Текст книги "Тессеракт"

Автор книги: Алекс Гарленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

Суперсимметрии

1

Альфредо открыл двустворчатое окно гостиной и вышел на лоджию. Одной рукой он держался за перила, а в другой была фотография в рамке с его письменного стола. Огни города переливались и двигались: мигали фары машин, кто-то открывал шторы, а кто-то поднимал жалюзи, как будто дома были выгравированы на металле. Свет отражался в ночных облаках, и сам город казался темнее раскинувшегося над ним неба.

С высоты тридцатого этажа среди всего этого многообразия кубов и треугольников, среди геометрически правильных коробок торгового центра и квартала офисных зданий Альфредо искал и в конце концов нашел особую форму.

Сенте.

Возьми шесть кубиков и сложи их в форме распятия. Потом возьми еще два и расположи их по обеим сторонам креста. У тебя получился тессеракт, трехмерная фигура. Но это всего лишь след четырехмерного куба.

Если разложить квадрат, получится линия.

Два измерения складываются в одно.

Куб складывается в крест. Три измерения превращаются в два.

Проекция гиперкуба дает тессеракт. Четыре измерения складываются в три.

Ты существуешь в трех пространственных измерениях Точно так же, как одномерный мальчик не может наблюдать двумерный квадрат, а двумерный мальчик – трехмерный куб, так и ты не можешь увидеть четырехмерный куб.

Четырехмерный куб есть нечто, что тебе просто не дано понять. Другое дело – тессеракт. Это уже что-то значит.

Так все обстоит для тебя и для меня, Сенте. Нам дано видеть только тень вещей, но не их суть.

2

Ранний вечер. На плите кастрюля с тушеной курицей, которую осталось только подогреть, а рядом кастрюля с рисом. Ты стоишь на лоджии нашей квартиры, облокотившись на ограждение и любуясь открывающимся видом. Сенте расположился с книгой на диване в гостиной.

Он частенько поглядывает на тебя. Иногда ты перехватываешь его взгляд и киваешь ему в ответ. Он тоже кивает или улыбается и снова погружается в книгу.

Потом он находит в книге какую-то мысль, которая, как он считает, могла бы тебя заинтересовать. Это широко известный научный факт, из тех, что так нравятся тебе, или недостающая деталь картинки-загадки, или очередная глубокая мысль.

Сенте обращается к тебе по имени и громко читает отрывок, чтобы тебе было слышно. Он старается говорить четко, пытаясь поделиться с тобой радостью, которую испытал, поняв мысль, облеченную в слова.

Он заканчивает читать, но продолжает смотреть в книгу, потому что знает: если вновь посмотрит в твою сторону, то тебя уже не будет. За ту минуту, что он читал отрывок, ты успела прыгнуть, или поскользнуться, или потерять сознание и упасть.

Это сон.

И всю ночь, пока я сплю, Сенте все смотрит и смотрит в книгу.

3

Альфредо представил, что выпускает фотографию в рамке из рук. Ему видно, как она пролетает этажей пять-шесть, потому что в стекле рамки ярко отражается свет мелькающих мимо окон. А потом, с верхнего этажа небоскреба Легаспи, уже невозможно понять, врезалась ли она в землю или пролетела насквозь.

4-3

Тессеракт

– О'кей, – сказал Шон.

Две пули попали в грудь. Сила удара не отбросила его назад; ноги просто подогнулись, и он рухнул на пол кухни. И, уже на полу, третья пуля впилась ему в бедро.

Шон пролежал несколько секунд без единой мысли, ощущая одно только беспокойство. Ему казалось, что он выбросился из самолета, попал под машину, что его смыло волной или он оступился и полетел с лестницы. У беспокойства не было ни начала, ни конца. Оно все состояло из безграничного удивления. Если бы в эти мгновения кто-нибудь спокойно с ним поговорил и объяснил, что произошло, Шон со всем согласился бы.

Когда шок прошел, осталось только всепоглощающее ощущение ограниченности времени. Времени, чтобы успеть додумать одну-единственную, последнюю мысль.

Вслед за этим ощущением нахлынула волна воспоминаний, и он увидел лицо девушки. Из-за нее уже не могло разгореться морское сражение, она не улыбалась загадочно, а смотрела прямо и серьезно, и Шон знал: она сделает все, что в ее силах, чтобы защитить его.

Лито

В свете керосиновой лампы ее серьезное лицо в капельках пота было похоже на полированную бронзу. Лито скатал шарик из риса и положил дочери в рот. Она прикрыла глаза и выплюнула его.

– Невкусно? – спросил Лито, и она кивнула в ответ.

Лито с облегчением вздохнул. Когда Изабелла была беременна, он каждую ночь лежал без сна, со страхом думая, какую форму примет уродство его будущего ребенка. А когда девочка родилась и, после тщательного осмотра, оказалась совершенно нормальной, его беспокойство только усилилось. Значит, уродство скрывается внутри: а вдруг она родилась без одного легкого, с больным сердцем или с дефектом какого-нибудь другого жизненно важного органа?

Поэтому он испытал огромное облегчение, когда девочку отняли от груди и выяснилось, что ненормальность заключалась только в ее отказе есть рис. Да, возникли бесконечные проблемы, потому что у его родителей рис подавали по три раза на день, и ребенок поглощал такое количество жареной картошки, что Лито тошнило при одной мысли об этом. Но несмотря на столь странное питание, малышка превратилась в здоровую и красивую трехлетнюю девочку.

Сзади раздался голос жены:

– Опять выплюнула?

Лито смахнул комарика с ноги дочери: – Да.

– Лито, если ты хочешь, чтобы она ела рис, перестань ее заставлять, и все получится само собой. Поверь мне.

– Нет, Изабелла, – сухо ответил Лито. – Это ты мне поверь. Она не станет его есть.

– Но если ты попытаешься…

– Изабелла, – перебил ее Лито, – хватит об этом.

Изабелла подчинилась. Ее муж был по природе человеком мягким, но становился на удивление непреклонным, когда речь заходила о том, чем кормить дочь. Слава богу, что его раздражение вызывал только такой пустяк, как рис.

– Ну и жара, – сказала Изабелла, чтобы сменить тему. – Такие ночи кажутся бесконечными. Заснуть просто невозможно.

– Это точно, – почти сразу же отозвался Лито. – Лучше устроимся спать на улице.

Изабелла кивнула, радуясь, что голос мужа звучит уже не так раздраженно, и подошла к двери их хижины из пальмовых листьев.

В темноте виднелась лодка. Лито вытащил ее на берег, подальше от прилива. За ней расстилалось сверкающее в лунном свете море, а еще дальше мерцали, как бусинки рассыпавшегося ожерелья, огни главного острова – Лусона.

Огни Сарапа виднелись в миле от их островка.

Рафаэль

Через открытую дверь кухни Рафаэль видел лежащую на полу бабушку. Она была вся в крови, как те люди из попавшего в автокатастрофу маршрутного такси, а за ней в разбитом окне над мойкой появились голова и плечи какого-то мальчика.

У него была стриженная наголо голова с торчащими клоками волос и грязное лицо. Рафаэль не мог понять, что здесь делает этот мальчик и откуда он появился, но главное – почему разбито окно. От испуга его замутило, и по телу пробежала дрожь, как от холода. Он прижал руки к груди. Его пальцы прикоснулись к твердым бугоркам шрамов в надежде, что не будет опять боли от ожога.

В этот момент над головой мальчика показался мужчина, и сразу же раздались крики. Он узнал голос матери, который звучал тише и спокойнее остальных, но более требовательно. Крики все не прекращались. Это были какие-то странные и непонятные обрывки слов.

Вдруг все затихло. Он услышал, как мужчина разговаривает с его матерью.

Потом раздались три громких хлопка. Рафаэлю показалось, будто когтистая лапа ударила его по голове, потащив назад, и он провалился в темноту.

Сонни

– Готово, – сказал Сонни и поднялся, любуясь собственной работой. С новой шиной «хонда» выглядела даже лучше, чем до прокола, и была ему дороже.

И еще ему нравилось, что его рубашка перепачкана грязью и машинным маслом. Давно он уже так не уставал. Сонни сразу же решил, что в ближайшую субботу отправится с Рафаэлем в торговый центр, угостит его пиццей или каким-нибудь американским экспресс-блюдом, может быть, сводит в кино; они полюбуются витринами, а потом, чтобы копилка добрых дел хорошего папы никогда не иссякала, он сделает ему сюрприз и купит велосипед.

Велосипед. Возможно, придется снять колеса-стабилизаторы. Рафаэль станет кататься по Балути-авеню, а он будет трусить за ним, придерживая его хрупкую спину, заклеивать пластырем расцарапанные коричневые коленки, заменять проколотые шины.

Сонни решил позвонить Розе, чтобы поделиться с ней этой мыслью. В тот же день она могла бы выйти погулять с Литой и купить ей что-нибудь подходящее для девочки – платье или украшение.

– Первую в ее жизни цепочку, – произнес Сонни. – Золотую.

Всю следующую минуту он разглядывал «хонду», как будто сам собрал ее по винтику, а потом достал из кармана брюк мобильный телефон и начал набирать номер. Но вдруг передумал, уже дойдя до последней цифры. О таких вещах не стоит говорить по телефону, особенно если где-то поблизости крутится Корасон, что весьма вероятно. Лучше он расскажет обо всем Розе потом, когда они будут лежать в постели и она удобно пристроит голову на его левой руке. Самое подходящее время.

Сонни сел в машину, завел мотор и принялся ждать, когда можно будет вписаться в поток машин.

Терой

Терой стоял, прижавшись к стене, возле разбитого окна. Жожо был рядом, а между ними – уличный мальчишка.

Тот самый странный мальчишка, который преследовал их по пятам.

– Хочешь пистолет? – спросил Терой.

Это было нечто вроде шутки. Конечно, он не собирался отдавать пистолет этому странному сорванцу. Кто знает, что ему может взбрести в голову. А вдруг он ненормальный?

– Хочешь посмотреть, что там происходит? Свободной рукой Терой схватил мальчишку и развернул его так, что тот оказался как раз у разбитого окна.

– Ну вот, теперь тебе все видно. Что там? Никакого ответа.

– Я знаю, что ты умеешь говорить. Что ты там видишь?

Снова молчание. Но мальчишку не застрелили и даже не пытались застрелить.

Терой огляделся по сторонам, поднял пистолет на уровень головы мальчишки и толкнул его вперед. Он не хотел, чтобы тот дергался и мешал ему.

Сквозь окно была видна кухня, а в ней – англичанин. Он прижимал к себе молодую жен-, щину, используя ее вместо щита. Пожилая женщина лежала на полу, истекая кровью.

Терой не стал стрелять, потому что не хотел убивать молодую женщину. Не стал стрелять и англичанин. Возможно, он боялся попасть в мальчишку, но скорее всего, у него просто кончились патроны.

– Бросай пистолет! – крикнул Терой англичанину.

Тот прокричал что-то в ответ на своем языке.

– Убери свою чертову башку! – приказал Терой женщине. – Убери башку, и я прикончу его!

Корасон

Тело Корасон самостоятельно боролось за жизнь, принимая совершенно не свойственные ему решения: механизм свертывания пытался остановить кровь, вытекающую из входного и выходного отверстий в боку, мускулы напряглись, сжимая края раны.

Сознание то покидало ее, то возвращалось вновь. Когда оно возвращалось, Корасон сознавала, что лежит на полу кухни. Это беспокоило ее, но не больше, чем если бы она проснулась в неудобном положении, а потом целый день ворчала, жалуясь на боль в затекшей шее.

Когда же она теряла сознание, мозг проявлял большее беспокойство. В бреду ей казалось, что в дом дочери проник Черный пес и собирается растерзать всю семью. Хуже того, если только могло быть еще хуже, она была почти уверена, что сама навела на них Черного пса, ведь она не сделала ничего, чтобы этому помешать, или, скорее всего, как-то облегчила ему задачу словом либо делом. Она сделала что-то не так, совершила какую-то ошибку, которая преследовала ее все эти годы и в конце концов привела к тому, что произошло.

– Perro negro, perro mio, Dios mio! Черный пес, пес мой, Бог мой! – горячо молилась Корасон. – Рог favor, dé su protección a esta casita у esta familial Прошу тебя, защити мой дом и мою семью!

Но молитва была такой же путаной и неопределенной, как ее вина, поэтому она не была услышана.

На ее счастье бред постоянно прерывался, не доходя до ужасного конца. Не считая тех нескольких секунд, когда сознание возвращалось к ней, Корасон снова и снова видела сидящего посреди дороги Черного пса, который смотрит на нее взглядом, похожим на дуло пистолета. Ей не довелось увидеть кровавой развязки – она умерла раньше.

Дон Пепе

Рот дона Пепе был красным и сухим в том месте, где лопнул, сорвавшись с губ, кровавый пузырь, глаза закатились, а пальцы хищно скрючились.

В испанском городе Сан-Себастьян владелец ресторана вспомнил о самом привередливом посетителе, которого ему когда-либо доводилось обслуживать, – о старике в льняном костюме, который говорил с непонятным акцентом и выглядел так же нелепо, как и его серебряная коробочка для зубочисток. Где-то в провинции Кесон молодой племянник докера из Манилы, содрогаясь от страха, слушал рассказ о красном тумане и мачете. На острове Негрос могильщик осветил фонариком украшенные надписями стены склепа, построенного в старом кастильском стиле. В особняке в районе Аяла-Алабанг шесть доберманов лизали лапы, прислушиваясь, не доносится ли звук мотора «мерседеса».

Эти обрывки и другие, похожие на них, и были формой, в которой метис продолжал существовать. Сложенные вместе, они давали о нем такое же превратное представление, как стайка мелких рыбешек – о Южно-Китайском море. В этом отношении смерть низвела его именно до такого состояния, которого он больше всего опасался при жизни.

Лита

Лита точно знала, что делать. Она обхватила руками голову Рафаэля, зажав ему глаза, и потянула его назад. Рафаэль не мог сопротивляться, потому что она была крупнее и сильнее его.

Она дернула Рафаэля с такой силой, что он налетел на нее, и они оба упали на пол прихожей. Но даже в падении Лита не отрывала руки от глаз Рафаэля. Когда же оба оказались на полу, она перевернула его на живот и всем телом прижала к полу.

В таком положении Рафаэль ничего не видел, не мог двигаться и находился под ее защитой. Сколько себя помнила, Лита всегда знала, как поступать в таких обстоятельствах. Она научилась этому от родителей, годами наблюдая за тем, как они ухаживали за ним, разговаривали и даже укладывали его спать.

Она крепко держала Рафаэля до тех пор, пока выстрелы не прекратились и мать не позвала их. Тогда она почувствовала, что опасность прошла и можно его отпустить.

Жожо

Жожо услышал, как Шон сказал «о'кей», и в тот же момент Терой стал стрелять поверх головы уличного мальчишки. Он выстрелил три раза, а потом оттолкнул мальчишку и полез в окно.

Жожо бросил пистолет.

Спотыкаясь, мальчишка отошел в сторону и сделал несколько неуверенных шагов прочь от дома. Он прикрывал уши ладонями, ведь Терой выстрелил прямо у него над ухом, и казалось, что он с трудом сохраняет равновесие.

Жожо подошел к мальчишке, который медленно кружил вокруг одному ему ведомой точки посреди дороги, и взял его за запястье. Пальцы свободно сомкнулись вокруг тонкой кисти, как будто Жожо хотел сжать их в кулак.

– Садись, – сказал Жожо. Слова давались ему с трудом. Язык распух, а голова, казалось, была наполнена дымом. Мальчишка ничего не ответил, и Жожо потянул его за руку вниз. – Садись, парень. Сейчас тебе будет лучше.

Тот сел, а потом лег на спину. Уже в кухне пистолет Тероя выстрелил еще раза три-четыре, и мальчишка дергался после каждого выстрела. Как будто пули попадают в него, – подумал Жожо.

– Эй, эй! Успокойся, ты не ранен. В доме раздался женский крик.

– Ты не ранен, – повторил Жожо и наклонился к мальчишке. – Не понимаю, что ты здесь делаешь и зачем побежал за нами, но думаю, что ты сам знаешь.

На этот раз мальчишка отреагировал, но совершенно непонятным образом. Он мазнул взглядом по Жожо и уставился в небо.

– Я вообще не знаю, как здесь оказался, – продолжал Жожо. – Если бы ты у меня об этом спросил, я бы ответил: просто оказался. Я бы сказал, что так уж… – Жожо нахмурился. Голос отца вдруг прозвучал в его наполненной дымом голове, как будто сорвавшись с распухшего языка, – … вышло.

Отец, говорящий как священник. Клубы красного тумана, поднимающиеся ранним утром над спинами рубщиков сахарного тростника. Неподвижная фигура на пороге дома, от которой пахнет шелухой кокосовых орехов, упавших с дерева…

Его большой палец машинально повернул обручальное кольцо на пальце левой руки.

– Все кончено, – сказал Жожо и резко поднялся. – Я жив, я возвращаюсь домой.

И он пошел помочь Терою, который неуклюже выбирался из окна кухни.

Тотой

В доме раздались еще три выстрела, потом крики и плач. Тотой машинально отметил, что плакал и кричал в основном ребенок.

Вскоре из окна стал вылезать человек в костюме. Похоже, он зацепился за осколок стекла, торчащий в оконной раме. Может, даже порезался, потому что вдруг дернулся в сторону, поскользнулся и упал на землю.

Второй тип в костюме помог ему подняться, и оба пошли вдоль подъездной дорожки, даже не взглянув на Тотоя, а потом потрусили вниз по Дороге в направлении трущоб.

Тотой подошел к лежащему посреди дорожки Сенте и сказал, усевшись рядом с ним:

– Я пытался догнать тебя, но ты бежал так быстро, что я отстал. У меня слишком короткие ноги, и мне не угнаться за тобой, когда ты гак быстро бежишь.

Но, похоже, Сенте не слушал. Сжав губы, он по-прежнему смотрел в небо немигающим взглядом, как это уже было однажды, когда Готой спрыгнул на него со строительных лесов.

– Ты выдохся? – спросил Тотой. – Или сердишься на меня?

В ответ тишина.

– Чего ты здесь развалился?

Тотой ненадолго отвлекся, прислушиваясь к звукам внутри дома. Плач почему-то усилился. Когда же он опять повернулся к Сенте, глаза его друга уже были закрыты.

Вдруг Тотою пришла в голову одна мысль. Он осторожно приподнял футболку Сенте и положил ему руку на грудь. Грудь была теплой и влажной, но только от пота, и ощущалось биение сердца.

– Фу, – произнес Тотой, убирая руку. – А мне показалось, что ты умер. – Он помолчал и добавил: – Это все стрельба. Я боялся, что тебя убили.

Плач в доме вдруг резко прекратился. Теперь ночная улица казалась совершенно спокойной.

– Но ты ведь жив, – сказал Тотой и улегся рядом с Сенте, подложив руки под голову. – Ты просто думаешь.

Альфредо

Альфредо прекратил думать. Он закрыл балконную дверь, уселся на диван, снял трубку, набрал номер и стал терпеливо ждать, когда освободится линия, слушая единственную в Маниле радиостанцию, круглосуточно передающую танцевальную музыку.

Ромарио не заставил себя долго ждать.

– Ну что? – раздался его голос.

– А то, – ответил Альфредо, – что чем шире круг света, тем больше область непознаваемого.

– Что?

– Это последнее, что я сказал жене. Вернее, последняя строчка абзаца, который я ей читал. Я так и не знаю, услышала ли она эти слова.

Ромарио кашлянул и произнес: – О…

– Разве я тебе об этом не рассказывал?

– …Нет.

– Ну, вот и рассказал… Ладно, заезжай за мной.

– Ты пойдешь в ресторан? – Да.

– Точно? – Да.

– О боже! – произнес Ромарио, и Альфредо услышал в трубке, как он захлопнул свой дипломат. – Фредо, оставайся на месте. Я выезжаю. Буду у тебя минут через пятнадцать.

– Отлично.

– Вот здорово! Сильвия обрадуется, а ее подруга тебе очень понравится. Это именно та девушка, которая тебе нужна… – Ромарио запнулся. – Фредо, только смотри не передумай.

– Не передумаю, – ответил Альфредо. – Когда подъедешь, позвони из машины, и я спущусь.

– Через пятнадцать минут.

– Договорились, – сказал Альфредо и хотел положить трубку.

– Нет, подожди! – раздался вдруг голос Ромарио, когда трубка уже почти коснулась рычага.

Альфредо снова поднес ее к уху.

– Сделай что-нибудь, – сказал Ромарио. – Что?

– Ну… постарайся выглядеть прилично. Прими душ и оденься получше. Успеешь принять душ за пятнадцать минут?

– Думаю, что успею.

– Тогда иди в душ.

– Хорошо.

– Приличный костюм! Чистая сорочка! – Да.

– Через пятнадцать минут!

– Да, – подтвердил Альфредо и нажал на рычаг.

Роза

Вооруженный филиппинец крикнул в окно кухни, чтобы она убрала свою чертову голову, и тогда он сможет убить человека, стоящего за ней.

В этот момент человек закричал по-английски:

– Мне конец. Я весь в дерьме. Упал в канализацию.

Филиппинец с пистолетом снова велел ей убрать голову.

– Я сдохну, весь в дерьме, на этой чертовой кухне.

– Убери голову! – в третий раз заорал филиппинец.

– Я не могу ее убрать! – крикнула в ответ Роза. – Не стреляйте, прошу вас! Вы уже застрелили мою мать! В доме двое маленьких детей! Умоляю, не убивайте их!

Что-то неуловимо изменилось в лице филиппинца, и он сказал:

– Твои дети останутся живы. – Потом замолчал и больше не кричал на нее.

Роза моргнула. Она с трудом соображала, но мысли были вполне ясными, и она спокойно спросила по-английски:

– Вы могли бы выстрелить поверх головы мальчишки?

– Но как? – всхлипнул тот. – У меня не осталось ни одного патрона!

– Если вы меня не отпустите, он убьет нас обоих, – сказала Роза.

Англичанин резко вдохнул. В этот момент Корасон испустила последний вздох.

– О'кей, – сказал он и отпустил Розу.

Она отпрянула в сторону, и человек на мгновение остался один. Он сжал кулаки и весь напрягся, приняв теперь уже бесполезную защитную позу, а потом упал, сраженный пулями.

Роза сползла на пол и закрыла глаза руками.

Она слышала, как филиппинец пролезает в окно.

– Вы обещали, что мои дети будут живы, – прошептала Роза.

Хрустнуло стекло, и она поняла, что он спрыгнул с мойки на пол и уже здесь.

– Умоляю вас, – сказала Роза.

Она отняла руки от глаз и увидела, что бандит стоит около умирающего англичанина, стреляя ему в голову. Он продолжал стрелять, пока не израсходовал все патроны. После каждого выстрела у Розы перехватывало дыхание, а когда все кончилось, она пронзительно закричала.

Пока Роза кричала, бандит перезарядил пистолет, а кровь англичанина быстро растеклась по полу. Роза все кричала, пока не поняла, что он ждет, когда она замолчит.

Крики прекратились.

– Это ваша мать? – спросил бандит, указывая свободной рукой на тело Корасон.

Роза не знала, как реагировать.

– Мне жаль, что она умерла, – спокойно сказал филиппинец.

Она кивнула.

Филиппинец кивнул ей в ответ и повторил: «извините» – все тем же странно вежливым и невозмутимым голосом. Потом подошел к мойке, забрался на нее и исчез.

Роза позвала:

– Лита, Раффи!

И сразу же из коридора донеслись успокаивающие звуки детского плача.

– Дети, в кухню нельзя. Здесь все… оставайтесь в…

Оставайтесь? Но это же смешно! Оставайтесь, пока я не наведу порядок, не уберу куда-нибудь Корасон и покрытого дерьмом иностранца, не вымою пол?

Роза сидела среди крови и осколков стекла, переводя взгляд с одного тела на другое.

Она сказала себе: надо подумать минутку. Ведь я все это уже видела. Так бывает после взрыва динамита; мне это знакомо. Теперь я знаю, что делать.

И она снова окликнула детей:

– Лита, Рафаэль, оставайтесь на месте.

Винсенте

Винсенте лежал на асфальте рядом с Тотоем.

Он не был убит, он думал.

Он гнался за бегущим человеком и видел, что бывает с беглецом, когда его поймают. В доме он видел мальчика, которому было столько же лет, сколько ему, когда пропал его отец. Он видел мойку со сливом, хорошую мойку, какие бывают в приличных домах.

И он подумал: я должен понять, что все это значит.

Винсенте задумался.

Как-то Фредо завел разговор о том, что значит думать.

– Когда ты говоришь: «я только что о чем-то подумал», – ты хочешь сказать: «я только что перестал о чем-то думать». Мысль уже какое-то время была у тебя в голове, и ты обдумывал ее со всех сторон, даже не сознавая, что ты делаешь. Это могло продолжаться несколько дней, недель или даже лет.

Винсенте подумал: бегущий человек не был моим отцом, а мальчик – совсем не я. Я даже не уверен, была ли у нас в доме похожая мойка.

Может быть, я ничего не должен в этом понимать.

Может быть, все это ничего не значит.

Но ведь это что-то да значит.

И тогда Винсенте перестал думать.

На дорожку свернула машина. Винсенте с Тотоем сели, щурясь от яркого света фар, пока водитель их не выключил. Они оба узнали его, но он, похоже, их не узнал, в недоумении глядя поверх их голов.

В освещенных окнах домов, что протянулись вдоль засаженной цветущими деревьями улицы, виднелись люди. Возле одного дома в садике стоял человек в шортах и с дробовиком в руке, а его жена наблюдала за ним из окна. Совсем недалеко, кварталов за пять, послышались и смолкли звуки полицейской сирены.

– Пора делать ноги, – тихо сказал Тотой, когда мимо пробежал владелец «хонды».

– Роза! – завопил он. – Что здесь, черт подери, происходит?

– Да, пора, – согласился Винсенте.

Когда они вышли на улицу, сзади послышался женский голос и сразу же раздался полный ужаса вопль мужчины.

Он крикнул:

– О боже! – так, будто вера вдруг покинула его.

Тотой обернулся, а Винсенте не стал.