Текст книги "Любить и беречь (СИ)"

Автор книги: Алекс Радкевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Ты? Каролю? – поразился Ник.

– А что такого? Ну да, между нами есть противоречия, но он, как бы тебе сказать… Что-то вроде крестного отца в нашем мире. Через него решаются все вопросы, споры, проблемы. И если артиста незаслуженно обижают, он всегда вмешивается, забывая даже про личную неприязнь.

Никита вспомнил, что именно Кароль погасил долг Глеба за аренду зала, и молча кивнул. Он уже убедился, что всех этих людей, их логику и взаимоотношения, ему не понять.

– Так и так, говорю, Илья. Я вернулся, хочу участвовать. Он же в курсе моей ситуации. И поверь, это не проблема, впихнуть артиста в сборный концерт, даже если до него осталась пара часов. Илья меня выслушал, обещал все решить. Через пять минут перезванивает и говорит, что ничего сделать нельзя. Была команда Оттуда меня из всех правительственных концертов убрать. В связи с нашей новой государственной политикой. Понимаешь, Никит? Я теперь в «черном списке».

Глеб говорил абсолютно спокойно, и это пугало. Только теснее прижимался к нему и с шумом прихлебывал горячий кофе.

– Эти списки на самом деле существуют? Как в советское время?

– Не совсем. Тогда если артиста «закрывали», то глобально – ни гастролей, ни эфиров, ни записей. Все же подчинялись Министерству культуры – и Росконцерт, и телеканалы, и студии. А теперь почти все в частных руках. Но состав артистов для правительственных концертов ко всем возможным праздникам утверждается по-прежнему наверху. И если ты в них не участвуешь, ты уже не артист первого эшелона.

Никита с трудом вникал во всю эту систему.  Ему было понятно, что Глеб расстроен, что как раз выход в сборном концерте в Кремле был бы для него не лишним – это не ночной клуб и не сомнительное телешоу. Но что он мог сделать? Про сорванные съемки Глеб тоже рассказал, клятвенно пообещав вообще больше на телевидение не лезть.

– Они не хотят артиста Немова, – заключил он. – Они хотят шута Немова, который будет веселить публику пикантными подробностями личной жизни. Типа Бори Алексеева, только еще веселее, с учетом легендарного прошлого

Никита не знал, что сказать. Похоже, что выводы Глеба были верными. Только кому от этого легче?

– И что ты решил? – осторожно спросил он.

Если Глеб не бесится, не орет и не пытается напиться, значит все или совсем плохо, или у него есть какое-то решение, это Никита уже знал по опыту.

– Не знаю. Илья обещал пошуршать, замолвить за меня словечко, где надо. Но если честно, Никит, я даже не уверен, что этого хочу. Так противно все… Шепот за спиной, насмешки в глазах, игнорирование. И устал я смертельно. Изображаю светского льва, а самому выть хочется от тоски и хренового самочувствия.

– Сейчас тоже? – насторожился Никита. – У тебя что-то болит?

– Сейчас нормально. Когда под попой мягкий диван, а под боком любимый мальчишка – хорошо.

Глеб наконец-то улыбнулся. У Ника немного отлегло от сердца. Минут двадцать они молча смотрели работающий фоном телевизор. Причем Глеб не отпускал его руку, и продолжал жаться, хотя в квартире уже было не просто тепло, а жарко.

– Глеб, – нарушил тишину Никита. – У нас какие планы?

Явно начавший дремать Глеб не сразу понял вопроса.

– В смысле?

– Как я понимаю, ты здесь ночуешь?

– Мы здесь ночуем, – Глеб сделал ударение на первом слове. – И мы поедем в Нововнуково, когда захотим. Или не поедем. Как нам захочется. Обоим.

– Ясно, – Никита мысленно улыбнулся. – Только, солнце, тебе все равно придется поднять попу с дивана и покататься по Москве. Так и быть, я побуду твоим шофером.

– Чего это? – возмутился Глеб.

– А ты не забыл, что у нас есть еще один член семьи? Которого надо выгулять и накормить?

– Черт, Диночка…

– Угу. И если мы собираемся жить на два дома, придется таскать собаку с собой.

– Ник, у меня сил нет туда-сюда мотаться. Давай я Игоря вызову, чтобы он ее привез.

– И дашь ему ключи от своей хаты? Да и не пойдет к нему Динка, ты же знаешь ее характер. Ладно, родной, поехали в Нововнуково ночевать. И вообще жить. И тебе там лучше, и Динке раздолье.

– А тебе?

Глеб смотрел на него внимательно, настороженно.

– А мне здесь без тебя повеситься хочется. Так что какая разница? Знаешь, один умный человек сказал: «Где жена, там и Родина».

– Я – жена?!

– Нет, Родина, – хмыкнул Никита. – Иди переоденься во что-нибудь потеплее, там полный шкаф твоих вещей. А я на пять минут за компьютер и поедем.

Пока Глеб возился в спальне, переодеваясь, Никита быстро отправил сообщение Ульяне:

– Глеб Васильевич дома, с ним все хорошо.

И с точки зрения Никиты, он даже не сильно соврал.

========== Глава 12. Последний поклон ==========

        Такое ощущение, что этот дом возводился по книжке «Как не надо строить дома». За что бы Никита ни взялся, везде обнаруживалась проблема – краны текли, в подвале не включался свет, автоматические ворота постоянно заклинивало, и приходилось вылезать из машины и с силой оттаскивать створку, преодолевая сопротивление проржавевшего механизма. Но хуже всего вела себя система отопления. Ник уже перепробовал десятки варианты настройки котла, но ему так и не удалось добиться тепла во всем доме. Или на кухне можно было пингвинов разводить, или в гостиной сопли на лету замерзали. На возмущения Никиты по поводу этого безобразия и отсутствия в доме мужской руки, Глеб только отмахивался – я артист, это не моя компетенция.

– И вообще, домом всегда Ирма занималась, – добавил он, устраиваясь поближе к камину, который Никита начинал топить, едва смеркалось.

Никита заметил, что Глебу нравится сидеть у огня. Да и Динка сразу приходила и вытягивалась ковриком перед защитной решеткой.

– Кранами, отоплением и воротами – тоже Ирма?

– А для этого службы специальные есть. Телефоны можно в Интернете найти.

– Угу, они с тебя сдерут три шкуры и ничего не исправят, пользуясь тем, что ты артист.

Никита сел на пол, перед креслом Глеба, прижавшись спиной к его ногам и запрокинув голову. Отсюда было удобнее подкидывать дрова, а теплая рука, легшая на затылок и начавшая перебирать его волосы, приятно успокаивала, так что желание спорить быстро пропало.

Они жили в Нововнуково уже три дня. В первое утро опробовали Глебову кровать, а потом заодно и душ в его ванной комнате. Кровать испытание на прочность прошла, а вот душевую кабинку, слишком тесную для двоих, решено было заменить. Потом ездили за продуктами, забили до отказа холодильник и два раза поругались. Первый раз из-за трости, которую Глеб не хотел брать, выходя из дома, принципиально.

– Это не Израиль! Меня здесь каждая собака знает! – возмущался он. – Сфотографируют, потом в Интернет выложат, журналисты подхватят, статью накропают. И новый позор!

Ник понимал, что он прав, но без трости Глеб быстро уставал и начинал заметно хромать.

Второй раз поцапались по дороге домой. Какой-то колхозник с иногородними номерами нагло подрезал Бэху Ника на Кольцевой. Мириться с таким безобразием Никита, разумеется, не стал, втопил педаль газа и показал, чего стоит его машина. Разгонялась Бэха моментально, он без особого труда обогнал нахала, перестроился на его полосу и притормозил. В зеркале он мог наблюдать, как колхозник испугался, что сейчас въедет на своей колымаге в зад дорогой машины. Довольно усмехнувшись, Ник снова набрал скорость. И только тогда заметил, что сидящий рядом Глеб выглядит неважно.

– Родной, ты чего? – осторожно поинтересовался Никита.

– Ничего. Я с тобой ездить больше не буду. Мальчишка!

– А чего я?! Он меня подрезал!

– А ты ему зад подставил!

Никита заржал от формулировки.

– Да ну тебя, – еще больше рассердился Глеб. – Не успел бы он притормозить, и разбил бы тебе машину. Не жалко?

– Жалко. Но это моя машина, и у нее мой характер. Я не собираюсь плестись в крайнем ряду и уступать каждому тазику. Она неоднократно битая, кстати.

– Почему я не удивляюсь?

– Ты можешь ездить с Игорем, если хочешь, – пожал плечами Ник. – Я буду кататься на своей.

– Ну да, кортеж из двух машин, Немов едет за продуктами. Жалко еще мигалки нет! Можно просто не лихачить?

– Нельзя.

Но в целом все было замечательно. Никита чинил краны, смазывал ворота и сидел за компьютером. Глеб взялся наводить порядок в кабинете, решив выкинуть оттуда лишний шкаф и поставить второй стол для Никиты.

– Будет у тебя офис на дому, хватит по сортирам жаться, – сообщил он.

Никита только усмехнулся. Подумаешь, застал его один раз Глеб на унитазе с ноутбуком. Ну не мог он прервать торговлю! И вообще там тихо, спокойно. Комната уединения!

Как Никита и подозревал, разбирать и выкидывать шкаф пришлось ему. А Глеб по уши закопался в книгах, дисках, нотах и афишах, вытряхнутых из шкафа и теперь нуждающихся в пристройстве. Никита боялся, что найдя все эти свидетельства своего творческого пути, Глеб снова загрустит, но любимый как-то на удивление быстро собрался, книги рассовал на свободные полки в гостиной, диски сложил стопочкой и пристроил на своем столе, ноты рассортировал и по большей части отправил в камин. Афиши он явно собрался отправить туда же, но Никита его вовремя остановил.

– Ты что делаешь? Ну-ка отдай!

– Зачем это тебе? Просто хлам, у меня еще в офисе таких тонны!

– Отдай, говорю! Как можно такого красавца в камин?!

Никита развернул афишу и залюбовался изображенным на ней Немовым.

– И что ты с ней делать будешь? – иронично спросил Глеб.

– На стенку в спальне повешу!

– Я тебе повешу! Засранец мелкий! Можешь в гараже повесить, если очень хочется. В спальне изволь наблюдать оригинал. А тут вообще не я, тут артист Немов.

– Раздвоение личности, родной? – хмыкнул Никита, сворачивая афишу.

– Нет, просто способ сохранить свое «я».

И все-таки Никита не мог не замечать, что Глеб в сомнениях. Он держался, не позволял себе хандрить, они почти не разговаривали о сцене, но он явно находился в раздумьях, периодически «зависая», глядя невидящим взглядом в телевизор, газету или чашку с чаем. Он что-то для себя решал, и Никита старался в эти моменты к нему не лезть. Пусть будет как будет, это должен быть только его выбор. Чтобы никого потом не обвинял.

На третий день позвонил Кароль. Глеб о чем-то долго говорил с ним по телефону, выйдя в другую комнату. Потом вернулся с нейтральным, ничего не выражающим лицом.

– Илья договорился о концерте, – сообщил он. – Вроде как шефском. Для работников, точнее, работниц фабрики, забыл уже название, в Подмосковье, короче. К восьмому марта. Фабрика оплачивает.

– Ты типа подарок женщинам к празднику? – уточнил Никита.

– Типа да.

– Ты согласился?

– Согласился. Долги-то надо отдавать, деньги не лишние сейчас.

Уточнять, дело ли только в деньгах, или Глеб ухватился за возможность выйти на сцену, Никита не стал. У Глеба не горели глаза, он не выражал особенного восторга, говорил как о чем-то будничном. Ну, если он хочет…

– Когда концерт?

– Через неделю. Поедешь со мной.

Не вопрос, утверждение. Никита кивнул. Поедет, почему нет?

@@@

В концертном зале было так же холодно, как и на улице. Глеб пробыл тут всего минут двадцать, а у него уже зуб на зуб не попадал.

– У вас здесь вообще не топят? – накинулся он на директора зала, когда тот, с приличным опозданием, все-таки появился.

– Топят, – пожал директор плечами. – Только у нас дыры в крыше и стены без утепления. Так что топим мы не зал, а так, царствие небесное.

– Дыры в крыше? – встрял Никита, по пятам ходивший за Глебом, но пока благоразумно молчавший. – То есть вы хотите сказать, если во время концерта снег пойдет, Глеб Васильевич со сцены сможет в зрителей снежки кидать?

Глеб сердито взглянул на Ника. Его шуточек тут только не хватает. Однако директор юмора не оценил:

– В снежки – вряд ли, а капать с потолка может. Мы ведерки подставляем.

Никита заржал, Глеб только глаза закатил. Чего он только за свою жизнь не повидал. И ведерки на сцене, и гримерки под открытым небом, и туалеты на улице. Махнул рукой:

– Мне-то все равно, я свое отпою. А зрители как должны два часа сидеть?

– В верхней одежде, – спокойно сообщил директор. – У нас все привычные.

Привычные они, мда. Ладно, отступать некуда, до концерта остался час, гонорар уже был перечислен на счет Глеба, и славные работницы ткацкой фабрики ждали встречи с любимым артистом. Некоторое уже стояли у дверей с цветочками, Глеб видел их, когда проезжали на машине к черному ходу.

Работали сегодня в усеченном составе – одна из девчонок подпевки сказалась больной, так что на бэк-вокале стояло только двое, и до гитариста не смогли дозвониться. Все это изрядно раздражало, Глеб подозревал, что его коллектив просто-напросто начинает искать более «теплые» места. Оно и понятно – выступлений нет, заработков тоже, а жить на что-то надо. И все-таки он ожидал большей преданности от людей, с которыми работал много лет.

Выстроив коллектив на сцене и проверив звук, Глеб ушел в гримерку вместе с Никитой. Здесь было так же холодно. Ник засуетился насчет чая, но чайника не оказалось.

– Оставь, – поморщился Глеб, усаживаясь на древний стул с подранной обивкой. – Не хочу ничего. Доставай костюм.

– Ты замерзнешь, – Никита тоже стоял в куртке, пряча руки в карманы. – Костюм совсем тонкий.

– И что мне теперь, на сцену в пальто выходить? Там прожектора греют.

– А голос? Тут петь – все равно, что на улице.

– Никит, – Глеб вздохнул и включил лампу у зеркала, готовясь гримироваться. – Я, может, последний раз пою. Черт уже с ним, с голосом.

– Откуда такой пессимизм? Нашлись одни заказчики, найдутся другие. Сегодня тебя вот работницы ткацкой фабрики хотят, завтра – комбайнеры Кубани нарисуются.

– Я не хочу, Никит. Надоело все. Я думал, приедем сюда, увижу зал, вдохну запах кулис, и все будет как прежде. А не будет. Во мне ничего не искрит, понимаешь? Мне сейчас к людям выходить, нести свет и радость. А нести нечего.

– Все так плохо? У тебя в жизни совсем-совсем нет радости?

Никита подошел сзади, обнял, уткнулся куда-то в затылок. Глеб улыбнулся.

– Нет, малыш, этой своей радостью я ни с кем делиться не намерен. Это мое, личное. Как бы тебе объяснить? Стоя на сцене, артист отдает свою энергию. Если ты просто вышел и механически отпел программу, публика будет разочарована. Зрители могут этого не понимать, но они идут на концерт не только послушать музыку, а еще и зарядиться энергией. Артист эту энергию где-то должен брать. Когда ты молодой, у тебя ее через край. Ты готов петь где угодно, когда угодно и за сколько угодно, даже бесплатно, только бы слушали, смотрели, хлопали. Ты заряжаешь зал и сам заряжаешься от него. А с возрастом все меняется. Ты начинаешь экономить жизненную энергию, чтобы ее хватало на самые элементарные вещи – встать утром с кровати, сходить в магазин, что-то сделать дома. Знаешь, когда мы жили с Ирмой, такого не было. Меня вполне устраивало, что домой я прихожу, выжатый, как лимон. Отдал все на сцене, до дома доехал, до кровати добрел и баиньки.

– А сейчас ты от зала не заряжаешься?

– Редко. Моя аудитория тоже постарела, иногда осветитель направит прожектор на зал, и мне плохо становится. Там же одни бабки! И многие выглядят старше меня. Знаешь, сколько надо сил, чтобы их «раскачать»? И дальше будет только хуже. Это еще если не считать скандальных публикаций. Они пришли, смотрят на тебя, старого дурака: «Ну давай, шут, весели нас!». А мне не хочется уже веселить. Сейчас мне хочется улыбаться тебе, а не зрителям. Хочется быть чем-то полезным дома. Не только в постели! И в постели тоже, там, знаешь ли, энергии немало требуется. Вот сегодня я выложусь на концерте, и три дня от меня толку не будет, разве что полежать за себя. И ты начнешь вокруг с бубном плясать, таблеточки, вкусняшки, массаж, только чтобы я из куклы назад в человека превратился. Не так разве?

– Так, – кивнул Никита, глядя на него через зеркало грустно и серьезно.

– Ну и кому это надо?

– Тебе. Ты же не можешь без сцены.

– Знаешь, в кои-то веки я в этом не уверен. А вот без тебя не могу, это я знаю совершенно точно.

Глеб притянул Никиту к себе и поцеловал. Без обычного напора, спокойно, неторопливо, со вкусом.

– Я не требую выбирать, – заметил Ник, отдышавшись.

– Я знаю. Но на два фронта меня уже не хватит. Ладно, мой хороший, ты костюм сегодня достанешь или нет? До выхода десять минут.

@@@

Зал был набит до отказа, но лица зрительниц на первых рядах, которые видел Никита из кулис, были такие протокольные, как будто славных ткачих загоняли на концерт силой. Впрочем, могло быть и так – фабрика проплатила, начальству нужно, чтобы деньги были отработаны сполна. Дали приказ всем на концерт – все и пошли. А нравится лично ткачихе Марии Петровой артист Немов или нет – всем как-то до лампочки. Бедный Глеб отдувается: он уже и анекдоты со сцены рассказывал, и пытался заставить зал подпевать. Но аплодисменты были по-прежнему сдержанными, за тот час, что прошел с начала, Глебу вынесли только два чахлых букетика. Музыканты тоже стояли с такими лицами, как будто делают Немову одолжение, девчонки подпевки только что не засыпали на ходу, Никита заметил, что Глеб уже дважды зло на них оглядывался, цедя что-то сквозь зубы. Да и сам Глеб пел без настроения, на автомате. Но улыбался, заученно, изображал добродушие.

Сегодня Глеб работал так называемый «микс» – одна песня под минусовую фонограмму, когда в записи идет только музыка, а поет он сам, вторая под плюсовую, на которой записана и музыка, и голос. Никита знал, что к этому приему Глеб прибегает, если хочет сэкономить силы или неважно звучит. Пока идет «плюс», он успевает отдохнуть, восстановиться, и следующую песню поет живым звуком. Как объяснял ему сам Глеб, это компромиссный вариант для возрастных певцов старой закалки, которые и под «фанеру» не хотят работать, и целиком концерт уже не тянут.

Не обладавший хорошим слухом Никита тем не менее легко определял, когда звучит плюс, а когда живое исполнение. Под фонограмму Глеб двигался расслабленно, а когда пел сам, сразу собирался, выпрямлялся, сосредотачиваясь на пении и забывая про пританцовывания.

Сейчас он явно пел вживую, причем довольно сложную песню, с разбросом в полторы октавы. Что это значит, Никита тоже не особо понимал, знал только, что песня сложная, а потому искренне переживал за любимого. Когда он вытянул последнюю ноту (что вытянул, а не сорвал, Никита понял по торжествующему взгляду Глеба), Ник облегченно вздохнул. Глеб поклонился, справедливо ожидая грома аплодисментов. Но аплодисменты были довольно жидкими, а откуда-то из глубины партера вдруг донеслось:

– Фанера! Пой вживую!

Глеб побледнел, но сориентировался быстро. Снял микрофон со стойки и с улыбкой подошел к краю сцены, щурясь в зал.

– Мы поем только вживую!

– Фанера! Халтура!

Никита поискал глазами охрану, но в этом зале она, видимо, не предусматривалась. Поработать что ли за нее? Найти нахала и вытряхнуть на улицу? И пусть Глеб потом ругается, сколько ему влезет. Но выкрики повторились из разных концов зала. Кто-то засвистел. Глеб поднял руку, прося тишины.

– Господа, вы слышали живое выступление. Но поверьте мне, различить фонограмму и живой звук неспециалистам крайне сложно. Сейчас я вам это докажу! Я спою вам несколько песен, перемежая живое исполнение и запись. А вы попробуйте угадать, где что.

Никита сел на колонку, забыв, что Глеб ругается за неуважительное отношение к аппаратуре. Что он вообще делает, а? Ведется как мальчишка! Он же сам себя подставляет. Если у него есть готовые фонограммы, и их можно вот так поставить посреди концерта, значит, он их использует! Но ткачихи логическим мышлением, видимо, не отличались и охотно включились в игру. Глеб спел песню под «фанеру», и на вопрос, какое это было исполнение, зал заорал «Живьем». Следующую песню, спетую мало что самостоятельно, так еще и намеренно сорвав финал, признали «фанерой». Глеб откровенно смеялся, оглашая результаты теста.

– Дальше, если вы позволите, я допою концерт. Разумеется, «вживую».

Пристыженный зал одобрительно загудел. Глеб допел программу, в конце ему все-таки устроили овацию, видимо, поверили. Но в кулисы он ввалился буквально никакой.

Никита подхватил его под руку.

– Молодец, родной, ты их сделал! Господи, ты же ледяной. Пошли быстрее переодеваться. И чая найти в этой дыре.

В ответ молчание. Никита даже не особенно удивился, привык уже, что после выступления Глебу нужно время, чтобы выйти из образа.

Не успели они переодеться, в гримерку влетел директор зала.

– Поздравляю, Глеб Васильевич, такой успех, такой успех! – тараторил он, порываясь пожать Глебу руку.

Но Глеб не замечал его. Он сидел перед зеркалом, накинув на плечи пальто, и сосредоточенно оттирал грим влажной салфеткой. Никита молча собирал вещи: упаковывал в кофр костюм, складывал в специальный чемоданчик крема, краски и расчески.

– Глеб Васильевич, – продолжал директор. – Там группа активисток собралась, хотят поблагодарить вас от имени всего коллектива за концерт. Ну и сфотографироваться, автографы взять. Выйдите к ним, пожалуйста.

– Не выйду, – Глеб наконец-то поднял на него глаза. – Скажите, чтобы не ждали. Я тороплюсь.

-Но Глеб Васильевич, неудобно.

– Кому? Мне? Им удобно хамить из зала? В задницу таких благодарных активисток! И вообще вас всех, с вашими холодными залами, текущими сортирами и отмороженными людьми!

Глеб резко встал, задев столик. Зазвенели баночки, которые Ник еще не успел собрать.

– Поехали, Никит!

Ник едва поспевал за несущимся к служебному выходу Глебом. И не поверишь, что дома он с тростью ходит. Хорошо еще на своей машине приехали, страшно представить, что бы им дали от концертного зала. Какой-нибудь битый «тазик», не иначе. Газель музыкантов еще стояла открытая – пока смотают шнуры, соберут аппаратуру, не меньше часа пройдет. Глеб дернул дверцу Бэхи, Никита поспешно разблокировал замки.

– Втопи, как ты любишь, мой хороший, – тихо произнес Глеб, откидывая свое сидение. – Я хочу как можно скорее оказаться дома.

– Очень устал? – Никита развернул машину и включил обогрев.

– Смертельно. О чем я и говорил. Все, чего сейчас хочу, это лечь. Хотя, еще от ванны не отказался бы, горячей. И пожрать.

– У-у, ну значит, не все так плохо, – усмехнулся Никита. – Подремли часик, подъедем к дому, я тебя разбужу.

Он по опыту знал, обсуждать сейчас прошедший концерт и вообще что-либо Глеб не будет. Ему нужно отмолчаться, привести в порядок мысли и чувства. Но подремать Глебу не дали. Едва они выехали на трассу, зазвонил мобильный.

– Да, Илья, я тебя слушаю. Да, отпел, все благополучно. И заплатили, да, спасибо тебе. Что?

Несколько минут Глеб слушал Кароля с озабоченным лицом.

– Еще три концерта? Господи, сколько же у нас заводов в Подмосковье? Все твои, что ли? Шучу. Да знаю я, что у тебя везде друзья.  Слушай, Илья, я не смогу, наверное. Ну да, я понимаю, все дырки свои закрою. Да нет, здоровье не при чем. Просто не смогу. Деньги можно и другими способами достать. Спасибо тебе в любом случае.

Глеб убрал телефон в карман, подумал, достал снова и отключил совсем. Откинулся на спинку.

– Ник?

– Я.

– А чего у тебя в машине пледика нет? Как бы удобно было, прикрыться сейчас.

– Как тогда, в Израиле? – хмыкнул Никита. – Боюсь, не получится, Бэха, конечно, хорошая машина, но без водителя не едет.

– Да ну тебя, одни глупости на уме! Я имел в виду, спать удобнее было бы. Ладно, придется так. Спокойной ночи!

Он еще и на бок умудрился повернуться. Правда что ли обзавестись пледом? И подушечкой.

–  Сладких снов, родной, – пробормотал Никита и прибавил газу.

========== Глава 13. Новая реальность ==========

        Сутки после концерта Глеб отсыпался. Никита, поняв, что спячка будет долгой, притащил в спальню ноутбук и работал под сопение любимого. Динка расположилась в ногах с жевательной косточкой из зоомагазина и тоже неплохо проводила время. Дважды звонил дядюшка, но Глеб первый раз сбросил звонок, не открывая глаз и матерясь сквозь зубы. Второй раз трубку взял Никита и на вопрос «Как прошел концерт?», честно ответил, что ничего не понял. Рассказал и про крики из зала, и про странную реакцию Глеба во время выступления и после. Дядюшка выдал многозначительное «Угу», и под вечер явился собственной персоной в сопровождении Таши. Ник прямо из постели вылетел открывать, в трусах и тапочках.

– Мда…

Роман Исаевич критически осмотрел его и покачал головой.

– Есть у меня подозрение, Ташенька, что вляпался наш Глеб и по-крупному. Малыш Ники его просто утрахает. Тут уже ни концертов не захочешь, ничего. Вы круглосуточно этим занимаетесь, что ли?

– Да ну тебя! – возмутился Никита. – Я вообще-то работал. А Глеб спит. Погодите, я сейчас тапочки найду.

Таша засмеялась и взъерошила племяннику волосы:

– Ну ты прямо хозяюшка. Никит, в приличных домах гости не разуваются. Тапочки – это из советских времен.

– И в трусах гостей не встречают, в приличных-то домах, – продолжил Роман Исаевич.

Никита окончательно смутился, тем более, что он понятия не имел, где у Глеба хранятся гостевые тапочки. Но в этот момент с лестницы донеслись шаги и зычный, хорошо поставленный голос:

– Так, хватит моего мальчика дрессировать, вы оба! Затравили совсем! Никит, не обращай внимание, они просто прикалываются. Можешь ходить хоть без трусов, мне так даже больше нравится.

В холле появился Глеб в длинном темно-синем халате, причесанный и, Ник повел носом, кажется, надушенный.

– Привет! – Глеб пожал руку Ромке, поцеловал Ташу. – Проходите в гостиную. Я не уверен, что в доме есть пожрать, но бутылочка коньяка и конфеты точно найдутся. Вы с водителем?

Ромка кивнул.

– Насчет еды не беспокойся, моя умная жена понимала, куда мы собрались, и взяла все с собой. В машине три пакета провизии.

– Что за намеки? Я умею готовить, вообще-то, – оскорбился Никита.

– Но ценю я тебя совершенно не за это, – продолжил Глеб. – Правда, хватит мальчика подначивать, он и так тут стесняется. Никит, помоги Таше разгрузиться, а мы с Ромой пойдем коньячок поищем.

Никита все-таки смотался в спальню, оделся и пошел разгружать машину. Перетаскал пакеты на кухню, где Таша уже развила бурную деятельность, раскладывая еду по тарелкам, что-то разогревая, что-то художественно сервируя.

– Мы решили, что вас надо проведать, – рассказывала она пристроившемуся на табурете племяннику. – Ты прости, что без предупреждения, я была уверена, что Ромка тебе по телефону сообщил.

– Да глупости, вам мы рады в любое время суток. Можно подумать, мы к вам редко вваливаемся. И Глеб рад, видела, как он резво поволок дядюшку коньячок искать?

– Так что там на концерте произошло?

– Не знаю. Зал какой-то примороженный был. Но мне кажется, дело не в зале, а в самом Глебе. Он не хочет больше выступать, только боится сам себе признаться. Ему вчера Кароль звонил, еще три выступления предлагал, он отказался.

– Может, плохо себя чувствует?

– Когда это его останавливало? Да нет, сказал, что просто не хочет. Я думаю, он понял, что пора уходить.

– Раньше это надо было делать! Объявил бы юбилейный концерт прощальным, ушел бы красиво.

– Кто же знал, что так все получится? – вздохнул Никита, закуривая. – Не делай такие глаза, мне Глеб разрешил курить, где угодно. Получается, опять я кругом виноват. Только знаешь, я не жалею. Красиво он уйдет или не красиво – какая разница? Главное, что он уйдет сам, по своему желанию. И его не вынесут со сцены вперед ногами. Если он не будет себя гробить ради непонятно чего, мотаясь по всяким задницам нашей страны и кому-то что-то доказывая, то может, проживет подольше. И будет счастливее.

Таша как-то странно на него посмотрела, но ничего не сказала. Вручила большое блюдо с разогретым мясом:

– Неси в гостиную, пока эти двое без закуски коньячком окончательно не догнались.

@@@

– Так почему ты до сих пор ходишь с тростью?

Глеб возвел глаза к потолку. Таша уже замучила его сегодня. То за спящую на диване Динку начала выговаривать, то за пустой холодильник, теперь вот трость ей помешала. А как хорошо было, пока они с Ромкой вдвоем сидели. И слинять-то некуда, у него в доме ни бани, ни бильярдной, где можно спрятаться от излишнего женского внимания. И Никита не Ирма, на его попечение Ташу не оставишь.

– Мне с ней удобно, – вздохнув, ответил Глеб. – Я только дома ее беру. С ней и спина меньше болит.

– Глеб, так нельзя! Удобно ему! Завтра заявишь, что тебе удобно в вытянутых трениках и линялой майке и будешь так ходить? Я тебе покажу комплекс упражнений для спины, начнешь их делать. А ты, – Таша строго посмотрела на Никиту, – контролируй! А то знаю я тебя, во всем ему потакаешь.

– Потакаю. И потакать буду, – кивнул Никита и положил ему на тарелку добавки. – Кушай, родной. Он всю жизнь жил «как надо». Можно теперь пожить «как хочется»?

Глеб благодарно улыбнулся мальчишке. Со вчерашнего дня ему казалось, что они как будто стали ближе. Еще лучше начали понимать друг друга.

– Я серьезно, Никит, как тренер говорю. Нужно разрабатывать мышцы, а не облегчать им работу. Иначе его еще и сгибать начнет, слышишь, Глеб? Есть прекрасные восточные практики, которыми можно начинать заниматься в любом возрасте.

– Йога? – встрял Роман Исаевич. – Ой, я хочу посмотреть на Глеба в позе «Кузнечика, стоящего раком в лучах заката».

– И не мечтай! – ухмыльнулся Глеб.

– Не надо передергивать! – рассердилась Таша. – До йоги Глебу как до Луны пешком. Но есть, например, цигун. А если хотите чего-нибудь совсем простого и попсового, то йогалатесс.

– Так, хватит тут материться! – Глеб протестующе поднял руки. – Вот, смотри.

Он демонстративно положил трость на каминную полку и прошелся взад-вперед по комнате.

– И без гимнастики у меня все прекрасно. А упражнений мне в другом месте хватает.

Ромка многозначительно хмыкнул.

– Завидуй молча, – осадил его Глеб. – Ты поел? Пошли Диночку выгуляем.

Нашел-таки повод смыться. Во дворе, правда, было неуютно – снег растаял, стоило свернуть с дорожки, под ногами захлюпала жидкая грязь. Большинство многолетних растений на зиму Ирма укутывала пленкой, и теперь они стояли унылыми серыми фигурами. Садиться на мокрую лавочку не хотелось, пришлось бродить вокруг дома.

– Не люблю раннюю весну в Подмосковье, – Роман Исаевич зябко передернул плечами. – Сыро, слякотно, темно все время. И чего тебя в Москву потянуло? Я думал, вы обоснуетесь в Тель-Авиве. Моя б воля, я бы продал тут все к черту, купил там себе квартиру с видом на море и жил в тепле и радости.

– Ну да, а работа? Кому мы там нужны? – Глеб Васильевич мрачно посмотрел на Динку, притащившую ему ветку и с надеждой заглядывающую в глаза. – Дядю Рому проси, он тебе кинет.

– Дядя Рома тут самый молодой, видимо, – проворчал Ромка, но палку все-таки кинул.

Счастливая Динка с визгом унеслась за ней.