Текст книги "Хроники вечной жизни. Иезуит (СИ)"
Автор книги: Алекс Кейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Всю дорогу Стефанио превозносил и игру Лукреции, и ее красоту. Она недоверчиво улыбалась, но не прерывала. Ей явно было приятно, что он отдает должное ее таланту.
Вскоре они прибыли на площадь Минервы, где позади доминиканского монастыря, на улочке, столь узкой, что она даже не имела названия, приткнулся покрытый желтой штукатуркой домик девушки. Проводив ее до самых дверей, Стефанио взмолился:
– Позвольте мне надеяться, что я скоро увижу вас снова.
– Мы даем спектакли каждую неделю. Следующий будет в субботу на площади…
– Нет-нет, синьорина Лукреция, это невыносимо долго. Прошу вас, назначьте день поближе.
Сверкнув глазами, она ответила:
– Что ж, рискну с вами встретиться еще раз. Скажем, на святого Бернардо, вскоре после полудня… Ждите меня здесь.
– Благодарю, о, благодарю!
Стефанио был на все согласен, лишь бы видеть чудный взгляд ее угольно-черных глаз. Девушка ушла, а он еще долго стоял, глядя на свечу, горевшую в окне ее дома. Впервые с момента смерти Агнешки он чувствовал себя счастливым.
«Скоро вы станете моей, прекрасная синьорина».
Лукреция Риччи родилась во Флоренции, в семье торговца вином, представителя древнего, но давно обедневшего дворянского рода. Она была старшим ребенком в семье, кроме нее супруги Риччи имели еще трех дочерей и двух сыновей.
Несмотря на яркую внешность и непокорный характер, Лукреция была романтической натурой и с детства мечтала о настоящей любви. И поэтому, когда в пятнадцатилетнем возрасте отец стал ее сватать за обеспеченных, но не милых ее сердцу соседей, девушка решительно отказалась выходить замуж.
– Подожду, пока Господь подарит мне настоящее чувство, – решительно заявила она.
Родительские увещевания не нашли отклика в ее сердце, и настал момент, когда терпение отца закончилось. Последовала бурная ссора, после которой Лукреция покинула родной дом и переехала в Рим к старой тетке. Она поступила в театральную труппу Федели, а в свободное время шила на заказ. К моменту знакомства со Стефанио девушка неплохо зарабатывала и вела весьма независимый образ жизни.
Стефанио ей понравился. Он был на удивление красив, пылок, имел изысканные манеры и, что немаловажно, оценил ее актерский талант. Сердце Лукреции затрепетало: может, она дождалась наконец своего счастья?
Галилей оставался в Римской коллегии две недели и прочитал четыре лекции. За это время они со Стефанио не раз встречались в огромной библиотеке университета. По традиции всех общественных библиотек книги здесь во избежание воровства приковывались к полкам цепями, достаточно длинными, чтобы можно было с комфортом читать за столом. Ученый нередко использовал какой-нибудь фолиант, объясняя подробности своей теории.
– Я уверен, друг мой, – говорил он, тыкая пальцем в пергаментные страницы, – что у Вселенной нет края, и вся она равномерно заполнена звездами. Их очень много, и расстояние до них огромно. Жаль, что не все разделяют мое мнение.
– Какое вам дело до всех, профессор?
– Конечно, мне безразлично, что думают невежды, но я ценю мнение каждого думающего человека. У меня есть коллега, немец Иоганн Кеплер, большая умница, скажу я вам. Так вот, он, как и я, полагает, что в центре мира находится Солнце, что планеты благодаря своим природным свойствам обращаются вокруг него, но не верит в бесконечную Вселенную и считает звезды краем мира.
– А что за ним, за этим краем?
– В том-то и дело, что ничего, – горячо ответил ученый. – А разве такое может быть? Но герр Кеплер говорит, что при бесконечном количестве звезд небо не может быть темным, ибо в любой его точке взгляд наткнется на звезду. И ведь он прав. Я пока никак не могу объяснить этот парадокс.
Стефанио рассмеялся.
– Забавно было бы. Только представьте, все небо яркое, как солнце.
Внимательно посмотрев на него, Галилей сказал:
– А знаете, жаль, что вы пошли в священники. Из вас вышел бы неплохой ученый.
– Возможно. Кстати, профессор, давно хотел вас cпросить: в Польше мне доводилось слышать музыку, написанную неким Винченцо Галилеем. Не ваш ли он родич?
– Отец, – кивнул ученый и с удивлением добавил: – Я не знал, что вы жили в Польше.
Смешавшись, Стефанио ответил:
– Нет-нет, не жил, просто однажды случилось побывать там.
«Почему так сложно отделить прошлые жизни от нынешней? Все время приходится быть начеку».
– Как это прекрасно! – воодушевился Галилей, – мой отец умер еще до вашего рождения, а вы знакомы с его музыкой. Не для того ли мы живем на свете, чтобы оставить что-то для потомков?
– Эмм… Вообще-то человек живет, чтобы служить Господу.
– Нет-нет, я знаю, что прав. Каждый должен вносить свой вклад в развитие человечества. Уж меня-то, надеюсь, люди не забудут.
Стефанио, с интересом глядя на Галилея, мысленно усмехнулся:
«Что ж, посмотрим лет через двести».
Перед отъездом из Рима ученый оставил Стефанио свой адрес, и они начали переписываться.
* * *
На святого Бернардо, пропустив занятия, Стефанио с полудня томился напротив дома красавицы. Он был одет в свои лучшие одежды, с плеч свисала вишневая накидка, а голову украшал фиолетовый берет с пером. В полотняном мешочке, висевшем на запястье, находился подарок – купленные в лавке соленые петушиные гребешки.
Лукреция, увидев поклонника в окно, еще полчаса наряжалась, чтобы помучить его. Но когда она вышла, Стефанио ахнул: ее длинные черные волосы были убраны вверх, открывая изящную шейку, а тонкий стан облегало ярко-красное платье. Она была невероятно хороша.
Очарованный ее красотой, Стефанио бросился к девушке и преподнес ей подарок, который она благосклонно приняла. Они направились вниз по улице, болтая, как старые знакомые.
Лукреция живо интересовалась прошлым воздыхателя, но что он мог ей рассказать? Что родился сто двадцать лет назад и жил в нескольких телах? Или что он священник-иезуит, который никогда не сможет жениться?
«Нет уж, она слишком мне нравится, чтобы ее терять».
Поэтому он поведал Лукреции лишь о приключениях в замке Чейте, благоразумно умолчав об Агнешке и Дорке. В его изложении история звучала так: в окрестных деревнях стали пропадать девушки, исчезали и те, кто устраивался на службу к графине. Поэтому он, как сын владельца этих земель и благородный человек, вынужден был сам распутывать этот клубок.
Рассказ о графине Батори потряс девушку. Она долго молчала, пытаясь прийти в себя.
– Господи, какой ужас! – наконец воскликнула Лукреция. – Как же она, должно быть, была несчастна!
– Почему? – поразился Стефанио.
Она взглянула на него с недоумением.
– Разве вы не понимаете? Она была одержима, а одержимость делает человека несчастным.
– Возможно. Но за эти странности поплатились жизнью десятки девушек.
– И вы помогли ее разоблачить… Какой же вы смелый, синьор Стефанио!
Она смотрела с восхищением, он это видел и всячески пытался исподволь подчеркнуть свои заслуги.
С каждым свиданием Стефанио все сильнее влюблялся. Лукреция же, поначалу такая неприступная, незаметно для себя так привязалась к поклоннику, что не могла прожить без него и трех дней. Она с нетерпением ждала новой встречи и уже ощущала, что хочет связать свою жизнь со Стефанио.
Вместе они гуляли по улочкам и площадям Рима, заходили перекусить в таверны, посещали представления бродячих театров и цирков, ярмарки, буффонады. Иногда уходили за городские стены и часами наслаждались пением лесных птиц. И, конечно же, каждую субботу Стефанио приходил на спектакль Федели и любовался игрой Лукреции. Он перезнакомился со всей труппой и стал среди актеров своим человеком.
– Сегодня прекрасная погода, Стеффо, – сказала Лукреция. – Хотелось бы погулять где-нибудь подальше от города.
– Для вас, моя королева, я готов на все, – шутливо поклонился Стефанио.
Они наняли коляску и доехали до небольшой деревушки Стоццино. Оставив повозку у местного трактира, влюбленные двинулись к лесу.
Они шли через поле, где трава доставала до пояса. Лукреция напевала под нос серенаду и время от времени наклонялась, чтобы сорвать особенно понравившийся цветок. Солнце ласково припекало, ветерок играл локоном, выбившимся из прически девушки.
Стефанио шел чуть позади, любуясь ее грациозной осанкой, изящной шейкой, тонкими руками, и сердце его замирало от нежности. Боже, как хочется прижать ее к себе и целовать, целовать…
– Лукреция…
Она обернулась, обняла его за шею и чмокнула в нос.
– Пока только так, – с улыбкой сказала девушка и побежала к лесу.
Он припустился за ней, догнал, но дотронуться не посмел. В Лукреции чувствовалась непонятная сила, которая не позволяла обращаться с ней фривольно.
Идя по тропке в тени кипарисов, они тихонько переговаривались. И вдруг услышали крик:
– Спаси-и-те-е!
Не раздумывая, Стефанио кинулся на голос, Лукреция побежала следом.
На небольшой полянке, прижавшись спиной к стволу огромного каштана, стоял парнишка лет шестнадцати, бледный и перепуганный. Его взлохмаченные черные волосы торчали в разные стороны, а светлая холщовая рубаха, разорванная на плече, взмокла от пота. Мальчишка с ужасом смотрел на окруживших его трех мужиков. Судя по одежде, они были простолюдинами, в руках держали ножи, позы их явно выражали угрозу.
Увлеченные своей жертвой, они не услышали, как из-за деревьев выскочил Стефанио.
– Кому нужно тебя спасать? – усмехнулся здоровяк в сиреневой рубахе и картузе, поигрывая тесаком. – Сдохнешь прямо здесь, если сейчас же не отдашь…
– Отойдите от него! – раздался властный окрик.
Мужики обернулись и, увидев дворянина и даму, слегка оробели. Не теряя времени, Стефанио бросился к ним. Как всегда при Лукреции, он был в светской одежде, при шпаге и, выхватив ее на ходу, первым же выпадом ранил здоровяка с тесаком. Тот вскрикнул и упал, ткань на плече окрасилась кровью. Двое других на мгновение замерли и разом кинулись бежать.
Стефанио обернулся к спасенному юноше. Тот был невысок, очень худ, с узким хитрым лицом. Жуликоватые глазки смотрели тревожно.
– Все, можешь отлепиться от дерева, – усмехнулся Стефанио. – За что они тебя?
– Р-разбойники…
– Как твое имя?
– Чикко. Благодарствую, синьор мой, если бы не вы, меня б точно пришибли.
– Что ж ты шляешься в одиночку по лесу? Пошли, проводим тебя до деревни.
– Подожди, Стеффо, а как же этот? – Лукреция кивнула на лежавшего на земле детину. – Мы не можем оставить его здесь.
Стефанио присел рядом с мужичком и бегло осмотрел его.
– Ничего страшного, рана пустяковая. Пусть сам о себе позаботится, нечего на честных людей нападать.
Взяв девушку под локоть, он повелительно махнул парню рукой и двинулся в сторону поля. Через несколько шагов обернулся – тот по-прежнему стоял возле дерева.
– Ну, что такое? С нами совершенно безопасно.
Спасенный нехотя отлепился от ствола и побрел к ним. В этот момент раненый застонал и открыл глаза.
– Эй, синьор, постойте, – воскликнул он. – Это ж вор, мы проучить его хотели да отобрать украденное!
Чикко метнулся было в сторону, но Стефанио схватил его за шиворот.
– Стой! Выходит, не они разбойники, а ты?!
– Синьор, не губите, я ведь не со зла, – заныл парень. – Кушать-то хочется. В Риме совсем нет работы, вот я и промышляю по мелочи.
– Вы в кошеле у него поглядите. Он на рынке в Стоццино деньги украл.
И правда, тряхнув кожаный мешочек на поясе воришки, Стефанио увидел несколько серебряных монет.
– Негусто, – усмехнулся он.
– Нам, синьор, и это тяжко достается, – укоризненно ответил раненый.
Продолжая держать Чикко за шиворот, Стефанио подволок его к лежащему на земле крестьянину.
– Помоги ему встать. В деревне разберемся.
– Синьор, побойтесь Бога, они ж меня на кусочки порежут, – залепетал Чикко, но Стефанио не обратил внимания на его болтовню.
Такой странной процессией они и вышли из леса: впереди шел раненый крестьянин, опиравшийся на плечо Чикко, которого, в свою очередь, держал за шиворот Стефанио, а замыкала шествие Лукреция.
Заметив на поле мальчишку лет десяти, Стефанио кинул ему медяк и приказал:
– У трактира осталась наша повозка, пригони-ка ее сюда.
Через несколько минут все уже сидели в коляске. Чикко продолжал ныть:
– Великолепный синьор, умоляю, отпустите. Ведь они меня живьем сожрут.
Не слушая его, Стефанио доехал до деревни.
– Где твой дом? – обернулся он к крестьянину.
– Вон тот, серый, второй с конца.
Они подъехали к старенькому домишке с покосившейся изгородью, подоспевшие крестьяне помогли дотащить раненого до спальни. Стефанио сам промыл и перевязал его рану. Когда он вышел из дома, вокруг коляски уже собралась толпа. Гвалт стоял оглушительный. Мужчины угрожающе потрясали вилами, а хозяюшки, ругаясь и обзывая Чикко, норовили ударить его кто поварешкой, кто мотыгой. Но к решительным боевым действиям не приступали, поскольку рядом с воришкой сидела Лукреция.
Увидев Стефанио, крестьяне бросились к нему.
– Он украл у меня серебряный кваттрино!
– А у меня два медных!
– Отдайте его нам, мы с ним разберемся!
Вид у них был столь решительный, что Чикко, вцепившись в сиденье, заверещал:
– Нет-нет, мой великолепный синьор, не отдавайте! Пожалуйста, умоляю, заберите меня отсюда!
Стефанио делал вид, что раздумывает. Он стоял, качаясь с носков на пятки, и свысока поглядывал на орущую толпу. Лукреция с удивлением смотрела на него: какой он решительный и в то же время вальяжный. Сразу видно, что привык повелевать крестьянами в своем венгерском поместье.
– Не стоит отдавать им этого бедолагу, Стеффо, – прошептала она.
– Прекрасная синьорина права, послушайте ее, синьор, возьмите меня с собой… Я вам пригожусь.
– Ладно. – Стефанио вздохнул и кинул крестьянам несколько серебряных монет. – Держите, а этого я забираю.
– О, мой великолепный синьор, я ваш слуга на всю жизнь, – затараторил Чикко.
– Будешь болтать – выкину на ходу, – пригрозил Стефанио, залезая в коляску.
Приехав в Рим, влюбленные завезли Чикко домой. Стефанио дал ему пару монет, строго наказав:
– С воровством завязывай.
– О, великолепный синьор, не возьмете ли вы меня к себе на службу? – взмолился парень.
– Вот уж нет. Но если будет нужда, я пришлю за тобой.
Между тем осень подходила к концу, и гулять по улицам становилось все неуютнее. Стефанио снял две комнаты с отдельным входом в доме на Соляной дороге и предложил Лукреции проводить время там. Но девушка решительно отказалась: несмотря на внешность роковой красотки, она была весьма целомудренна. Пришлось Стефанио поклясться на Библии, что он не прикоснется к ней, и в конце концов она согласилась приходить в особенно холодные дни. Возлюбленный свято соблюдал обещание и не пытался ее соблазнить. Лукреции нравилось, что он держит слово.
На самом деле свои мужские потребности Стефанио удовлетворял на стороне. Инстинктивно он чувствовал, что девушка может воспринять попытки сблизиться как оскорбление, и не хотел рушить установившуюся гармонию. Лишь бросал пламенные взгляды, дабы она видела, что он хочет ее, но, связанный обещанием, держит себя в руках. Вооруженный иезуитской моралью и столетним опытом, Стефанио прекрасно понимал, что это лучший способ сломить сопротивление Лукреции.
* * *
Постепенно неприязнь между Андреа и Стефанио переросла в открытую вражду. Первый шаг был сделан, когда преподаватель логики поручил студентам написать небольшой трактат о парадоксе лжеца. Стефанио готовил работу не меньше месяца, но когда вечером накануне сдачи трактата зашел в свою комнату, то обнаружил в камине лишь обгоревшие обрывки.
Глаза Стефанио угрожающе блеснули. Он не сомневался: это дело рук Андреа Кальво.
«Ладно, парень, война так война. Посмотрим, сможешь ли ты переиграть дворцового интригана».
Ночь ушла на то, чтобы попытаться восстановить утраченный трактат. Но разве возможно за несколько часов сделать то, на что полагался месяц? Работа получилась скучной и неглубокой.
На следующий день он впервые получил выговор «за нерадение в учебе».
Стефанио и Роберто Бантини сидели в «Золотой форели». Большой зал, освещенный множеством свечей, был полон народу. В углу на вертеле служанка в белом чепце жарила тушу кабана, аппетитный запах которого расплывался по всему трактиру. У противоположной стены музыканты развлекали гостей игрой на виолах, а рядом с полдюжины посетителей с азартом кидали кости. Разговоры, хохот, стук кружек, пиликанье виол сливались в громкий шум и создавали столь любимую многими атмосферу веселого безделья.
Порядком набравшись, Стефанио и Роберто обосновались возле стойки Клариче и завели разговор о недавнем происшествии с трактатом.
– Ты хоть кого-нибудь подозреваешь? – спросил Роберто.
– И думать нечего, это Кальво.
– Не знаю… Раньше я за ним такого не замечал.
– Ох, уж этот ваш Андреа Кальво, – вдруг сказала девушка. – Как же он мне надоел!
– О чем ты, Клариче?
– Как ни придет, сразу ко мне, и ну меня уговаривать.
– На что? – нахмурился Роберто, пытаясь понять, о чем идет речь.
– А то вы не знаете, на что, – фыркнула трактирщица и красноречиво указала пальцем на потолок.
Друзья ошалело уставились друг на друга. Наконец Стефанио сообразил, что девушка намекает на сдающиеся комнаты второго этажа.
– Погоди, ты хочешь сказать, что он пытается тебя соблазнить?
– Ну да. Постоянно уговаривает, просто проходу не дает. Нравлюсь я ему, видите ли. Да мало ли, кому я нравлюсь.
– Эй, красавица, два глинтвейна, – крикнули из зала.
Клариче быстро налила две кружки и отошла, а Роберто с недоумением уставился на друга.
– Ты слышал?
– Не глухой, – отмахнулся Стефанио и задумался. В глазах его мелькнули озорные искорки.
– Вот что, Филин, – повернулся он к Роберто, – возвращайся в Григорианум, а мне еще надо кое-что сделать.
– Да какое там возвращайся, с ума сошел? Ведь этот ловкач и в самом деле соблазнит ее. Стефанио, точно тебе говорю, я этого не переживу. Я ее люблю, понимаешь? По-настоящему люблю.
– Я кое-что придумал. Положись на меня и спокойно иди. Не волнуйся, синьор Кальво ответит и за совращение, и за мой сгоревший трактат.
Повздыхав, Роберто ушел. А когда вернулась Клариче, Стефанио отвел ее в сторонку и долго с ней шептался. Поначалу она пыталась возражать, но вскоре улыбнулась и согласно кивнула.
Договорившись с девушкой, Стефанио отправился в богадельню.
Андреа Кальво пребывал в эйфории: непреклонная Клариче, так долго отвергавшая его ухаживания, наконец сдалась и согласилась встретиться с ним в одной из верхних комнат трактира. Впрочем, он не сомневался, что рано или поздно это случится – среди многочисленных подружек Кальво считался неотразимым кавалером.
Подходя к «Золотой форели», Андреа чувствовал радостное возбуждение. Он вошел в трактир, огляделся и направился к стойке, за которой находилась Клариче. Она застенчиво улыбнулась и указала взглядом на потолок. Кальво едва заметно кивнул и двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж, а девушка скользнула в кухню, откуда тоже можно было пройти наверх.
Поднявшись, Андреа шагнул в коридор, скудно освещенный стоящей на столике масляной лампой, и огляделся. В то же мгновение одна из дверей приоткрылась, и послышался шепот:
– Сюда!
Чувствуя сладкое возбуждение, он поспешил на зов и вошел в комнату. Здесь царила полная темнота. Кальво оглянулся, пытаясь сориентироваться, и тут почувствовал, как Клариче взяла его за руку и потянула за собой. Сделав пару шагов, он уперся коленкой во что-то твердое – это была кровать. Андреа, сгорая от желания, обхватил девушку, повалил на постель и принялся исступленно целовать. Он слышал ее тяжелое дыхание и чувствовал, как она пытается его раздеть.
Мгновенно сорвав камзол и рубаху, он навалился на нее, провел дрожащей от возбуждения рукой по ее лицу… и замер. Кожа под его пальцами была грубой и шершавой.
– Клариче?! – с недоумением воскликнул он.
Раздался характерный щелчок огнива, сноп искр на мгновение ослепил Андреа. Зажмурившись, он выждал несколько секунд и открыл глаза. В колеблющемся свете скалилось жуткое беззубое лицо улыбающейся ведьмы с растрепанными седыми волосами. Содрогнувшись от ужаса, Кальво дико закричал и рванул к выходу.
По пояс голый он выскочил в коридор, бессознательно сжимая в руке мятую рубаху. И тут…
С десяток студентов встретили его дружным хохотом. Рядом стояла Клариче и смеялась громче всех. Андреа обвел товарищей растерянным взглядом – Бантини, Надьо, Франкотти, лохматый Питти и еще не меньше полудюжины человек.
Так это было подстроено?! В бешенстве натянув рубаху, Кальво бросился к лестнице. Возле нее он обернулся и, едва сдерживая ярость, прошипел:
– Ты заплатишь, Надьо, поверь!
В том, что идея «шутки» принадлежала именно его недругу, Кальво ничуть не сомневался.
А Стефанио, проводив его взглядом, заглянул в распахнутую дверь и со смехом воскликнул:
– Элма, дорогая, ты бесподобна.
* * *
К концу 1615 года до студентов дошел слух, что Галилея собираются привлечь к суду инквизиции. Стефанио, которому ученый был очень симпатичен, позвал Роберто, Джованни, Маркантонио и еще нескольких студентов и предложил отправиться к ректору. Он прекрасно понимал, что их мнение значит мало, но все же решил рискнуть.
– Синьор Беллармино – человек авторитетный, кардинал, к тому же Великий инквизитор. Папа доверяет ему. Давайте пойдем к нему и попросим за Галилея.
Возражений не последовало. Стефанио вместе с Джованни Питти написали письмо в защиту ученого, и уже на следующий день семеро студентов пришли к ректору.
– Ваше высокопреосвященство, – начал Стефанио, – до нас дошли слухи, что синьора Галилея вызывают в инквизиционный трибунал. Мы пришли просить вас о снисхождении к профессору. Возможно, он бывает неосторожен в словах, но он талантливый ученый, сделавший для науки больше, чем кто бы то ни было…
Беллармино, пряча улыбку, пробежал глазами письмо и серьезно спросил:
– И что же вы предлагаете, братья? Попустительствовать ереси?
– Теория Коперника не признана ересью.
– Не беспокойтесь, будет, – заверил ректор.
– Однако пока это не так.
– Вы хотите сказать, что как только учение Коперника будет занесено в Индекс запрещенных книг, синьор Галилей перестанет его поддерживать? – ухмыльнулся Беллармино.
– Я хочу сказать, что странно было бы осуждать человека, который занимается тем, что разрешено.
Ректор сложил руки домиком и задумался.
– Разумно, – сказал он через минуту и продолжил, с трудом сдерживая усмешку: – Что ж, братья, мне понятно ваше мнение, я его обдумаю. Это все, что я могу обещать.
Через два месяца трактат Коперника «О вращении небесных сфер» был занесен в Индекс запрещенных книг. «Утверждать, что Земля не есть центр мира, что она движется и обладает даже суточным вращением, есть мнение нелепое, ложное с философской и греховное с религиозной точки зрения», – с такой формулировкой приговор под страхом отлучения от церкви запрещал не только издание, но даже чтение и хранение трактата.
Однако Галилей не пострадал. Инквизиционный трибунал, возглавляемый Роберто Беллармино, отнесся к ученому на удивление снисходительно и ограничился лишь предупреждением, что всякая поддержка «ереси Коперника» должна быть прекращена.
Студенты ликовали, каждый всерьез считал, что в спасении Галилея есть и его заслуга. И лишь Стефанио понимал, что синьор Беллармино поступил так, как посчитал нужным.
В канун Великого поста в Риме проходил традиционный карнавал. Лукреция выбрала маску Коломбины, закрывающую верхнюю часть лица, и простой наряд служанки-трактирщицы, а Стефанио – бауту, дополнив ее длинным черным домино и треугольной шляпой, называемой здесь tricorno.
Итальянцы воспринимали карнавал не только как праздник встречи весны: это действо давало возможность выйти за пределы сословных границ и позволить себе поведение, в обычной жизни непозволительное. Здесь все были равны, и герцоги, и свинопасы. Переодеваясь в маскарадный костюм, люди, опьяненные вином, танцами и безудержным весельем, отказывались от моральных запретов и религиозных норм. На карнавале можно было все.
За неделю до Пепельной среды воздух Рима огласился музыкой и смехом. Толпы народа, толкаясь и пританцовывая, двинулись процессией по главным улицам. Горожане в разноцветных костюмах и масках Труффальдино, Коломбины, Арлекина, Пульчинеллы с трещотками и бубнами шли бесконечным потоком. Отовсюду доносились трели рожков, гудение труб, бой барабанов. На каждом углу устраивались игры и пляски, где-то демонстрировались фокусы, а где-то показывал короткие интермедии передвижной кукольный театр.
Лукреция и Стефанио, взявшись за руки, шли в плотной толпе, пока девушка не выбилась из сил. Дойдя до столиков, выставленных у ближайшей таверны, она устало села за один из них.
– Стеффо, давай передохнем.
Тут же с хохотом подскочили какие-то люди в масках, налили вина и не отставали, пока оба они не выпили по солидной кружке. Разморенная Лукреция положила головку на грудь возлюбленного, он обнял ее и прошептал:
– Отдохни, скоро начнутся танцы.
Вечерело. Шествие закончилось, и толпы людей разбрелись по улицам. Повсюду зажигались свечи и факелы, музыка становилась все громче. И вот наконец перед таверной пустилась в пляс первая пара, стуча ботами по мощеной улице, за ней – еще и еще. Зрители аплодировали, кричали, пили, горланили песни. Все это происходило одновременно, стоял жуткий гвалт, который, тем не менее, не мешал танцующим.
Глаза у Лукреции разгорелись, она дернула возлюбленного за руку:
– Пойдем.
Стефанио вскочил, и они, найдя свободное местечко, закружились вместе со всеми в безумной пляске, приседая, вертясь и выписывая немыслимые пируэты. Время от времени к ним подскакивали маски, подносили вина, обнимали то Лукрецию, то Стефанио, но влюбленные и не думали их прогонять: это был карнавал, а на карнавале можно все.
Стефанио поднял девушку перед собой, и ее вздымающаяся грудь оказалась прямо напротив его лица. Почувствовав, что уже не может сдерживать непреодолимого желания, он осторожно поставил ее на мостовую, и, приподняв маску, впился губами в губы возлюбленной. Вокруг бушевало безумие карнавала, все прыгали, плясали, кричали, а они стояли неподвижно, слившись в блаженном поцелуе.
– Лукреция… – хрипло прошептал Стефанио.
– Да!
Через пять минут они уже были на Соляной дороге. Едва войдя в комнату, Стефанио, словно, коршун, набросился на девушку, а она вздрагивала и постанывала от каждого прикосновения его губ.
Всю ночь под грохот фейерверков, под веселые крики и смех занимались они любовью. Лишь под утро, уставшие и бесконечно счастливые, заснули, крепко прижавшись друг к другу.
В жизни Стефанио наступило прекрасное время. Каждую свободную минуту он стремился провести с возлюбленной, к которой привязывался все сильнее.
Они стали меньше гулять, и почти все время проводили в своих комнатах на Соляной дороге. У них даже образовалось что-то похожее на семью.
Стефанио наслаждался настоящим и старался не думать о будущем. Он знал, что, будучи священником, не сможет предложить Лукреции брак. Но она все чаще намекала на это.
– Надо бы нам подумать о будущем.
– О чем ты, дорогая? – Стефанио упорно делал вид, что не понимает ее намеков.
– Ну, не можем же мы вечно встречаться в этих комнатах.
– О, у нас еще столько впереди.
На самом деле Стефанио просто не знал, что отвечать.
Наконец Лукреция поняла, что он не собирается жениться. Выход один – перестать с ним встречаться. Увы, эта гордая, независимая девушка была без памяти влюблена. Всякий раз, отправляясь на свидание, она клялась себе, что это в последний раз, и все же встречалась со Стефанио снова и снова. Если его не было рядом, она не могла ни о чем думать, не могла даже дышать свободно, чувствовала себя больной и разбитой. Это была не просто страсть, это была одержимость. Та самая, которая в конце концов делает человека несчастным.
* * *
После занятий Стефанио сидел в своей комнате и ждал Роберто. Вдруг дверь распахнулась, и без стука вбежал Маркантонио Франкотти.
– Филин умирает! – сходу выпалил он.
– Что?!
– Пошли скорее, он в нашем госпитале!
Стефанио отбросил книги и кинулся вслед за Маркантонио.
– Его нашли во дворе, – на ходу объяснял тот. – Никаких ранений, но без чувств. Больше ничего не знаю.
За несколько минут они добежали до госпиталя, который располагался в западном крыле университета. У комнаты, где лежал Бантини, столпились студенты.
– Говорят, скоро кончится.
– Да нет, агония еще не началась.
– Что же с ним случилось?
– Вроде конвульсии…
– Бедняга Филин!
Стефанио рванул дверь на себя. На одной из коек лежал бледный, с яркими пятнами на щеках, Роберто; вокруг столпилось несколько преподавателей. Доктор, сидя на кровати больного, осматривал его. Стефанио встал рядом и внимательно следил за его действиями.
Наконец тот встал и развел руками:
– Не понимаю. Лихорадка, затрудненное дыхание, учащенный пульс, конвульсии. Причина неясна.
Роберто вскрикнул, его голова дернулась в сторону. И Стефанио, приглядевшись, вдруг увидел возле уха красное пятнышко, вокруг которого алела яркая окружность. Перед его мысленным взором встала картинка из арабской книги «Канон врачебной науки», которую он когда-то изучал в Алжире.
«Ну, конечно! И симптомы сходятся. Но нужно торопиться, если эту гадость не удалить, Роберто долго не проживет».
Стефанио решительно отодвинул доктора и склонился над другом, внимательно разглядывая красное пятно. Но того, что ожидал, не увидел. Выпрямившись, он приказал:
– Принесите оптическое стекло. Быстрее!
Иезуиты переглянулись. Видимо, что-то в лице Стефанио сказало им, что в данной ситуации он командует неспроста. Один из педагогов молча вышел и через пару минут вернулся с увеличительным стеклом.
Осмотрев пораженный участок кожи, Стефанио без труда заметил то, что искал – в центре пятна виднелась маленькая черная точка. Он удовлетворенно кивнул и принялся раздевать больного, внимательно проверяя шею, грудь, живот, пах. В результате он обнаружил еще два красных пятнышка, окаймленных алой полосой.
– Нужен пинцет и масло оливы, – не отводя глаз от пациента, сказал Стефанио.
Никто не пошевельнулся. Он оглядел иезуитов и внушительно добавил:
– Пожалуйста.
Получив и то, и другое, он тщательно намазал поврежденные участки маслом и принялся ждать. Вскоре черные точки в центре пятен стали увеличиваться, и на их месте над кожей появились маленькие темные бугорки. Стефанио осторожно подцепил их пинцетом и повернулся к топтавшимся рядом педагогам:
– Вот и все.
Те недоверчиво переглянулись, и один из них с иронией уточнил:
– Он вылечился?
– Практически да. Это ядовитые пустынные клещи, поражающие организм, пока у них есть доступ к крови. Если их вовремя удалить, больной быстро выздоравливает. Я смазал кожу маслом и тем самым перекрыл им доступ воздуха. Поэтому они вылезли на поверхность, откуда их легко вытащить пинцетом. Жар и конвульсии скоро кончатся, и Филин придет в себя, вот увидите. Ума не приложу, где он умудрился их подцепить…
