Текст книги "Хозяйка поместья с призраками (СИ)"

Автор книги: Алекс Ривер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Глава 18. Вера и верность

Возвращение в Воронову Усадьбу было похоже на вступление в иное измерение. Утро, обычно наполненное щебетом птиц и шелестом листьев, на сей раз казалось мертвенно-тихим. Воздух стоял густой и неподвижный, словно перед грозой, хотя на небе не было ни облачка. Даже солнечный свет, пробивавшийся сквозь листву парка, стал блеклым и безжизненным, не отбрасывая четких теней. Сам дом, недавно начавший обретать черты обитаемости, снова смотрел на них пустыми глазницами окон, и от него веяло ледяным сквозняком, не имеющим ничего общего с температурой воздуха.

Анна вышла из кареты, и ее обдало волной едва уловимого давления. Точно такое же она ощущала в ночь перед бегством, только теперь оно было не яростным и мощным, а едва ощутимым, будто что-то затаилось в ожидании. Оно исходило из-под земли, от камней фундамента, или даже глубже.

Рэми, стоя рядом с конем, казался воплощением этой напряженной тишины. Его лицо было бесстрастной маской, но Анна заметила, как напряжены его плечи и как внимателен его взгляд, скользящий по фасаду, словно он читал невидимые знаки опасности.

– Он ждет, – тихо произнес герцог, не глядя на Анну. – Чувствуешь? Это уже не сон, хотя еще не ярость. Это голод. И он прицелился в тебя.

Доннер, обычно такой болтливый, молча переводил взгляд с Анны на Рэми и обратно. Он сглотнул, и его пальцы нервно постукивали по рукоятке ножа за поясом.

– Так что, просто заходим и ждем этого святого отца? – наконец уточнил он.

– Мы заходим, – подтвердил Рэми. – И занимаем позиции. Анна – в бальном зале, рядом с местом, где треснула плита пола. Это слабое место. Я… буду скрыт, но останусь рядом. Ты, – он посмотрел на Доннера, – останешься на кухне. Твоя задача – впустить экзорциста и указать направление. Если что-то пойдет не так, забираешь госпожу фон Хольт, и уводишь как можно дальше от поместья, даже если она станет сопротивляться. Невилл будет ждать вас у развилки. Но никакого геройства. Понял?

Доннер кивнул с нехарактерной для него серьезностью. Анна хотела было возмутиться тем, что ее как будто не берут в расчет, но, посмотрев на герцога, поняла – не время и не место. Сейчас больше пригодится ее мудрость и умение работать в команде под чьим-то началом, чем самостоятельность и напор.

Рэми отдал последние распоряжения кучеру, тот кивнул и принялся разворачивать экипаж, чтобы отправиться к указанной герцогом развилки. После чего, они вошли в дом. Внутри Анне стало еще хуже. Воняло как будто застарелой гарью. По стенам пробегали едва заметные тени, которых не отбрасывал никакой источник света. Где-то наверху тихо плакал ребенок – тот самый, знакомый плач, но теперь в нем слышалась не печаль, а страх.

Анна, стараясь дышать ровно и неглубоко, прошла в бальный зал. Огромное помещение, недавно видевшее триумф и наполненное музыкой, теперь больше походило на склеп. Пыль висела в воздухе неподвижными хлопьями. Она подошла к тому месту, где трещина в каменной плитке казалась чернее, чем обычно, и почувствовала как дрожит – от щели веяло холодом и тошнотворным смрадом.

Прикосновение к теплому металлу броши на платье немного успокоило дрожь в пальцах. Анна мысленно обратилась к призракам, к графине Ингрид, к маленькому Томасу, ко всем, кто называл этот дом своим. « Простите, что навлекла на вас беду. И помогите, если можете».

Рэми, не сказав больше ни слова, растворился в полумраке зала. Только что был здесь, и вот уже нет. Лишь легкое движение воздуха выдавало его присутствие где-то рядом, в складках пространства, недоступных обычному взгляду. Доннер и вовсе остался по дороге на кухне. Анна почувствовала себя пугающе одинокой в своей слишком большой усадьбе. Никогда прежде она не оставалась совсем одна. Теперь же только едва уловимое ощущение присутствия герцога удерживало ее от паники.

Ожидание стало самым тяжелым испытанием. Минуты растягивались в часы. Анна сидела на краю разбитого камина, вслушиваясь в тишину. Давление нарастало, становясь почти физически ощутимым. Ей начинало казаться, что из трещины в полу доносится тихий, настойчивый шепот. Он звал ее не по имени, но обращался к чему-то более глубокому в ней, к тому, что осталось от ее прежней жизни, смешавшись с новой. Он обещал покой, возвращение, конец борьбе. Это было страшно обольстительно.

Из кухни донесся резкий, отрывистый свист – условный сигнал Доннера. Гости прибыли. Впрочем, отдаленный шум экипажа и конский топот донеслись и до мрачного зала, где Анна старалась сохранять самообладание.

Ее сердце громко застучало в груди, отгоняя призраки прошлого. Она встала, выпрямила плечи и приготовилась встречать гостей.

Вскоре в дальнем конце зала показались фигуры. Впереди шел отец Элиас, еще более аскетичный и мрачный при дневном свете. Его лицо словно было высечено из камня, в руках он держал массивную восьмилучевую звезду и книгу в потертом кожаном переплете. За ним, пыхтя и озираясь, с плохо скрываемым злым торжеством, шествовал барон Кригер в сопровождении двух стражников, которые выглядели напуганными.

– Вот видите, отец, – сиплым шепотом говорил барон, – место нечистое! Само здание дышит скверной! Я чувствую это!

Экзорцист не удостоил его ответом. Его ледяной взгляд скользнул по залу и остановился на Анне. Казалось, он не удивился, увидев ее здесь.

– Дочь моя, – его голос был низким и безжизненным, как скрип надгробной плиты. – Ты упорствуешь в своем заблуждении. Ты дала приют духам тьмы, и они вцепились в это место мертвой хваткой. Но свет господа сильнее.

– Свет господа, должно быть, поможет вам отличить безобидные души от настоящего зла, что прячется под этими стенами, – громко и четко сказала Анна. Ее голос прозвучал неестественно звонко в гнетущей тишине.

Отец Элиас нахмурился.

– Невежество – не оправдание. Все духи, не нашедшие упокоения, – от лукавого. Они будут изгнаны.

Он поднял свою звезду и начал читать молитву на неизвестном Анне языке, чем-то похожем на земную латынь. Слова падали в тишину тяжелыми, монотонными каплями. Сначала ничего не происходило. Затем воздух в зале заколебался. Зашелестели портьеры, хотя окна были закрыты. С потолка посыпалась мелкая пыль.

Анна почувствовала, как брошь на ее груди стала ледяной. Шепот из-под пола стал громче, настойчивее. Он перестал быть соблазнительным, в нем зазвучала нетерпеливая ярость.

– Преподобный… – попытался вновь вставить слово Кригер, но экзорцист резким жестом заставил его замолчать.

Молитва набирала силу. Отец Элиас вкладывал в нее всю свою веру, всю свою непоколебимую убежденность. Свет от звезды, которую он держал, стал ярче, отбрасывая резкие тени. И этот свет, эта священная энергия, как и предсказывал Рэми, ударила по древней печати, как таран.

Раздался низкочастотный гул, от которого задрожали витрины и зазвенело у Анны в ушах. Пол под ногами затрясся. Трещина будто вздохнула, и из нее повалил черный, непроглядный туман, холодный и обжигающий одновременно.

– Вот оно! – закричал Кригер и отпрянул к выходу, толкая своих стражников вперед таким образом, чтобы они закрыли его. – Видите! Я же говорил!

Но отец Элиас не отступал. Его лицо побелело, но он продолжал читать, повышая голос. Он видел перед собой проявление зла, то, с чем он призван бороться.

И тогда Анна сделала то, что должна была. Она шагнула вперед, к источнику черного тумана. Всего один шаг.

– Ладно, – прошептала она, глядя в пульсирующую темноту. – Иди сюда, тварь. Я здесь.

Она словно в последний раз провернула ключ в замке.

Туман сгустился, превратившись в воронку. Шепот превратился в рев, полный такой древней, всепоглощающей ненависти, что разум отказывался ее постигать. Из воронки вырвалось нечто, не имеющее четкой формы – сгусток чистой, нечеловеческой магии, сотканный из забытых кошмаров и небытия. Оно не имело глаз, но видело Анну. И оно потянулось к ней.

Ледяные щупальца, сотканные из тьмы, обвили ее запястья, потащили к трещине. Боль была не физической, а гораздо глубже – это было ощущение, будто ее душу вырывают из тела с корнем. Мир вокруг поплыл, окрасился в багровые и черные тона. Она услышала крик Рэми, увидела, как барон в ужасе бросился бежать, увлекая за собой стражников.

Отец Элиас замер на мгновение, его вера дала первую трещину перед лицом того, чего он никогда раньше не встречал. Это была не обычная нечисть, с которой он сталкивался много раз, а нечто первозданное и бесконечно более могущественное.

– Прочь! – это был голос Рэми.

Он появился на краю воронки, его руки были подняты, а из ладоней бил ослепительный поток синего пламени. Он обрушил его на темную сущность, пытаясь отсечь ее щупальца от Анны. Воздух затрещал от столкновения двух видов магии.

Но демон был силен. Он лишь сильнее впился в Анну, и черная воронка начала расширяться, поглощая свет. Анна почувствовала, как ее затягивает внутрь, в прореху между мирами, в холодную, беззвездную пустоту. Она уже почти не видела зала, лишь искаженные лица Рэми и отца Элиаса и бесконечно нарастающую тьму.

И в этот момент случилось то, чего никто не ожидал. Призраки Вороновой усадьбы. Все, сколько их было здесь. Они материализовались не как бледные тени, а как вспышки холодного света. Графиня Ингрид в развевающемся платье стала между Анной и воронкой, ее лицо искажалось от усилия, но было полно яростной решимости. Маленький Томас, солдатик в руке, вцепился в одно из щупалец, и там, где он его касался, тьма испарялась с шипением. Десятки других духов – служек, солдат, молодых и старых, женщин и мужчин – возникли вокруг Анны, взявшись за руки. Они образовали плотный, мерцающий кокон, барьер из собственной уходящей сущности.

Они не атаковали демона. Они просто стояли на его пути. И разрушались. Один за другим. Их формы начинали мерцать, расплываться, превращаться в светящуюся пыль. Они жертвовали последними крупицами своего существования, своим шансом на вечный покой, лишь бы не дать древнему злу забрать ту, кто снова вдохнул жизнь в их дом.

Это зрелище – самозабвенная жертва тех, кого он пришел уничтожить, – заставило отца Элиаса замереть. Звезда в его руках опустилась. Похоже, он впервые столкнулся с таким самопожертвованием «нечестивых духов» во имя живого человека. И то, с чем они сейчас сражались, было куда чернее и хуже.

Рэми, используя эту передышку, сконцентрировал всю свою силу. Синее пламя сгустилось до ослепительного белого ядра.

– Преподобный Элиас! – крикнул он, и в его голосе слышался не приказ, а отчаянная просьба. – Помогите! Вы можете закрыть брешь с этой стороны!

И экзорцист сделал выбор. Он резко опустился на колени и принялся петь какой-то псалом. Всю свою веру и силу он направлял сейчас не против привычной нечисти, а в помощь ей. Анна это чувствовала. Золотой свет его звезды слился с сиянием духов и сполохами магии Рэми, создавая невиданной мощности щит.

Это сработало.

Щупальца, державшие Анну, ослабли. Черная воронка, встретив объединенный отпор, начала сжиматься с оглушительным воем ярости. Рэми, с лицом, искаженным нечеловеческим усилием, сделал последний рывок. Он бросил сгусток энергии прямо в эпицентр тьмы.

Раздался оглушительный хлопок, и все поглотила ослепительная вспышка.

Когда Анна смогла снова видеть, тьмы больше не было. Трещина в полу была просто трещиной. В зале стояла гробовая тишина, пахло озоном и чем-то выжженным. Призраки исчезли. В воздухе висела лишь легкая, медленно оседающая золотистая пыль.

Отец Элиас стоял на коленях, тяжело дыша, его руки тряслись. Он смотрел на то место, где секунду назад гибли духи, и в его глазах была какая-то смесь эмоций, которые сложно поддавались описанию.

Анна чувствовала, что и сама выглядит не лучше. Ее силы были на исходе, ноги не держали, а сознание грозило и вовсе покинуть хозяйку. Рэми, шатаясь, подошел к ней. Он тоже был бледен как смерть, на его лбу выступили капли пота, но, когда она почувствовала, что падает, подхватил ее на руки. Последнее, что Анна почувствовала перед тем, как потерять сознание, были его крепкие, пахнущие кедром и амброй объятия.

Она пришла в себя не сразу. Сначала появились обрывки ощущений: приглушенные голоса, вкус травяного отвара на губах, тепло одеяла. Она открыла глаза и увидела темный, кессонный потолок, не принадлежавший ни одной комнате в ее усадьбе. Как оказалось позже, это была одна из гостевых спален в замке Каэлана.

Рядом с кроватью в кресле сидел Рэми. Он спал, его голова была откинута на спинку, а на лице застыла бесконечная усталость. Даже во сне он выглядел напряженным.

В дверях осторожно показалась любопытная физиономия Доннера.

– О, жива! – прошептал он и скрылся, вероятно, чтобы сообщить новость Лилии.

Шорох разбудил Рэми. Он мгновенно открыл глаза, и его взгляд сразу нашел Анну. Напряжение на его лице сменилось облегчением.

– Как… ты себя чувствуешь? – его голос был хриплым от усталости.

– Как будто по мне проехал… экипаж барона Кригера, – честно ответила Анна, пытаясь приподняться. Все тело ныло. – Надолго я?..

Она так и не смогла подобрать сообразный этому миру вариант словечка «вырубилась». Вряд ли Рэми понял бы его. Но он понял ее даже без слов:

– Сейчас утро следующего дня. Ты проспала почти сутки.

Дверь снова открылась, и на пороге появился дворецкий.

– Милорд, – негромко объявил он. – Вас желает видеть отец Элиас.

Рэми вопросительно посмотрел на Анну, и та, поняв его без слов, кивнула.

– Пусть пройдет прямо сюда. Госпоже фон Хольт будет, я думаю, не безынтересно. И пришлите горничную, пусть принесет нашей гостье крепкого сладкого чаю.

Дворецкий кивнул и тихо вышел. А через несколько минут в комнату вошел отец Элиас. Он выглядел постаревшим на десять лет. Его аскетичная фигура казалась еще более иссохшей, но в глазах не было прежнего фанатичного огня. Теперь в них читалась глубокая, тяжелая дума.

– Госпожа фон Хольт, – он кивнул ей с неожиданным уважением. – Я рад, что вы пришли в себя.

Рэми поднялся, давая ему понять, что можно войти. Экзорцист медленно переступил порог.

– То, что я видел… – он начал и замолчал, подбирая слова. – Это выходило за рамки моего понимания. Я явился сюда, чтобы изгнать беспокойных духов. Я видел в них лишь слуг тьмы. Но то, что я узрел вчера… Они отдали свои сущности, чтобы защитить живую душу. Они пожертвовали своим вечным покоем. Этого… в канонах не описано. Да простит мне госпожа, но даже будь вы ведьмой, духи тьмы, прислуживающие вам, должны были лишь порадоваться вашему падению в Преисподнюю.

– Они не слуги тьмы, преподобный, – тихо сказала Анна. – Они моя семья. А еще они – память моего дома. И они защищают его, как могут, но никогда не причинят вреда, если им не делать зла.

Отец Элиас долго смотрел в пол, а затем поднял на нее взгляд.

– Я должен буду составить отчет для епископа, и не могу умолчать о случившемся. Но… – он сделал паузу, – я могу изложить дело так, чтобы ваша… «семья» не была причислена к враждебным силам. То, что произошло, – это уникальный случай. Борьба с подлинным, древним злом, где силы, которые я считал враждебными, выступили союзниками. Церковь должна знать об этом. Возможно, старые протоколы требуют… пересмотра.

Рэми внимательно наблюдал за ним.

– Вы понимаете, что предлагаете нечто революционное?

– Я понимаю, что видел своими глазами, – строго ответил экзорцист. – И я не могу отрицать увиденное. Сущность, запертая под усадьбой – вот истинный враг. И для борьбы с ним, возможно, потребуется союз всех сил – и церкви, и магов, и… тех, кто считался потерянным. – Он снова посмотрел на Анну. – Ваша преданность этим духам, тронула что-то во мне. Это не было слепым упрямством, лишь верностью. А верность – суть добродетель.

Он тяжело вздохнул.

– Я не могу обещать быстрого результата. Церковная машина неповоротлива. Но я даю вам слово, что сделаю все, чтобы Воронова усадьба и ее обитатели были признаны особым случаем. Не проклятием, а… аномалией, требующей защиты и изучения. Не уничтожения.

– Спасибо вам, преподобный! – с жаром откликнулась Анна. Она и впрямь чувствовала к нему благодарность и даже почти теплоту.

– Благодарите Богов, госпожа фон Хольт. В невыразимой мудрости и великодушии Их кроется каждый луч света в наших жизнях.

С этими словами он развернулся и вышел, оставив их в тишине.

Анна смотрела на закрывшуюся дверь, не веря своим ушам. Это была победа. Все еще не окончательная, но невероятно важная.

Рэми подошел к окну, глядя на просыпающийся день.

– Для меня это внове, – тихо произнес он. – Когда не приходится сражаться в одиночку.

И Анна почувствовала, как все ее существо затапливает щемящая нежность к этому мужчине, привыкшему полагаться лишь на себя. А герцог тем временем продолжал:

– Отец Элиас не показался мне лжецом. Я не склонен мечтать об альянсе с церковью, но это, пусть тонкая, все же ниточка надежды. Возможно, нам действительно удалось не просто отбиться, но и заложить основу для чего-то большего. И все это благодаря тебе.

Он повернулся к Анне. В его усталых глазах светилась незнакомая ей до сих пор нежность. Как будто отражение ее собственной минутой раньше. Долю секунды казалось, что вот-вот случится что-то еще – такое же важное и прекрасное как чуть не случилось несколько дней назад за их чаепитием. Но момент прошел, а герцог так и стоял у окна, словно не решившись подойти.

– Что ж, – сказал он, – тебе нужен покой. Полноценный. Об остальном мы поговорим позже.

Анна кивнула, чувствуя, как силы снова покидают ее. Но на этот раз это была не болезненная слабость, а уютная усталость. Они выиграли эту битву. Ценой огромной жертвы. Но выиграли. И это давало надежду на то, что можно будет выиграть всю войну.

Глава 19. Пир победителей

Прошло три дня после битвы с древним злом. Три дня, за которые мир в Дельборо и его окрестностях перестал быть прежним. Весть о позорном бегстве барона Кригера по округе разлетелась быстрее лесного пожара. Про экзорциста говорили всякое, но больше шепотом, поэтому домыслы по поводу него редко добирались до Вороновой усадьбы. Зато практически гремела история о том, как призраки Вороновой усадьбы встали на защиту своей хозяйки. А вот от кого, Рэми строго-настрого запретил Доннеру болтать.

– Вы же не хотите увидеть у ворот усадьбы толпу крестьян с факелами и вилами, как в старые добрые времена? – поднял он бровь, глядя на бывшего воришку.

– Ни в коем случае! – пообещала Лилия, грозно зыркнув на Доннера, и тот, с широкой улыбкой собиравшегося нашкодить мальчишки, яростно закивал.

Но этот разговор произошел вчера, а сегодня Анна, все еще чувствуя слабость в каждой мышце, стояла на пороге бального зала и не могла поверить своим глазам. Всего несколько недель назад это помещение было склепом, наполненным пылью, скрипами и шепотом прошлого. Сейчас же оно сияло.

Сотни свечей в хрустальных канделябрах и бра отражались в заново натертом до блеска паркете, который Доннер с помощью пары наемных работников из деревни, теперь уже смотревших на усадьбу не со страхом, а с благоговейным трепетом, отремонтировал в рекордные сроки. Стены, очищенные от копоти и вековой грязи, украшали спасенные гобелены и портреты предков, смотрящие теперь не с презрением, а будто бы даже с одобрением. Воздух был густ от аромата жареного мяса, свежего хлеба, пряных трав и сладких пирогов – даров леса, огорода и снеди, купленной у жителей Дельборо.

Сегодня был не просто ужин, а настоящий пир. Пир победителей.

Лилия, сияющая в новом платье из нежно-голубой шерсти, сновала между столами, расставленными вдоль стен, с подносами, ломящимися от яств. Ее сережки – те самые, подаренные Доннером, – поблескивали в свете свечей. Она то и дело поглядывала на воришку, который, разодетый в камзол, сшитый из бархата, с важным видом разливал гостям вино из герцогских погребов.

За главным столом сидел Мишель. Мальчик почти полностью оправился от недавних потрясений. Его щеки порозовели, а глаза горели живым интересом. Он оживленно что-то рассказывал сидящей рядом туманной фигуре – маленькому Томасу, поваренку-призраку, который впервые за долгие десятилетия материализовался настолько, что стал виден всем. Мальчик-призрак с восторгом слушал, его полупрозрачная рука лежала на столе рядом с деревянным солдатиком.

И таких призраков было много. Они не стали походить на живых, но их силуэты, сотканные из мерцающего света и легкой дымки, были отчетливо видны в зале. Вот у камина, положив голову на спинку стула, греется старый пес, когда-то охранявший усадьбу. В углу, тихо перешептываясь, парят две дамы в кринолинах. А в центре зала, величественная и прекрасная, восседала графиня Ингрид. Ее платье струилось серебристым туманом, а на груди, прямо на призрачной ткани, мерцала точная копия той самой дубовой броши, что Анна носила на своем платье. Призраки впервые за многие годы могли не просто шуметь и пугать неясными проявлениями, они стали частью общего праздника, чувствовали энергию жизни, радости и благодарности, исходящую от живых.

Среди них, поначалу робея, но в итоге привыкнув к потусторонним сущностям рядом, сидели и живые гости – Мартин с супругой и детьми, несколько друзей Доннера, оказавшихся вполне прогрессивными молодыми людьми, готовыми оказаться за одним столом не только с призраками, но и с людьми не благородного происхождения, и фермеры, у которых Анна покупала провизию.

Она присоединилась к Мишелю за столом и поймала на себе взгляд графини, впервые заметив в ее глазах не скорбь, а глубокое, безмолвное удовлетворение. Это был их общий триумф.

Дверь в зал отворилась, и вошел герцог Каэлан. Он был без своего обычного темного плаща, в строгом, но изысканном черном камзоле, оттенявшем его бледную кожу и черные как смоль волосы. Его появление не вызвало ни страха, ни паники. Напротив, в зале на мгновение воцарилась почтительная тишина, а затем гости – и живые, и мертвые – склонили головы в знак признания.

Его золотистые глаза сразу нашли Анну. Он пересек зал, его шаги гулко разносились под высоким сводом. Остановившись перед Анной, герцог учтиво склонил голову, и она почувствовала, как привычное напряжение отступает, сменяясь теплым и трепетным чувством.

Рэми заметил, что она выглядит восхитительно. Его низкий голос, обычно обжигающе-холодный, теперь звучал тепло и волнующе.

Анна поблагодарила его, чувствуя, как заливается румянцем. На ней было платье из темно-зеленого бархата, немного походившее на то, что они с Лилей сшили из портьер на призрачный бал. Простое, но отделанное кружевом, оно сдержанно намекало на то, что хозяйка вполне успешна. А у сердца, как талисман, блистала брошь графини Ингрид.

– Дом преобразился, – одобрительно заметил Рэми, – и не только физически. Энергетика наконец успокоилась, печать стабильна, – похоже, жертва ваших духов не прошла даром.

Анна помрачнела, вспомнив, как рассыпались сияющей пылью те, кто защищал ее и усадьбу. Увидев это, герцог поспешил пояснить:

– Они не были уничтожены, лишь… перешли в иное качество, и, вероятно, обрели шанс вернуться в этот мир вновь.

Анна с надеждой посмотрела на него:

– Значит ли это, что они снова родятся людьми?

– Возможно. По крайней мере, у них есть такой шанс. Возможно, ваши призраки – аномалия, созданная присутствием демона, и переход в иной мир для них все равно, что разорванные цепи, которые держали их здесь.

Анне стало грустно. И она еще раз взглянула на мерцающую герцогиню.

– Получается… они здесь не по собственной воле?

– Изначально – может быть, но теперь они чувствуют себя частью усадьбы. Что-то подсказывает мне, что им здесь даже… хорошо?

Он подтвердил ее догадку. Они останутся. Как хранители. Как часть этого места. Сильные, но умиротворенные.

– Как ни удивительно, но, кажется, и мне тоже.

Он улыбнулся так, что сердце Анны зашлось в бешеном ритме. Но, быть может, герцог говорил о чем-то другом? Например, о том, что демон снова спит, и больше не тревожит своего охранника.

– Пройдемся? – герцог смотрел на нее своими невозможными золотистыми глазами, и в них плескалось что-то теплое и нежное. Он предложил ей руку, и, приняв ее, Анна следом за Рэми вышла из шумного зала в тишину прилегающей галереи. Герцогиня с улыбкой посмотрела им вслед и исчезла.

Луна, полная и яркая, заливала серебристым светом парк, который уже не казался непроходимыми и враждебными дебрями, а напоминал таинственный сказочный лес. Они остановились у высокого арочного окна. Отсюда был виден и зал с пирующими, и темная линия леса, и далекие огоньки деревни.

Рэми тихо сообщил, что барон Кригер бежал в столицу, но не с пустыми руками, а прихватив часть казны и самые ценные бумаги.

– Полагаю, мы еще услышим о нем, но здесь он больше не имеет того влияния, которое было раньше. Отец Элиас прислал мне весточку – он отправил отчет епископу и, судя по всему, изложил все в вашу пользу. Церковь пока хранит молчание, но я намекнул знакомым из Совета Щитов, что маги могут выгадать от беспрецедентного союза с церковью, и, думаю, меня услышали. Теперь епископ не сможет просто проигнорировать отчет преподобного.

– Спасибо тебе, – Анна заглянула в глаза Рэми, надеясь, что он видит, насколько сильно она действительно ему благодарна. – Ты буквально наш спаситель. А с бароном я разберусь рано или поздно. Ведь есть еще старая мельница.

– Мельница? – он удивленно поднял бровь.

– Призраки помогли мне найти кое-что. Письмо от управляющего – некоего Занфрида. Кажется, он был в сговоре с бароном, помогал ему в его темных делах, и намекал на то, что на мельнице скрыты какие-то улики. И я знаю, что после этого письма управляющий пропал.

– Этот твой отчаянный набег на поместье Кригера? – усмехнулся Рэми, намекая на то, где она получила такие сведения.

Анна кивнула, в ее глазах зажегся огонек решимости. Да, она не собиралась чувствовать себя виноватой или глупой за это ограбление! Она была в отчаянном положении, а отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Он вздохнул.

– Пока ты не пустилась в очередную авантюру…

Рэми повернулся к ней, и лунный свет выхватил из полумрака его черты, сделав их одновременно красивыми и пугающими.

– Совершенно безумную, и такую же прекрасную… как ты. Я должен тебе кое-что сказать.

Он сделал шаг ближе. Теперь их разделяли лишь сантиметры. Анна чувствовала исходящее от него тепло, слышала его сбивчивое дыхание, ощущала жар и трепет собственного тела. Она замерла, боясь надеяться на… что?

– Я много лет нес этот груз один, – произнес он охрипшим вдруг голосом. – Отец и дед торжественно вручили его, когда мне исполнилось десять лет. Да, сперва были старшие – те, кто был на передовой и как будто заслонял меня. Потом они отошли, и только поддерживали. А затем… не стало никого. Эта печать, ответственность, знание, что малейшая ошибка может стоить мира всему живому. Женщины… только мешали. В конце концов я привык к одиночеству, даже искал его. А потом… появилась ты. С твоим отчаянным упрямством, верой в этот дом, душой, пришедшей из другого мира. Ты не только привела в движение демона, ты раскачала мою собственную жизнь, как лодку в стоячем пруду.

Он поднял руку и медленно, давая ей время отстраниться, коснулся ее щеки. Его пальцы были удивительно теплыми.

– Ты рушила все мои планы и правила, сводила с ума своим безрассудством. И заставляла меня терять самообладание, чувствовать. Ярость, страх, восхищение и нечто большее.

Анна замерла, боясь пошевелиться, боясь спугнуть это хрупкое мгновение. Она смотрела в его золотые глаза и видела в них не магическую мощь и не холодную насмешку, а уязвимость и нежность.

– Рэми… – шепот сорвался с ее губ прежде, чем она успела его удержать.

Он обнял её за плечи.

– Я не могу больше представить этот мир без тебя. Ты все еще не стала его полноценной частью, в этом твоя сила и твоя слабость. И так уж вышло, что я могу обратить твою слабость в нечто лучшее. Анастасия фон Хольт… нет. Анна, – он не опустился перед ней на колени, не достал театральным жестом кольцо, но ее сердце пропустило удар, а потом вдруг взлетело в сладкую вышину. И уже не столь важно было то, откуда Рэми знал ее настоящее имя. – Я прошу тебя стать моей женой. Пусть наши узы станут той нитью, которая окончательно вплетет твою душу в ткань этого мира.

Слезы выступили на глазах у Анны. Это была не просто просьба руки и сердца. Это было предложение спасения, единения, завершения. Он предлагал ей не просто титул и положение, а способ стать полноценной частью этого нового мира, обрести в нем незыблемое место, защищенное его силой и его любовью.

Она не находила слов. Все, что она могла сделать, – это кивнуть, чувствуя, как слезы катятся по ее щекам и падают на его руки.

Наконец она выдохнула свое согласие:

– Да. Да, Рэми!

В его глазах промелькнуло что-то похожее на мальчишеский восторг. Рэми наклонился и приник к ее губам. Она очень надеялась, что это не будет формальным поцелуем, каким обычно обмениваются у алтаря смущенные общим вниманием молодожены, и он будто угадал ее мысли. Это был поцелуй, полный страсти, накопившейся за недели напряжения, невысказанных чувств и смертельной опасности. В нем была и ярость их первых встреч, и нежность чаепития на кухне, и отчаяние битвы, и триумф победы. Его губы были твердыми и требовательными, а его руки обвили ее талию, прижимая к себе так сильно, что она почувствовала каждый мускул его тела, каждый удар его сердца, бившегося теперь в унисон с ее собственным.

Мир вокруг перестал существовать. Исчезли пир, призраки, луна. Остались только они – мужчина и женщина, нашедшие друг друга на грани миров. Когда, спустя неизвестно сколько времени, они наконец разомкнули объятия, оба дышали прерывисто. Анна прижалась лбом к его груди, слушая бешеный ритм его сердца.

Она прошептала, что любит его. Он опустил губы к ее волосам и ответил, что тоже любит ее. Его странную, прекрасную, бесстрашную Анну.

Они простояли так еще несколько мгновений, наслаждаясь обретенной близостью. Но Анна знала, что праздник – это лишь передышка, и есть не самое приятное дело, которое может довести до конца только она.

Поэтому медленно, нехотя отстранилась, и серьезно посмотрела в лицо Рэми:

– Это самый счастливый момент в обеих моих жизнях, но прежде, чем мы объявим о нашем решении, есть дело, которое мне придется завершить. И я прошу тебя не останавливать меня, а помочь.

Он медленно кивнул:

– Кригер?

– Да, он не просто пронырливый делец, разоряющий семьи и скупающий их имущество за бесценок, он убийца. И я просто не могу дать ему уйти безнаказанным. Все эти люди, которые пропадали на старой мельнице… Они заслужили правды.

– Именно то, что он убийца, меня и пугает, – Рэми нежно погладил ее по щеке. – Я не могу потерять тебя, когда только обрел. Но, видимо, и помешать не смогу. Вряд ли ты будешь рада замужеству, если я привяжу тебя к стулу в своем замке. Поэтому говори, а я постараюсь сделать твой план чуть менее самоубийственным.