Текст книги "Вторжение в рай"

Автор книги: Алекс Ратерфорд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

– Тогда как ты объяснишь это – твое письмо хану Могулистана?

Бабур, не глядя, протянул руку, и Вазир-хан вручил ему кожаную шкатулку. Внутри лежал свиток, который Бабур извлек и протянул визирю, не посмевшему даже прикоснуться к грамоте.

– Это было сделало для блага страны, – дрожащим голосом выдавил из себя визирь.

– Ты сделал это ради собственного блага, – подал голос Вазир-хан.

Но Бабур жестом заставил его умолкнуть. Он чувствовал, что сейчас проходит испытание на способность быть настоящим правителем, и если не справится с задачей, то через неделю, через месяц, через год… рано или поздно, но неизбежно, будет составлен новый заговор, с целью лишить его того, что принадлежит ему по праву рождения.

Лицо Квамбара-Али исказилось от ужаса, в ноздри ударил кислый запах пота и страха, но жалости к человеку, предавшему сына владыки, осыпавшего его милостями, Бабур не испытывал. Лишь презрение, гнев и желание отомстить.

Казначея, астролога и дворцового управителя согнали вместе: глаза их округлились, челюсти отвисли от страха и изумления.

– Увести их! – приказал Бабур стражникам. – Я разберусь с ними позже. Взгляд его скользнул по маленькому, зарешеченному окошку высоко в стене, за которым ему почудилось шевеление. Он знал, что оттуда женщины, оставаясь невидимыми, наблюдают за пиршествами и празднествами, и, хоть и не видел их лиц, понял, что это мать и бабушка следят за его первыми шагами на стезе правления и незримо поддерживают его.

Странно было осознавать, что теперь он властен над жизнью и смертью. Разумеется, Бабур не раз видел, как его отец посылал людей на смерть, а в последние пару лет даже присутствовал при казнях – обезглавливании, сдирании кожи, разрывании на части дикими жеребцами. От воплей и вони у него перехватывало дыхание, но он принимал как данность то, что правосудие должно быть суровым.

А еще он точно знал, чего ожидают от него сейчас мать и бабушка. Его имя означало «Тигр» и обязывало его быть таким же грозным и беспощадным, как и огромный кот.

– Ты составил против меня заговор и желал моей смерти, не так ли? – холодно произнес он.

Квамбар-Али не смел даже поднять глаз. Бабур неторопливо извлек из ножен меч.

– Стража!

Он кивком подозвал двоих из воинов Вазир-хана, которые схватили визиря и бросили на землю, заломив ему руки за спину. Тюрбан с его головы сбили, ворот халат разорвали, обнажив шею.

– Вытяни шею, визирь, и благодари небеса за то, что я, в своем милосердии, дарую тебе быструю смерть, хотя предательство заслуживает совсем иной кары.

Выпрямившись во весь рот, Бабур высоко поднял меч, сделал, как недавно в покоях матери, пробный взмах и безмолвно взмолился: «О Аллах, дай мне силу совершить это. Да будет мой удар чист».

Визирь с затравленным взглядом задергался в хватке воинов, и Бабур, не затягивая, высоко занес клинок и изо всех сил обрушил его на тощую, костлявую шею. Меч рассек ее, словно спелый арбуз. Голова с оскаленными желтыми зубами слетела с плеч и покатилась по плиткам пола, оставляя на них рубиновые пятна крови.

Бабур медленно обвел взглядом застывшую толпу и, выдержав паузу, произнес:

– Может быть, я и юн, но в моих жилах течет кровь Тимура, и на трон я восхожу по праву. Дерзнет ли кто-либо из присутствующих оспорить это?

Некоторое время в зале царило гробовое молчание, а потом все больше голосов начало нараспев повторять:

– Бабур-мирза, Бабур-мирза…

Голоса наполнили зал, возносясь к потолку, но люди, словно этого было недостаточно, подкрепляли их, ударяя рукоятями мечей по круглым кожаным щитам или ритмично стуча кулаками по стенам и столам, так, что казалось, будто все здание содрогается в такт их славословию.

Глава 3
Кольцо Тимура

Как только Бабур вошел в помещение, вожди сложили руки на груди и склонили головы.

«Всего восемнадцать, – подумал юный владыка, – и из тех, как предупреждала бабушка, некоторые сомнительной верности».

Сузив глаза, он оглядел каждого. Всего месяц назад, когда отец был еще жив, в голове его роились бы совсем другие мысли. Он гадал бы, с кем из этих воинов можно будет поупражняться на мечах, посостязаться в скачках с мячом на берегу Яксарта. Но все это осталось в прошлом. Детство закончилось, игры тоже. Ему предстояло провести военный совет.

Усевшись на обитый бархатом трон, Бабур подал вождям знак, разрешая сесть и им, после чего поднял руку.

– Касим, письмо.

Высокий, стройный мужчина в темном одеянии, вошедший в палату следом за ним, выступил вперед и с низким поклоном вручил ему письмо, доставленное вчера выбившимся из сил гонцом. Когда юный правитель взял эту нарушившую мир в его доме грамоту, у него даже побелели костяшки пальцев. Даже сейчас мать продолжала рыдать в своих покоях, не слушая ни слов утешения пытавшейся успокоить ее Ханзады, ни даже разумных увещеваний бабушки Бабура, мудрой Исан-Давлат. Горе матери потрясло его: до сих пор она всегда выказывала твердость и силу духа, но это послание ввергло ее в отчаяние.

– Визирь, огласи письмо, дабы все присутствующие узнали о вероломстве моего дяди Ахмеда, правителя Самарканда.

Касим взял свиток и медленно развернул. Глядя на него, Бабур подумал, что назначение этого человека визирем было правильным решением. Выходец из бедной и незнатной семьи – это не то что амбициозный интриган Квамбар-Али, чья отсеченная голова сейчас красуется на колу у крепостных ворот.

Касим прокашлялся и начал читать:

– «Да пребудет благословение Божие на моем племяннике в сей скорбный час. Аллах соблаговолил избавить его отца и моего брата от тягостной ноши земного существования и отправить его окрыленную душу в райские сады. Он ныне вкушает блаженство, нам же, оставшимся в сей грешной юдоли, надлежит, предаваясь печали, не забывать о долге, обременяющем живущих. Ферганский край, ибо по совести я не вправе именовать сию незначительную и бедную территорию «державой», брошен на произвол судьбы, оставшись без защиты. Вокруг вьются алчные недруги дома Тимура, а сын моего брата – всего лишь несмышленый ребенок, открыт и уязвим для их злобы, и потому я нарушил бы долг любящего родственника, не приняв сего беспомощного ребенка под свое благожелательное покровительство. Когда ты, любимый племянник, будешь читать сии строки, мои войска уже выступят из Бирюзовых ворот Самарканда, ибо ради безопасности Ферганы я принял решение присоединить ее к своим владениям. Можешь не благодарить меня: это не будет стоить мне ни особого беспокойства, ни особых затрат, и хоть пользы от маленькой Ферганы немного, там неплохие охотничьи угодья. Что же до тебя, дорогой племянник, то очень скоро я смогу заключить тебя в объятия, и ты вновь обретешь отеческую любовь. Когда же ты подрастешь, я подберу для тебя небольшое имение, где ты сможешь жить в покое и довольстве».

Воины нерешительно переминались с ноги на ногу, не осмеливаясь переглянуться. Тамбал, дальний родственник Бабура, сдавленно охнул, тогда как Али Мазид-бек, дородный вождь из Шахрукийяха в западной Фергане, чьи владения лежали как раз на пути наступающих из Самарканда войск, принялся нервно почесываться, словно в его расшитой овчинной безрукавке вдруг в изобилии поселились блохи. Бабур чувствовал их тревогу. Его дядя был самым могущественным правителем среди потомков Тимура, а Самарканд, через который проходит Великий Шелковый путь из Китая в Персию, окруженный пышными фруктовыми садами и тучными нивами, являлся богатейшим из всех владений Тимуридов. Само его название обозначало «Жирный город», а реку Зарафшан, что протекает под его стенами, именовали Золотым Потоком.

– Думаю, вам понятно, почему я послал самых быстрых гонцов, дабы созвать вас сюда. Нам следует решить, как ответить на эту дерзкую угрозу независимости Ферганы. Да, я юн, но я ваш законный правитель: хутба с моим именем была зачитана в вашем присутствии. С внутренней угрозой, исходившей от Квамбара-Али и его приспешников, я уже разобрался и теперь призываю вас, как повелевает вам честь, постоять за меня против внешних врагов.

Говорил Бабур четко и твердо, слова его отдавались эхом от каменных стен. Эту речь он отрепетировал заранее с помощью Вазир-хана.

Ответом ему было молчание. Уверенность Бабура поколебалась, он ощутил внезапную пустоту в животе. Конечно, при необходимости он мог призвать на помощь Вазир-хана, чей авторитет и холодная рассудительность должны были повлиять на вождей, однако молодой эмир предпочел справиться самостоятельно. Он должен быть сильным…

Постаравшись придать голосу уверенное звучание, он продолжил:

– Нам надлежит действовать без промедления. Если мы ничего не предпримем, еще до следующего полнолуния войска Самарканда будут стоять у наших ворот.

– Что предлагает твое величество?

Али Мазид-бек поднял голову и взглянул Бабуру прямо в глаза. То был один из самых преданных отцовских сподвижников, и Бабур был благодарен за поддержку, которую прочел во взгляде раскосого вождя.

– Войска противника двинутся из Самарканда на восток вдоль реки Зарафшан. Нам следует двинуться в обход и ударить по ним за горами, с севера. Такая атака будет для них полной неожиданностью. Мы покажем моему дядюшке, что Фергана достаточно сильна, чтобы постоять за себя.

Этот план был разработан и предложен Вазир-ханом, но Бабур, несмотря на неопытность, сразу понял, что план хорош.

Али Мазид-бек задумчиво кивнул:

– Ты прав, повелитель. Им и в голову не придет остерегаться удара с севера.

– Мы можем отбить нападение твоего дяди. Это возможно, по крайней мере, на некоторое время. Но что мы будем делать, когда нагрянет – а он нагрянет, – Шейбани-хан? – тихо спросил Тамбал.

В отличие от Али Мазид-бека, он отводил глаза, стараясь не встречаться с Бабуром взглядом.

Бабур сразу ощутил общее беспокойство, вызванное словами Тамбала. Узбекские племена издавна тревожили владения Тимуридов, совершая из северных степей стремительные, опустошительные набеги. Но недавно объединившись под властью нового вождя, Шейбани-хана, они перестали довольствоваться грабежом и теперь грезили о захвате Ферганы, благо обстоятельства, похоже, тому благоприятствовали.

– Всему свой черед, – указал Бабур. – Придет время, разберемся и с узбекской нечистью.

– Но нам необходимы союзники. Ни Фергане, ни любому другому владению наследников Тимура в одиночку не устоять. Узбеки перебьют нас поодиночке, как лис, откусывающий головы курам, неспособным объединиться для отпора, – гнул свое Тамбал.

– Спору нет, союзники нужны, но мы должны искать их как свободные люди, а не насмерть перепуганные рабы, которым нужен хозяин, – указал Бабур.

– Бывает, что раб переживает свободного человека, а когда приходит пора, может и выкупить свою свободу. Если мы примем покровительство твоего дяди, то можем наплевать на узбеков, а когда голова Шейбани слетит с плеч и, набитая соломой, станет украшением гарема, можно будет и снова подумать о независимости Ферганы.

По помещению прокатился приглушенный гомон, и теперь наконец Тамбал взглянул Бабуру в глаза. Лицо его было мрачным, но легкий изгиб губ показывал, что он доволен произведенным его словами эффектом.

Неожиданно Бабур встал, втайне радуясь тому, что маленькая ступенька под троном зрительно делает его выше.

– Довольно! Прежде всего мы отвадим от наших рубежей дядюшкиных вояк, а уж потом, с позиции силы, поищем себе союзников. И решать, с кем вступать в союз, буду я!

Вожди в свою очередь вскочили на ноги – было немыслимо сидеть, когда стоит повелитель, вне зависимости от того, что за мысли таились в их головах. Даже самые свирепые и могучие степные воины подчинялись придворному этикету.

– Мы выступаем через четыре дня. Приказываю вам прибыть сюда со всеми своими людьми. И пусть они будут готовы к бою.

Почувствовав, что на этом лучше закончить, Бабур повернулся и покинул зал, сопровождаемый визирем и Вазир-ханом.

– Ты поступил правильно, повелитель, не допустив дальнейших споров, – промолвил Вазир-хан, едва за ними закрылась дверь.

– А вот я в этом не уверен. Нам придется ждать четыре дня, прежде чем мы увидим, кто откликнется на мой призыв. Возможно, некоторые из них уже шлют гонцов в Самарканд к дядюшке, благо в его власти наградить их более щедро, чем я.

Голова Бабура раскалывалась, он чувствовал себя смертельно усталым.

– Они явятся, повелитель, – прозвучал голос Касима. Это удивило Бабура, потому что визирь вообще редко заговаривал первым. – Хутба с твоим именем была прочтена всего четыре недели назад, и вожди опозорили бы себя в глазах своих кланов, отвернувшись от тебя так скоро и не дав тебе возможности проявить себя в бою. А сейчас, повелитель, если у тебя нет больше для меня приказов, я вернусь к своим обязанностям.

Визирь поклонился и поспешил прочь по коридору.

– Надеюсь, он прав, – пробормотал Бабур и вдруг, дав волю гневу, ударил ногой по стене. Причем не единожды, а дважды. Потом, увидев удивление на лице Вазир-хана, юный эмир опомнился и слегка улыбнулся: пусть ненадолго, но ему все-таки полегчало.

По приближении Бабура к женской половине служанки устремились вперед, оповестить гарем о прибытии владыки. Как это отличалось от еще недавних дней, когда он, беззаботный мальчишка, носился по этим коридорам и врывался в женские покои, так что, даже гладя сына по голове, матушка укоряла его за неподобающее поведение. Ныне ни о чем подобном не могло быть и речи.

Едва оказавшись на подобной сотам из-за множества комнат территории, он приметил быстрый взгляд темных глаз, уловил блеск золотого браслета на стройной лодыжке и вдохнул запах мускуса и сандала. Бабур еще не познал женщины, однако, как бы ни был он юн, красавицы уже старались привлечь его взгляд – даже Фарида, юная вдова Квамбара-Али, которую его мать взяла жить в гарем из сострадания. Женщина хоть и выдерживала траур, но, это от него не укрылось, украдкой поглядывала на Бабура, да и не она одна: он часто ловил на себе дерзкие, призывные женские взгляды.

Его мать лежала там, где он ее и оставил, но сейчас, по крайней мере, заснула. Его сестра Ханзада сидела, поджав колени к подбородку, в углу комнаты и рассеянно играла с ручным мангустом, легонько подергивая окрашенными хной руками за золотую цепочку, крепившуюся к усыпанному бирюзой ошейнику на шее зверька. При виде брата девушка вскочила.

– Ну? – спросила она нетерпеливо, но тихо, чтобы не разбудить Кутлуг-Нигор.

– Посмотрим. Я отдал приказ выступать через четыре дня. Как матушка?

Ханзада нахмурилась.

– Она и слушать никого не желает: твердит, что наш дядя захватит трон, а тебя убьет. Говорит, он хвастался, что Фергана будет славным дополнением к его владениям. Ее послушать, так он всегда презирал нас и в то же время хотел прибрать к рукам. Поэтому отцу порой приходилось устраивать пограничные стычки: из гордости, чтобы показать, что он не боится.

– Ладно, от меня он тоже страха не дождется. Если мы не ответим на угрозу должным образом, то потеряем лицо в глазах остальных преемников Тимура. Я лучше погибну в бою, чем покорюсь.

Голос Бабура преисполнился страсти, которая смутила его, а оглядевшись, он увидел, что мать не спит и, должно быть, слышала все, о чем он говорил с сестрой. Глаза ее были красны от слез, но в голосе, когда она заговорила, слышалась гордость.

– Сын мой, – промолвила она, протягивая к нему руку, – мой юный воин.

«Никогда еще звезды не светили так ярко и их не было так много», – подумал Бабур, глядя на небо с зубчатой стены. Ночной воздух был прохладен и свеж, и, вдыхая его во всю силу легких, он уже чуял приближающуюся зиму, когда реки скует лед и стаи волков спустятся с гор, чтобы осаждать селения в желании поживиться откормленными за лето курдючными баранами.

Всего через несколько часов ему предстояло отправиться в свой первый поход. Аламгир, отцовский меч с рукояткой в форме орла, висел у него на поясе, но отцовские доспехи были ему велики. Правда, Вазир-хан раздобыл ему в дворцовой оружейной более-менее подходящую по размеру кольчугу, усыпанный самоцветами нагрудник, шлем с плюмажем, и сейчас, пробегая пальцами по драгоценным камням, таким же сверкающим и холодным, как и звезды над его головой, гадал, кому из юных Тимуридов принадлежала прежде эта броня. И какова была его участь?

Из конюшен внизу донеслось тихое ржание. Вазир-хан говорил ему, что кони всегда чуют приближающуюся битву. За стенами крепости Бабур видел красные точки: в воинских лагерях уже разжигали древесный уголь в жаровнях. В их свете было видно, как появляются из шатров фигуры: люди разминаются, притоптывают, борясь с холодом раннего утра. Между палатками начали сновать слуги, с просмоленными тряпичными факелами и кувшинами воды.

К удовлетворению Бабура, почти все вожди явились на сбор, и ему предстояло выступить во главе четырехтысячного войска. Небольшого, по сравнению с силами Самарканда, но вполне достаточного, чтобы добиться перемирия и прийти к соглашению.

Наверное, ему следовало уделять больше внимания долгим отцовским поучениям по части воинской стратегии, а то ведь теперь приходится полностью полагаться на советы Вазир-хана.

«Но уж нынче-то я буду учиться быстро, – мысленно обещал себе Бабур. – Иначе нельзя».

Занимался рассвет, зазубренная линия гор четко выделялась на фоне еще бледного оранжевого свечения. Неожиданно Бабур заметил группу всадников, мчавшихся галопом по долине. Может быть, это задержавшиеся воины, теперь боящиеся опоздать к началу похода? Радуясь их рвению, он поспешно спустился по крутой каменной лестнице во двор, чтобы приветствовать прибывших.

Всадники на взмыленных, храпящих конях еще только мчались по подъездной дороге, а их командир уже кричал во весь голос, призывая караульных открыть обитые железом ворота и впустить новоприбывших.

– Стоп! – неожиданно рявкнул Вазир-хан, и спешивший к нему Бабур увидел, что начальник его стражи пристально смотрит сквозь стальную решетку. И было на что – над отрядом реяло зеленое шелковое знамя с изображением изготовившегося к прыжку тигра. Знамя Самарканда.

Передний всадник натянул поводья, и его конь попятился.

– У нас новости, – хрипло выкрикнул воин. – Наш владыка умер.

– Повелитель, держись позади. Это может быть хитрость, – предостерег Вазир-хан, приказывая страже расступиться, открыть ворота и позволить всадникам заехать во двор. Держа руку на рукояти меча, он выступил вперед и потребовал:

– Представься.

– Я Байсангар, командир личной стражи владыки Самарканда. Со мной мои люди.

Лицо Байсангара было покрыто пылью и потом, однако под грязными разводами Бабур увидел изнеможение, сказавшее ему, что это не уловка. Несмотря на предостережение Вазир-хана, он выступил вперед.

– Я Бабур, правитель Ферганы. Что случилось с моим дядей?

– Наш владыка выступил в Фергану, к твоему милостивому величеству, дабы предложить… свою защиту. Мы встали лагерем у быстрой реки и начали наводить через нее переправу, когда на нас, часа через два после рассвета, налетели узбеки. Их нападение было столь внезапным, что началась паника: боевые слоны, верблюды и обозные кони с перепугу понеслись кто куда, круша все на своем пути. Люди сражались отважно, но многие погибли, а когда некоторые уцелевшие попытались сбежать по недостроенному мосту, тот не выдержал и рухнул. Воды реки под ним окрасились кровью, как нашей, так и узбекской, но мы были разбиты.

– А что мой дядя?

– В момент атаки он находился в своем алом шатре, на берегу реки. Когда поднялась тревога, владыка вскочил в седло и поскакал на врага, но стрела пробила ему горло. Он упал на землю и забился в агонии. Мы поспешили к нему, вытащили из-под конских копыт, но даже самые мудрые лекари-хакимы уже ничем не могли ему помочь. Слишком велика была потеря крови: скоро он испустил дух. И как только весть об этом разлетелась по войску, некоторые вожди, устрашившись, отозвали своих людей и разбежались, возвращаясь в свои селения и кочевья.

Голос Байсангара был полон горечи и презрения.

– А почему ты явился сюда?

– Такова была последняя воля твоего дяди. Он решил, что это Бог покарал его за желание овладеть Ферганой, и, уже хрипя и задыхаясь перед кончиной, велел мне просить у тебя прощения, дабы это позволило ему обрести райскую благодать.

По разумению Бабура, это решительно не походило на его дядюшку, но в конце концов, возможно, близость смерти способна изменить человека.

– Чем ты можешь доказать, что говоришь правду?

Единственный глаз Вазир-хана все еще светился подозрением, и своих людей, как приметил Бабур, он держал наготове. Луки были натянуты, стрелы нацелены на Байсангара.

– Вот мое доказательство.

Байсангар запустил руку за пазуху кожаной безрукавки и вытащил оттуда небольшой перепачканный мешочек. Распустил волосяной шнур, стягивавший горловину, достал оттуда крохотный парчовый сверток и бережно развернул. Внутри находилось тяжелое, окровавленное золотое кольцо.

При виде его Бабур сдавленно охнул.

– Вот, – прохрипел Байсангар, – это кольцо Тимура Великого.

На желтом металле было выгравировано изображение рычащего тигра.

На сей раз военный совет проходил в совсем иной атмосфере. Когда Бабур, сопровождаемый визирем и Вазир-ханом, вошел в зал, вожди шумно обсуждали внезапную перемену обстоятельств.

– Известие верное, повелитель, – возбужденно возгласил Тамбал. – Умерший владыка не имел сына и провозгласил тебя наследником. Конечно, его волю будут оспаривать другие правители, но, если не станем медлить, Самарканд будет наш.

Бабур не смог сдержать иронический усмешки.

– А как насчет узбеков? Не ты ли всего несколько дней назад вовсю стращал меня этой напастью? И ведь ты был прав: они только что убили моего дядю, разгромили его войско и разграбили обоз. Может быть, они сейчас тоже положили глаз на Самарканд?

– Может, и так, да только уже, можно считать, осень. Смена сезонов нам на руку. Каждый год происходит одно и то же: с приближением холодов Шейбани-хан уводит свои орды на север, в свое логовище в Туркестане, и не выступает в новый поход, пока не растают снега.

– А ты что скажешь, Али Мазид-бек?

Впрочем, ответ этого человека, все тело которого дрожало, а глаза горели от предвкушения грядущей славы и добычи, Бабур знал заранее. Самарканд был весьма богат, но, что еще важнее, то была древняя столица самого Тимура, центр его державы, город, о власти над которым грезил любой из Тимуридов. Бабур и сам лелеял подобные мечты и теперь прекрасно понимал, что, если упустит представившуюся сейчас возможность, другого шанса ему, скорее всего, не выпадет. А ему вовсе не хотелось прожить долгую, мирную жизнь и, умирая на шелковых подушках, до последнего вздоха сожалеть об упущенных возможностях. Его путь в Рай не должен быть вымощен сожалениями.

Али Мазид-бек оправдал его ожидания.

– Буду краток: надо выступить поскорее, до зимы.

– Вазир-хан, каково твое мнение?

Из-за нехватки времени Бабур еще не обсуждал свои планы с ближайшим помощником и сейчас вдруг испугался: а что, если сейчас, когда его переполняет радостное возбуждение, одноглазый воин вдруг окатит его холодным душем своей рассудительности? Скажет, что он еще слишком юн, одно дело – защищать свои владения и другое – захватывать чужие? Посоветует подождать, указав, что смелость хороша в союзе с благоразумием, а честолюбие – с терпением?

– Тамбал прав. Отведав крови, Шейбани и его узбеки сейчас наверняка скачут к себе на север, прочь от Ферганы и Яксарта. Я, конечно, вышлю разведчиков, чтобы быть в этом уверенным. Другое дело, что и без узбеков наши силы слишком малы для подобного предприятия. Необходимы союзники, если угодно – наемники. Желательно убедить горные племена поддержать нас. Если мы заплатим, они примут участие в походе, а если они примут участие в походе и, конечно, если на то будет воля Аллаха, – наш поход увенчается успехом.

Бабур воззрился на Вазир-хана так, словно только сейчас оценил его по достоинству.

– Назначаю тебя главнокомандующим. Делай, что сочтешь необходимым. Мы должны выступить через две недели.

– Слушаю и повинуюсь, – молвил Вазир-хан, склоняя голову.

Копыта грохотали по промерзшей земле – снова, снова и снова, так, что скоро этот грохот стал казаться единственной реальностью. От усталости Бабура качало так, что ему приходилось цепляться пальцами за конскую гриву. С того момента, как войско выступило из крепости Акши, он скакал в авангарде, оставив обоз с палатками и припасами далеко позади. Вот уже четыре дня, как его войска пересекли границу и вступили на территорию Самарканда, но пока воины Ферганы не встретили никакого противодействия – да и вообще никого, кроме нескольких пастухов.

Бабур поднял глаза. Через час солнце зайдет, но к тому времени их трехсотмильный бросок через горы и быстрые, пенистые реки будет закончен и перед ними замаячат манящие купола великого Самарканда. Возможно, уже нынче вечером они займут столицу великого Тимура. Бабур даже воображал себе, как его встретит ликующая толпа горожан, приветствующих нового владыку из дома Тимура, прибывшего, дабы спасти их от недругов.

Эта мысль придала ему сил: он ударил пятками в конские бока, и скакун, несмотря на усталость, взлетел вверх по склону холма. И оттуда, сверху, ему открылся вид на долину, где за сверкающей полосой реки Зарафшан, на фоне дрожащего неба вырисовывался силуэт Самарканда. У него перехватило дыхание. Быть может, до этого самого мгновения он в глубине души не верил, что Самарканд существует на самом деле. Но теперь все сомнения развеялись. То была не легенда, не обиталище сказочных героев, а настоящий город, населенный людьми из плоти и крови, которых он намерен объявить своими подданными.

Но на юге, в нескольких милях от города, среди знаменитых садов Самарканда, ветви которых еще недавно гнулись от тяжести спелых плодов, душистых яблок, и золотых гранатов, был разбит лагерь. На холодном ветру реяли знамена, над кострами вились дымки. На глазах у Бабура отряд всадников галопом влетел в этот лагерь. Воины со знанием дела лавировали между палатками, тогда как лагерь приветствовал их прибытие ревом металлических труб.

Итак, получалось, что, несмотря на всю спешку, он оказался не первым претендентом на трон, прибывшим в Самарканд. Кто-то опередил его: эта мысль причинила ему чуть ли не физическую боль.

Вазир-хан встал рядом с ним и воззрился на неожиданную картину с тем же негодованием.

– Я отправлю туда разведчиков, повелитель.

– Это Шейбани-хан?

– Не думаю. Лагерь не так уж велик. Непохоже, чтобы они готовились к штурму или хотя бы осаждали город. А Шейбани-хан поступил бы именно так.

– Тогда кто же?

– Пока не знаю. Но дальнейшее продвижение небезопасно. Нам придется отступить, спуститься с этого холма, и разбить лагерь под его прикрытием, чтобы нас не было видно. Будем дожидаться главных сил: к завтрашнему дню они подтянутся.

Заметив разочарование на лице Бабура, Вазир-хан добавил:

– Это холм Кволба, место мечтаний и надежд. Пять лет назад я был здесь с твоим отцом, на этом самом месте, и за нами тоже следовали войска Ферганы. Как и ты, повелитель, он созерцал Самарканд, и увиденное всколыхнуло в нем такие честолюбивые желания, что у него перехватило дух.

– Что же тогда случилось?

– Эмир, твой дядя, был в отлучке – подавлял мятеж западных племен. Самый подходящий момент для атаки, но, увы, – Аллах был не на нашей стороне. В ту самую ночь твой отец, скакавший так, что одна из лошадей пала под ним, был сражен лихорадкой, да такой, что лекари опасались за его жизнь. Нам не оставалось ничего другого, кроме как повернуть назад. Твой отец тяжело переживал это, но такова была его судьба.

– Но почему мой отец и дядя так ненавидели друг друга? Они ведь были братьями?

– Только по отцу, ведь они рождены разными женами. А соперничество пробудилось в них, едва они повзрослели настолько, чтобы понять, что оба желают одного и того же – овладеть городом Тимура. Твой дядя Ахмед был старше на четыре года: он захватил Самарканд и провел остаток жизни, насмехаясь над твоим отцом. Одна беда: твой отец имел то, чего у него не было. Несмотря на бесчисленных жен и наложниц, удовлетворявших его похоть, и все снадобья, что его пичкали лекари, которые он и внутрь принимал, и в промежность втирал, ему так и не удалось обзавестись сыном. Наследником. И это больше, чем что бы то ни было, распаляло его злобу. Вот почему он задумал захватить Фергану и лишить тебя всего. Возможно, даже жизни.

Перед внутренним взором Бабура предстал образ матери, ударившейся в слезы при известии о выступлении дяди Ахмеда. Уж она-то знала всю глубину этой вражды. Однако на пороге смерти его дядя смягчился и отослал племяннику кольцо Тимура. Это ли не знак судьбы? В отличие от отца, Бабур твердо решил воцариться в Самарканде, а не влачить жизнь, сокрушаясь о несбывшемся.

– Поехали, повелитель.

Бабур с трудом подавил искушение пустить коня в галоп и обрушиться на этих неведомых наглецов, посмевших встать между ним и его мечтой, однако у него хватило ума и выдержки, чтобы и медленно последовать за Вазир-ханом вниз, по травянистому склону холма Кволба.

Шатры расставили быстро, но решили обойтись без горячей пищи, дабы дым от костров не встревожил тех, кто стоял лагерем на равнине. Ночь выдалась такой холодной, что Бабур дрожал и ежился даже под толстыми, мохнатыми, остро пахнущими овечьими шкурами, а когда наконец провалился в сон, то, как ему показалось, был разбужен лишь через пару минут.

– Повелитель, есть новости, – промолвил Вазир-хан, стоя на коленях возле постели из шкур. Лицо у полководца было взволнованное, но скорее довольное, чем встревоженное.

– Похоже, мы вмешались в дела сердечные.

– Что ты имеешь в виду?

– Пять дней назад к стенам Самарканда прибыл с войском твой родич Махмуд, сын владыки Кундуза. Но его целью является не город, а девушка, а поскольку в Самарканде разброд и смятение, он намеревался проникнуть в город и похитить ее. Она дочь великого визиря.

– И что же его остановило?

Бабур с трудом верил услышанному: в последний раз, когда он видел Махмуда, сына любимой матушкиной сестры, который был на три года старше его самого, это был веселый, но нескладный мальчишка с прыщами на безволосом подбородке и неудержимой страстью к проказам, из-за чего ему частенько доставалось от старших. Тогда Махмуд был заводилой во всех их детских шалостях и вызывал у Бабура восхищение, но сама мысль о нем как о влюбленном воздыхателе, казалась нелепой и смехотворной.

Между тем лицо Вазир-хана снова помрачнело.

– Перед твоим родичем закрыли городские ворота. Великий визирь сам претендует на власть над Самаркандом, и городом, и всеми его владениями.