Текст книги "Гладиатор для неё (СИ)"

Автор книги: Алекс Разум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 31

Момент для Атилии был ужасным, к тому же очень затянувшийся, так ей показалось. Стоя на тех ступенях в императорском дворце, перед огромной массой гостей, хотелось убежать и спрятаться.

Она не понимала, как должна себя вести, куда смотреть, как унять дрожь в коленях. Еще больший ужас ее охватил от внезапного осознания, что после свадьбы она будет очень часто появляться на людях. Став женой лучшего друга императора, она окажется под пристальным вниманием всего римского народа. Даже в самом дворце, где ей придется жить, она как на ладони будет под наблюдением всех родственников императорской семьи и чиновников.

Только от этого ее бросило в холодный пот. Атилии придется научиться не впадать в панику от вида толпы.

У Адриана и Сабины нет своих детей. Ходили слухи, якобы августейший собирается усыновить Антиноя. Такое могло значить, что именно он станет наследником и следующим правителем. Впрочем, это было маловероятно – ведь ее будущий муж не имел ни римского происхождения, ни родства высшей знати Рима.

Наконец Адриан отпустил их. Они с Антиноем стали позади императора. Августейший стал произносить речь перед собравшимися. Он говорил много и долго. Но Атилия его не слышала. Она думала, как хорошо, что нет необходимости что-либо говорить.

Зал несколько раз взрывался громким криком: «Аве!». Желая здравствовать императору, всей его семье и всему Вечному городу.

Когда все закончилось, Антиной повел ее за августейшим семейством. Все они вышли на огромную террасу. Тут уже стояли приготовлены лежанки, обшитые яркими тканями. Первым свои места заняли Адриан и Сабина. После и вся свита возлегла, начался пир.

Она заметила, что не всем гостям предоставили софы. Большинство из них сидели на небольших стульях у низких столиков. Не у всех было право лежать в присутствии императора.

Рабы стали разносить кубки и наполнять их вином. Ей прислуживала все та же молоденькая девушка, приведшая ее внутрь дворца. Снова заиграла музыка и все те же танцоры в прозрачных одеждах продолжили свое представление.

Слуги, закончив с вином, стали приносить и расставлять на столики закуски и горячие блюда. Среди них оказалось очень много различного мяса и рыбы. Гости ели, пили и веселились.

Выпив вина, Атилия, наконец, смогла успокоиться. Ее жених Антиной был молчалив, и совсем не обращал на нее внимание. Только взглянул несколько раз. Он тихо о чем-то беседовал с императором. А вот, супруга Адриана, Сабина рассматривала ее, не скрывая своего интереса. Недалеко от нее сидел один из родственников августейшего. Они также негромко что-то обсуждали.

Атилия смущалась. Она ела лишь закуски – крупные оливки и жареные грецкие орехи в меду.

– Очередной раз убеждаюсь, глядя на тебя, Атилия, какая ты истинная римлянка, – император обратил на нее внимание, – Ешь мало, и даже не притронулась к мясу. Я давно перестал узнавать римский народ. Когда-то он сложился из скуповатых крестьян и нетребовательных к еде легионеров. Они всегда обходились ячменем и чесноком. Лишь не так давно познакомились с изысканной кухней Азии. Самые лучшие яства жрут, как голодные мужланы. И это те, кто называет себя патрициями.

Император говорил, жестикулируя рукой.

– Они мешают соусы и специи не подходящие друг другу. От этого во рту создается отвратительная каша из вкусов и привкусов. Истинный аристократ из Антиохии – где я был наместником при Траяне, пришел бы в ужас от подобного обжорства и кощунства над блюдами. Получив доступ к разнообразию и обилию – они не могут научиться сдерживать себя. Я противник такого. Не люблю усложнять самое простое из наших удовольствий.

Сначала ей показалось, что Адриан говорил о ее покойном муже Луцие. Но потом она поняла – он имел в виду почти всех собравшихся на пир.

Император говорил громко, его бас перебивал окружающий шум. Гости, услышав эти слова, стали откладывать блюда с горами разной пищи. Их набитые рты замерли, перестав жевать. Они прислушивались к тому, о чем продолжал Адриан.

– В юности, живя в Греции, мы жарили рыбу прямо у моря. Нанизывали ее на прутики и подвешивали над костром. Как сейчас помню: почерневшая от огня, она хрустела на зубах. А приправой был песок, случайно на нее попавший. Еще смолистое вино и обсыпанный кунжутом хлеб, – августейший даже прикрыл глаза в воспоминаниях, и показывал в воздухе, как отламывал кусочки, – Люблю Элладу за простоту! Ты слышала, милая, я закончил строительство большого храма Зевса в городе богини Афины?

Атилия кивком – дала понять, что не знала об этом.

– Да. И не только его. Мы восстановили многие храмы.

Он взял кубок и отхлебнул.

– Мое любимое вино с острова Самос, на нем живут эллины. Ты пробовала его?

Ей вновь пришлось отрицательно мотнуть головой.

– Эй, виночерпий!

Возле нее, как из-под земли, возник юноша. Он протянул ей небольшой золотой кубок и наполнил его из кратера для смешивания.

– Слаще вина я не пил, – продолжил император, – О целебных свойствах его, говорил сам Гиппократ – знаменитый грек, целитель и философ. Советую закусить виноградом или фруктами. Только не мясом.

Атилия сделала глоток. Вино действительно оказалось очень сладким и приятным на вкус. Она улыбнулась и кивнула, глядя на августейшего.

– Сейчас все привыкли закусывать мясом. Ты видишь, сколько они его поглощают, – он обвел вокруг указательным пальцем, – Если бы это увидели их предки, жившие при древних царях, они бы поседели от ужаса. Семья какого-нибудь чиновника съедает за вечер столько, сколько они не ели и за всю жизнь. Я, когда заключал мир с парфянским правителем Хосроем, в его шатрах видел индийских аскетов. Эти люди, представляешь, отказались от мяса навсегда. Тогда с отвращением они отворачивались от дымящихся ягнят на вертеле. Иногда, я завидую такой выдержке.

Адриан снова сделал глоток. Гости продолжили потихоньку жевать, пока он не смотрел в их сторону. Атилию такое позабавило.

– Ко всему прочему, я тогда вернул царю Парфии его дочь.

Император опустил взгляд на столик перед собой, видимо полностью погрузившись в воспоминания.

– Обожествленный Траян в походе захватил ее и удерживал в заложниках. Завоеванные им земли так же пришлось вернуть. Империя, в этот раз, откусила слишком большой шмат, он оказался нам не по зубам.

Адриан глубоко вздохнул.

– Эх, много хороших ребят осталось там, в песках далекой Парфии. Я был в том походе при нем помощником – тяжело нам пришлось… Траян, сильно заболел там. А через несколько лет умер в нашей провинции Киликии, у города Селинус. Вместе с его женой, августейшей Помпеей, мы сложили ему погребальный костер. А прах привезли в Рим. А эти, – он вновь обвел указательным пальцем гостей, – Они радовались, что рабы стали дешевыми. И теперь они хотят новой войны. Говорят, для этого нарожали достаточно сыновей. Жаждут победы. Алчные кретины.

В воздухе чувствовалось повисшее невероятное напряжение. Все прислушивались к словам императора, на лицах у многих застыло недовольство. Никто, даже из ближайших родственников, не осмелился перечить императору.

Атилии стало ясно – среди патрициев образовалась большая группа приверженцев войны. Жажда наживы и славы возбуждала в них тягу к новым завоеваниям.

Рим всегда воевал. Если его не раздирали внутренние распри – старался отхватить территории по соседству, а потом и дальше. Постоянное отсутствие многих мужчин дало больше свобод женщинам. Ужесточение законов не останавливало жен перед изменой. Такое не могло принести семейного благополучия. А семья для римлян всегда стояла превыше всего.

Адриан стал первым императором-миротворцем. Это он вернул гражданам супружеское спокойствие. Он, повидав ужасы войны изнутри, решил – хватит плодить горе и несчастья. Настало время навести порядок в своем доме. Восстановить то, что было разрушено. Достроить уже давно начатое. Например, Пантеон – храм всех богов. Те же большие термы, строительство которых заложили еще при Траяне, и все никак не доводили начатое до конца.

Вот только многим такая жизнь быстро наскучила. Теперь они с жадностью требовали крови и подвигов, подобных тем, что совершали их отцы и деды.

«Хотим повторить!» – с остервенением кричали на площадях. «Если не атакуем врага, он нападет на нас!» – спорили в Сенате и тавернах.

Купцы, возвращаясь из Рима, рассказывали все это дома. Те, кто мог, такие как Парфия, вооружались. Другие, поменьше, ожидали нападения с ужасом. Спешили заключать союзы с соседями крупнее, или просчитывали пути отступления.

Еще Атилия поняла, из рассказов Адриана этим вечером, какая сильная ностальгия охватила его. Свой большой вояж он затеял по тем местам, где побывал в молодости. Император, словно ребенок, желал вернуть те ощущения, которые испытал в начале своего становления.

У нее, даже, появилась догадка – такая большая дружба с Антиноем возникла не на пустом месте. Наверное, и Атилия в это сильно верила, Адриан видел в молодом греке самого себя. Будто бы он вновь юн, строен и красив.

Ну что же, ей выбора не оставили, и втянули в игру со стремлением повтора давно прошедших ощущений. Вероятнее всего, и Атилия это так же почувствовала, она сама кого-то напоминала императору. Возможно, из юности или молодости Адриана. Иначе откуда такое пристальное внимание к ней с его стороны?

Теперь ей придется победить свои страхи перед толпой.

«Как же хочется вернуться в мою спальню, и повторить ту ночь с Германусом. Где же ты теперь?».

Глава 32

Наглый купец, с отвисшими щеками, предложил Германусу вновь выйти на арену. Только так он сможет вернуть огромный долг перед ним. Пытался убедить, что это будет всего один раз.

Германус не стал спорить – спокойно сказал о своей травме и клятве перед богами не участвовать в боях. Он предложил бесплатно охранять караван на пути к Долмации. Немного подумав, купец согласился. Лишь предупредил о первостепенных делах на Сицилии перед дорогой. Германус принял условия.

«Что я должен охранять?».

«Живой товар, который норовит сбежать».

«Ты торгуешь людьми?», – с сомнением спросил Германус.

Ему бы пришлось отказаться, если бы это оказался работорговец. «Продавцы мяса», как их называли римляне, вызывали отвратные чувства у бывшего гладиатора.

«Нет, овцами», – спокойно ответил купец.

Вечером Германус пришел в морской порт Остии. Он отыскал корабль, отбывающий к Сицилии, и дождался возле него купца. Он прибыл в окружении все той же свиты из трех человек. Как только они поднялись на борт – судно отчалило.

Ночью все его переживания и сомнения подтвердились. Пристав к берегу в тихом месте, они стали кого-то ждать. Позднее, лунный свет помог увидеть Германусу, как на борт заводили связанных людей. Значит, он нанялся не просто к работорговцу, а к тому, кто занимался этим нелегально. Те несчастные, скорее всего, похищены разбойниками для продажи именно вот таким «купцам».

Германус, в порыве гнева, захотел убить своего работодателя и, спрыгнув за борт, скрыться на суше. Ему хватило ума этого не сделать. На берегу он легко мог бы попасть в лапы все тех же разбойников, и оказаться в числе проданных подобным образом. Ему часто доводилось слышать, как на Сицилии скупали рабов, не задавая лишних вопросов.

«Очень плохая примета начинать дела с обмана! Боги такого не любят», – грубо сказал он купцу.

«О чем ты? Я же говорил, что торгую овцами. Посмотри, как покорно они заходят в трюм», – ответил тот и рассмеялся.

Трое помощников ржали словно лошади, вторя хозяину.

Германус догадался – его самого собираются продать на острове где римские законы ничто. Он начал обдумывать план побега.

На следующий день, ближе к вечеру, они вошли в бухту Неаполя. Причаливать не стали – бросили якорь на рейде рядом с каким-то городком. Работорговец со своими помощниками, дождавшись с берега лодки, отбыли.

Сначала Германус задумал поднять бунт и угнать корабль, освободив невольников. Полтора десятка вооруженных матросов стали причиной от подобного отказаться. Никаких союзников в этом деле у него нет. Он сам по себе. Один, среди недругов. Его даже к гребцам на нижнюю палубу не пускали. Они, наверняка, так же захваченные рабы. Если бы ему удалось их освободить, тогда, вполне возможно, они бы стали на его сторону. Только вот там, внизу, прогуливались еще пятеро надсмотрщиков.

Спал Германус на верхней палубе, подложив себе под голову мешок со своим барахлом.

Среди ночи его разбудил шум. Оказалось – это хозяин судна вернулся с дружками. Они позвали Германуса к себе в палатку, которая располагалась на корме этой же палубы.

Зайдя внутрь, он обнаружил всех четверых пьяными. Ему тоже предложили выпить.

«Я хочу услышать о твоем самом первом бое», – едва выговаривая слова, сказал работорговец.

Все они лежали на тюках с соломой. Один из его помощников уже успел заснуть.

«Да там и рассказывать нечего. Нас, целой толпой, загнали на маленькую арену. Дали нам, какое-никакое оружие, и выпустили разъяренных вепрей. Всех кто выжил – продали в школу гладиаторов в Капуе».

«О! А я знаю там парочку наставников. Привозил для них товар».

Купец осекся после этих слов. Видимо, ему не хотелось обижать бывшего гладиатора и раба.

«Я хочу подружиться с тобой, Германус. В Риме ты знаменитость. Сам император делал ставки на твою победу. Скажи, как так вышло, что Луций, казначей Адриана, наткнулся на нож? И это произошло после твоего боя на арене Флавиев».

«Не знаю, – пожав плечами, ответил бывший гладиатор, – Я лежал без сознания. Потом пришлось заново учиться ходить. Твой нубиец чуть не прикончил меня».

«Да, я выгодно их тогда продал, – с ухмылкой произнес тот, – Эктор, приятель Луция их купил».

Тут Германус понял – его обманули дважды. Работорговец сначала настаивал на долге перед ним, утверждая, что нубийские бойцы принадлежат ему. Теперь вино развязало его язык, и он даже не заметил, как проговорился.

От злости Германус чуть не вскипел, но сдержал себя. Решив, что еще не настало время для мести.

«Мои жеребцы из Каппадокии выиграли тогда два забега из пяти», – продолжал хвалиться купец.

Так, болтая и выдавая себя за пьяного, Германус дождался, пока они все уснут. Последним захрапел работорговец. Подойдя к нему, он взглянул на длинный кинжал, который висел на поясе спящего. Бывший гладиатор потихоньку достал его из ножен. Это было оружие из восточных провинций. В Риме такие носили только иностранцы.

На палубе послышались шаги. Германус застыл в ожидании.

* * *

Путешествие, запланированное Адрианом, началось на следующий день после пира в его дворце. Около трех десятков небольших речных судов отправились вниз по течению Тибра. Для всей свиты места не хватило. Длинная череда телег, в сопровождении преторианцев, выдвинулась из Рима в сторону Остии.

Атилия, оказалась на «женском» корабле. Вместе с ней находилась Сира и все приготовленные вещи. Всего на судне разместили около двадцати пассажирок из императорской семьи.

Самые близкие и знатные плыли на другом корабле, вместе с августой Сабиной. На судне же где находилась Атилия, родственницы, так называемого, второго круга.

Никто из них, на ее удивление, не хотел с ней общаться. Тут вообще все разбились на группки и посторонних в них не допускали. Эта ситуация слегка расстроила Атилию. Радовало, что таким составом они шли лишь до Остии.

В морском порту они пересели в большие триремы. Император расположился на флагманском сексиреме, огромном корабле, с тремя рядами длинных весел. Теперь места хватило всем. Даже несколько военных суден загрузили лошадьми. Больших кораблей оказалось более тридцати. Еще было с полтора десятка либурн, они поменьше, но значительно быстрее остальных судов.

Атилию заселили в один из шатров на корабле супруги Адриана. Здесь ее соседками стали молодые патрицианки со своими служанками. Спали они все на тюфяках сверху покрытых коврами.

В море ее стало сильно тошнить. Казалось, будто все вокруг качает. Ее мутило лишь от упоминания о любой еде. Она совсем ничего не могла есть. Состояние было подавленным, как после отравления несвежей рыбой. К счастью через три дня они вышли на берег в каком-то городе.

Ступив на землю, она по-прежнему все еще ощущала качку. Обретенная твердая почва под ногами давала надежду восстановиться.

Обедать смогла только хлебом. Зато от запаха еды уже не выворачивало.

Они обедали прямо на берегу, сидев на расстеленных покрывалах. В присутствии Адриана ей прислуживала все та же молоденькая рабыня. Личных служанок не допускали.

Император, видимо, заметив ее бледный вид, поинтересовался:

– Милая, это волны Посейдона отняли у тебя живой цвет лица?

– Да, августейший. Я раньше никогда не выходила в море.

– Мой лекарь даст тебе специальную настойку из травы блошницы на уксусе. Она должна помочь. Кстати, – он стал говорить громко, чтобы все услышали, – Мы запаслись этим лекарством для каждого. Присылайте своих рабов к моему врачу, когда понадобится. Греки научили меня справляться с этим недугом вином, разбавленным морской водой. Гадость редкостная, хочу я вам сказать, но помогает.

– Мне помогает ломтик лимона во рту, – посоветовал личный секретарь императора.

Ужинали и ночевали они на вилле наместника. Настойка, которую принес лекарь Адриана, оказалась очень действенной. Ею необходимо было смачивать нос. Она сильно пахла уксусом и немного перечной мятой и еще чем-то. Зато на следующее утро Атилия проснулась в отличном настроении.

Уже вернувшись на корабль, и использовав настойку еще раз, она поняла, что морская болезнь ее отпустила.

Стоя на борту верхней палубы, она, наконец, смогла насладиться окружающими видами. Все судна шли не далеко от берега. Атилия любовалась высокими горами, покрытыми густым зеленым лесом, словно пышным ковром. Светлые скалы подступали к самому морю. Вода будто бы светилась ярко-бирюзовым цветом.

Воздух очень освежал. Появилась некая легкость. Казалось, можно прямо сейчас взлететь, как те чайки, кружившиеся с криками вслед за кораблем.

– Ты, небось, подумала, что тебя мутит от беременности?

Неожиданно спросил ее кто-то, вырвав без церемоний из мира красоты и мечтаний.

Атилия обернулась и ахнула. Рядом с ней стояла августа Сабина. Она пришла одна. Служанки и охрана остались на некотором расстоянии от них.

– С таким мужем, как Антиной надо будет сильно постараться, чтобы зачать ребенка.

Супруга Адриана говорила очень невежливые слова, влезла в личное пространство. Но голос и тон ее звучали безразлично. Наверное, она хотела себя хоть чем-то развлечь от скуки.

Атилия стояла молча, не могла найти, что ответить. Хотя статус ее собеседницы обязывал это сделать.

– Прошу меня простить, августа, – едва выдавливала из себя слова в замешательстве, – Но я не понимаю о чем вы.

Жена императора осмотрела ее с ног до головы. Повернулась к морю и произнесла:

– Тем хуже для тебя, – снова звучал безразличный тон ее голоса, – Думаешь, твой жених испытывает симпатию к тебе?

– Уверена, так и есть. Иначе, зачем ему соглашаться брать меня в жены.

– А почему ты согласилась? Может ни тебе, ни ему не предоставили выбора, – скорее утверждающе, чем вопросительно сказала Сабина.

– Прошу простить мою дерзость, но разве вы видели хоть одну женщину в Риме, которой бы дали право выбора? По-моему отцы и старшие родственники решают за кого нам выходить замуж. Как повелось и так будет. Лишь мужчины у нас имеют на это право.

Супруга Адриана вновь очень внимательно посмотрела на Атилию. Заглянула в самые глаза.

– Здесь ты права. Но не во всем. Касаемо Антиноя могу сказать – будь у него выбор, он бы не взял тебя в жены. Разве ты не чувствуешь его безразличие к себе?

Удивление Атилии не дало шанса найти ответ. Она совершенно не понимала, зачем августа Сабина затеяла подобный разговор с ней. Чего добивалась? Она стояла молча с вытянутым лицом и ждала дальнейшего развития событий.

– Тебе очень сильно придется постараться, чтобы хоть ненадолго привлечь внимание Антиноя. Желаю удачи с этим, в первую брачную ночь.

Произнеся последние слова, августа удалилась от нее. Атилия же вошла в полный ступор. Она смотрела ей вслед. Лишь одна мысль заняла весь ее разум: «Что все это значит?».

* * *

Дождавшись пока шум шагов удалится, стараясь не шуметь, он склонился над храпевшим «торговцем мясом». Закрыв ему рот ладонью, Германус одним точным ударом в сердце, вонзил кинжал. Его храп прекратился навсегда, он умер едва дернувшись.

Трое помощников купца продолжали спать. Германус потихоньку выбрался из палатки. Он осмотрел палубу – все спали, кроме одного моряка. Тот сидел напротив и смотрел прямо на него. Германус застыл в ожидании, боясь разбудить остальных. Ничего за этим не последовало – совсем ничего. Моряк продолжал на него пялиться и не предпринимал никаких действий. Германус подошел к нему.