Текст книги "Хозяйка поместья с призраками (СИ)"

Автор книги: Алекс Ривер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

Глава 3. Ненадежные союзники и первые дары

Прошла неделя. Семь дней, которые превратили Анну из испуганной горожанки в подобие сурового прораба, способного отличить гнилую балку от просто промокшей и знающей, с какой стороны браться за метлу. Дни были заполнены до отказа. Они с Лилией, как одержимые, выносили хлам, скребли, мыли и заколачивали. Мишель, окрепший и повеселевший, стал их верным пажом: таскал тряпки, подавал инструменты и, что самое главное, наладил невербальный контакт с «другими» жильцами.

Тряпичный шарик оказался не последним знаком. То на подоконнике появлялась засушенная веточка полыни, аккуратно перевязанная травинкой. То в кухне, на самом видном месте, оказывалась красивая, отполированная временем речная галька. Однажды утром Анна нашла на столе в библиотеке старую, потрепанную книжку сказок, раскрытую на истории о спящей красавице в заколдованном замке. Она посчитала это добрым знаком.

Страх постепенно отступал, сменяясь жгучим любопытством и даже легкой азартной дрожью. Это было похоже на самую увлекательную квест-комнату в мире, только с настоящими призраками и без возможности сдаться.

Если бы не отсутствие элементарных удобств, можно было бы даже полюбить это удивительное место. Ночные горшки вызывали у Анны брезгливость вперемежку со смехом, а нагреть ванну для того, чтобы помыться, оказалось предприятием на целый день.

Но главной их проблемой стало пропитание. Монеты в кошельке таяли на глазах. Поход в деревню за припасами показал, что серебро из тех нескольких столовых приборов, которые поместье словно бы выдало им само, так удачно они вывалились из старых рассохшихся шкафов, сбывать там особо некому. Мелкие лавочники, которых и было– то всего пара на деревню, смотрели на Анну и Лилию чуть ли не как на воровок. Впрочем, это было неудивительно, учитывая те лохмотья, в которых приходилось появляться на людях. Им нехотя обменяли на серебро немного муки, чечевицы и круп, но дальнейшее взаимодействие сулило лишь унизительные просьбы в долг у лавочников, которые вряд ли бы рискнули связываться с опальным родом фон Хольт, даже если бы поверили, что два пришлые оборванки как– то к нему относятся.

– Больше мы ни у кого ничего не купим, – твёрдо заявила Анна, сжимая последнюю медную монету. – Будем выкручиваться сами.

И они стали выкручиваться. Их жизнь превратилась в непрерывную борьбу за существование. Главной надеждой оказался огромный, заброшенный огород. Вооружившись затупленной косой, Анна и Лилия принялись за расчистку. Работа была каторжной. Руки покрылись волдырями от крапивы, спина ныла невыносимо. Но под слоем сорняков они нашли сокровища: дикий щавель, мяту и несколько кустов смородины с мелкими, но сладкими ягодами.

В старом фруктовом саду они собирали некрасивые и поеденные червями, но съедобные яблоки и мелкие груши-дички. Из самых кислых яблок и нескольких груш Лилия сварила на чудовищной плите повидло – густое, темное, кисловатое и пахнущее дымом. Его ели ложками, и оно казалось им пиром богов.

Но главным испытанием стал хлеб. Мука заканчивалась. Анна вытащила на свет божий старую мельницу-крупорушку из чулана, радуясь, что рачительные слуги, занимавшиеся поместьем прежде, её не выкинули. Они мололи в крупную зернистую муку подсушенные желуди, предварительно вымочив их от горечи. Получалась, конечно, не совсем мука, а нечто серое и комковатое, но, когда Лилия испекла на углях лепешки, оказалось, что они неплохо утоляют голод.

Их трапезы были скудными: похлебка из крапивы и щавеля, варево из чечевицы, желудевая лепешка, печеное яблоко или груша-дичок на десерт. Но они ели это вместе, у своего камина, и это рождало между ними прочное чувство общности. Они были командой.

И иногда их ужин волшебным образом дополнялся. То на столе появлялась горсть спелых лесных ягод. То в котелок с похлебкой кто-то подбрасывал пучок ароматного чабреца. Однажды утром они нашли на крыльце связку сушеных грибов, аккуратно нанизанных на травинку. Анна все больше убеждалась: их тихие сожители не просто наблюдали. Они принимали их. До поры до времени.

– Господи, какая же я дура! – обругала себя девушка, увидев лесные дары на старом рассохшемся дереве. – Мы ведь можем сходить в лес и набрать грибов и ягод сами.

– Ой, барышня! – Лилия уставилась на неё круглыми глазами. – Не надо! Чем хотите заклинаю!

– Почему?

– Да что ж вы, не знаете? Проклятые тут места. Не все, то есть, но кто знает, где ещё лес обычный, а где уже проклятый начинается.

– Глупость какая! – разозлилась Анна. – С чего ты взяла?

Она смутно припоминала памятью Анастасии, что какие-то нехорошие слухи и впрямь ходили вокруг несчастного глухого Дельборо, может, потому здешнее имение и не сгинуло следом за остальным богатством фон Хольт. Но умереть голодной смертью из-за суеверий – чушь заоблачная.

– Так… герцог же… – почти прошептала Лилия.

– Какой Герцог? – не поняла Анна.

Лилия огляделась, словно опасаясь, что их кто-нибудь услышит, но вокруг не было ни души, и служанка почти прошептала:

– Герцог Каэлан. Он… отступник, пользует чёрную магию. Его сам король боится. Потому сюда и сослали. И в лесах здешних потому ходить и не нужно. Уж больно недалеко от его владений. Я когда девчонкой совсем сюда приезжала с вашей матушкой, тут местные дети пропали. Говорили, что это он. То ли выкрал для каких-то своих чёрных ритуалов, то ли нечисть его в лесу их съела.

Словно в ответ на эти суеверные откровения, налетел сильный порыв ветра, заставив Анну плотнее закутаться в свой потёртый плащ. Ей пришлось пообещать паникующей служанке, что в лес они ходить не станут. Оставалось только надеяться на милость их семейных призраков.

Но и тут случилась неожиданная неприятность, когда Анна, решив расчистить чердак над библиотекой, совершила ошибку.

Она нашла там старый сундук. Явно не простой – резной, с замысловатыми символами и заржавевшим замком. В нем, ей почудилось, могло быть что-то ценное: ещё столовое серебро, семейные реликвии, которые можно было бы вновь обменять на муку в деревне. Поэтому, не долго думая, она взяла лом и, несмотря на странное чувство тревоги, с силой поддела крышку.

Дерево с треском поддалось. В тот же миг в доме что-то изменилось. Воздух сгустился, стал тяжелым и колючим. Тишина, прежде бывавшая задумчивой или печальной, стала звенящей и враждебной.

Анна заглянула внутрь. Ни серебра, ни драгоценностей там не было. Лежали лишь связки писем, засохший цветок и миниатюрный портрет молодой женщины с печальными глазами. Личные, никому не нужные вещицы. Никому, кроме той, кому они принадлежали.

Анна не успела ничего понять, как с грохотом захлопнулась дверь в библиотеку. Одновременно погасли все свечи в комнате. Со всех сторон послышался тихий, но яростный шепот, словно десятки голосов осуждали ее на непонятном языке. По спине побежали ледяные мурашки.

– Барышня? – испуганно позвала снизу Лилия. – Что там? У меня дверь не открывается!

– Я… ничего, всё в порядке! – крикнула она в ответ, но голос дрожал.

В темноте предметы на полках начали трястись и с грохотом падать на пол. С потолка посыпалась пыль. Дом, который начинал казаться им почти дружелюбным, внезапно взбунтовался, показав свои истинные, грозные черты.

Анна отшатнулась от сундука, понимая, что совершила чудовищную ошибку. Она не нашла сокровище. Она осквернила чью-то память.

– Прости! – крикнула она в наступающую со всех сторон темноту, чувствуя себя невероятно глупо и страшно одновременно. – Я не знала! Я не хотела беспокоить твою память! Я сейчас закрою его и все верну как было!

Она на ощупь нашла крышку сундука и с трудом водворила ее на место. Шепот стих, но гнетущая атмосфера не исчезла. Она чувствовала на себе десятки осуждающих, невидимых взглядов.

Вдруг в конце зала, у камина, слабо затлела одна-единственная свеча. Возле нее на кресле сидела та самая женщина с портрета – прозрачная, едва видимая, с лицом, искаженным горем. Она не смотрела на Анну. Она смотрела на сундук, и по ее эфемерным щекам текли такие же эфемерные, но от этого не менее печальные слезы.

Анна замерла, затаив дыхание. Гнев дома утих, сменившись всепоглощающей скорбью.

Она медленно, очень медленно подошла к сундуку, взяла его – он оказался на удивление легким – и отнесла в самый темный, дальний угол чердака. Она не запирала его, а вместо этого аккуратно накрыла старым пледом, словно укрывала одеялом спящего.

– Я больше не трону, – прошептала она. – Обещаю.

Когда Анна спустилась вниз, двери уже были открыты. Лилия, бледная как полотно, смотрела на нее испуганными глазами.

– Что это было? – выдохнула она.

– Инструкция по технике безопасности, – горько усмехнулась Анна, все еще чувствуя дрожь в коленях. – Урок усвоен. Здесь есть не только безобидные тени прошлого. Здесь есть боль, которую нельзя тревожить, если не хочешь поплатиться.

Вряд ли служанка поняла значение первой фразы, но суеверно «перекрестилась». Местные делали это забавно – вместо четырёх точек обозначали восемь, и не крест– накрест, а по кругу. Из памяти Анастасии Анна даже выудила несколько молитв восьмерым божествам. Вот так, политеизм. Но к этому она уже привыкла, тем более что никогда не была набожной в своей первой жизни.

В тот вечер они сидели у камина особенно тесной кучкой. Лепешки казались горькими, а чай, к радости Анны, найденный пару дней назад в старом ящике в чулане – безвкусным. Радужные иллюзии развеялись. Дом был не просто архитектурным сооружением. Он был живым, сложным и очень уязвимым существом. И чтобы выжить в нем, нужно было не только уметь скрести полы или укреплять несущие стены, но и понимать язык его тишины, уважать его раны.

Теперь Анна понимала, почему никто не разграбил и не осквернил поместье – его было кому защитить. Это стало тяжёлым, но необходимым уроком. Они были не просто командой выживальщиков. Они стали соседями по дому с призраками. А с соседями, даже невидимыми, нужно уметь договариваться. И никогда не рыться в их сундуках без спроса.

Глава 4. Первые ростки и старые тени

После инцидента с сундуком воздух в поместье сгустился, словно перед грозой. Невидимые обитатели дома демонстративно отмалчивались несколько дней. Ни ягод на пороге, ни ароматного чабреца в котелке. Даже плач в стенах утих, сменившись гнетущей, настороженной тишиной. Анна чувствовала себя так, будто нечаянно оскорбила строгую, но справедливую старую няню, и теперь та демонстрировала ледяное презрение.

Она пыталась загладить вину. Аккуратно протерла пыль с портретов в холле, хотя они в этом не нуждались. Принесла в библиотеку самые красивые из найденных в саду полевых цветов и оставила их на столе рядом с книгой сказок. Она даже попыталась вслух, обращаясь в пустоту, извиниться еще раз, но слова повисли в воздухе неестественно гулко и глупо. В ответ – лишь молчание.

Мишель первым нарушил холодный нейтралитет. Он нашел в углу бального зала старую, потрепанную куклу – солдатика, тщательно вычистил ее щепкой и тряпочкой и, подойдя к тому самому креслу у камина, где являлась печальная дама, торжественно поставил игрушку на подлокотник.

– Пусть охраняет, – серьезно пояснил он Анне, которая смотрела на него с замиранием сердца.

На следующее утро солдатик стоял на том же месте, но рядом с ним лежала изящная, пожелтевшая от времени кружевная перчатка. Это был не дар. Это был знак. Знак того, что их услышали. Что если и не простили полностью, то, по крайней мере, дали второй шанс.

Напряжение постепенно спало. Дом снова начал делиться с ними своими тихими знаками внимания. Но теперь Анна относилась к этому с новым, выстраданным уважением. Она больше не рыскала по запертым комнатам в поисках наживы, а сосредоточилась на том, что было её главной задачей: на выживании. А ещё она подумала, что Мишель – совершенно необыкновенный ребёнок. Тихий, умный, и чуткий. У себя дома Анна не часто длительно общалась с детьми, но и то, что она видела, составляло разительный контраст. Мальчики возраста Мишеля обычно капризничали, шумели, или просто залипали в смартфонах, игнорируя окружающих. Конечно, он жил в другую эпоху, да и в принципе, в другом мире, но то ли невеликий опыт Анастасии, то ли чутьё подсказывали ей, что и для этого мира Мишель не был обычным явлением. Но долго задумываться об этом Анна не могла – и Мишеля, и Лилию, и её саму нужно было спасать от призрака пострашнее тех, что населяли старое поместье – от призрака голодной смерти.

Их главной надеждой стал огород. Руки Анны и Лилии, израненные и покрытые мозолями, уже не так сильно болели. Они расчистили несколько грядок, и Лилия, к удивлению Анны, оказалась кладезем знаний о посадках, почерпнутых еще от бабки-знахарки.

– Вот тут – репа, барышня, – деловито говорила она, втыкая в рыхлую землю какие-то сморщенные семена. – Выносливая, сытная. А здесь, на солнышке, – укроп да петрушку посеем. Как только прогреется.

Они нашли в сарае ржавые, но еще годные грабли и лопату. Работа спорилась. Солнце, по-весеннему нежное, пригревало спины. Пахло влажной землей, прелыми листьями и надеждой. Мишель бегал по краю огорода, «помогая» девушкам – то приносил камешек причудливой формы, то гонялся за бабочкой.

В какой-то момент, когда Анна, выпрямившись, с удовлетворением смотрела на ровные, темные полосы вскопанной земли, ее взгляд упал на опушку леса, что начиналась сразу за неухоженным, заросшим парком.

Между стволами старых дубов стояла мужская фигура.

Высокая, закутанная в темный плащ, несмотря на тёплую погоду. Человек не двигался, просто наблюдал. Расстояние было слишком велико, чтобы разглядеть лицо, но Анну пронзило ледяное осознание – его взгляд был прикован именно к ним. К ней.

Сердце ее бешено заколотилось. Фигура была стройной и высокой, казалось, она не должна внушать страха. К тому же, мало ли незнакомцев идут или едут по своим делам, и в позе чужака не было угрозы. Но было нечто иное – напряженное, сосредоточенное, как будто… Анна порылась в собственных ощущениях и выудила одну подходящую ассоциацию – наблюдающий за редким насекомым учёный.

– Лилия, – тихо позвала она, не отводя глаз от леса.

Служанка подняла голову, посмотрела на нее, потом проследила за ее взглядом. Она замерла, а потом резко, почти инстинктивно, отшатнулась, словно от огня.

– Это он, барышня… – прошептала она, и голос ее дрожал уже не от страха перед призраками, а от чего-то более древнего и реального. – Герцог.

Слово повисло в воздухе, тяжелое и зловещее.

– Герцог Каэлан? – уточнила Анна, вспоминая недавний разговор с Лилией. О том, что его имение находится по другую сторону леса. О том, что его все боятся и обходят стороной. О темных слухах.

Лилия лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Анна снова посмотрела на незнакомца. Теперь она понимала. Это был тот, чье имя здесь произносили шепотом. Тот, кого винили во всех бедах долины. Проклятый герцог.

Она ждала, что он сделает какой-то жест – угрожающий, предостерегающий. Но он просто стоял. Неподвижный, как один из лесных дубов.

И в этой неподвижности было что-то пугающее.

Внезапно Мишель, ещё не заметивший незнакомца, подбежал к Анне и потянул ее за подол.

– Ана, смотри, какой большой жук! – он протянул ладошку, на которой сидел бронзовый, отливающий металлом жук-олень. Анна потихоньку приучила мальчика называть её сокращённой версией имени Анастасия, к которому никак не могла привыкнуть, а первые буквы этого имени так напоминали её собственное, что она просто не смогла этим не воспользоваться.

Девушка наклонилась к детской ладошке, заставив себя оторвать взгляд от опушки. Кто бы это ни был. Хоть граф, хоть герцог, хоть сам король, пусть не думает, что они его боятся. А когда она снова подняла голову, чтобы посмотреть на опушку, там уже никого не было. Словно фигура растворилась в сумраке между деревьями. Исчезла так же незаметно, как и появилась.

Но ощущение тяжелого, пристального взгляда осталось. Оно витало в воздухе, лишая бодрого расположения духа.

Вечером, вернувшись в дом, они обнаружили на кухонном столе новое «послание». На этот раз не из тех угощений, которые приносили им семейные призраки. На грубом дубовом столе лежал большой, острый охотничий нож в потертых кожаных ножнах. Рядом с ним – мертвый заяц.

Анна сжала кулаки. Это не было добротой. Это была демонстрация. Напоминание о том, кто здесь настоящий хозяин. Кто может дать пищу. И кто может ее отнять.

Лилия смотрела на тушку зайца с суеверным ужасом:

– Это он… Это его дар. От его даров лучше отказываться, барышня. Они к беде.

– Нет, – тихо, но твердо сказала Анна. – Это не дар. Это урок. Урок о том, что мы здесь лишь гости. И что наши жизни зависят от его воли.

Она взяла нож. Рукоять была холодной и гладкой от долгого пользования.

– Но мы не будем пресмыкаться. Мы будем благодарны за пищу. И мы будем осторожны. А нож – хороший. Он точно нам пригодится.

Она приказала Лилии приготовить зайца. Ужин в тот вечер был богатым и сытным, но за столом царило напряжённое молчание. Даже Мишель, словно почувствовал общий настрой, притих. Каждый кусок напоминал о том, что за ними наблюдают. И что их новый «благодетель» куда более опасен, чем капризные, но в целом доброжелательные призраки.

Поздней ночью Анна не могла уснуть. Она вышла на крыльцо, кутаясь в платок. Воздух был холодным и чистым. Луна освещала фасад дома, его покалеченные башенки и заколоченные окна. И тут она снова увидела его.

На краю парка, на линии, где тени деревьев сливались с тьмой, стояла та же высокая фигура. Ближе, чем днем. Теперь она могла разглядеть развевающиеся полы плаща и бледное пятно лица, обращенное к дому.

Они смотрели друг на друга через серебристо-лунное поле. Несколько бесконечных секунд.

Анна не знала, что двигало ей – страх, отчаяние или внезапная ярость от этого вторжения в ее и без того шаткий мир. Она сделала шаг вперед, выпрямив спину:

– Что вам от нас нужно? – крикнула она в ночь. Ее голос прозвучал громко и вызывающе, нарушая почти священную тишину поместья.

Фигура не ответила. Не сделала ни единого движения. Она просто продолжала смотреть. Потом, так же бесшумно, как и в первый раз, отступила назад, растворившись в черноте леса. Словно ее и не было.

Но на этот раз Анна не сомневалась. Это было предупреждение. Или обещание.

Игра начиналась. И в ней появился новый, куда более могущественный игрок.

Глава 5. Язык тишины и первый зов извне

Прошло несколько дней с тех пор, как темная фигура герцога в последний раз растворилась в ночи. Напряжение не спадало, но его острота притупилась, превратившись в постоянную, фоновую тревогу. Анна ловила себя на том, что невольно вглядывается в опушку леса во время работы в огороде, а по ночам прислушивается не только к шорохам дома, но и к звукам снаружи – не раздастся ли скрип ветки под тяжелым шагом.

Но лес молчал. А дом, напротив, понемногу начинал оттаивать. Молчаливая блокада после инцидента с сундуком постепенно сходила на нет. То на подоконнике в кухне появлялась свежая веточка мяты, точно в ответ на их усилия в огороде. То в коридоре, где они уже протоптали тропинку, пропадала особенно скрипучая половица – Анна из интереса проверила, и оказалось, что ее кто– то аккуратно подклинил снизу.

Самым трогательным знаком стало то, что происходило по вечерам. Мишель, который все еще побаивался темноты в огромном доме, стал оставлять на ночь на тумбочке свою единственную игрушку – того самого солдатика. И каждое утро солдатик оказывался в разных местах: то на подоконнике, «охраняя» подход к дому, то на книжной полке, «читая» рядом с потрепанным томом сказок, то у камина, словно смотрел на огонь. Это была тихая, терпеливая игра, которую невидимые обитатели завели с мальчиком. И он отвечал полным доверием, рассказывая им вслух за завтраком, куда бы он хотел «отправить» солдатика завтра.

Анна наблюдала за происходящим, чувствуя ком в горле. Это была хрупкая, почти невозможная коммуникация, построенная на взаимном уважении и осторожной привязанности. Она и сама невольно начала участвовать в этой игре. Нашла в библиотеке книгу о звездах и оставила ее раскрытой на странице с созвездием Арфы – той самой, что была изображена на потолке в самой разрушенной комнате, которую они никак не могли привести в порядок. Анна не была знатоком астрономии в своём мире, но с удивлением обнаружила как незнакомые ей созвездия, вроде Книгочея, так и те, что чем– то походили на знакомые – к примеру, Равновесие напоминало Весы. А вот Медведиц, ни малой, ни большой здесь не было совсем, отчего Анна неожиданно для себя самой расстроилась.

На следующее утро книга лежала аккуратно закрытой, но на странице с Лирой появился засушенный цветок, похожий на маленькую звездочку.

Они учились говорить на языке тишины, на языке знаков. И дом отвечал им тем же.

Их быт понемногу налаживался. Лепешки из желудевой муки получались все лучше – Лилия освоила нехитрую науку выпечки на углях. Удалось расчистить еще пару грядок и посеять редис и салат – скороспелые культуры, которые должны были дать первый урожай совсем скоро. Анна, с помощью найденных в сарае инструментов, починила забор вокруг огорода, чтобы хоть как– то защитить будущие всходы от диких коз и зайцев, которых, впрочем, они видели очень редко и издалека. Казалось, герцог своим молчаливым вниманием отвадил от них даже лесную живность.

Именно в этот момент относительного затишья Анна решила провести разведку. Импульс был спонтанным – увидев вдали, за парком, полуразрушенную каменную арку, оставшуюся от какой-то старой садовой постройки, она вдруг захотела посмотреть, что за ней. Возможно, там можно было найти какие-нибудь ягодные кусты, а может, ей просто хотелось ненадолго сбежать из особняка, ставшего её непростой ношей.

Она сказала Лилии, что ненадолго отлучится, и углубилась в заросли парка. Дороги не было, приходилось пробираться через бурелом, а колючие ветки ежевики цеплялись за ее и без того поношенное платье. Воздух под сенью старых деревьев стал густым и прохладным. Пение птиц внезапно стихло, и ее собственные шаги по хрустящему валежнику казались оглушительно громкими.

Она уже почти подошла к арке, когда внезапно почувствовала на себе тяжелый, колючий взгляд. Ощущение было настолько физическим, что она замерла на месте, медленно обернувшись.

Он стоял в тени старого дуба, в нескольких шагах от нее, и казался самой этой тенью, принявшей человеческую форму. Высокий, в изящном чёрном сюртуке и тёмном плаще, несмотря на теплый день. Анна сразу поняла кто это, несмотря на то, что на этот раз он был не далекой угрожающей фигурой на опушке. Он был здесь, так близко, что она могла разглядеть каждую деталь его одежды и лица.

Лица, не принадлежавшего монстру. То были черты самого красивого и самого холодного мужчины, которого она видела в обеих своих жизнях. Резкие, словно высеченные из мрамора скулы, прямой нос, упрямый подбородок. Темные, почти черные волосы, ниспадавшие на высокий лоб. И глаза... Глубокие, цвета старого золота или темного меда, они смотрели на нее с такой пронзительной надменностью, что у нее перехватило дыхание. Но в них не было ни безумия, ни злобы.

Они молча смотрели друг на друга, и время словно остановилось. Анна не чувствовала страха в его привычном понимании. Ее охватило оцепенение, в котором необъяснимое любопытство смешивалось со смутным приятием. В нем было что-то гипнотически притягательное и пугающее одновременно.

Герцог нарушил тишину первым. Его голос был низким, чуть хрипловатым, и каждое слово падало, как камень, обжигающе холодное и идеально отточенное.

– Вы не умеете слушать предостережения, – произнес он без всякого предисловия. В его интонации не было вопроса, лишь констатация глупости собеседницы. – Или в вас живёт тяга к саморазрушению?

Анна попыталась ответить, но горло сдавило будто спазмом.

– Я... я просто осматриваю свои владения, – наконец выдохнула она, с трудом заставляя голос быть твёрже.

Его губы, красивые и с резко очерченным контуром, тронула едва заметная, без единой капли тепла, усмешка.

– Ваши владения? – мягко парировал он. – Эта земля никому не принадлежит. Она лишь терпит присутствие тех, кто владеет ею на бумаге, пока не решит стряхнуть их с себя, как блох.

Он сделал шаг вперед. Это было пугающе бесшумное движение, не слышно было даже шороха плаща или хруста веток под ногами. Анна инстинктивно отступила, чувствуя, как по спине бегут мурашки. От него пахло холодным ночным воздухом, влажным мхом и чем-то еще – сладковатым, металлическим, как запах старинных часовых механизмов. Люди так обычно не пахли.

– Забери ребенка и уезжайте отсюда, – его голос стал тише, но от этого лишь грознее. В его золотых глазах вспыхнул какой-то странный огонек – то ли ярость, то ли отчаяние. – Пока не стало поздно. Пока ваше любопытство не привлекло сюда нечто куда более страшное, чем голод или нищета.

– Что… что может быть страшнее? – вырвалось у Анны. Ее собственный голос дрогнул, выдавая страх, который она тщетно пыталась скрыть.

Он снова посмотрел на нее, и на этот раз его взгляд был таким пронзительным, что ей показалось, будто он видит насквозь – видит ее панику, ее упрямство, даже чуждую этому миру душу, запертую в теле Анастасии.

– Вы играете с силами, которых не понимаете, – прошептал он с ледяной яростью. – И ваша смерть будет самой малой ценой, которую придется заплатить. Уезжайте. Это не просьба. Это предупреждение. Надеюсь, на сей раз вы окажетесь достаточно благоразумны, чтобы его понять.

В этот момент луч пробившегося сквозь листву солнца упал прямо на герцога, и Анна увидела, как в его золотых глазах вспыхнули зеленые искры, а на идеально бледной коже щек на мгновение проступил причудливый, едва заметный узор, похожий на следы давно заживших ожогов или древние руны. Это было так быстро, что она могла принять это за игру света и тени. Но сердце ее бешено заколотилось.

И в этот миг между ними проскочила та самая искра. Не понимания, нет. А чего-то иного. Острого, болезненного влечения, смешанного с ужасом. Она увидела в нем не просто монстра или угрозу. Она увидела красоту не человеческого и груз, который нес человек, пусть необычный, облеченный властью и могуществом, но все-таки человек из плоти и крови. А следом Анна почувствовала невероятную, всепоглощающую боль, скрытую за маской холодного превосходства.

Он тоже, должно быть, почувствовал это. Его брови чуть дрогнули, а взгляд на миг потерял свою ледяную уверенность, став почти растерянным. Он словно увидел в ней что-то, чего не ожидал увидеть.

Но в этот момент герцог резко отвернулся, разорвав тонкую ниточку, связавшую их взгляды.

– Вы получили свое предупреждение. Больше я вас не побеспокою.

Он шагнул обратно в тень от деревьев и… растворился. Буквально. Не ушел в чащу, не скрылся за деревьями. Его тень будто слилась с другими тенями, и герцог исчез, словно его и не было. Оставив после себя лишь легкое движение воздуха и тот странный, металлический запах, что почувствовала Анна при его приближении.

Она стояла, прижав руку к холодному стволу дерева, и пыталась перевести дыхание. Колени подкашивались. В ушах звенело, а перед глазами все еще стояло лицо – прекрасное, проклятое, исполненное такой тоски и мощи, что ее до сих пор била крупная дрожь.

Он не был просто злодеем. Он был... трагедией. Человеком, который предпочёл обнести свой мир колючей проволокой из гнева и предубеждений.

И она, против всякого здравого смысла, почувствовала не только страх. Она почувствовала жгучую, непозволительную жажду – узнать, что скрывается за этой маской. Прикоснуться и сорвать ее.

Собрав остатки сил, она побрела обратно к дому, к Мишелю и Лилии. Ее мир снова перевернулся с ног на голову. Игра усложнилась. И в ней появился не просто могущественный игрок. Появился человек, который волновал ее так, как никто и никогда прежде.

Однако жизнь продолжалась, а следовать настоятельному совету герцога, как бы притягателен он ни был, Анна не собиралась. И неожиданно, словно оценив её упорство, судьба сделала ей подарок.

Они, как всегда, были в саду, пытались привести в порядок старую беседку, увитую плющом, чтобы можно было где– то сидеть в солнечные дни. Воздух наполняли пение птиц и стук их незамысловатых инструментов.

Внезапно со стороны дороги донёсся слабый, но настойчивый звук колокольчика в отдалении и скрип колес, приближающейся к усадьбе повозки.

Анна замерла, сжимая в руке ржавые садовые ножницы. Лилия побледнела и инстинктивно загородила собой Мишеля.

– Это не он, – прошептала Анна, больше убеждая себя, чем тех, кто стоял рядом. Впрочем, вряд ли экипаж герцога скрипел бы так же нещадно, да и не вешают колокольчики на упряжных лошадей – это знала Анастасия, а значит, и Анна.

Они вышли из– за беседки и увидели у ворот разбитую телегу, как две капли воды похожую на ту, на которой сами приехали в поместье. На облучке сидел тщедушный, болезненного вида мужчина в потертой куртке. Он выглядел испуганно и неуверенно.

– Э– э– э… Хозйка! Здравия тебе, да близким! – прокричал он, не сходя с места и озираясь по сторонам, словно ожидая, что из– за каждого куста на него вот– вот прыгнет призрак. – Меня этого, Мартин зовут. Из деревни я, Дельборо, значит. Привез кой– чего… по просьбе одной доброй души.

Анна медленно подошла к телеге, стараясь выглядеть как можно менее угрожающе.

– И вам не хворать. Что именно и по чьей просьбе?

Извозчик слез и, ковыряя пальцем дыру на локте, пояснил:

– Ну, муки мешок немного… соли… картофелин на посадку… Немного, простите, сколько наскребли. – Он нервно обернулся и стал развязывать дерюгу, прикрывавшую нехитрый груз. – Курей пару, у снохи много их, так это, супруга моя, Берта, она… она когда– то вашей покойной матушке обязана была. Та ее от лихорадки выходила, когда знахари уже руки опустили. Все собиралась отблагодарить, да не успела… А теперь вот узнала, что вы здесь, ну вот, значит, сноху– то и уговорила… поделиться, да велела мне ехать. Только… – он понизил голос почти до шепота, – ежели вдруг вас спросят, не было меня тут, и кури это не наши. Никому знать то не надобно..

Сердце у Анны сжалось то ли от благодарности, то ли от горькой жалости. Этот несчастный мешок с провизией и пара куриц были для них целым состоянием. И это стало первым лучом света, первой ниточкой, связывающей их с внешним миром, который, как оказалось, был не так уж и враждебен.

– Поблагодарите вашу супругу, – сказала она тихо, чувствуя, как у нее слегка дрожит голос. – Передайте, что мы никогда не забудем её щедрости.