дымок, пахнущий озоном, как после грозы и почему-то жженым железом.

Его темно-золотые глаза были прикованы к тому месту, где скрылись волки, а на лице застыло выражение холодной концентрации, будто он прислушивался к чему-то, недоступному ее слуху. Наконец герцог повернулся к Анне, несмотря на все еще бивший ее озноб, залюбовавшейся четким абрисом его скул:

– Вы либо очень храбры, либо безрассудно глупы, чтобы бродить здесь ночью, – произнес он, и его голос, низкий и бархатный, прозвучал громче любого звериного рыка.