Текст книги "Петербургские арабески"

Автор книги: Альберт Аспидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

В какой палате скончался император Петр Великий?

Вопросом этим интересовались и в XIX, и в XX веке. Но он остался не решенным до конца и в наше время.

В XVIII веке иностранцы часто именовали Петра I «героем» вместо более длинных его титулов. Государь Петр Алексеевич действительно был героем: он знал поражения, но сумел и их обратить в свои победы. Он был героем и по своему внешнему виду, и по манерам поведения.

Некоторые из иностранцев вспоминали о времени его кончины.

Граф Г.Ф. Бассевич в трагические дни января 1725 года находился во вновь построенном петровском зимнем дворце. Как доверенное лицо герцога Голштинского (сватавшегося к дочери царя) он был в палате, в которой умирал Петр Великий. Однако в своих воспоминаниях он не упоминает о том, как выглядела эта палата и где она находилась.

Его внимание в это время занимали интриги, пока еще скрытые, но уже зародившиеся вокруг постели умирающего и не оставившего завещания Петра. Создавалась партия противников петровских преобразований. Влиятельные вельможи хотели возвести на освобождающийся престол десятилетнего внука царя – цесаревича Петра Алексеевича, а императрицу Екатерину Алексеевну отправить в монастырь. Бассевич не был заинтересован в таком исходе событий.

Однако созданная Петром военная аристократия не дремала. Ночью сторонники Екатерины, старшие офицеры гвардейских полков, были светлейшим князем Меншиковым собраны в одной из комнат дворца. Среди них и был граф Бассевич. Он вызвался привести Екатерину: необходимо было, чтобы императрица сказала свое слово. Бассевич пошел в палату, где царица продолжала обнимать своего умирающего супруга, который ее уже не узнавал, и не могла от него оторваться. Голштинец схватил ее за руку и повел за собой. Он говорил при этом плачущей женщине: «Присутствие ваше здесь бесполезно, государыня, а там ничего не может быть сделано без вас. Герой короновал вас для того, чтобы царствовать, а не плакать. И если душа его остается еще в этом теле, то только для того, чтобы отойти с уверенностью, что вы умеете быть достойной своего супруга…»

В кабинет, где ее ждали, Екатерина сумела войти уже величественно, а слезы в ее глазах трогали сердца тех, кто был вызван на это ночное собрание. Императрица говорила недолго, но она сумела найти слова, привлекшие к ней и тех, кто симпатизировал цесаревичу. Екатерина «упомянула о правах, данных ей коронованием, о несчастьях, могущих обрушиться на монархию под руководством ребенка, и обещала, что не только не подумает лишить великого князя короны, но сохранит ее для него как священнейший залог, который и возвратит ему, когда небу угодно будет соединить ее с государем, с обожаемым супругом, ныне отходящим в вечность». (Через два года она действительно сдержала свое слово.)

На следующий день, 28 января, император скончался. О чем дворцу возвестил вопль, который «сама государыня от сердца глубоко выдохнула».

Сенаторы, члены синода, генералитет, те, кто составлял тогда «знатнейшее шляхетство», немедля собрались, «чтобы решить все нужное для спокойствия в стране». Решение, казалось, было уже оговорено, предопределено в тихих предшествующих разговорах. Но в это время раздался бой барабанов обоих гвардейских полков – Преображенского и Семеновского, выстроившихся под окнами дворца. «Отца мы лишились, но у нас есть мать», – заявляли грохочущие барабаны. Реальная власть находилась в руках вдовствующей императрицы. А сила всегда была лучшей аргументацией в политике.

Проблему с завещанием обсудили в одной из комнат дворца. Сенат, синод, вельможи (бояре) единогласно решили: «Государыня императрица державу российскую наследствует». Известить ее об этом пошли все. Среди них был и архиепископ Феофан Прокопович. Первенствующий член Святейшего синода, писатель и златоуст, он впоследствии вспоминал: «И таково в си к поздравлению Ея Величества в комнату телу умершего Государя близкую пришли: куда тогда такожде и Государыня изволила выйтить; бремя государственного владения, которое Бог и супруг ей вручили, действительно принять изволила, и неутомимо плачущая, не могла почти словесно ответствовать, только, не возбраняя руки целующим, соизволение свое показала…»

Смерть Петра I.

Так развивались исторические и судьбоносные события вокруг упоминаемой нами в начале палаты. Что касается самого этого помещения, то только Феофан Прокопович немного сказал и о самой палате. В нее он заходил и тогда, когда все поняли безнадежность положения Петра и бросились прощаться с ним. Архиепископ писал: «Лежал он молча и всех приходящих взглядом приветствуя; потом же сие не без труда проговорил после: свободится ли от стужения? (малую комнатку множество людей наполнило)… и так все из комнаты вышли». Таким образом, последняя в жизни Петра «палата» была, по воспоминаниям Феофана Прокоповича, «малая комнатка».

Прошли десятилетия, отошли в вечность петровские сподвижники и современники. Прогремели многие войны. Город, основанный героем, разросся и изменился. Но вот через сто с небольшим лет после описанных событий появился интерес к месту, где они происходили.

В какой палате скончался Петр Великий? Впервые этим вопросом задался генерал-инспектор по инженерной части великий князь Михаил Павлович в 1834 году. Может быть, интерес к этому обстоятельству вначале возник у его брата, государя Николая Павловича, и был поднят на каком-нибудь семейном обеде? (Николай I почитал Петра I более чем кого-либо из своих предшественников.) Или любознательная супруга генерал-инспектора, великая княгиня Елена Павловна, заинтересовалась этой загадкой? Во всяком случае, в высших кругах такой вопрос возник. А разрешить его великий князь поручил не кому иному, как служившему в его ведомстве А.Л. Майеру. Кем же он был, удостоенный такого необычного доверия?

Отец Александра Леонтьевича приехал в Россию во время царствования Екатерины II. Состоял он тогда в свите принца Ангальт-Бернбургского, участвовал в осаде Очакова, во время которой подружился с адъютантом принца, молодым Барклаем де Толли. В Германию фон Майер не вернулся, остался на русской службе. Может быть, это случилось и потому, что в Петербурге сердцем его завладела прелестная и одаренная необыкновенным музыкальным талантом Екатерина Скиатти и он женился на ней. Его жена происходила из музыкальной семьи, также осевшей в русской столице при Екатерине II. Императрица тогда широко приглашала на русскую службу иностранных артистов, музыкантов. Приехавшим предоставлялись квартиры в так называемом Лейб-компанском корпусе. По другому этот «корпус» именовался еще «Старым Зимним дворцом». Это был тот самый петровский дворец. Обстоятельство, имеющее значение для нашей истории.

Первенцем от этого брака был Александр. Он получил домашнее воспитание; от матери передалась ему и любовь к музыке, музицированию. Друг отца, военный министр Барклай-де-Толли, взял молодого Майера под свою опеку. С ним Александр Леонтьевич прошел кампанию 1812 года, был очевидцем горящей Москвы. А после войны женился на Юлии Петровне Левиз оф Менар и стал начальником архива инженерного департамента (таким образом, попав в ведомство вышеупомянутого генерал-испектора). Здесь Май ер занимался описанием крепостей, исследовал историю образования военных сил при Петре I. Знаток языков, Александр Леонтьевич вместе с А.Х. Востоковым и Н.И. Гречем составлял руководство к русской грамматике. Но известность среди своих современников и у последующих поколений он приобрел благодаря составленному им после многолетних исследований атласу, включившему в себя «Исторические планы столичного города Санкт-Петербурга с 1714 по 1839 год». Планы были красочными и сопровождались необходимыми пояснениями. «По высочайшему повелению государя императора» этот атлас был издан в 1839 году. В наши дни тоже широко пользуются приведенными в нем планами, уже не ведая имени автора.

Вот таким образом А.Л. Майер получил по службе задание узнать, «какие именно палаты бывшего Зимнего дворца заключали в себя то священное место, где Петр Великий, восприяв от Всевышнего венец бессмертия, расстался с созданным им градом и возвеличенною им Россиею».

Исполнение поручения осложнялось тем, что к этому времени уже давно на месте Старого Зимнего дворца возвышалось высокое, великолепное здание Эрмитажного театра.

Наверное, Александр Леонтьевич не только удивился такому необычному поручению, но и воспринял его как знак провидения. Оно живо напомнило ему о слышанном еще в детстве семейном предании. Его родная мать (урожденная Екатерина Скиатти, служившая под начальством Марии Федоровны в Смольном институте благородных девиц, в это время еще благополучно здравствующая) рассказывала о той квартире в Лейб-компанском корпусе, в которой она вместе со своими родителями жила до пяти лет – до 1775 года. Она помнила, как ее мать и другие близкие люди часто повторяли, что она родилась в той самой комнате, в которой скончался Петр Великий и где по нем были отслужены панихиды. Квартира эта была на верхнем (втором) этаже, угловая: одна ее сторона была обращена к Неве, а другая – к каналу (Зимней канавке). Она твердо помнила, что комната, о которой ей рассказывали, была не угловая, а вторая от угла. Впечатления, полученные человеком в пятилетнем возрасте, уже запоминаются навсегда. И эти первые воспоминания бывают самыми яркими, сильными.

Такое предание вдохновило Александра Леонтьевича, но оно должно было получить документальное подтверждение. Этим Майер, со свойственным ему усердием и основательностью, и занялся.

Среди хранений Эрмитажа Майер отыскал чертежи, по которым в 1716 году строился дворец для Петра I. Это были исполненные архитектором Г.И. Маттарнови проектные листы. На первом из них был изображен план первого этажа дворца. По своему начертанию, по соотношению двух корпусов в плане дворец напоминал букву «Г». Одна сторона дворца (горизонтальная, более короткая) была обращена в сторону Невы (набережный корпус), а другая (вертикальная) – в сторону Зимней канавки (дворцовый корпус). При канавке во дворе была показана и небольшая уютная гавань, в которую на яхтах заплывали гости Петра.

Набережный корпус уступал по длине ставшему на этом месте Эрмитажному театру: он занимал лишь треть его длины. Однако Майера это не смутило. Он решил, что это Екатерина I после смерти своего друга достроила набережную часть дворца, а для решения поставленной перед ним задачи достаточно и петровской угловой части дворца.

Фасад Зимнего дворца. Арх. Г.И. Маттарнови

Второй найденный чертеж изображал как раз фасад набережного корпуса дворца, как он виделся со сторон Невы. Парадный фасад украшен в центре треугольным фронтоном и четырьмя большими полукруглыми окнами на верхнем этаже. Всего на Неву по второму этажу было обращено восемь окон. По первому этажу был обозначен подъезд. А на канавку дворец смотрел одиннадцатью окнами на каждом этаже.

За каким из этих окон скрывалась искомая палата?

Но главный сюрприз ожидал Александра Леонтьевича, когда он проник в помещения, находившиеся под уютным и прекрасным Эрмитажным театром. Он оказался в комнатах со старыми стенами, до сих пор сохраняющими следы от давно разобранных балок перекрытий. Были и карнизы для уже не существующих потолков, сохранявшие следы позолоты…

Оказалось, что Кваренги не сломал до основания петровское здание, чтобы на новых фундаментах поставить свое. Озабоченный малым временем, отпущенным ему на строительство, и соображениями экономии казенных денег, зодчий просто поставил свое театральное здание на оказавшиеся достаточно прочными стены Старого Зимнего дворца.

В отчете Майер написал об этом своем открытии: «По счетам конторы строения домов и садов известно, что Эрмитажный театр надстроен на строение Лейб-компанского корпуса и что стены оного разбирались под оный театр; по плану и в натуре видно, что многие из сих стен остались на прежнем месте».

Кваренги закруглил угол своего здания в месте, обращенном к реке и каналу. При этом был уничтожен угол старого здания вместе с комнатой, некогда принадлежавшей семейству Скиатти. Но ведь в предании, поведанном Май еру, говорилось о «второй от угла комнате», она могла сохраниться. Майер продолжил поиски новых сведений о палате.

В Московском архиве Министерства иностранных дел, куда в свое время были переданы бумаги Петра, он отыскал записи Походного журнала, своего рода дневника, который вел один из приближенных царя. Записи 1725 года там были такие: «Января 17. Его величество заболел, никуда ездить не изволил…

Января 24. И с того 17 числа поныне его императорское величество занемог и лежал в зимнем своем доме в верхнем апартаменте…

Января 28. В шесть часов пополудни в четверг его императорское величество Петр Великий представился от сего мира от болезни урины запору.

Января 29. По ныне его Величество в болезни лежал и представился в своей конторке, а сегодня вынесен в салу».

Итак, «маленькая комнатка», запечатленная в памяти Прокоповича, была вместе с тем и государевой «конторкой».

Среди бумаг Петра Майер отыскал и записку, относящуюся ко времени появления государевой конторки. Написана она была не рукой Петра, а кем-то из его приближенных: «У большой палаты перегородить стенку по самый погребной свод и в той перегородке сделать конторку в половине окна к свету или выше, а чтобы через нее был в узенькой палате свет, и наверху конторки сделать решетку и под решеткою в стене кругленькое окошечко, а дверь в конторку сделать из маленькой палатки, также сделать проходную лестницу в погреб, откуды пристойно».

На том же листке пониже было написано: «На зимнем, где погреб, тут сделать поварню».

Содержание записки озадачило Александра Леонтьевича. Речь в ней шла явно о комнате (палате) первого этажа, расположенной непосредственно над подвалом и никоим образом не относившейся к «верхнему апартаменту», упомянутому в Походном журнале.

Вместе с тем Майер увидел здесь связь между местом расположения конторки и назначением поварни в подвале. (Почему-то царь пожелал, чтобы место его постоянных деловых занятий находилось именно над местом приготовления кушаний: то ли ему нравилась кухонная суета, то ли запахи, от нее исходящие.)

Но, с другой стороны, написанное в низу листка было похоже и на резолюцию, отменявшую первоначальное решение. Может быть, вследствие такой отмены на первоначально намеченном для конторки месте была устроена поварня?

Подтверждение своему предположению Майер увидел в том же атласе, где были и чертежи Маттарнови. В эрмитажном собрании оказался и план-эскиз какого-то дворца, исполненным самим царем. Такого рода эскизами от заказчика руководствовались подчас архитекторы в своей работе. Одна сторона собственноручно начертанного дворца была обращена к реке, а другая – к каналу. Канал этот Майер решил обозначить как Зимнюю канавку, а строение при нем посчитал Зимним дворцом. Правда, начертанное отличалось от того, что было на известном листе Маттарнови, но внимание исследователя было больше обращено на угловую часть дворца, на то место, где канал соединялся с рекой. Там рукой Петра было обозначено и назначение второго от угла помещения: «Поварня!!!»

Александр Леонтьевич писал: «Из сего можно вывести заключение, что первоначально велено конторку было сделать над погребом, а когда сей назначен поварней, то конторка и осталась над тем же местом в верхнем этаже, и сим оправдывается то предание, о коем я без того даже и не осмелился бы упомянуть».

То есть когда поварню поставили на первый этаж, то и конторка, соответственно по вертикали, переместилась с первого этажа на второй. Такова была логика рассуждений Майера, вряд ли соответствующая положениям формальной логики.

Таким образом и сложился ответ Александра Леонтьевича на вопрос, изначально поставленный перед ним великим князем. Ответ достаточно осторожный: «Я не могу иметь другого мнения о сем предмете, кроме того, что священное место, где скончался государь император Петр Великий, должно находиться по нижнему этажу (здания Эрмитажного театра, на уровне его полукруглых окон. – A.A.) в пространстве угла, образованного ныне существующим зданием против Невы и Библиотеки Эрмитажа (находилась по другую сторону Зимней канавки. – A.A.)».

Свой отчет с копиями исторических чертежей Майер передал августейшему заказчику. Как последний им воспользовался, нам не известно.

Александр Леонтьевич унаследовал от родителей старинный дом, окруженный садом. В нем он жил после кончины супруги со своей сестрой-другом Александрой Леонтьевной. Они часто музицировали в четыре руки. Летом, когда окна открывались в сад, их вдохновенные импровизации с наслаждением слушали соседи.

В августе 1864 года А.Л. Майера отпели в евангелической церкви Св. Анны и похоронили на Волковском лютеранском кладбище. По «представительству военного министра участь его сестры была обеспечена Высочайшим вниманием по заслугам ее брата». Так что работы Майера не были забыты его современниками.

Ну а в более поздние времена вспомнил об Александре Леонтьевиче уже М.М. Стасюлевич – редактор-издатель влиятельного журнала «Вестник Европы». В 1872 году столица должна была отмечать 200-летие своего создателя. Михаил Матвеевич решил, что его журнал лучшим образом почтит память Петра Великого, если напомнит о том месте, где он почил. Видный историк, Стасюлевич узнал, что архив Майера сохраняется его сестрой среди других семейных бумаг. Таким образом, записка-рукопись Майера была приобретена редактором-издателем и опубликована им в майской книжке юбилейного года. А оттиск со статьи Александра Леонтьевича с предисловием Стасюлевича был издан отдельной книжкой. Многие тогда стали интересоваться, «в какой палате скончался Петр Великий».

В своем предисловии Стасюлевич выступал с предложением: «В верхнем этаже Эрмитажного театра устроить, например, музей Петра Великого, а в нижнем, где он скончался, – часовню, в которую можно было бы спускаться через музей…» К сожалению, в казне тогда не нашлось денег для устройства такого памятника.

Наверное, значение юбилеев в том, что появляется повод вновь вернуться к неоконченным делам. Через сорок лет после выступления Стасюлевича, когда приближался уже 250-летний юбилей рождения Петра, вновь стали размышлять о местонахождении известной палаты. На этот раз такого рода инициативы родились в недрах дворцового управления Министерства императорского двора. Помощник начальника Петербургского дворцового управления гвардии полковник Э.П. Зейлис, смотритель Зимнего дворца подполковник П.П. Малиновский, архитектор Зимнего дворца H.H. Крамской и техник Петербургского дворцового управления С.В. Лебедев поставили перед собой цель: «выяснить, какие части старого зимнего дворца времен Петра I, построенного в 1716–1718 годах архитектором Маттарнови, сохранились до настоящего времени в пределах нижнего этажа Театрального здания Императорского Зимнего дворца». В Дворцовом управлении решили заранее готовиться к юбилейной дате и для этого решить некоторые неясные вопросы. В это время проводились археологические исследования, искали остатки старых, петровских стен. По найденным стенам составили соответствующую опись, и они были нанесены на план Эрмитажного театра.

К названным исследователям присоединился статский советник Ф.Н. Литвинов, служивший в соседнем придворном ведомстве – в управлении Петербургского удельного округа – делопроизводителем. Федор Николаевич занимался и историями императорских дворцов, был знаком с архивными документами, так что на его долю выпало историческое сопровождение исследования.

Конечно, Литвинов был знаком с ранее широко опубликованной работой Майера. Свой же труд он начал с того, что обратился к первоисточникам и лично рассмотрел планы и документы, на которые ссылался его предшественник. Когда же Федор Николаевич взял в руки чертеж, исполненный Петром I, с его собственноручными надписями (о котором мы говорили выше), то ему бросилось в глаза, что изображения в нем даже и не напоминают Зимнего дворца: «странно, как мог такой опытный исследователь, как Майер, ошибиться». Литвинов определил документ как чертеж нового Летнего дворца (не сохранившегося). А канавка вдоль стен его оказалась Лебяжьей канавкой. Таким образом, Литвинов посчитал «вопрос о палате, в которой скончался император… пока открытым».

Федор Николаевич решил подойти к решению этого вопроса «с другой стороны, не базируясь на определении места поварни». Говоря о другом подходе к решению проблемы, Литвинов имел в виду запись в бумагах Петра, найденную Майером (приведена нами выше). Если Майер нашел в ней упоминание о поварне и стал искать последнюю, то Литвинова заинтриговало указание о стенке, «которой должно было перегородить большую палату по самый погребной свод». Он стал искать уже эту большую палату. Искать на втором этаже – ведь давние печальные события происходили не иначе, как «в верхнем апартаменте». Ну а что сохранилось от этой палаты, ясно из археологических сведений, собранных его коллегами.

План Эрмитажного театра с наложенным на него планом Зимнего дворца Маттарнови.

Заключение, к которому пришел Литвинов, практически совпало с выводами Май ера. Только оно было более конкретным. В своей статье «К вопросу, в какой палате скончался Петр Великий» (в сборнике Музея антропологии и этнографии, 1913 г.) Ф.Н. Литвинов сообщал: «Ответ получается вполне определенный, а именно: наружная стена от угла Невы и Зимней канавки до закругления Эрмитажного театра, несомненно, принадлежала к той комнате, в которой скончался император Петр Великий».

Дворцовая набережная у Эрмитажного театра. К.П. Беггров. 1820-е гг.

Не оспаривая такого единогласного вердикта, хотелось бы сделать здесь небольшое замечание: стенку высотой от второго этажа «по самый погребной свод» (двухэтажную стенку) нельзя ставить на не рассчитанном для таких целей своде перекрытия помещений. Для таких целей устраивается фундамент, достаточно заглубленный в землю или, в крайнем случае, капитальная арка. Такие простые строительные истины были известны много строившему Петру. Для того чтобы выгородить на втором этаже какое-нибудь помещение – малое из большого, – достаточно было соорудить известную всем нам по нашим квартирам перегородку.

Уважаемому Александру Леонтьевичу случалось ошибаться, выясняя наш вопрос. Так, он настаивал на том, что дворец во времена Петра I был таким, каким изображен на найденных им чертежах Маттарнови 1716 года. А между тем ему нужно более внимательно отнестись к известному ему рисунку, исполненному в 1725 году X. Марселиусом, на котором художник изобразил современную Дворцовую набережную. На нем присутствует и фасад «дворца его императорского величества», только третью часть которого занимал фасад, обнаруженный Майером. В действительности дворец, построенный Петром, был более обширен, нежели это представлялось историку. Выше мы говорили о другой его «очевидной ошибке» (в случае с зимним-летним дворцом); может быть, нам следует осторожно отнестись и к выводам, произвольно сделанным из содержания найденной в московском архиве записки? Возможно, следует принять эту записку со всей очевидностью ее содержания. Речь в ней идет о нижнем этаже, расположенном над подвалом. Здесь расположены «малые палаты», относящиеся к личным покоям царя. Но есть здесь и «большая палата», занимающая как раз угловую часть здания. Наверное, здесь и предложено было сделать стенку, чтобы выгородить конторку, то есть кабинет, обращенный окнами к Адмиралтейству.

Вид на Дворцовую набережную. О. Эллигер по рисунку X. Марселиуса, 1725 г. 1728–1729 г. Слева – Зимний дворец Екатерины I.

Что было в петровской конторке (кабинете), помимо письменного стола, необходимого для работы с государственными бумагами? Ответ на этот вопрос мы находим в сообщениях других исследователей. Оказывается, здесь была и своеобразная домашняя «куншт-камора», в остекленных шкафах которой находились книги и всякого рода редкости. Возможно, здесь был и ветровой компас, сооружение довольно внушительных размеров, связанное с флюгером на крыше. Как все это могло уместиться в «малой комнатке»?

Фасад от Невы реки Зимнему старому каменному дому.

Если же нам снова обратиться к «малой комнатке», отмеченной архиепископом Феофаном при посещении им Зимнего дворца в печальные дни, то можно усомниться, что такой апологет Петра, каким был писатель Феофан Прокопович, смог не заметить, а затем и не упомянуть в своих воспоминаниях предметы, свидетельствующие о широте интересов самодержца. Ведь описал же он затем убранство Большого печального зала, в который было перенесено тело царя.

Что касается упомянутой в Походном журнале конторки «в зимнем доме в верхнем апартаменте», то, наверное, у Петра Алексеевича была и такая. Поместил он ее рядом с покоями своей супруги на втором этаже в небольшой комнатке. Здесь он мог и поспать, и просмотреть неотложные государственные бумаги.

Все вышеуказанные замечания нисколько не умаляют значения работы А.Л. Майера. Колумб тоже ошибался, когда предполагал, что он только открыл новый путь в Индию. Последующие обращения к зданию Эрмитажного театра лишь подтверждали, что в его первом этаже сокрыты стены Старого Зимнего дворца. Что касается расположения палаты, в которой скончался Петр Великий, то свидетельства Александра Леонтьевича по-прежнему здесь остаются основополагающими. И если ставить петровский мемориальный знак на здании Эрмитажного театра (наверное, это нужно), то сделать это следует не иначе, как на месте, указанном А.Л. Майером и Ф.Н. Литвиновым, на «наружной стене от угла Невы и Зимней канавки до закругления Эрмитажного театра» – стене, некогда ограждавшей памятную палатку.

Нам не известно, чем собирались отметить 250-летний юбилей рождения Петра в Императорском дворцовом управлении. Может быть, осуществлением идеи М.М. Стасюлевича, то есть организацией музея и устройством часовни на памятном месте. Во всяком случае, наступившая вскоре война, а затем и революционные перевороты заставили забыть о предположениях мирного времени.

Новое обращение к сохранившимся стенам Старого Зимнего дворца было связано уже не с очередной петровской юбилейной датой. Появилось оно более чем полстолетия спустя, и на этот раз было вызвано тем, что в середине 1970-х годов возникла необходимость поставить на капитальный ремонт здание Эрмитажного театра и реставрировать его. Деньги для обновления Эрмитажного театра были щедро отпущены государством. Главный архитектор Эрмитажа Валерий Павлович Лукин руководил запланированными работами, в которых приняли участие и сотрудники Ленинградского филиала института «Гипротеатр». В это время рыли шурфы и отбивали штукатурку для обследования фундаментов и стен.

Молодому искусствоведу Е.М. Баженовой было поручено, как сообщала тогда газета «Правда», «исследовать, в какой мере архитектор Кваренги при возведении театра использовал предыдущие постройки». Евгения Михайловна не только увлеклась поставленной задачей, но и значительно вышла за ее рамки. Она стала производить археологические раскопки, расчищала подвалы, засыпанные при предыдущих перестройках старого дворца. Обнаружились многочисленные следы прежнего быта – осколки посуды, бело-синей голландской облицовочной плитки и курительные трубки, остатки архитектурных украшений времени Маттарнови и Трезини. Стали говорить об открытии не одного, а нескольких Зимних дворцов. Но это уже кому что покажется.

В бывших складских помещениях и подвалах Эрмитажного театра решено было восстановить, а затем и показать всем самую замечательную северо-западную часть Старого Зимнего дворца с его обходной галереей, устроенной при Екатерине I. Таким образом, появилась новая музейная экспозиция, посвященная Петру Великому.

Правда, М.М. Стасюлевич предлагал сделать в комнатах при театральном зале лестницу, по которой (после осмотра экспозиции) можно было бы спуститься в XVIII век – к часовне на месте кончины царя. А потом осмотреть подлинные остатки его дворца, в реальном виде, как они сохранились.

Что касается часовни, то, пожалуй, при воссозданном уголке Старого Зимнего дворца ее действительно надо поставить.

В 2007 году исполняется 335 лет со дня рождения основателя нашего города.