Текст книги "Петербургские арабески"

Автор книги: Альберт Аспидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Хрустальный дворец академика

Удачные предприятия долго сохраняют имя своего основателя. Меняются хозяева заведения, но его первое счастливое наименование оберегается новыми владельцами как капитал, не подлежащий девальвации. Так было и с гостиницей, основанной в XVIII веке Филиппом Якобом Демутом. И после того как внук последнего продал фамильный «Демутов трактир» на Мойке в чужие руки, он по-прежнему продолжал называться по имени своего первого хозяина.

Однако в 40-50-х годах XIX века «Отель Демут» постепенно теряет репутацию лучшей гостиницы Петербурга. В столице появились новые гостиницы, составившие серьезную конкуренцию старому трактиру, ставшему уже исторической реликвией. В своих «Записках» Ф.Ф. Вигель писал об этом времени: «Демутов трактир принадлежит к малочисленным древностям столетнего Петербурга… он один еще не тронут с места и не перестроен». Жившая здесь в 1845 году А.Ф. Тютчева писала: «Мы занимали помещение очень безобразное, грязное и вонючее, с окнами на не менее грязный двор». А английский путешественник Кэрр жаловался на египетские муки от мух, сплошь покрывших стены гостиницы.

Новый владелец гостиничных строений и дворов, надворный советник Степан Воронин – в 1850-х годах решился на капитальное обновление своей недвижимой собственности. Представляла она собой участок, расположенный между Мойкой и Большой Конюшенной улицей. Дом этот разделял владение на две половины. С одной стороны был западный двор, обращенный к Мойке, а с другой – восточный, ориентированный к Большой Конюшенной улице. На улице и набережной стояли трехэтажные дома, поставленные еще Демутом и его дочерью. Подвигнул хозяина на дело перестройки, очевидно, управляющий гостиницей A.A. Ломач.

Для составления проектов перестройки гостиницы и наблюдения за правильным их осуществлением С. Воронин привлек известных городских архитекторов – К.К. Андерсона и A.C. Кирилова.

Перестройка началась с возведения на восточном дворе продольных четырехэтажных корпусов, ставших друг против друга и составивших новое, представительное обрамление двора. Дом на Большой Конюшенной улице был надстроен и приобрел фасад, выдержанный в духе уже уходящего николаевского классицизма. Надворный советник Воронин успел полюбоваться торжественным шестиколонным порталом в центре нового здания. Но в силу естественных печальных обстоятельств дальнейшими делами обновления участка пришлось заняться уже его сыну – статскому советнику A.C. Воронину.

Александр Степанович забраковал проект надстройки (до пяти этажей) и перестройки здания на берегу Мойки, исполненный архитектором Андерсоном, и поручил сделать новый проект A.A. Парланду (впоследствии прославившемуся постройкой храма на месте убийства Александра II). Молодой архитектор представил главный фасад здания в модной манере, с украшениями, заимствованными из разных исторических эпох. Увенчал он его аттиком с надписью: «Г-ца ДЕМУТ – HOTEL DEMOUTH». Однако для реализации проекта у статского советника уже не хватило средств. В 1875 году он продал свою недвижимую собственность управляющему гостиницей A.A. Ломачу.

Август Августович был полон решимости продолжить гостиничное дело, столь благополучно начатое Ф.Я. Демутом в прошлом веке, и сделать все, чтобы старый отель был не менее привлекателен, чем новые «постоялые дворы» с заманчивыми названиями – «Англия», «Бель-Вю», «Большая Северная», «Гранд-Отель», «Европейская», «Париж», «Франция», «Россия», «Виктория», «Дагмара». A.A. Ломач вновь обратился к услугам архитектора Андерсона.

На этот раз внимание преобразователей было обращено на центр участка, занимаемый поперечным двухэтажным домом с ресторацией.

Ресторацию из него переместили к юго-восточной границе участка в другое двухэтажное строение, втиснувшееся в узкое пространство между стеной соседнего дома и обратной стороной продольного дворового корпуса. Для дневного освещения нового ресторанного зала в потолке его были сделаны остекленные окна. Вход в ресторан был устроен со стороны Большой Конюшенной улицы (где ныне находится «Пышечная»). Ресторан, который долгое время содержал Игель Эрнест, не имел наименования как гостиничный, но в 1894 году приобрел имя «Медведь» благодаря огромному чучелу медведя, встречавшего гостя с серебряным подносом при входе в ресторанный зал. На подносе стояли рюмки с крепкими напитками. На поднос гость, по обыкновению, клал денежное вознаграждение за встречу. Ресторан на Конюшенной сразу же был примечен петербуржцами. Привлекала обывателя к этому месту и зарубежная забава, устроенная в помещении под ресторанным залом, – кегельбан.

Что же касается старой ресторации, то она была сломана, на ее месте был возведен роскошный двухсветный гостиничный вестибюль, к которому со стороны восточного двора примыкала широкая парадная полукруглая лестница с галереей. Над вестибюлем были надстроены и жилые этажи. Сам двор превратился в сад: кустарники, деревья, цветочные клумбы, уютные дорожки окружили большой фонтан.

Август Ломач позаботился о том, чтобы и в зимнее время в гостинице «Демут» росли цветы. На западном дворе он поставил новый корпус, внизу которого был размещен большой зимний сад с экзотическими цветами и растениями. Потом здесь появилась театральная эстрада и места для зрителей. Такого еще не было в других гостиницах. Теперь оставалось для завершения хозяйских задумок сделать только одно – обновить и возвысить дом, обращенный к Мойке. По новому проекту, все того же Андерсона.

Но не привелось Карлу Карловичу увидеть воплощение своего замысла в действительность. В 1887 году участок со всеми гостиничными строениями перешел в собственность С.-Петербургского кредитного общества: A.A. Ломач не смог вовремя расплатиться за взятые под залог гостиницы деньги.

У Кредитного общества участок обанкротившегося владельца гостиницы выкупил в 1891 году гвардии корнет П.П. фон Дервиз, наследник капиталов железнодорожного магната. Павел Павлович не пожелал далее содержать здесь гостиницу. Большая Конюшенная, 27, теперь становится адресом Русского торгово-промышленного банка. Помещения, оказавшиеся ненужными банку, начинают превращать в жилые квартиры. Для создания нового проекта, меняющего назначение зданий, был приглашен академик архитектуры А.Ф. Красовский.

План участка П.П. фон Дервиза. А.Ф. Красовский. 1898 г.

Фасад дворового флигеля.

Фасад дворового флигеля и поперечный разрез.

Александру Федоровичу довелось обновить, наконец, дом на набережной, превратив его в доходный. При этом он бережно отнесся к унаследованному из XVIII века фасаду: сохранил первоначальное очертание проемов и использовал мотивы их украшений в надстройке. Театр с оранжереей в западном дворе были ликвидированы, а помещения их превращены в обычные квартиры. Подвергся переделке и дом на Большой Конюшенной улице. Его декоративное убранство стало более богатым, соответствующим размещенному в нем финансовому учреждению. То же происходило и с другими флигелями на участке.

Только ресторан «Медведь» сумел пережить крушение «Демута» и время последовавших затем перестроек и даже благополучно вписался в них. В 1897 году владельцем «Медведя» становится Ж.Г. Лаказ. Очевидно, ему принадлежала инициатива значительного расширения здесь ресторанного дела, приносящего большие доходы. С его предложением согласился фон Дервиз.

В это время Красовский занимался перестройкой и надстройкой корпусов, окружавших восточный двор. Теперь он должен был приспособить первые этажи этих строений под ресторан «Медведь». Задача эта увлекла архитектора, и он постарался решить ее оригинально и ярко. (Его, очевидно, посетило вдохновение, по преданиям, явление обычное для художников, прежде здесь живших.) Он предложил перекрыть восточный двор металлическими остекленными конструкциями и превратить его в большой ресторанный зал, где можно было бы не только потчевать гостя вкусной пищей, но и доставлять эстетическое наслаждение представлениями на эстраде.

Таким образом возник в 1898 году на месте старого петербургского двора «хрустальный дворец», в котором современники усмотрели прообраз архитектуры будущего – сочетание металла, стекла с защищенной от непогоды вечной зеленью. Правда, для этого пришлось пожертвовать посаженным здесь садиком, но ведь последний не давал прибыли.

Боковая галерея обеденного зала ресторана «Медведь».

Стеклянный зал ресторана «Медведь» представил собой великолепный образец так называемой железной архитектуры, давшей годом позже в Париже и другой шедевр – башню инженера Эйфеля. Зал архитектора Красовского ярко представил свое время. Стеклянный, светлый свод над головой, тонкие кружева переплетов и колонн – все это делало зал непохожим ни на какой другой в столице, создавало неизгладимое впечатление.

Обеденный зал ресторана «Медведь».

Вестибюль же бывшей гостиницы стал теперь банкетным залом при первоклассном столичном ресторане «Медведь». В дальнейшем этот трактир тоже ожидали метаморфозы. Но это уже другая история.

При блеске искусственного дня

Парадная лестница – это визитная карточка хозяев дома. Она представляет их обществу. Соответствующим образом оформленная, она сообщает о богатстве и достоинстве хозяев. В старых особняках, сохранившихся до наших дней, парадные лестницы продолжают рассказывать о бывших первых владельцах.

Богатые лепные украшения основательно переделанной главной лестницы театра имени Ленсовета – это тоже из другой, ушедшей жизни. В ней были свои страсти и трагедии, а театральной площадкой был весь дом. Одним из главных героев этой жизнью написанной пьесы был князь В.П. Голицын, в великосветских кругах столицы известный также как «Васенька» и «Рябчик».

Князь Василий Петрович обладал артистической натурой, хорошо пел. Еще будучи лейб-гусаром, в молодости он участвовал в серенаде, которой в августе 1827 года «молодые люди высшего круга» потешили светское общество, любившее проводить лето на берегах Черной речки. Два украшенных фонарями катера появились тогда на Черной речке. На одном сидели самодеятельные артисты, которыми управлял их товарищ – М.И. Глинка, а на другом – трубачи-кавалергарды. После каждой исполненной песни раздавались величественные звуки труб. Все это запомнилось…

Отличился князь и в любительском спектакле («Дон Жуан» Моцарта) в честь графа В.П. Кочубея (председателя Государственного совета). Здесь он выступил в роли Дон Жуана, которого играл в кавалергардском мундире. Донну Анну изобразил М.И. Глинка, одетый в белое кисейное платье и рыжий парик. Пел ныне прославленный композитор контральто, очень хорошо.

«Васенькой» Василия Петровича, наверное, прозвали за его доброту и непосредственность. А «Рябчиком» он стал, по-видимому, потому, что во время картежных застолий бывал порой основательно пощипан.

Ф.Ф. Вигель, автор известных «Записок», отмечал в князьях Голициных неимоверную жадность к наслаждениям и склонность к мотовству: «Особенное свойство этого рода… есть страсть не столько к женщинам, как к женитьбе. Какое-то матримониальное бешенство, которое, впрочем, чрезвычайно для них бывает полезно: женитьба всегда восстанавливает разрушенное их состояние… И хотя бы брачными союзами приобретаемые имения сохранялись в роде! Но нет, они также истребляются для поддержания великого имени великой роскошью».

Мы не знаем, чем руководствовался В.П. Голицын, когда в 1831 году женился на С.А. Корсаковой. Сердечными ли влечениями, материальными ли соображениями? Скорее всего, тем и другим одновременно. Очаровательная 23-летняя Софья Алексеевна была наследницей одного из самых крупных состояний в России: она была правнучкой Т.В. Надаржинского – известного духовника Петра I, которому царь дарил богатые имения в Харьковской губернии. Ф.И. Иордан (профессор гравирования и ректор Академии художеств) писал: «Она принесла мужу богатое состояние, а он, кроме княжеского титула, ничего не принес ей».

В Петербурге С.А. Корсаковой совместно с ее матерью, генеральшей Александрой Тимофеевной Корсаковой (урожденной Надаржинской), принадлежал старый жилой дом по Литейному проспекту (нынешний его адрес – Владимирский проспект, 12). Софья Алексеевна начала обновлять этот дом еще в конце 1820-х годов. С 1831 года, после того как она стала княгиней Голицыной, здесь начали возводить фактически новое здание. Архитектор Андрей Алексеевич Михайлов поставил на месте старого скромного строения грандиозный трехэтажный особняк, украшенный поднятой над землей колоннадой, а сверху увенчанный овальными геральдическими щитами под одной общей сенью. На щитах были изображены гербы Корсаковых и Голицыных (просуществовали до 1930 года).

Еще более красив был дом внутри. Анфилада роскошно убранных зал, обращенных окнами к проспекту, тянулась по бельэтажу. Пунцовая, Синяя, Дубовая залы… Двухсветная столовая с зеркальными стенами и богатым лепным потолком. Такой же поражающий воображение потолок был и над обширным, высоким Бальным залом. Здесь была устроена сцена, на которой давались домашние спектакли и выступали приезжие знаменитости. Между Столовой и Бальным (Театральным) залом находился большой Зимний сад с экзотическими растениями. Он был отделан в виде грота, украшен колоннами и фонтаном, возле которого стояла мраморная статуя Наяды.

Ф.И. Иордан вспоминал, что в Риме княгиня потратила «очень много денег на покупку разных картин старой и новой школы». Все эти приобретения были вывешены в залах и картинной галерее, окружавшей внутренний двор дома. Здесь же были и отличные картины К.П. Брюллова.

Попробуем взглянуть на светский прием, устраиваемый в этих залах, глазами писательницы, которой покровительствовала княгиня: «Бал!… Блеск огней, блеск алмазов, нарядов и красоты, сборное место страстей… образ жизни, образ желаний. Кому не представляется он в очаровательном виде, когда поднимаешься между двумя рядами ливрейных лакеев по лестнице, украшенной миртами и олеандрами. Вошел в залу – и обаян ослепительным блеском искусственного дня, звуками музыки, шумом бала, запахом цветов…»

Отличался на балах и любительских спектаклях князь Василий Петрович. Что касается княгини, то у нее были другие, менее шумные увлечения. В ее доме собирался избранный кружок образованнейших людей. Бывал здесь и A.C. Пушкин. Софья Алексеевна занималась живописью и литературой (печаталась под псевдонимами), покровительствовала художникам и писателям, была главной (но неофициальной) издательницей украинского литературного сборника «Молодик». В этом альманахе читатель находил поэзию, прозу, исторические исследования, представленные именами А. Пушкина, М. Лермонтова, Т. Шевченко, Е. Гребенки, А. Дельвига, П. Вяземского, Н. Костомарова, А. Башуцкого, художественные иллюстрации. Издатель желал, «чтобы все издание отличалось русской народностью, блеском украинского колорита, носило бы в себе не одни внешние признаки местности, но и внутренние».

По отзывам Ф.И. Иордана, Софья Алексеевна «была очень добра, имела двух сыновей, примерно о них пеклась, жила открыто, была характера веселого и добродушного». Как видим, первые действия пьесы, разыгранной жизнью в этом вновь построенном доме, были вполне идиллическими и счастливыми.

Однако последний акт был достаточно трагичен. Приобретенное в браке богатство князь Василий Петрович успешно растратил: великое имя своего рода он поддерживал великой роскошью. Софья Алексеевна столкнулась с проблемой выплаты многих долгов, которые наделал ее любивший широко пожить муж. Пришлось прекратить издание «Молодика» и свернуть благотворительную деятельность. Иордан сообщает: «Семейство этого князя Голицына окончательно разорилось: дом и картины, принадлежавшие княгине, были проданы с молотка; она умерла, а князь сошел с ума».

Умерла княгиня Софья Алексеевна в 1858 году; ей был 49 лет. Похоронили ее на родине, в Славгороде Харьковской губернии. Князь пережил ее на пять лет.

Молодые князья Голицыны распродали остатки художественных ценностей, собранных матерью. Один из них, желая поскорее все спустить и не зная цены вещам, продал купцу из Апраксина рынка за 25 рублей дорогой tête-à-tête севрского фарфора, подаренный некогда Людовиком XVI великому князю Павлу Петровичу и его супруге Марии Федоровне при посещении ими Парижа. Потом сервиз этот был перепродан французской императрице Евгении, которая заплатила за него 100 000 франков.

А в бывшем княжеском особняке, в его роскошных залах и благоухающем саду поселилось Русское купеческое общество, и началась новая жизнь.

При зареве нечаянного пожара

Наверное, лучше всего богатым и знатным жилось в XVIII веке и в первой половине XIX века. Особняки-палаццо, красивая мебель, домашний театр, много книг в переплетах с золотым тиснением, много праздников – балы, застолья, карточные сражения. И при всем этом – никаких террористов, никакой необходимости в личной охране. Но затем жизнь усложнилась, подорожала, крепостных не стало, а за многие праздники приходилось расплачиваться и своими палаццо, содержание которых стоило больших денег.

Княгиня Софья Алексеевна Голицына завещала свой заложенный и перезаложенный за долги дом младшему сыну. Молодой князь жил уже в пореформенное время, и со старыми долгами ему приходилось разбираться при новых обстоятельствах.

Прежде всего князь Виктор Васильевич побеспокоился о том, чтобы столичный особняк приносил ему не расходы, а, наоборот, доходы. Соответствующие этим желаниям инициативы совпали со временем учреждения в Петербурге «Клуба Русского общества для взаимного вспоможения прикащикам от купечества» (или, в неофициальном просторечии, Купеческого собрания). Мысль учреждения такого собрания принадлежала молодому образованному купцу Лбову. Он обратил внимание на то, что столичное купечество, обширные средние круги его ведут затворническую жизнь, «находятся во власти сословных предрассудков и предубеждений, нередко бывших причиною горьких последствий в семейной жизни». Неопытных юных наследников купеческих состояний часто прельщали дамы полусвета, и нажитое трудами и экономией быстро исчезало в загулах. С другой стороны, скромные купеческие барышни не имели возможности за стенами родительских домов показать свои достоинства и устроить свое счастливое будущее. В предполагаемом новом русском купеческом клубе должно было произойти «сближение купеческого сословия с прочими классами русского населения».

Первостепенные петербургские купцы Алферовский, Громов, Яковлев и другие признали задуманное предприятие полезным и поддержали его. Дело оставалось только за тем, чтобы найти подходящее помещение для клуба. Здесь-то и сблизились интересы князя Виктора Васильевича с интересами Купеческого собрания.

В 1860 году князь Голицын сдал свой увенчанный родовыми гербами дом Русскому купеческому обществу в аренду сроком на десять лет с ежегодной платой 18 тыс. рублей. Собрание было открыто в воскресенье 7 февраля большим обедом. За богато накрытыми столами сидели около 250 человек. В числе почетных гостей был и министр финансов A.M. Княжевич. В то время как купцы произносили тосты и хорошо закусывали, допущенный к торжеству представитель столичной прессы обошел помещения нового клуба. Вот как он описал свои впечатления: «Осталось все убранство комнат в том виде, как было прежде; комнаты эти известны всем, кто бывал на домашних спектаклях любителей в этом доме. Спектакльная зала превращена в танцевальную; она недовольно обширна, но пока достаточна для семейных вечеров; для балов же, говорят, прибавят соседние комнаты, которые будут соединены с нынешним в одну огромную залу. Рядом с главной залой – Зимний сад, великолепный, роскошный, вполне барский, с редкими тропическими растениями и с фонтанами: здесь приятный отдых после танцев. Прочие комнаты с роскошными драпировками и дорогими картинами очень красивы. Особенно щегольски отделаны и убраны комнаты – Пунцовая, Синяя и Дубовая (стены из резного дуба). Столовая очень красива, стены в ней зеркальные. Не менее изящен и самый вход…»

А через два дня, в ближайшую среду, в особняке на Владимирском возобновились балы, но уже клубные, платные. Цена для входных билетов была установлена в 10 рублей на одного и по 20 рублей – за семейный билет. Несмотря на такую достаточно высокую цену, в залах, изящно отделанных еще при княгине известным архитектором Бернаром Симоном, быстро собралось более трех тысяч человек. Бал в полном смысле удался. Как и последовавшие за ним остальные. А затем, в Великий пост, здесь начались постоянные музыкальные вечера. Так в аристократической обстановке происходило смягчение нравов торгового сословия столицы, облагораживание его облика.

Между тем князю Голицыну все же не удалось вовремя расплатиться с кредиторами, и 1864 году дом его был продан. При последующих хозяевах дома, а менялись они часто (В.Х. Спиридонов, A.A. Трищатый, графиня А.И. Гальф и др.), бывший княжеский особняк продолжал оставаться доходным домом. По истечении срока аренды купеческому клубу, очевидно, не удалось договориться о новых условиях арендного соглашения, и в ноябре 1870 года в бывшем доме князя Голицына открылось необычное для Петербурга увеселительное заведение – Орфеум. Корреспондент «Иллюстрированной газеты» писал: «Орфеум замечателен тем, что вздумал соединить канканирование с концертами и, в этом отношении, вышло действительно нечто небывалое… помещение великолепное, буфет недорогой и недурен, но говорить, что петербургский Орфеум не уступает берлинскому, где только танцуют, а не дают никаких концертов, значит… не видеть берлинского, где одна зеркальная зала стоит всего петербургского заведения…»

Модная заграничная штучка – Орфеум – не прижилась в Петербурге. В залах, им снимаемых, собиралось едва с сотню посетителей. После того как он был закрыт, Купеческий клуб вернулся на прежнее обжитое место (чтобы остаться здесь уже до революции). «Канканирование» купцами было упразднено. Теперь в Спектакльной зале бывшего голицынского дома давали комедию «Семейные пороги», драму «На скамье подсудимых»… Также можно было посетить «Музыкально-драматический вечер курсов музыки и пения Райгофа».

Сообщала об этом популярная в столице «Петербургская газета». Настолько популярная, что поставивший ее на ноги отставной майор С.Н. Худеков разбогател и в начале 1890-х годов купил бывший палаццо княгини Голицыной. Купил для того, чтобы снимать с него доходы, а во дворе дома поставить типографию для своих изданий. Для своего же семейства он приобрел другой особняк, поблизости, на Стремянной улице, и отделал его на барский манер. Все это получилось не сразу. В начале же своей издательской карьеры Сергей Николаевич вынужден был как-то заложить подушки свои и жены, чтобы купить бумагу для очередного номера.

Отставной майор Худеков был не только издателем влиятельной столичной газеты, но и своим человеком в театральных кругах. Дружил с М.И. Петипа. Писал либретто балетов, публиковал статьи о балете, рецензии. А затем, уже в начале XX века, написал и издал в своей типографии «Историю танцев всех времен и народов» – четыре больших, богато иллюстрированных тома. Четвертая часть, посвященная русскому балету, была напечатана уже в 1918 году, но ее не успели вывезти из типографии, и она погибла от случившегося здесь пожара. Удалось спасти лишь несколько экземпляров.

С.Н. Худеков был последним «физическим лицом», владевшим домом, некогда построенным С.А. Голицыной. В 1918 году дом был муниципализирован.