Текст книги "История Франции т.1"

Автор книги: Альберт Манфред

Соавторы: Сергей Сказкин,С. Павлова,В. Загладин,В. Далин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)

Создается, казалось бы, парадоксальное положение. Более жизненным оказалось государство франков, социальная структура которого включала в себя особенно много пережитков «варварства». Государства же вестготов и бургундов, сложившиеся в экономически более развитом районе и имевшие в качестве отправного пункта своей эволюции более продвинутую стадию общественного развития, не устояли в борьбе и погибли. Видимо, отчасти это объясняется уже тем, что образование Вестготского и Бургундского королевств не разрешало многих из тех противоречий, которые раздирали римское общество в самой Италии и в ее провинциях в последние века существования Рима.

Хотя природа общественных отношений изменилась по сравнению с римской, острота социальной борьбы в этих королевствах почти не уменьшилась. Антагонизм рабов и рабовладельцев, колонов и земельных собственников дополнился глубоким расколом самих германцев, быстрым возвышением в их среде знати (сливающейся с римской аристократией), подчинением ею широкой массы рядовых свободных. Социальные противоречия дополнялись этническими (характерно, что в первый период после создания Вестготского государства готы не несли налогового бремени, целиком переложив его на галло-римлян) и религиозными (готы и бургунды исповедывали арианскую форму христианства, галло-римляне – римско-католическую). Ослабляя Вестготское и Бургундское государства, все это, без сомнения, уменьшало их способность выстоять в постоянных внешнеполитических столкновениях того периода.

Иным оказалось положение у франков. Относительная устойчивость общины обеспечивала свободному франкскому крестьянству сохранение прочных социальных позиций в течение двух с лишком столетий. Франкская знать была немногочисленна. Ее возвышение над своими соплеменниками ни в V в., ни в VI в. не выходило за рамки того, что характерно для варварского общества[35]35
  А. И. Неусыхин. Дофеодальный период как переходная стадия развития от родо-племенного строя к раннефеодальному. – «Проблемы истории докапиталистических обществ», М-. 1968 стр. 606, 607.


[Закрыть]. Это давало возможность Хлодвигу и его ближайшим преемникам использовать в войнах достаточно широкое народное ополчение.

Знать также поддерживала военные предприятия этих королей, ибо они сулили ей усиление и обогащение. Именно в ходе военных походов V и первой половины VI в., приведших к подчинению всей Галлии, знать сложилась в правящую верхушку франкского общества.

Победы франков объяснялись, однако, не только объективными условиями их социального развития. Немалое значение имел и выбор политических средств, использовавшихся для достижения своих целей франкскими королями. В первую очередь это касается самого Хлодвига. Этот молодой король из рода полулегендарного Меровея (отчего сам Хлодвиг и его преемники именовались Меровингами) проявил недюжинное политическое чутье, не раз находя оптимальное решение стоявших перед ним задач.

Особенно показательна политика Хлодвига по отношению к христианской церкви. Приняв христианство вместе с 3000 своих дружинников, Хлодвиг избрал католическую форму христианства.

Крещение Хлодвига. Миниатюра середины XIII в.

Это решение, на первый взгляд, было тем более неожиданно, что и вестготы, и бургунды, и многие другие германские племена, воспринявшие христианство раньше франков, исповедывали арианскую его форму, отличавшуюся большей демократичностью церковной организации. Но предпринятый Хлодвигом шаг определялся трезвой оценкой сложившегося в Галлии положения. Католичество издавна укоренилось в среде галло-римской аристократии и горожан. Оно имело довольно крепкую церковную организацию. Преследуемые вестготами и бургундами католики охотно оказывали поддержку своим единоверцам. Избрав католичество, Хлодвиг одним этим решением обеспечивал себе поддержку влиятельных слоев галло-римского населения (особенно клира) и одновременно создавал осложнения для своих политических противников – вестготов и бургундов. Широкую известность приобрела и еще одна акция Хлодвига – физическое уничтожение всех своих сородичей, как возможных соперников в борьбе за власть. Кровавые распри в королевских семьях встречались у германцев, вообще говоря, издавна. Хлодвиг придал им небывалый масштаб, обративший на себя внимание современников потому, что в это время солидарность и взаимопомощь среди сородичей не стали еще пустым звуком. Презрев давние традиции, Хлодвиг включил в арсенал средств своей внутриполитической борьбы коварство, вероломство, убийство, которые до этого использовались франками чаще во внешнеполитических столкновениях. Жестокостью и насилием Хлодвиг укрепил свою власть над франками, облегчив этим военные победы над соседями.

* * *

Чтобы понять изменение социального строя в Галлии в результате франкского завоевания, следует представить себе численное соотношение пришлого и местного населения в разных районах страны. Общее число вестготов, поселившихся в V в. в Аквитании, составляло 80-100 тыс. человек. Большинство их переселилось в дальнейшем за Пиренеи. Число бургундов было меньшим, чем вестготов. Численность салических франков, как полагает ряд историков, составляла немногим более 100 тыс. Алеманны и другие германские (и негерманские) племена, проникшие во время «великого переселения народов» на галльскую землю, были малочисленнее.

В отличие от этого население самой Галлии (до начала германских завоеваний) измерялось, как мы отмечали, 6–8 млн. человек. И, хотя за время завоеваний оно сократилось (по-видимому, на 10–15 %), германцы в целом (не говоря уже о франках) явно были в меньшинстве: по самым смелым подсчетам, они составляли 25–30 % всего населения, по более осторожным и достоверным – в два-три раза меньше[36]36
  Изучение сравнительной численности и расселения народов в Галлии V–VII вв. наталкивается на большие трудности. Тем не менее нарративные источники, данные топонимики и лингвистики, подкрепляемые и сопоставляемые с археологическими материалами, позволяют получить те приблизительные оценки, которые приведены выше (см.: W. von Wartburg. Die Entstehung der Romanischen Volker. Tubingen, 1951, S. 123–125; E. Salin. La civilisation merovingienne, t. 4. Paris, 1959. p 449–452; Ch. Edm. Perrin. La seigneurie rurale en France et en Allemagne, t 1. Paris, 1951, p. 33; E. Perroy, R. Doucet, A Latreille. Histoire de la France, p. 45; J. C. Russell. Late Ancient and Medieval Population, p. 83; R Boutruche. Seigneurie et feodalite, t. I. Paris. 1968, p. 72; R. Folz. Le couronnement imperial de Charlemagne, Paris, 1964, p. 20–23).


[Закрыть]. Находятся и такие авторы, которые считают, что германцы не превышали 3–5 % от общего числа жителей в Западной Европе [37]37
  R. Sedilot. Sarvol de l'histoire de France, p. 88; P. Caxotte. Histoire des francais. Paris. 1951, p. 171; R. Fossier. L'histoire sociale de l'Occident medieval, p. 25.


[Закрыть].

Следует учесть еще и неравномерность германского расселения в Галлии. Область на крайнем севере страны была, как указывалось, почти сплошь заселена франками. В прилегающих районах, вплоть до Сены, франки составляли в VI–VII вв. весомую часть населения. Романизованная прослойка здесь сократилась, но галло-римляне и галлы оставались все-таки в большинстве. Южнее Сены доля франкских поселений быстро падает. Они составляли здесь лишь изолированные островки. Еще заметнее это к югу от Луары, где франки в VI в. сильно уступали по численности не только галло-римлянам, но еще и вестготам.

Различия в численности германцев и в способах их расселения в разных районах Галлии, естественно, сказывались на особенностях эволюции отдельных ее областей. Но так как германцы, даже будучи в меньшинстве, представляли правящую силу, они могли оказать значительное социальное влияние, далеко не пропорциональное своей численности. Это влияние было тем интенсивнее, чем дольше сохранялась самобытность жизненного уклада того или иного германского племени. Не удивительно, что наиболее глубокое и преобразующее социальное воздействие оказали на Галлию именно франки, и притом в тех северных районах страны, где присущие им отношения оказались наиболее живучими.

Процесс социальной перестройки, происходивший в течение VI–VIII вв. в государстве, созданном франками, следует, таким образом, рассматривать раздельно для областей к северу и к югу от Луары.

Своеобразие социального развития на севере Галлии во многом обусловливалось, как мы уже отмечали, прочностью франкской общины. Как показывает древнефранкский судебник Салическая правда, на рубеже V–VI вв. община еще сохраняла за собой верховную власть над всей территорией деревни. Во франкских деревнях еще соседствовали домовые общины так называемых «больших семей» (включавших родственников до третьего поколения) с выделившимися малыми семьями. Все они обладали сходными правами и обязанностями, все владели скотом и землей, участвовали в труде. Те из них, которые имели подсобных работников – полусвободных (литов) или рабов, не отказались еще от непосредственного участия в производстве[38]38
  А. И. Неусыхин. Возникновение зависимого крестьянства как класса раннефеодального общества в Западной Европе VI–VIII вв М., 1956, стр. 104–135.


[Закрыть]. Индивидуальный характер хозяйства обусловливал неизбежность имущественного неравенства среди крестьян. Однако в V–VII вв. общинные обычаи франков были достаточно прочны для того, чтобы предотвратить перерастание имущественного неравенства внутри общины в классовое. Даже самое понятие частной собственности малой семьи на землю во времена Салической правды у франков еще не сложилось[39]39
  3? «Строго говоря, Салическая правда фиксирует и отражает лишь пропесс зарождения индивидуально-семейной собственности на землю». – Там же стр. 105.


[Закрыть].

Совершенно иными были в Северной Галлии VI в. отношения в галло-римских виллах. Напомним, что франки селились вместе с галло-римлянами очень редко. Принципы частной собственности и классового разделения сохранились здесь в полной мере. Уцелела и часть прежних собственников этих вилл: многие галло-римские аристократы перешли на службу к франкским королям; остались нетронутыми владения ряда средних землевладельцев. Организация хозяйства во всех таких виллах изменилась мало: здесь продолжали работать колоны, вольноотпущенники, рабы (юридически рабство так и не было упразднено). Немаловажными очагами позднеримских отношений являлись также земельные владения католической церкви и галло-римские города.

Сосуществование двух столь различных по характеру общественных укладов на одной и той же территории не могло долго оставаться без последствий для каждого из них. В результате их взаимодействия («синтеза») заметно ускорились исподволь назревавшие процессы социальной эволюции. В VI–VII вв. каждый из этих укладов подвергается перестройке. Еще важнее, что начинают возникать элементы новых, феодальных отношений[40]40
  Генезис феодализма у франков с давних пор привлекает особое внимание историков. Связано это отчасти с тем, что само понятие феодализма, вошедшее в науку в прошлом столетии, было разработано впервые именно на материалах из истории Франкского государства. С тех пор историки разных направлений видят в феодальном обществе, складывающемся в Северной Галлии, наиболее полное конкретно-историческое воплощение одного из важнейших типов феодализма (или даже модель феодализма вообще). Не удивительно, что любая попытка теоретического углубления понятия феодализма побуждает историков заново обращаться к северофранцузскому материалу. И, наоборот, всякое крупное исследование по истории феодального строя у франков получает отзвук и в теоретических работах медиевистов. В связи с этим число специальных трудов, касающихся генезиса феодализма у франков, необозримо. Концепция этого процесса, излагаемая ниже, основывается на обобщении результатов основных марксистских исследований последнего десятилетия: А. I. Njeussychin. Die Entstehung der abhangigen Bauernschaft. Berlin, 1961 (см. также другие работы A. И. Неусыхина, названные выше); С. Д. Сказкин. Очерки по истории западноевропейского крестьянства в средние века. М., 1968; Н. Koller, B. Topfer. Frankreich. Ein historischer Abrib. Berlin, 1969; А. Я. Гуревич. Проблемы генезиса феодализма в Западной Европе. М., 1970. Из новых работ западных историков наиболее важны: R. Boutruche. Siegneurie et feodalite, t. 1. 2^eme ed. Paris, 1968; E. Salin. La civilisation merovingienne, t. I–IV. Paris, 1950–1959; R. Fossier. La terre et les hommes en Picardie jusqu'a la fin du XIII siecle; idem. L'Histoire sociale de I'Occident medieval; C. Fourquin. Histoire economique de I'Occident medieval. Paris, 1969.


[Закрыть].

В VI–VII вв. немалая часть галло-римских поместий на севере Галлии была пожалована франкскими королями их приближенным. Служилая франкская знать, как и сами короли, становится собственником земель, скота, рабов, колонов. В результате возвышение знати над рядовыми германцами резко усиливается.

Расширяются и ее судебно-административные права, приобретающие особое значение в условиях длительных междоусобных войн и территориальных переделов, заполняющих собой историю Франкского государства в VI–VII вв. (уже в год смерти Хлодвига Франкское государство было разделено между его сыновьями; во времена внуков Хлодвига распри между правителями отдельных частей государства усиливаются, перерастая в постоянную, лишь изредка затихающую борьбу). Политическая анархия увеличивала потребность свободных франков в покровительстве сильных. Традиционные для древних германцев отношения «верности» племенному вождю все чаще выливались теперь в Северной Галлии в отношения патроната представителей служилой аристократии – собственников галло-римских вилл – над отдельными общинниками. В первую очередь под такой патронат подпадали оскудевшие семьи.

Увеличению социальной роли северофранкской землевладельческой знати способствовали также и особенности положения городов и торговли. Не достигшие такого расцвета, как на юге, северогалльские города и торговля особенно сильно пострадали в период «великого переселения народов». Из числа римских городов в междуречье Рейна и Луары уцелели далеко не все (Трир, Мец, Турнэ, Реймс, Орлеан и некоторые другие), но и они уменьшились в размерах и утратили свое прежнее значение. Зато они стали местопребыванием католических епископов, расширение прав которых превратило города в своеобразные административные центры. Исчезли многие традиционные отрасли галльского ремесла. Сохранилось (и отчасти даже расширилось) лишь железоделательное ремесло, обеспечивавшее в первую очередь нужды военного дела. Торговые сделки стали редкостью: лишь изредка заезжие купцы (главным образом фризские) привозили небольшие партии товаров, произведенных в Англии или в приморских областях.

Общий упадок торговли и ремесла и натурализация хозяйства сократили ценность всех видов богатства, кроме землевладельческого. Соответственно в Северной Галлии VI–VII вв. была сведена почти до нуля экономическая и политическая роль той части верхов общества, которые не обладали значительной земельной собственностью. Социальный же вес франкской земельной знати от этого еще более увеличился.

Вместе с возрастанием ценности земли увеличивается регламентация прав пользования ею. Собственником пахотной земли во франкских общинах выступает теперь малая семья (хотя ее права собственности остаются во многом ограниченными). Развивается практика отчуждения земельных владений. Между отдельными семьями увеличивается неравенство в объеме прав на землю. Значение этого неравенства состояло не только в чисто имущественном расслоении, но, в не меньшей мере, и в росте различий в социальном престиже. Передавая часть прав на землю своим патронам-магнатам, оскудевшие семьи все более подпадают под их власть. Социальное могущество и земельное богатство магнатов увеличиваются. В середине VII в. в Северной Галлии начинает складываться феодальная вотчина с характерным для нее разделением земли на господскую («домен») и крестьянскую («держания»). Франкская знать (включающая и многих вновь возвысившихся людей) и галло-римская аристократия сливаются, постепенно превращаясь в новый господствующий класс земельной знати.

В общем, изменение социальной структуры, происходившее в VII в. в Северной Галлии, свидетельствовало о зарождении феодального уклада. Он еще далеко не созрел и, тем более, не стал преобладающим среди других общественных укладов. Но обстоятельства его возникновения и развития в северной части Франкского королевства обеспечивали ему здесь наиболее благоприятные условия роста по сравнению с любой из сопредельных областей, в том числе и по сравнению с Южной Галлией.

Социальное развитие юга Галлии имело, как указывалось, ряд особенностей. Франкское завоевание не уничтожило его специфику, так как, установив на юге свою политическую власть, франки ограничились размещением небольшого числа гарнизонов и взиманием налогов. Размеры франкской колонизации в VI–VII вв. были невелики. В ней участвовала в основном верхушка франкского общества, довольствовавшаяся обычно захватом земельных владений бывших вестготских правителей (менее обжитые районы в Центральном массиве и других областях эта колонизация вовсе не затронула). Права галло-римлян на землю отменены не были. Поэтому во многих местах сохранились обширные поместья, уцелевшие с позднеримских времен. Продолжалось широкое использование рабов, юридическое положение которых не изменилось. Действие римского права вообще не было прекращено, и им по-прежнему руководствовались во взаимоотношениях в среде галло-римского населения и при заключении различных сделок. Более прочным, чем на севере, оказалось и положение южногалльских городов. Хотя их число и размеры сократились (население их обычно составляло теперь 1000–5000 человек), они отчасти сохранили значение экономических центров (например: Марсель, Арль, Вьен, Лион, Шалон, Бордо). А роль ремесленников и торговцев благодаря переселению крупных землевладельцев в свои поместья в некоторых городах юга даже выросла (особенно это касалось приморских портов, участвовавших в транзитной торговле предметами восточного производства – шелками, пряностями, украшениями)[41]41
  См.: P. A. Fevrier. Le developpement urbain en Provence de l'epoque romaine a la fin du XIV siecle. Paris, 1964.


[Закрыть].

Включение юга в состав Франкского государства вызвало тем не менее ряд глубоких изменений в социальной структуре этой области. Наиболее заметно стали проявляться они к концу VII в. Оседавшие на южногалльской земле франкские дружинники наделялись землей за счет раздробления крупных доменов вестготской и галло-римской знати. Это уменьшало долю крупной земельной собственности в пользу средней. Одновременно преобразовывалась система хозяйства в этих доменах, изменяясь в сторону все более широкого использования труда колонов и испомещенных на землю рабов[42]42
  C. Fournier. Le Peuplement rural en Basse Auvergne durant le haut Moyen Age. Paris, 1962.


[Закрыть]. Увеличение удельного веса подобного способа эксплуатации отражало тенденцию развития в сторону мелкого земледельческого хозяйства. Еще ярче эта тенденция проявлялась в росте числа свободных мелких собственников. Ими становились те (пусть не очень многочисленные) рядовые франкские воины, которые поселялись на юге Галлии и надел которых вследствие особенно прочного влияния здесь позднеримских отношений вскоре начинал рассматриваться как частная собственность. В число таких мелких земледельцев входили и уцелевшие во время франкского завоевания рядовые вестготы и бургунды, а также потомки свободного галльского крестьянства, особенно многочисленного на юго-западе. Слой мелких свободных земледельцев не был однородным не только с этнической, но и с социальной точки зрения. Те же процессы, которые приводили к его расслоению на севере Галлии, действовали здесь с удвоенной силой, благодаря длительному сохранению позднеримских институтов.

Все эти изменения, накапливавшиеся в течение VI и особенно VII вв., не устраняли, однако, значительного своеобразия общественной структуры в Южной Галлии. Среди трудящегося населения сельские рабы, колоны, вольноотпущенники составляли здесь гораздо большую часть, чем на севере Франкского государства. Верхи общества включали сельскую рабовладельческую аристократию, отчасти – городскую верхушку и епископат; франкская служилая и земельная знать, хотя и обладала политическим верховенством, долгое время была в меньшинстве. Это отражало особенности в самом содержании социальной эволюции севера и юга Галлии в VI–VII вв. В то время как на севере франкские и позднеримские порядки играли примерно равную роль, на юге в их взаимодействии явно превалировал позднеримский уклад. И хотя в процессе распада и синтеза этих двух общественных структур рождались сходные между собой элементы новых общественных отношений, последние еще долго будут хранить на себе «родимые пятна», указывающие на их различное происхождение и мешающие их слиянию.

* * *

Особенности пути, пройденного северными и южными областями Галлии, сказались и на этническом развитии. Различие в соотношении германских и галло-римских элементов обусловливало разницу в этническом типе, в языке, отчасти и в духовной культуре. Благодаря очень значительному преобладанию на юге Галлии галло-римлян и более высокому уровню их культуры латинский язык и элементы светской образованности долго сохраняются здесь и после франкского завоевания. Особенно это касается галло-римской знати. Домашние учителя обучают ее детей классической латыни. И даже в церковных школах изучение классического наследия продолжает играть заметную роль. Латынью пользовались и известные писатели и историки того времени – такие, как выходец из галло-римского сенаторского рода, составитель хроники «Деяния франков» Григорий Турский (влиятельный епископ, приближенный короля Сигеберта), провансальский аристократ Динамий Марсельский, автор многих «Житий», участники литературных кружков, действовавших в VI в. в Арле, Авиньоне, Вьенне, Бордо, Пуатье и других городах Южной и Центральной Галлии. Латинский язык сохранял свое значение и в среде простолюдинов. Об этом свидетельствуют латинские надписи на многочисленных надгробиях VI в., найденных в разных уголках юга Галлии [43]43
  P. Riche. Education et culture dans I'Occident Barbare Paris, 1962, p. 232–252; E. Salin. La civilisation merovingienne, t. IV, p. 450 et suiv.


[Закрыть].

Этническая и языковая обособленность германцев сохранялась на юге около столетия. В VII в. они были ассимилированы галло-римлянами. Смешению здесь германцев с галло-римлянами способствовали их совместные поселения, смешанные браки, общая религия. Немалое значение имело широкое использование франкскими королями галло-римской знати в качестве своих советников и чиновников. Документы, исходившие из королевских канцелярий (в том числе сборники формул для различных сделок), составлялись, естественно, по-латыни, ибо своей письменности германцы не имели. Латынь же легла и в основу нового разговорного языка, складывающегося на юге в течение VII–VIII вв. Потомки франков-завоевателей (не говоря уже о бургундах и вестготах, ассимилировавшихся еще раньше) усвоили, таким образом, словарный состав языка, на котором говорило все окружающее население, на котором составлялись и распоряжения королей, и проповеди христианских епископов. Но грамматический строй и фонетика этого нового языка отличались и от классической латыни, и от народной латыни IV–VI вв.

На севере Галлии франкский язык и франкская духовная культура продолжали жить дольше. Уцелевшая галло-римская прослойка была в ряде мест недостаточно многочисленна, чтобы оказать сильное воздействие на франкскую среду. Раздельность германских и галло-римских поселений затрудняла общение. Местное галльское население было здесь романизовано сравнительно слабо. Тем любопытнее тот факт, что, начиная, по крайней мере, с середины VI в., романское культурное влияние начинает все явственнее сказываться и на севере Франкского государства. Объясняется это в первую очередь привлечением франкскими королями к себе на службу администраторов из галло-римской аристократии, а также усилением роли христианства и галло-римского духовенства. К концу VI в. северофранкская знать порой не только говорила, но и читала по-латыни. В VII в. были открыты церковные школы; преподавание в них велось также на латыни[44]44
  Р. Riche. Education et culture…, p. 254 et suiv; idem. De l'education antique a l'education chevaleresque. Paris, 1968, p. 25 et suiv.


[Закрыть]. Однако подавляющее большинство северных франков, особенно в деревнях, еще долго продолжали говорить на родном языке. На крайнем северо-востоке Галлии (фламандские районы современной Бельгии), наиболее густо населенном франками, основа этого языка сохранилась до наших дней. В остальных районах разговорная речь, складывающаяся в VII–VIII вв. на основе латыни, удаляется от своего прототипа заметнее, чем на юге. Она пополняется несколькими сотнями германских слов, в первую очередь – в лексике, связанной с военным делом, с названиями предметов домашней утвари, с описанием флоры и фауны. Заметно упрощается построение фразы; сильно изменяется произношение[45]45
  R. Sedilot. Survol de l'histoire de France, p. 88.


[Закрыть]. Северогалльская речь оказывается, таким образом, не совсем похожей на южногалльскую. Даже утвердительная частица «да» на севере и на юге произносилась по-разному. Равнозначное ей по смыслу латинское выражение «hoc illud» южане лишь сокращали, говоря кратко «ос». На севере же фонетическое изменение было глубже: hoc illud сливалось в oil (позднее – в oui). Отсюда появились в дальнейшем и названия этих двух языков: северного – langue d'oil, южного – langue d'oc.

Различия в этническом составе населения в Галлии VII–VIII вв. не исчерпывались особенностями севера и юга. Самостоятельные этнические группы представляли, кроме того, бритты Арморики, в V–VI вв. переселившиеся сюда из Англии, и испанские баски, колонизовавшие в конце VI в. области между Пиренеями и Гаронной (будущая Гасконь).

На территории Галлии складывалось, таким образом, несколько различных народностей[46]46
  См.: А. Д. Люблинская. К вопросу о развитии французской народности (IX–XV вв.). – «Вопросы истории», 1953, № 9.


[Закрыть]. Наиболее многочисленными из них были северофранкская (будущая северофранцузская) и южнофранкская (будущая провансальская). Именно они сыграют впоследствии главную роль в складывании французской нации. В VII–VIII вв. (как и в более позднее время, вплоть до XIV–XV вв.) они различались между собой не только по языку и территориальному расположению, но, как мы видели, и по особенностям социально-экономического строя.

Тем не менее представление об этнической общности севера и юга Галлии уже зарождалось. И так как господствующую политическую группу первоначально составляли почти повсюду франки, именно их имя постепенно становится, начиная с VII в., общим «самоназванием» населения – независимо от действительного его происхождения. Новое имя появляется и у самой страны. В VII–VIII вв. ее все реже называют Галлией и все чаще «государством франков» (Regnum francorum)[47]47
  В VI в. возникает уже и укороченная форма этого названия – Frantia, Francia, но им обозначают в это время не всю Галлию, а лишь область наиболее древних франкских поселений в бассейне Мааса и Шельды В VII в. и, особенно, в VIII в. под термином Francia подразумевают иногда уже всю территорию между Рейном и Луарой, включая и Южную Бургундию, но чаще – междуречье Соммы и Луары (см: F. Lot. Naissance de la France. Paris, 1948, p. 196; R. Sedilot. Survol de l'histoire de France, p. 84; R. Folz. Le couronnement imperial de Charlemagne, p 21, 40).


[Закрыть].

Особенности социального и этнического развития наложили отпечаток и на духовную культуру севера и юга Галлии. Это видно, в частности, по распространению христианства, число приверженцев которого росло на юге значительно быстрее, чем на севере. Даже после обращения Хлодвига и его приближенных христианизация сельского населения в северных областях шла медленнее, чем на юге. В течение всего VI в. абсолютное большинство галльского крестьянства, особенно на севере, оставалось языческим. Положение изменяется лишь в VII–VIII вв. Постоянная поддержка, оказывавшаяся франкскими королями христианской церкви, позволила ей постепенно укрепить свои позиции. Растет число монастырей (уже к концу VI в. в Галлии было основано около 200 монашеских обителей[48]48
  G. Fournier. Les Merovingiens. Paris, 1966, p. 95.


[Закрыть]). Меровинги раздают им щедрые пожалования. Представители знатных родов создают в своих владениях новые церкви, содействуя проникновению христианства в отдаленные уголки страны. Увеличивается влияние епископов, назначавшихся королями. Облеченные также политической властью, они усердно насаждали новую религию, либо запрещая, либо христианизируя языческие обряды и обычаи.

Значение христианизации Галлии не ограничивается теми социально-политическими последствиями, о которых говорилось выше. В конкретно-исторических условиях Галлии VI–VIII вв. христианство имело немалое значение для сохранения ряда достижений римской культуры. Проклиная и осуждая «языческую» культуру Рима, христианская церковь вынуждена была в то же время заботиться о сохранении некоторых элементов латинской образованности для удовлетворения своих собственных потребностей. Один из немногих обломков Римской империи, уцелевших в Галлии после ее падения, – церковь оказалась объективно как бы преемницей Рима в отдельных областях культурного развития. Это был ненадежный и «нерадивый» преемник. Но другого не было. И потому именно христианской церкви обязана была Галлия сохранением письменности, спасением хотя бы части накопленных во времена античности врачебных знаний, сведений о мореплавании и т. п. Более того, многие литературные и научные произведения древности дошли до потомков только в копиях, изготовленных по античным рукописям монастырскими писцами, в том числе и галльскими.

Не приходится удивляться и тому, что влияние христианизации явственно сказалось на развитии изобразительного искусства Галлии V–VII вв. По своему характеру это искусство очень сильно отличается от того, которое мы обрисовали выше, говоря о периоде римского господства в Галлии. Почти полностью исчезла скульптура. Неузнаваемо изменилась живопись. Главная тема изобразительного искусства римской поры – человек – была забыта. Начиная с V в. ведущей отраслью изобразительного искусства становится ювелирное дело. Драгоценности были теперь главным показателем социального положения человека, как бы заменив в этом отношении каменные постройки древности, игравшие в свое время ту же роль. В причудливой форме и замысловатом орнаменте поясных пряжек, застежек, бус, браслетов, в украшении домашней утвари и воинских доспехов проявлялось ныне мастерство художника. Техника его работы представляла как бы сложный сплав римских ремесленных навыков с приемами работы «варварских» мастеров. Главным элементом произведений ювелирного искусства стали либо стилизованные изображения зверей, либо геометрические узоры, невольно напоминая ведущую тему галльского доримского искусства. Важнейшим изобразительным средством была теперь не форма, но цвет. Ювелирные изделия этой поры поражают сказочной игрой черной эмали, багровых рубинов, зеленого и голубого стекла, золота[49]49
  См.: Е. Salin. La civilisation merovingienne, t. IV, p. 450–470; G. Fournkr. Les Merovingiens, p. 83. 84.


[Закрыть].

Столь резкое изменение тематики и формы галльского изобразительного искусства было связано с действием сложного комплекса факторов. Немаловажную роль сыграло влияние церкви, которая всячески подчеркивала превосходство духа над плотью и объявляла греховным всякий интерес к человеческому телу и его изображению. Но, вероятно, не меньшее значение имела специфика присущего «варварам» видения мира. Именно цвет и цветовая гамма были излюбленным изобразительным средством у германских народов. Не случайно именно тот или иной цвет играл у многих из них роль охраняющего талисмана. Что же касается линии, формы, то они обычно передавались не в своем реалистическом воплощении, но в сильно деформированном, вытянутом или искаженно угловатом виде. Отсюда превращение фигур зверей в чудища, вплетение их в сложный орнамент, порой с трудом поддающийся расшифровке. Нерасчлененность рисунка, смешение в нем самых различных сюжетов и тем – характерная черта франкского искусства, связанная с синкретизмом общекультурных представлений германцев того времени. По своему содержанию рисунки часто были рассчитаны на то, чтобы произвести на зрителя устрашающее впечатление. Выполняя роль талисмана, они должны были отпугивать врагов, «охранять» и оберегать от опасностей.

Лишь в VII в. начинается возрождение антропоморфного искусства. Благодаря влиянию церкви важнейшими темами этого искусства было изображение человекоподобного божества или библейских сюжетов.

* * *

Более двух веков ученые вели спор о роли германских и римских институтов в истории меровингской Галлии. Спор этот продолжается и поныне, хотя хронологические его рамки значительно расширились, а постановка вопроса в корне изменилась: вместо противопоставления германских и романских порядков в историографии сложилась тенденция отрицать самый факт социального перелома, связанного с германской колонизацией[50]50
  Тенденции такого рода прослеживаются уже у немецкого историка начала XX в. А. Допша, доказывавшего сходство общественного строя в поздне-римской империи и во Франкском государстве. Они получают затем отражение у бельгийского медиевиста Анри Пиренна, подчеркивавшего сохранение позднеантичных отношений в меровингский период и считавшего, что гибель римского наследия была связана лишь с арабскими вторжениями VIII в. Идеи германо-римского континуитета защищали затем послевоенные последователи А. Пиренна – С. Булин, М. Ломбар, Р. Лопес, отстаивавшие преемственность экономического развития Галлии вплоть до вторжений норманнов в IX в, или даже вплоть до XI в. О сходстве или даже родстве позднеримских и германских порядков пишут и авторы только что вышедших во Франции общих работ по западноевропейскому средневековью Р. Фоссье и Г. Фуркэн (см.: «Histoire medievale». Serie dirigee par G. Duby. Paris, 1969–1970).


[Закрыть].

Углубленный анализ фактического материала заставляет, однако, отказаться как от упрощенного подхода родоначальников дискуссии, требовавших признать определяющее значение либо только франкского, либо только романского начала, так и от концепции «подобия» римского и германского обществ. Трудами многих исследователей (в том числе историков-марксистов и прогрессивных западных ученых) выяснено, что, как это отмечалось выше, между галло-римскими и франкскими распорядками существовала принципиальная разница. Прямая преемственность в социальном развитии Галлии в V–VII вв. оказывалась поэтому исключением, а не правилом. Но подспудное влияние римского наследия было огромным. Оно обнаруживается во всех районах Галлии. Его интенсивность и значение для путей социальной эволюции зависели от конкретно-исторических условий, существовавших в той или иной области. Действительную роль галльских, римских и германских институтов в становлении общественного строя франков можно поэтому определить только при тщательном учете локальных особенностей, и прежде всего различий между севером и югом Галлии.

Однако, каково бы ни было соотношение германских и романских элементов в том или ином районе Галлии, повсюду смысл социальной перестройки, пережитой после падения Рима, состоял в постепенном переходе к новой общественной системе – феодализму.

С этой точки зрения рассматриваемый период повсеместно был временем глубокого общественного переворота, опережавшего по времени своего осуществления многие соседние страны.