Текст книги "Тессеракт"

Автор книги: Алекс Гарленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Алекс Гарленд
Тессеракт

Паломе, Ричарду, Дмитрию, Рэю, Гарсие, Джеймсу и всем тем, кому была посвящена моя первая книга

Чем шире круг света, тем больше область непознаваемого.

Дик Тейлор

1-1

Черный пес

1

Комната была какой-то тусклой, зато снаружи все так и сияло. Через решетку на окне Шон видел, как солнце сверкает на кучах мусора и как его лучи пронизывают листву деревьев, освещая узкие проходы между жалкими лачугами бедняков. Но внутри были одни лишь оттенки бежевого и серо-зеленого цветов, которые не пощадило время. К тому же их искажал свет подслеповатых ламп по обеим сторонам кровати.

– Пятна, – пробормотал Шон.

Именно это объединяло гостиничный номер на втором этаже с улицей. И здесь, и там все было каким-то неопрятным и грязным, на всем виднелись следы дождя, пыли, дыма, протечек канализации и копоти от костров, которые горели прямо на мостовой. И еще была кровь. Кровь на простынях. Похоже, их пытались отстирать, но в том, что это кровь, сомнений не оставалось.

Жара.

Как внутри номера, так и за его стенами. Солнце источало жар, который обволакивал, как липкая патока. Оказаться на солнце означало изжариться живьем.

Именно это произошло сегодня утром с Шоном, когда он сидел на причале нижнего порта Манилы, разглядывая корабли, их толстые якорные цепи. До этого он находился под защитой спасительной прохлады кондиционеров «Макдоналдса». Он отправился туда позавтракать утром, часов в десять, с газетой Asia Week в руке. В четверть двенадцатого Шон поднялся и пошел к выходу; одетый в синюю форму охранник услужливо опустил дулом вниз помповое ружье и распахнул перед ним дверь. Или услужливо распахнул дверь и опустил дулом вниз помповое ружье. Так или иначе, но, как только с улицы дохнуло пеклом, Шон вернулся назад.

Однако через пару часов, несмотря на прохладу «Макдоналдса», Шон почувствовал, как его мозги закипают. Дело было даже не в бесконечной суете персонала с мытьем полов, протиранием столиков и заменой пепельниц, а в детском празднике, постепенно расползавшемся и уже занявшем добрую половину всего помещения. Наряженные в матроски раскормленные богатые детки сидели с недовольными лицами и покрикивали на своих нянек. Большинству из них было лет по восемь-девять, а они уже готовились к политической карьере. Интересно, с какой стати этих богатых толстячков занесло в забегаловку с гамбургерами? – подумал Шон и в тот же момент прожег сигаретой шарик, который кто-то пустил прямо ему в лицо. На громкий звук повернулось не менее дюжины голов, а один из телохранителей быстро сунул руку под широкую филиппинскую рубашку, где на поясе угадывался пистолет. Пора было уходить.

Шон вышел из «Макдоналдса», держа в руке стакан с молочным коктейлем, и направился к набережной, где надеялся убить время, наслаждаясь свежим морским бризом. Но не было никакого свежего бриза: прямо за воротник дула струя раскаленного воздуха, будто из сушилки для рук в ванной какого-нибудь первоклассного отеля. Не успел он сделать и пары глотков, как молочный коктейль превратился в горячий шоколадный суп, от скамейки, на которую он собрался присесть, повеяло жаром, как из раскаленной печи, а растопыренные веером листья пальм совершенно не давали тени.

И все-таки Шон продержался до четырех часов дня. Он почти не помнил, как провел все это время, и просто радовался, что смог как-то его провести. Вид кораблей и воды отвлекал его, и это было весьма кстати: остановить на них взгляд, слегка нахмуриться и, взглянув на часы, убедиться, что пролетело еще полчаса. Шон запомнил только, как стоял на причале, глядя на выброшенных морем медуз и огромные кучи плавающего мусора. И еще ему пришло в голову, что качающиеся на волнах пластиковые пакеты похожи на крошечные островки. Под ним два архипелага: один такой огромный, что страшно подумать, а другой слишком большой, чтобы его увидеть.

Вернувшись в номер, он заметил, что лужи на улице начали отливать красным. Это солнце упало с неба. Именно упало, потому что в этих широтах оно не заходит, а падает. Ровно в четверть седьмого удерживающая его резинка натягивается и через пятнадцать минут лопается. Проходит еще десять минут, оранжевый диск ныряет за горизонт – и сразу наступает ночь. За этим в Маниле нужно следить. У вас всего десять минут, чтобы поймать такси и покинуть опасную часть города, что стоило бы сделать сейчас, например.

– А я остаюсь, – прошептал Шон, глядя, как красные лужи внезапно темнеют и исчезают. Он был за много километров от Эрмиты, как, впрочем, и от любого другого знакомого места. Он скрывался в гостинице, которая даже не догадывалась, что она гостиница, или давно об этом забыла.

Здесь не было постояльцев, не было кондиционера или, на худой конец, вентилятора. Не было здесь и холла, а просто стойка и стул, на котором в закатанной до груди майке сидел какой-то тип, выставив похожий на коричневый валун живот. За правым ухом, вплотную к бритому черепу, у него вечно торчала размокшая от пота сигарета. Его правую руку никогда не было видно, и тип ни разу не улыбнулся Шону в ответ, а только швырял ему ключ от номера.

Что же это за гостиница, в которой он единственный постоялец? Идя по коридору мимо мерцающих островков света, отбрасываемых голыми лампочками, Шон с растущим беспокойством отмечал царящую здесь тишину. В открытые двери виднелись комнаты без кроватей, а иногда и без стен. Вместо них были деревянные каркасы – обглоданные скелеты стен, а за ними другие комнаты, где царил такой же разгром.

Здесь все было очень странно – Шон понял это еще вчера, сразу после приезда. Странным казался каждый уголок, каждый звук, каждый предмет.

Взять хотя бы телефон на шаткой прикроватной тумбочке. Само собой, он не работает, ведь если администрации гостиницы наплевать на отсутствующие стены, то что уж говорить о телефонах. Но откуда на нем эти таинственные следы, словно его жгли сигаретой? И не просто небрежно тушили об него окурки – нет, эти следы образовывали целые рисунки, линии и завитушки, как будто кто-то оттачивал свое мастерство палача. Шон в этом нисколько не сомневался, как и в том, что телефон не работает. И тем не менее он целых пять минут тряс аппарат, нажимал на рычаг и подносил трубку к уху в надежде услышать хоть слабый гудок.

Накануне ему пришлось принять три таблетки снотворного, чтобы уснуть. С сигаретой во рту он снова и снова вчитывался в бумажку с адресом, пытаясь обнаружить хоть какую-то неточность. Напрягая глаза, пытался прочесть Алехандро-стрит как Алехандра-стрит, а отель «Патай» – как отель «Ратай». Он продолжал эти попытки даже после того, как его глаза стали слипаться от снотворного, а губы уже не могли удержать сигарету. Это продолжалось и во сне, который стал эфемерным продолжением предыдущих часов.

Трудно поверить, но все было правильно. «Патай» оказался именно «Патаем», в этом не оставалось ни малейшего сомнения. А утром Шону передали записку. Четким почерком дона Пепе было написано, что встреча состоится в восемь вечера. Теперь до нее оставался час и восемь минут, если, конечно, метис не опоздает.

2

В семь вечера Шон отошел от окна. Когда смотришь из темной комнаты на освещенную улицу, видно все. Но из освещенной комнаты темную улицу не видно, зато с улицы все видно как на ладони. Итак, Шон отошел от окна и присел на кровать.

Самочувствие было просто отвратительным. Долгие часы, проведенные под палящим солнцем на причале нижнего порта, казалось, высосали всю воду из его организма. Он ощущал раздражение, которое не на ком было сорвать, и злился на весь мир. Напрасно он пытался успокоиться – предстоящая встреча держала его в напряжении. Обычно подобные встречи организовывал он сам, к тому же в таких местах, где непунктуальность была чертой национального характера, которой гордились. Но на этот раз Шон согласился на условия дона Пеле… как соглашаются уступить дорогу танку.

Вообще-то дон Пепе похож на танк лишь в том отношении, что заставил Шона почувствовать собственную беспомощность. Он отнюдь не здоровяк, даже по филиппинским меркам, никогда не выходит из себя и даже не повышает голос. Он просто кивает и улыбается, но собеседник чувствует себя так, будто долго пролежал в горячей ванне и совершенно обессилел.

Шон зевнул и закурил.

Странная штука – никотин. Когда Шон зажег сигарету, он просто смотрел в никуда. Но после первой же затяжки его взгляд как магнитом притянуло к дверному глазку. Никотин помог обрести ясность мыслей: глазок был заделан.

Он был закрыт небольшой стальной пластинкой со стороны коридора, и, судя по свежим царапинам на металле, пластинка была поставлена недавно. Совсем недавно, но еще до его приезда, потому что он заметил ее, когда впервые осматривал номер.

Тогда это его не насторожило, ведь заделанный глазок прекрасно сочетался со всем прочим в гостинице. А теперь это выглядело иначе и довольно странно. Шон сделал три-четыре затяжки и понял, что дверной глазок был заделан отнюдь не в интересах постояльцев, которые не могли видеть того, кто стучит в дверь. Воспользоваться глазком мог только тот, кто находился за дверью.

Вот что странно.

Шон нахмурился. Снять пластинку – не проблема: достать швейцарский армейский нож, немного поковыряться, и эта штука исчезнет навсегда, а отель станет чуть менее странным.

Он уставился на тонкий кружок глазка, продолжая лежать на кровати. Не хватало только стать параноиком от сидения под солнцем на причале и нескольких часов ожидания в таинственном отеле. Ведь если это не насторожило его вчера вечером, то с какой стати волноваться сейчас? К тому же от этих глазков все равно мало толку. Вы слышите, как кто-то подходит к двери, смотрите в глазок. И что делать, если вы решили не открывать? Не отвечать? Но ведь человек за дверью наверняка слышал, как вы подходили к глазку. Значит, вы не можете изобразить, что вас нет на месте. И если вы попали в переделку, остается только накинуть цепочку, которая лопнет от первого же сильного удара.

Сигарета догорела до фильтра. Пару секунд Шон наблюдал, как красный огонек пожирает остатки табака, а потом загасил окурок.

Девять минут восьмого. Прошло девять минут, как он в последний раз взглянул на часы. Девять раз по шестьдесят секунд. Как просто! Десять раз по шестьдесят, минус шестьдесят секунд, получается пятьсот сорок секунд, или почти одна шестая времени до прихода метиса, если только он не опоздает. Выходит, ждать осталось пятьдесят один раз по шестьдесят секунд, то есть…

По ковру промчался таракан, похожий на крохотный скейтборд.

Крысы и комары уже давно собрали свои вещички и умотали. Очень им нужно рыскать в поисках объедков, когда под боком полный город трущоб. Паразиты могли позволить себе разборчивость. И только тараканы решили, что в гостинице еще можно кое-чем поживиться. Они остались, размножились в огромных количествах и так и кишат под кроватью, избрав себе в качестве жилища трубу давным-давно не работающего кондиционера. Им на все наплевать, они прекрасно себя чувствуют и в куче дерьма. Вряд ли можно найти существо, которому нравилось бы общество тараканов, только таракану это безразлично.

А еще их не так-то легко убить. Попробуйте поднести к ним пламя от зажигалки: они просто прошмыгнут сквозь него. Врежьте по ним газетой, так они просто рассмеются вам в лицо. Только они смогут выжить после атомного взрыва. Забавно: они лучше приспособлены к ядерному распаду, чем к хорошему удару каблуком.

Шон сполз с кровати.

Семь семнадцать, четыре раздавленных таракана плавают в унитазе. Мир стал чище.

Шон вздрогнул от шума спускаемой воды и принялся нетерпеливо притоптывать ногой, ожидая, пока бачок наполнится вновь. Шум воды был так же громок и неуместен, как кашель во время похорон. Шум был здесь не к месту. В гостинице царила такая мертвая тишина, что, казалось, она распространилась и на улицу. Трудно поверить, но машины и маршрутные такси, проезжая мимо, не сигналили, мотоциклы не газовали, а продавцы вареных утиных яиц не нахваливали свой товар. В остальной части Манилы все эти звуки раздавались день и ночь напролет, но только не на Алехандро-стрит. «Патай» существовал в коконе тишины.

Необъяснимая тишина. Но иногда ее нарушали странные звуки, гулко отдававшиеся в пустоте гостиницы. Воздушные пробки в водопроводных трубах звучали как чьи-то шаги, а собачий лай походил на лязг столкнувшихся машин.

Два таракана продолжали плавать в унитазе. Один из них, еще живой, крутился на поверхности, волоча за собой вылезающие внутренности. Задумчиво утирая пот со лба, Шон заметил, что они коричневого цвета. Верно говорят: мы то, чем мы питаемся.

Пора с этим разобраться.

Шон снова улегся на кровать, подперев рукой голову и разглядывая пятна крови на постельном белье. Все это должно быть как-то связано: кровь на простынях, телефон и глазок. Эта мысль пришла к нему ниоткуда, просто так. Но ведь ничто не приходит просто так и ниоткуда. Должна быть какая-то связь.

Шон обвел пальцем пятно.

Начнем сначала. В этой комнате кто-то жил до него, это ясно. И, судя по телефону, этот кто-то был палачом, возможно, даже профессиональным. А эта профессия уж точно делает из человека мужчину. Итак, здесь был мужчина: комната пропахла горелой пластмассой, все затянуто сизым дымом, пепельница доверху полна окурков.

Человек дышал этим дымом и ощущал этот запах, когда услышал, как винты вгрызаются в сухое дерево двери.

Он резко сел и наклонил голову, чтобы лучше слышать. Широко раскрытыми глазами он обвел комнату и обнаружил наконец источник звука. Тогда он встал, стараясь двигаться бесшумно, подошел к глазку и посмотрел, но увидел лишь темноту.

Он подумал: что же там такое, чего он не должен видеть? Что происходит?

Может, он даже набросил цепочку, чтобы выиграть время, когда станут выламывать дверь. Но все это осторожно, потому что в «Патае», как и в любом другом месте, лучше всего слышен звук металла о металл. Потом он подошел к окну и дернул решетку. Бесполезно, она прочно вделана в бетон. Это, пожалуй, единственная вещь в гостинице, которая выполняет отведенную ей функцию. Затем он направился в ванную и взглянул на форточку. Слишком узко, даже обезьянка не пролезла бы.

Тогда он прекратил осторожничать. Возможно, у него был пистолет. Он достал его и держал в руке, если не сделал этого раньше.

Глазка, считай, уже не было, и он не мог знать, сколько их там, за дверью. Но он знал: пистолет ему не поможет. Ведь он сам был палачом и отлично понимал, что его ждет. Такое он видел уже не раз.

Вот именно, не раз. Тогда он вернулся к кровати, сел и выстрелил себе в голову, а его мозги забрызгали все простыни.

– Порезался во время бритья, – сказал Шон. – Неожиданно началась менструация. Пошла носом кровь. Случился выкидыш. – Першило в горле от бесконечного количества выкуренных сигарет. Шон прикурил еще одну прямо от окурка.

Семь двадцать четыре. Шону часто приходилось выслушивать шутки о швейцарском армейском ноже. В нем было так много лезвий, что не все знали, как ими пользоваться. Но Шон в первые же два месяца, как купил нож, нашел применение всем лезвиям и хотел, чтобы их было еще больше.

Он очень торопился. Пришлось выйти из комнаты и закрыть дверь, чтобы отвинтить пластинку. Шон так остро ощутил собственную незащищенность в пустынном коридоре, что по телу пробежала дрожь.

3

Стальная пластинка размером с игральную карту и толщиной с ключ от двери была грубо выпилена ножовкой по металлу. Ее края не были обработаны напильником, и о них можно было запросто порезать палец.

Ну, вот и все. Шон прикрыл за собой дверь и собрался было бросить пластинку на кровать, но вместо этого швырнул ее об стену. Когда он опустил руку, его охватила злость вперемешку с раздражением, потому что солнце все-таки его достало. Крутанувшись, стальная пластинка воткнулась в разбухшую от сырости штукатурку, как метательный нож.

И тут же раздался звонок. Резкий, прерывистый звук заполнил всю комнату.

В первый момент Шон застыл от неожиданности, но потом рванулся вперед и вытащил пластинку из стены, подумав, что она задела провод и сработала система пожарной сигнализации.

Однако сигнал продолжал звучать. Нужно было как можно быстрее соединить концы поврежденного провода, пока здесь не появился бритый привратник. Но уже через пару секунд, расковыряв дыру, Шон убедился, что никаких проводов не было и в помине. Стены оказались совершенно полыми, без кирпичной кладки. Одна только оштукатуренная дранка, от которой несло затхлым. Странно, сигнал тревоги продолжал звучать, он стал еще более частым и требовательным.

Трясущимися руками Шон, сам не зная почему, потянул за оторванный кусок обоев, но тут же сообразил, что если нет проводов, то пластинка тут ни при чем. Значит, и в самом деле случился пожар. Шон выругался и бросился через всю комнату к своей дорожной сумке, представляя, с какой скоростью пламя охватит старую гостиницу.

Внезапно он остановился у прикроватной тумбочки.

Это телефон! Звонил телефон.

– Э-э-э-э… Привет, Шон.

Шон прижал трубку к уху. Надо держать себя в руках.

Стараясь говорить ровным голосом и переводя дыхание между словами, он сказал:

– Дон Пепе! Привет! Kumusta ро kayon?

Дон Пепе издал чмокающий звук. Он постоянно жевал зубочистку. Зубочистка заменяла ему оружие. Когда ему задавали вопрос, он продолжал сосать свою чертову зубочистку, выгадывая время.

– Kumusta ha, don Рере? – повторил Шон, пытаясь прекратить эту игру в угадайку еще до того, как она началась, но чмоканье все продолжалось.

Дон Пепе не собирался говорить, пока ему нечего было сказать.

– Ну ладно, Шон, – сказал наконец дон Пепе. – У меня все хорошо, парень. А как у тебя?

– У меня тоже все хорошо.

– Отлично… din. – Чмоканье. – Как тебе гостиница?

Шон погладил влажную ткань своей хлопковой рубашки.

– Здесь тихо.

– Да, тихо. Ты знаешь, Шон, я сделал ошибку. В прошлом году это была очень хорошая гостиница, но мой компаньон говорит, что она уже не та. Это моя ошибка. Я думал, что это по-прежнему хорошая гостиница.

– Но вы же об этом не знали, – сказал Шон, с трудОм подавив нотку сомнения в голосе. – Не могли знать.

– Talaga, ладно. Уже поздно что-то менять, если мы встречаемся через полчаса, di ba?

– Ну… может быть, и не поздно. Мы могли бы встретиться в баре или в… – Шон запнулся, пытаясь вспомнить какое-нибудь знакомое заведение. – Скажем, в баре «Пингвин». Я мог бы приехать в Эрмиту через полчаса. Madeli ро.

На этот раз чмоканье раздавалось по крайней мере секунд двадцать. Шон все сильнее прижимал трубку к уху. Он решил, что не заговорит первым, но когда костяшки его пальцев совершенно побелели, он вдруг сказал неожиданно для себя самого:

– Дон Пепе, а может, нам встретиться в гостинице?

– Да, – ответил дон Пепе. – Давай встретимся в гостинице. Так будет проще, и нам никто не помешает.

– Да.

– Итак, э-э-э-э, я позвонил сообщить тебе, что я, апо, задержусь.

– Задержитесь?.. – Да.

– Хорошо… Надолго?

– Ну, минут на пятнадцать. На четверть часа. Тебя это ayos?

– Ayos па. Никаких проблем.

– Тогда, э-э-э-э, хорошо. До скорой встречи.

– Sige ро.

– Sige. – И дон Пепе повесил трубку. Гудок слышался еще секунд шесть-семь, после чего телефон опять отключился.

Шон сражался с самим собой. Он пытался заделать дыру в стене, приладив оторванные обои, но у него ничего не получалось. Руки тряслись слишком сильно, а пальцы казались толстыми и непослушными. Они непрерывно дрожали, и это сводило на нет все его попытки. Он ничего не мог поделать и лишь отрывал новые клочья. Тогда, в порыве отчаяния, он рванул кусок обоев, оторвав их до самого плинтуса.

– Все бесполезно, – пробормотал Шон и отошел в сторону от ширящейся зоны бедствия.

Произнесенные вслух, эти слова прозвучали как приговор.

На какое-то время он забыл, что находится в «Патае». Он договорился о встрече в гостинице, и человек был уже в пути. Кроме этого ничего не произошло, не случилось никаких сбоев. Мебель была из тикового дерева. Покрытые слоем грязи кольца штор и корпус лампы были из латуни, а спинку кровати украшала выполненная вручную резьба с изображением кокосовых пальм и рыбачьих хижин из пальмовых листьев. Он стоял посреди этого поблекшего великолепия.

Потом видение исчезло. За тиковым деревом скрывалось преступление, а рыбаки оказались бедняками. Он должен встретиться с человеком, о котором завсегдатаи баров по всей Маниле вполголоса рассказывают такой мрачный анекдот: «Какую молитву читает на ночь дон Пепе? Прости меня, Господи, ибо я есть грех». Это если дон Пепе вообще когда-нибудь спит.

Шон рухнул на колени, схватил дорожную сумку и быстрым движением расстегнул молнию. На ковер выпала смена белья, потом солнечные очки, которые он никогда не надевал, и непочатая пачка сигарет.

– Ну же! – пробормотал Шон и встряхнул сумку. Из нее вылетела зубная щетка, потом батарейка и запасная обойма. Он секунду помедлил, отложил обойму в сторону и снова потряс сумку. На этот раз к куче добавилась шариковая ручка, несколько затерявшихся монеток и патронов, фонарик, еще одна батарейка и амулет.

4

Этот предмет был амулетом только для Шона и не имел ничего общего с головой Будды или хрустальным черепом. Это была обыкновенная фотография на паспорт с изображением какой-то девушки, приклеенная на кусочек картона, чтобы не помялась. А ей легко было помяться, болтаясь в сумке Шона. Надо бы держать ее в бумажнике, но всем известно, что бумажник в Маниле – вещь слишком ненадежная. Карманники, бритвы, пистолеты, копы… Всего пару дней назад Шон слышал, что какие-то полицейские ограбили японского туриста неподалеку от бульвара Рохас.

Могло бы из-за этого лица разгореться морское сражение? Скорее всего, нет, но это и хорошо. В битве при Дюнкерке приняли участие тысячи кораблей, но кто сейчас об этом починит? Может, в ее улыбке есть что-то загадочное? Отнюдь нет, и это тоже хорошо. Загадочные улыбки – просто лицемерие. Они совершенно бесполезны и только кружат вам голову. Этой девушке можно верить. Ее лицо, особенно глаза, смотрят честно и открыто. Брови слегка приподняты. Похоже, она собирается задать какой-то вопрос или выслушать ответ.

Шон вздохнул и улегся прямо на ковер, положив фотографию себе на грудь. Только сейчас он заметил, что комната довольно большая, потому что, лежа на полу, мог видеть только потолок. Над ним простиралась плоская равнина бежевого цвета, на которую опускались сумерки. Плоская равнина над ним вполне могла быть и под ним. Что-то вроде пустыни, испещренной руслами высохших рек.

Ощущение покоя проникло в солнечное сплетение Шона, разливаясь по всему телу от того места, где была фотография. Минут через пять это ощущение проникнет в ноги, потом достигнет головы. Он уже почти улыбался. Хорошо бы сейчас поспать. Забавно: заснуть в то самое время, когда «мерседес» метиса направляется к нему, петляя по улицам.

Пустыня проступала все явственней по мере того, как талисман делал свое дело. Пятна сырости превратились в тени на барханах, а облупленная краска – в заросли кустарника. От барханов к кустарникам тянулась едва заметная полоска следов от каравана верблюдов. А эти клочья паутины – мираж или еще одна тропа? Шон чувствовал, что ему все труднее дать ответ на этот вопрос.

Он подумал: какая дрянь это снотворное, зря он принял его вчера вечером. Он сам себя подставил, проглотив эти дурацкие крошечные таблетки, а ведь мог бы перенестись куда-нибудь в Сахару. Жаль, тогда это не пришло ему в голову.

К черту прошлый вечер! Что было десять минут назад?

А может, пятнадцать?

Да не все ли равно, десять или пятнадцать. Он вел себя как безмозглая курица. Бился головой об стену, сходил с ума. Шон невольно улыбнулся. Он представил себе выражение своего лица, когда зазвонил телефон: челюсть отвисла, сердце готово выскочить из груди.

Зато теперь все в порядке благодаря амулету, благодаря ангелу, блокирующему выброс адреналина.

Он надеялся, что когда-нибудь встретит эту девушку. Это произойдет где-нибудь на улице, и тогда он подойдет и представится ей. Расскажет, как она помогала ему пережить трудные минуты, как успокаивала его, отводила от него беду. Он поблагодарит ее очень вежливо и одновременно искренне, тепло и от всей души. А потом они попрощаются, и каждый пойдет своим путем.

Какое острое ощущение! От этой мечты наяву перехватило горло. Именно потому, что эта мечта никогда не станет явью. Шон не знал ни имени, ни адреса девушки, ни даже ее национальности. Он нашел фотографию на полу в кабинке экспресс-фото в порту Гавра. Все просто.

Шон продолжал разглядывать потолок. Справа от него – сеть рек с притоками. А слева… Но что это? Кратер от падения метеорита?

Преодолевая сонливость, на пару секунд он обрел остроту зрения.

– Ну и ну, – прошептал Шон, глядя на след от пули. Его это не особо удивило. Неожиданная менструация оказалась выдумкой, а порез во время бритья – просто глупостью.

Значит, тип, который пытал телефон, выстрелил вверх, приставив дуло к подбородку. Или направил в рот, но при малой начальной скорости пуля, возможно, задела кость и изменила траекторию, а не вышла с противоположной стороны. А может, он промахнулся, когда выстрелил в первый раз. Промахнулся потому, что нервничал и вообще был идиотом. Вот и пришлось сделать еще одну попытку.

Возможно, все так и было, с удовлетворением отметил Шон. Да, этот тип был идиотом. Совершенно ясно, что он кого-то ждал, ведь никто не станет останавливаться в «Патае» ради собственного удовольствия. Итак, чего он ждал? Инструкций? Гостиница в полном упадке, судя по пустым номерам и простыням в пятнах крови. Если он не заметил этого сразу, значит, чутье его подвело…

Пустыня померкла и исчезла. Шон сел, и с его груди упала забытая фотография. На полу лежала покрытая пылью и кусками штукатурки стальная пластинка. В ней холодным блеском отражался свет прикроватных ламп.

– Вы, – сказал Шон и погрозил пальцем. – Вы все против меня.

Луна вращается вокруг Земли. Ее притяжение вызывает приливы и отливы, но никто не знает почему. Луна могла бы быть больше, располагаться дальше или ближе. Просто так получилось, что она там, где есть.

Так какой же смысл спрашивать себя, почему дон Пепе хочет его убить? Это как Луна – причину понять невозможно. Но даже если бы он спросил себя об этом, то обнаружил бы, что на ответ уже нет времени. Серый «мерседес» появился напротив гостиницы в тот самый момент, когда Шон разглядывал стальную пластинку. И он тотчас почувствовал себя в коконе тишины, окружавшей «Патай», ведь в Маниле совсем мало машин с моторами, которые урчат по-кошачьи.

Он совсем не дурак, этот дон Пепе. Позвонил, что задерживается, а приехал раньше времени, чтобы застать врасплох. Дверцы «мерседеса» открылись и захлопнулись. Четыре хлопка, четыре человека. Даже шофера взяли с собой. Шон машинально отметил, что зря они оставили мотор включенным, ведь дело может и затянуться.

В комнате вдруг, как по волшебству, стало холодно. Сауна превратилась в холодильник, до которого с улицы доносилось звяканье ключей и приглушенный шум голосов.

5

Под взглядом телефонного диска, похожего на глаз насекомого, Шон невольно повторил последний путь погибшего здесь палача. Сначала он на несколько секунд задержался у двери, но вспомнил, что в «Патае» только одна лестница и один выход, а они уже подходят к гостинице. Потом, сам не зная почему, дернул за оконную решетку, понимая, что только вывихнет себе плечо, но не сдвинет ее и на миллиметр. В конце концов он очутился в ванной, где убедился, что ему не пролезть сквозь узкую форточку.

Телефон равнодушно наблюдал за ним. Когда Шон отвел взгляд от форточки, его лицо, отразившееся в зеркале ванной, выглядело совсем чужим. Он просто не мог от него оторваться, несмотря на владевшее им напряжение.

Лицо казалось текучим, но не расползалось, как расползлась бы дешевая голограмма или клубок змей. Губы втянулись внутрь, а челюсть отвисла. Взгляд стал блуждающим, зато брови сошлись в одной точке. Это страх, – глядя на себя как бы со стороны, подумал Шон. Редко кому удается увидеть страх не на лицах других людей, а на своем собственном. Это настолько заинтересовало Шона, что он придвинулся ближе к зеркалу, не обращая внимания на шаги, которые раздавались уже на лестнице.