Текст книги "Петербургские арабески"

Автор книги: Альберт Аспидов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

Привидение в Летнем саду

В ноябре 1741 года цесаревна Елизавета Петровна совершила вооруженный переворот: ночью захватила годовалого императора Иоанна VI и его мать Анну Леопольдовну, правительницу. Дальнейшая судьба этих заложников была горька и печальна. Затем «кроткая Елизавет» принялась уничтожать все, что могло сохранять память о предшествующих царствованиях – младенца и его бабки императрицы Анны. Это коснулось прежде всего монет с изображением Иоанна, бумаг с упоминанием его имени. Не поздоровилось и другим немым свидетелям. Был сломан большой каменный Зимний дворец, возведенный архитектором Растрелли для императрицы Анны Иоанновны. Снесли и другой анненский дворец – Летний. В нынешнем Летнем саду уже ничто не напоминает о нем. Но мы все же попробуем вспомнить, без предвзятости, навеянной некоторыми художественными произведениями, а обращаясь к свидетельствам современников.

Своим возвращением в январе 1732 года в Петербург Анна вернула этому уже приходящему в запустение месту статус императорской резиденции. Город торжественно – музыкой, пушечной и ружейной пальбой, арками, воздвигнутыми на Невской першпективе, – встретил вернувшуюся к здешним берегам племянницу Петра I. В Петербурге малолетняя Анна вместе с матерью и сестрами жила в тогдашнем его центре – в доме у Троицкой церкви на Петербургской стороне. Отсюда были видны деревья Летнего сада на противоположном берегу Невы. Теперь самодержавная царица повелела построить для себя дворец в этом саду Летний. За шесть недель молодой и энергичный архитектор Ф.Б. Растрелли осуществил высочайшее распоряжение. Для этого ему пришлось очистить место на набережной – разобрать «Залу для славных торжествований», устроенную шестью годами ранее Екатериной I «для торжествования свадьбы» своей дочери, цесаревны Анны Петровны и герцога Гольштейн-Готторпского. Теперь это деревянное здание было перенесено на другой конец сада, к Карпиеву пруду, и стало именоваться «Домом комедий», в соответствии со своим новым назначением.

Новый Летний дворец Растрелли поставил неподалеку от старого петровского – на берегу Невы, как раз по линии нынешней красивой ограды сада. Как он выглядел? Англичанин Ф. Дэшвуд, посещавший в 1730-х годах русскую столицу, вспоминал: «Летний дворец, в котором теперь живет царица, – длинное одноэтажное деревянное здание, в нем просторные апартаменты и оно для этого времени года кажется очень подходящим…» Другой путешественник, датчанин П. фон Хавен, сообщает: «Летний дворец называется так потому, что в нем живет императрица, когда летом приезжает из Петергофа в Петербург, а также до наступления настоящей зимы. Этот дворец стоит на берегу реки, он выстроен из дерева, одноэтажный, однако так красиво раскрашен и имеет столь частые окна из зеркального стекла, благодаря чему с реки можно видеть исключительно дорогую драпировку в покоях, что здание скорее похоже на увеселительный дом, чем на дворец… Сад при нем большой, красивый и хорошо разбитый…»

Наверно, Анне нравилось это место прежде всего из-за обширнейшего сада. Посторонних туда не пускали, и она жила, как помещица, могла свободно гулять по многочисленным аллеям и заниматься улучшениями в своем имении.

Нынешний Летний сад занимает лишь небольшую часть анненского, называвшуюся прежде Нижним садом. Она славилась своими водометами-фонтанами. А за Лебяжьей канавкой находился уже так называемый Верхний сад, включавший в себя и Царицын луг (Марсово поле). Южной границей сада была нынешняя Итальянская улица.

В Верхнем саду выращивалось всевозможное фруктовое и овощное многообразие, в том числе кофейные деревья и ананасы. А на Царицыном лугу было отведено место для «экзерциций гвардейских полков», неподалеку от Летнего дворца. Императрица сделала свою армию дисциплинированной, сильной, победоносной и любила смотреть на воинские занятия.

При одном из таких смотров случайно оказался молодой шотландский медик Дж. Кук и «имел удовольствие наблюдать один из самых пышных дворов мира». Он рассказывал затем: «Императрица Анна не была красавицей, но обладала каким-то столь явным изяществом и была столь исполнена величия, что это оказало на меня странное воздействие: я одновременно испытывал благоговейный страх перед ней и глубоко почитал ее. Мужчины были в богатейших одеждах, также и дамы, среди которых было много чрезвычайно изысканных красавиц. Принцессы Елизавета и Анна (Елизавета Петровна и Анна Леопольдовна. – A.A.) выглядели весьма изящными и обе были очень красивы».

Императрица Анна Иоанновна. Коронационный портрет. 1731 г.

Элизабет Джастис приезжала в анненский Петербург из Лондона, чтобы послужить здесь гувернанткой. Вернувшись домой, она вспоминала о «ныне непревзойденной государыне царице»: «Ее величество высока, очень крепкого сложения и держится соответственно коронованной особе. На ее лице выражение и величия, и мягкости. Она живет согласно принципам своей религии. Она обладает отвагой, необычной для ее пола, соединяет в себе все добродетели, какие можно было бы пожелать для монаршей особы, и хотя является абсолютной властительницей, всегда милосердна. Ее двор очень пышен. Многие приближенные – иностранцы… Ее величество встает очень рано и зимой обедает в двенадцать часов. Для ее развлечения дважды в неделю идет итальянская опера, которую содержит ее величество. Я имела честь дважды видеть ее величество в опере. Оба раза она была во французском платье из гладкого силезского шелка; на голове у нее был батистовый платок, а поверх – то, что называют шапочкой аспадилли из тонких кружев с вышивкой тамбуром и с бриллиантами на одной стороне. Ее величество опиралась на руку герцога Курляндского (Бирона. – A.A.); ее сопровождали две принцессы, затем остальная знать. В центре партера стояли три кресла; в среднем сидела ее величество. А по бокам – принцессы в роскошных одеждах».

Описанный Джастис театр (первый постоянный в Петербурге) был построен при новом Зимнем каменном дворце. Здесь русская публика впервые познакомилась с оперой.

А в своем Летнем дворце Анна Иоанновна одевалась по-домашнему. Платье носила простое, но со вкусом и ярких цветов. Темные цвета она не жаловала. А голову повязывала платком, как простолюдинка. Забавлялась игрой в бильярд. В галерее метко стреляла из лука, а из окон своего кабинета из ружья поражала пролетающих мимо ворон. Если Петр I во время гуляний в Летнем саду спаивал своих гостей, то Анна Иоанновна пьяных терпеть не могла. Обычай иметь шутов при дворе в России был очень древний. Они заменяли нынешний телевизор. Придворные шуты прежде были в великой чести. У Петра I шутов было по двенадцати и более, императрица Анна имела шестерых.

В июне 1738 года у царицы в ее Летнем саду побывала Настасья Филатьевна Шестакова, жена управляющего подмосковным дворцовым селом Дедиковым. Она сделала памятную запись об этой встрече, сохранившуюся до наших дней. Ее простой и безыскусный рассказ дает нам возможность увидеть Анну Иоанновну в простой, не парадной обстановке:

«Божией милостью, и заступлением Пресвятой Богородицы, и повелением ее императорского величества приведена я была во дворец летний. И привели меня к Андрею Ивановичу Ушакову (начальнику тайной канцелярии. – A.A.); а его превосходительство велел меня препроводить через сад в покои… И как я шла через сад, стоял лакей на дороге и спросил: не вы ли Филатовна? И я сказала: Я. И взял меня лакей, и довел меня до крыльца перед опочивальней, и привел к княгине. Княгиня пошла и доложила обо мне, и изволила ее величество прислать Анну Федоровну Юшкову: «Не скучно ли тебе, Филатовна, посиди». И посадила со мной от скуки говорить Анну Федоровну Волкову, полковницу. А как пришло время обедать, посадили меня за стол с княгиней Голициною…

А как пришел час вечером, изволила ея величество прислать Анну Федоровну Юшкову: «Ночуй-де у меня, Филатовна!» И я сказала: «Воля ее императорского величества». А как изволила откушать в вечеру и изволила раздеться, то меня княгиня повела в опочивальню пред ея величество, и изволила меня к ручке пожаловать… привесть меня к окну и изволила мне глядеть в глаза, сказала: «Стара очень, не как была, Филатовна, – столько пожелтела!» И я сказала: «Уже, матушка, запустила себя: прежде пачкалась белилами, брови марала, румяны». И ее величество изволила говорить: «Румяниться не надобно, а брови марай». И много тешилась и изволила про свое величество спросить: «Стара я стала, Филатовна?» И я сказала: «Никак, матушка, ни маленькой старинки в вашем величестве!» – «Какова же я с толщиной, с Авдотью Ивановну?» И я сказала: «Нельзя, матушка, сменить ваше величество с нею, она вдвое толще». Только изволила сказать: «Вот-вот, видишь ли?» – «А где твой муж, и у каких дел?» И я сказала: «В селе Дедикове в коломенском уезде управителем». Матушка изволила вспамятовать: «Вы-де были из Новгородских?» – «Те, мол, волости, государыня, отданы в Невской монастырь». – «Где же-де вам лучше, в новгородских или Коломенских?» И я сказала: «В новгородских лучше было, государыня». И ее величество изволила сказать: «Да для тебя не отнимать их стать. А где вы живете. Богаты ли мужики?» – «Богаты, матушка». – «Для чего же вы от них не богаты?» – «У меня мой муж говорит, всемилостивейшая государыня: как я лягу спать, ничего не боюсь, и подушка в головах не вертится». И ея величество изволила сказать: «Эдак лучше, Филатовна: не пользует имение в день гнева, а правда избавляет от смерти». И я в землю поклонилась. А как замолчу, изволит сказать: «Ну, Филатовна, говори…»

Так Анна Иоанновна проговорила с Настасьей Филатьевной весь вечер. Разговор больше шел о московских знакомых, а на ночь она ее отпустила. А поутру Филатовну опять привели в опочивальню: «А убраться изволила, то пожаловала меня к ручке: прости, Филатовна, я опять по тебе пришлю: поклонись Григорию Петровичу (Чернышеву – сподвижнику Петра I во всех его делах и сражениях, побывавшему и первым комендантом Выборга, и Московским генерал-губернатором. – A.A.), Авдотье Ивановне (жене Чернышева. – A.A.)». И изволила приказать Анне Федоровне Юшковой: «Вели отвезть Филатовну на верейке лакеям, да проводить». И пожаловала мне сто рублей… Изволила меня послать, чтобы я ходила по саду: «И погляди, Филатовна, моих птиц». И как повели меня в сад, и ходят две птицы, величиною и от копыт вышиною с большую лошадь, копыта коровьи, коленки лошадиные, бедры лошадиные; а как подымет крыло, бедры голые, как тело птичье, а шея как у лебедя длинна, мер в семь или восемь длиннее лебяжьей; головка гусиная, а носик меньше гусиного; а перье на ней такое, как на шляпах носят. И как я стала дивиться такой великой вещи и промолвила: как то их зовут, то остановил меня лакей: «постой», и прибежал ко мне возвратно: изволила государыня сказать: эту птицу зовут строкофамиль; она-де те яйца несет, что в церквах к паникадилам привешивают».

О другом, уже необычном случае в Летнем дворце рассказывал один офицер в начале 1742 года деду графини А.Д. Блудовой. Антонина Дмитриевна поместила это семейное предание в своих «Воспоминаниях».

Это случилось в 1740 году, незадолго до кончины Анны Иоанновны. Офицер этот дежурил в тронном зале. Было уже за полночь, когда появилась странная фигура, похожая на государыню. Она стала медленно ходить по залу, задумчиво склонив голову и закинув назад руки, не обращала внимания на часовых, застывших с ружьями, взятыми «на караул». Все было настолько необычно и странно, что о происходящем офицер доложил Бирону, жившему здесь же, во дворце. Бирон удивился и, подозревая интригу и заговор, кинулся в опочивальню императрицы. Ему удалось уговорить ее выйти, чтобы разоблачить самозванку. Тогда молодому офицеру пришлось увидеть сразу две Анны Иоанновны. Настоящая была с Бироном, еще не успевшая снять с себя пудермантель. Анна Иоанновна, как всегда, и в такой необычной ситуации проявила выдержку: «Императрица, постояв минуту в удивлении, выступила вперед и пошла к этой женщине вперед, говоря: «Кто ты? Зачем ты пришла?» Не отвечая ни слова, та стала пятиться, не сводя глаз с императрицы, отступая в направлении к трону, пятившись на ступеньках, под балдахин… и исчезла. Анна Иоанновна повернулась к Бирону и сказала: «Это моя смерть!» Поклонилась остолбеневшим солдатам и ушла к себе».

С этого времени императрица Анна опасно заболела, слегла.

Прежде ей сопутствовал успех во всех ее предприятиях. Наступил долгожданный мир после побед в войне с Турцией. Ее племянница родила сына, которого назвали Иоанном. Он должен был наследовать престол. Но он был еще беззащитным младенцем, которого могла защитить только она. Все, что было еще в ее силах, для обеспечения его будущего она сделала, перед тем как скончалась в этом же году, в своем Летнем дворце. Анна Иоанновна говорила Бирону: «Я хочу исполнить все, что зависит от меня, а что будет потом – зависит уже от воли Божией. Вижу сама, что оставляю этого бедного ребенка в самом жалком положении, но я не в силах ничем помочь ему, а отец и мать его тоже бессильны, особенно отец, которому природа отказала даже в самом необходимом для покровительства сыну. Мать довольно умна, но у нее есть отец (герцог Мекленбургский. – A.A.), известный тиран и деспот: он, верно, не замедлит сюда явиться, будет действовать так же, как в Мекленбурге, вовлечет Россию в бедственные войны и доведет ее до разорения. Я боюсь, что по смерти моей будут поносить мою память». Предчувствия Анны Иоанновны вполне оправдались.

В том же трагическом для нее 1740 году императрица поручила Растрелли построить новый, еще более грандиозный и красивый Летний дворец – на другом конце Летнего сада, у берега Фонтанки. Его она предполагала передать племяннице Анне. Но поселилась в этом дворце уже Елизавета Петровна.

Несколько десятилетий спустя, при императоре Павле Петровиче, вновь заговорили о необычном явлении, но уже в новом Летнем дворце. Рассказывают об этом так: «К солдату, стоявшему здесь в карауле, явился в сиянии юноша и сказал, что он архангел Михаил. Солдату было приказано идти к императору и сказать, чтобы на месте этого старого Летнего дворца был построен храм во имя архистратига Михаила. Когда доложили об этом Павлу I, то он ответил: «Мне уже известно желание архангела Михаила; воля его будет исполнена»».

Если о первом необычном случае в Летнем саду рассказал свидетель происшедшего, то о втором свидетельствуют последовавшие события: шедевр Растрелли действительно был сломан, и на его месте возникла в Летнем саду красивая церковь Архангела Михаила. При церкви император воздвиг и дворец – жилище для себя. Назвал он его Михайловским замком. Он думал обрести здесь безопасность и благополучие. Но не получилось…

Красные перья, белые штиблеты и золотые пуговицы

Александр Алексеевич Столыпин оставил воспоминания о том, как ему довелось быть адъютантом знаменитого графа Суворова. Когда в 1795 году в Варшаве он был представлен прославленному полководцу, тот спросил его: «Где служил твой отец?» Молодой Столыпин растерялся и отвечал: «Не знаю, ваше сиятельство». Суворов, приложив пальцы к губам, вскричал: «В первый раз… «не знаю!»». «Алексей Емельянович служил по статской службе», – сказал кто-то рядом. Зная, что фельдмаршал статскую службу не любит, Александр испугался, вспомнил и закричал во все горло: «Нет, ваше сиятельство, батюшка служил в Лейб-Компанском корпусе!» Фельдмаршал и все присутствующие засмеялись.

Что же это был за Лейб-Компанский корпус, благодаря которому Суворов простил «не знаю» Александра? И в котором в свое время служил прадед часто вспоминаемого в наше время П.А. Столыпина.

Фельдмаршал граф Бурхард-Христоф Миних преподал в 1740 году наглядный и запоминающийся урок успешного государственного переворота. Победитель турок при Ставучанах, он и всесильному Бирону нанес, по всем правилам военного искусства, внезапный удар во внезапном месте. С сорока гренадерами он арестовал регента ночью, прямо в спальне, отправив затем его в Шлиссельбург.

Правительницей России тогда стала Анна Леопольдовна – мать годовалого младенца, императора Иоанна VI (двоюродного внука почившей Анны). Женщина она была кроткая, добрая, доверчивая. В хрониках столичной жизни, сообщаемых «Санкт-Петербургскими ведомостями», в 1730-х годах ее имя часто упоминается рядом с именем ее двоюродной тетки Елизаветы. Например: «Изволила ея императорское величество наша всемилостивейшая государыня с их высочествами государынею цесаревною Елизаветой Петровною и государынею принцессою Анною в провождении всего придворного стата итти в новопостроенную на перспективной улице церковь рождества Пресвятыя Богородицы». Эти близкие отношения продолжились и тогда, когда появился на свет младенец Иоанн. Французский посол де ла Шетарди сообщал своему министру: «Принцесса Елизавета… не упускает случая как можно чаще навещать здешнего государя (Иоанна. – A.A.)».

Правительница Анна Леопольдовна.

Между тем правительнице все чаще стали доставлять сведения о том, что она стоит на краю пропасти. А столкнуть ее в зияющую бездну собирается не кто иная, как столь близкая к ней Елизавета Петровна. Об этом регентше докладывали министры, приходили сообщения и из-за границы. Однако Анна Леопольдовна ограничилась личным объяснением наедине с белокурой родственницей и была успокоена ее обиженными слезами и заверениями в преданности ей и младенцу-царю.

Император Иоанн Антонович. 1741 г.

А между тем заговор действительно был, обильно питаемый французскими и шведскими финансовыми субсидиями. Предполагалось объявить Елизавету императрицей 6 января, в праздник Крещения. Во время крещенского парада гвардейских полков на льду Невы, напротив Зимнего дворца. Наверное, это было бы похоже на то, что затем, уже в декабре 1825 года, произошло на Сенатской площади, с таким же финалом.

Но тогда, после сестринских объяснений с Анной Леопольдовной, Елизавета, к счастью своему, решила действовать без промедления. По способу, уже опробованному графом Минихом. На следующую же ночь (с 24 на 25 ноября 1741 года) она вышла из своего дворца, что находился на Марсовом поле (на том месте, где потом был дом принца Ольденбургского). В санях ее ждали хирург Иван Иванович (Иоганн-Герман) Лесток, камергер Михаил Воронцов, братья Петр и Александр Шуваловы. По пустынным ночным улицам они помчались к съезжей избе гренадерской роты лейб-гвардии Преображенского полка. Там дочь Петра уже ждали примкнувшие к заговору гренадеры, предварительно арестовав дежурного офицера Гревса. Остальные роты полка спали в это время. Предусмотрительный Лесток разрезал дно у сложенных в одном месте барабанов, чтобы никак нельзя было произвести тревогу.

Собралось до 300 унтер-офицеров и солдат. Глубокой ночью вся эта компания во главе с Елизаветой двинулась в полной тишине к Зимнему дворцу. Тогда это был еще Анненский дворец, вытянувшийся вдоль Адмиралтейства.

Елизавета Первая, императрица и самодержица. Е.П. Чемесов по оригиналу П. Ротари. 1761 г.

По приближении кортежа к дворцу, в конце «Невской першпективы», гренадеры посоветовали своей предводительнице для избежания шума выйти из саней. Они взяли ее на руки и донесли до дворца. В известных им покоях мирным сном почивала Анна Леопольдовна с супругом. Проспавших свое царствование разбудили, завернули в шубы и увезли… В соседней комнате в своей колыбели тихо спал младенец-император.

Елизавета вынула Иоанна Антоновича из колыбели, взяла на руки и стала его целовать. Младенец улыбался столь знакомой ему ласковой тете и старался повторять победное «ура» столпившихся под окнами гренадер. «Невинное дитя, – говорила тогда Елизавета Петровна, – не знаешь, что эти клики лишают тебя престола». Она целовала свою жертву, торжествуя свою победу и не думая о том, что это занятие не такое уж безвинное и безнаказанное для нее и ее потомков.

«Невинное дитя» вскоре ожидала жестокая судьба. Младенец Иван будет изолирован от матери, отца, мира, образования и воспитания. Станет «безымянным арестантом» в одном из мрачных казематов Шлиссельбургской крепости, с забрызганными окнами, а потом будет здесь убит. Но известно: «Мне отмщение, Я воздам» (Рим. 12. 19). Племянник Елизаветы, унаследовавший ее престол под именем Петра III, также станет жертвой заговора, а в трагедии под Екатеринбургом 1918 года много будет сходного с Шлиссельбургской трагедией.

Шлиссельбургская крепость. 1839 г.

Но вернемся к Преображенским гренадерам и императрице Елизавете Петровне.

За свою усердную службу гренадеры просили одну только награду: «Объяви себя капитаном нашей роты и пусть мы первые присягнем тебе!» Елизавета милостиво согласилась. Гренадерская рота Преображенского полка получила наименование Лейб-Компании, звание капитана которой взяла на себя сама императрица. Чина капитан-поручика роты удостоился генерал принц Гессен-Гомбургский. Соответственно чин прапорщика в Лейб-Компании был сравнен с чином полковника, сержанта и капрала – с подполковником и капитаном. Рядовой гренадер в Лейб-Компании был равен поручику в армейских полках. Затем унтер-офицеры, капралы и рядовые получили потомственное дворянство. Им были пожалованы имения с крепостными, для них были сочинены гербы.

В память о минувшем ночном событии Елизавета повелела построить на месте известной нам съезжей избы трехпридельный храм. Ныне это Спасо-Преображенский собор, что на Литейном проспекте.

Спасо-Преображенский собор. Вторая половина XIX в.

Лейб-Компания была помещена в старом Зимнем дворце, где прежде была резиденция Петра I и Екатерины I. Теперь его приспособят для особо приближенной к престолу «гвардии в гвардии». (Позже Екатерина II поставит на стенах так называемого Лейб-Компанского корпуса Эрмитажный театр.)

Позаботилась Елизавета Петровна и о красивой форме для любезной ее сердцу Лейб-Компании. Гренадер был одет в зеленый кафтан с золотым зубчатым галуном. Камзол и штаны были красные с золотыми пуговицами, манжеты и галстук кружевные с белою кисеей. Штиблеты были белые с золотыми пуговицами (парадные) или из черного сукна с штибель-манжетами из белого полотна (повседневные). Шапка гренадерская, обтянутая красным сукном, с перьями, с правой стороны – красными, а с левой – белыми.

Гренадер Лейб-Компании. 1742–1762 гг.

Барабанщик Лейб-Компании. 1742–1762 гг.

Офицер и сержант Лейб-Компании. 1742–1762 гг.

Рядовых лейб-компанцев учили грамоте и умению считать. Однако прославились они в Петербурге и в Москве при коронации не образованностью своей и хорошими придворными манерами. В «Истории Преображенского полка», выпущенной к его 200-летию, вспоминают об этом времени: «Солдаты, дотоле приученные к палкам и кошкам, а теперь за свои услуги освобожденные от этих неприятностей, совершенно вышли из повиновения, особенно гренадерская рота, или Лейб-Компания, не хотевшая знать начальника. Толпами врывались в дома именитейших сановников, с угрозами требовали от них денег, без церемонии брали в богатых домах все, что им нравилось. Пьянство, разврат, драки, грабительства гвардейских солдат принимали все большие размеры, так что фельдмаршал Ласси принужден был расставить по всем улицам пикеты армейских солдат… И, несмотря на это, жители Петербурга были в большом страхе, многие оставили свои дома, и все ворота были заперты… А правительство, помня их недавнюю заслугу, не решалось применять надлежащих мер строгости. Императрица, как бы в наказание, только перевела офицерами в другие полки некоторых лейб-компанейских солдат».

Елизавета Петровна не решалась упразднить свою слишком вольную Компанию. Последняя беспрекословно подчинялась своему капитану, а императрица желала всегда иметь при себе доверенных защитников. Она боялась нового переворота, уже направленного против нее: ведь свергнутый ею император Иоанн VI был жив, возможны были и другие претенденты. По ночам она плохо спала, опасаясь внезапного пробуждения…

Ее племянник посчитал, что ему бояться нечего. Со свойственной его характеру беспечностью он расформировал Лейб-Компанию в марте 1762 года. Гренадеры лейб-компанцы переводились в другие воинские части – с соответствующими офицерскими чинами. А гренадеры, пожелавшие выйти в отставку, увольнялись с положенным им офицерским чином.

Упомянутый нами в начале Алексей Емельянович Столыпин пожелал выйти в отставку. Он получил при выходе чин поручика.

Однако оказалось, что государыня Елизавета Петровна не напрасно беспокоилась о своей безопасности. В июне того же 1762 года царь Петр Федорович был низложен и убит. Начало той, екатерининской, июньской «революции» положил уже гвардейский Измайловский полк, учрежденный Анной Иоанновной.