Текст книги "Дважды невидимый фронт. Ленинградские чекисты в тылу врага"

Автор книги: Альберт Стародубцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

Из материалов по разведывательно-диверсионным группам видно, что 4-й отдел приступил к проработке эстонского варианта еще в марте 1943 года.

Так, 18 марта в Эстонию были заброшены две группы. Первая, «Лесники», состояла из трех человек, десантировалась в уезде Виру-Маа, у деревни Тусно. Находившийся в ее составе эстонец Сай перешел на сторону немцев. Другой участник группы, Морозов, попал в плен, его дальнейшая судьба осталась неизвестна. Только третьему участнику, В.Е. Соловьеву удалось вернуться в наш тыл. Через месяц он был заброшен уже в Латвию, где пропал без вести.

Вторая группа, «Валга», состояла из пяти человек и была выброшена вблизи города Валга. После приземления на связь она не вышла, и судьба ее осталась неизвестной.

Безрезультатной оказалась и заброска в сентябре 1943 года еще двух групп. Радистами в них были эстонцы. В первой, заброшенной 6 сентября поблизости от деревни Мустая, им был И.Л. Халль. Во второй, десантировавшейся 12 сентября вблизи деревни Патика, – П.А. Исметс. Ни та, ни другая группа после приземления на связь не вышла.

Как видим, заброска групп не способствовала выяснению реальной ситуации в Эстонии. Из агентов-маршрутников в рассматриваемый период на эстонскую территорию Управлением никто не выводился.

Так что почти наверняка можно утверждать, что 4-й отдел не располагал перепроверенной информацией о реальной обстановке в Эстонии и докладную записку готовил на основании данных, полученных только путем опросов немецких военнопленных. Тем не менее был составлен план агентурно-оперативных мероприятий, утвержденный на высоком уровне – руководством Управления, что повышало ответственность за их реализацию.

Речь в записке идет об очень серьезных делах – о создании двух резидентур в Таллине, для чего, как утверждалось в документе, подготовлены 8 квалифицированных агентов – «Рейн», «Метус», «Юге», «Сильви», «Мери», «Выйт», «Вейки» и «Тамара». Как видно из документа, перед ними ставятся исключительно важные задачи – проникновение в новоэмигрантские круги и немецкие разведывательные школы, а также восстановление связи с ранее переброшенной в Эстонию агентурой.

Возникает вопрос, о какой агентуре идет речь. Если она имелась, то ее следовало назвать и пояснить: это ранее оставленные агенты или те, которые забрасывались в составе разведгрупп. Последние или перешли на сторону противника, или разбежались по домам. Их уже не найти.

Кроме того, для каждого из этой большой группы названных агентов надо было отработать индивидуальную легенду, что вызывает необходимость длительной и кропотливой работы с ними при хорошем знании оперативной обстановки. Ведь речь идет о проникновении в логово противника. Если бы 4-му отделу удалось продвинуть туда хотя бы одного из перечисленных агентов, можно было бы утверждать, что задача им решена.

В заключительной части докладной называются агенты «Юрьес», «Якорь» и «Якобс», которым предстоит легализоваться в Латвии для внедрения в разведывательные органы противника, в частности, двоим последним в немецкие разведывательные школы в Вецати и Стренчи. Действительно, в конце апреля 1944 года была предпринята попытка легализовать в Риге латыша Эглитиса, который при первой же возможности перешел на сторону немцев, что привело к гибели сотрудника 4-го отдела Хвиюзова, являвшегося комиссаром оперативной базы в Латвии.

Что касается утверждения, что «полностью подготовлены две диверсионно-разведывательные группы, „Балтийцы“ и „Соколы“ по 6 человек каждая, направляемые для проведения в Эстонии активных мероприятий по разрушению немецких коммуникаций и сбору разведывательных сведений в районе треугольника Таллин – Раквере – Тарту», то с ним вышло совсем плохо.

А начиналось все с того, что в первые дни Отечественной войны в Ленинградском порту оказалось немало торговых судов прибалтийских стран, ставших в 1940 году советскими республиками. С приближением линии фронта к Ленинграду члены их экипажей были пересажены на военные транспорты и использовались для доставки водным путем грузов к нашим передовым воинским частям и вывоза в тыл раненых командиров и солдат.

Когда в конце 1942 года обозначилась перспектива разведывательной работы по Прибалтике, 4-й отдел, как и другие разведывательные структуры Ленинградского фронта, начал заблаговременно приобретать агентов, в частности, среди эстонских экипажей, которых затем в течение полутора лет готовили в школе в Лисьем Носу и на конспиративных квартирах в городе.

К концу 1943 года необходимость создания оперативной базы вблизи города Тарту стала вырисовываться довольно реально. Она обуславливалась разведывательными данными о том, что немецкое военное командование намеревалось в случае продвижения Красной Армии на Запад остановить ее на линии бывшей государственной границы между Эстонией и Советским Союзом. Однако при планировании операции по созданию базы 4-м отделом были допущены явные ошибки и просчеты, которые привели к гибели и исчезновению 28 разведчиков.

В первую очередь это вызывающий удивление факт, что 4-й отдел, разрабатывая мероприятия по оперативной базе, руководствовался ошибочной по своей сути идеологической установкой о том, что народы прибалтийских государств жизненно заинтересованы в социалистических преобразованиях и в силу этого полностью поддерживают освободительную миссию Красной Армии. С этих позиций оценивалась военно-политическая и оперативная обстановка в Эстонии и делался ошибочный вывод, что усиление активности немецких властей в проведении всякого рода тотальных мероприятий вызывает рост сопротивления и недовольство фашистским режимом среди основных слоев эстонского населения.

К сожалению, не принимал участия в разработке плана мероприятий по развертыванию базы сотрудник 4-го отдела Никуличев, который в это время находился в немецком тылу в составе 1-й оперативной базы. Очень пригодился бы его опыт работы в этой республике накануне войны, о чем он писал: «Начало Отечественной войны застало меня в Эстонии, когда я работал сотрудником отдела НКГБ в г. Пярну. 22 июня объявили войну, а 24 июня и все последующие дни, до прихода немецких войск шла борьба с бандами из эстонской контры, которая к началу войны сбежала в леса уезда, сумела организоваться, вооружиться, и с объявлением войны начала активные действия против Советской власти в Эстонии».

Уже один этот факт должен был бы заставить руководство отдела задуматься, ведь на территории Ленинградской области не было ничего подобного. Но… Никуличев, как уже говорилось, участия в разработке плана не принимал. Это пример единичный, частный, но он показывает, что была возможность более вдумчиво подойти к оценке оперативной обстановки в Эстонии и не упустить из виду возможность измены со стороны эстонцев, привлекаемых к участию в создании базы.

При разработке плана имело место явное непонимание отношения населения Эстонии к мероприятиям немецких властей. На самом деле большинство ее жителей рассматривали их административные меры как вынужденные и оправданные. В частности, не было противодействия мобилизации мужчин в возрасте от 18 до 45 лет в состав регулярных частей германской армии, в национальные легионы и карательные отряды. Не было возмущения вывозом рабочей силы в Германию, изъятием мяса, зерна и других сельскохозяйственных продуктов.

Население Эстонии положительно воспринимало факты возрождения немецким командованием органов самоуправления, по своей структуре и функциям сходных с административными учреждениями бывшей буржуазной Эстонии. К тому же установленный немецкими властями административный режим был действительно менее строг по сравнению с режимом на оккупированной территории Ленинградской области. Вместе с тем он обеспечивал за счет помощи самих же эстонцев, по существу, полный контроль над ситуацией в городах и сельской местности.

Немецкое командование внедрило систему мер, практически исключавшую возможность проникновения незнакомых лиц в какую-либо местность, тем более для развертывания разведывательно-диверсионной работы. В регионах велся постоянный визуальный контроль за прилегающей местностью со специально построенных вышек, а также радиоконтроль с помощью пеленгаторных установок. Для борьбы с партизанами действовали многочисленные отряды карателей, сформированные из взрослого населения. Хутора, расположенные у лесов и болот, были обеспечены телефонной связью с волостными управлениями, где на дежурстве постоянно находились специальные охотничьи команды – «ягдткоманды», состоявшие из местных жителей. Кроме того, для тщательного прочесывания лесов и болот в обязательном порядке привлекались команды местной самозащиты, «Омакайтсе», в которых состояли мужчины в возрасте от 16 до 65 лет. Леса, как в намечаемой для создания оперативной базы волости, так и по всей Эстонии были разделены широкими просеками, что позволяло лесникам и членам «Омакайтсе» вести наблюдение с целью выявления появляющихся там неизвестных лиц и своевременно уведомлять о них немецкие власти.

Странно, но эти особенности оперативной обстановки оказались вне поле зрения оперработников и не учитывались при планировании операции.

Именно к таким выводам пришла комиссия 4-го отдела УНКГБ ЛО, которая в октябре 1944 года выезжала на место развертывания оперативной базы «Балтийцы» для выяснения причин провала операции и розыска предателей.

Реальная ситуация выглядела следующим образом.

При комплектовании первых двух групп, «Балтийцы» и «Соколы», совершенно ошибочно акцент был сделан на лицах эстонской национальности, что и послужило, в конечном счете, причиной провала операции. В первой группе из пяти человек двое были эстонцы, во второй из девяти человек – четверо. На первый взгляд, включение значительного числа эстонцев было оправданным, они действительно хорошо знали местные условия, имели в Эстонии родственников и знакомых, с помощью которых предполагалось решать такие вопросы, как пополнение личного состава за счет местных жителей, получение информации о местах дислокации немецких частей и эстонских карательных формирований, обеспечение продовольствием, а также в случае необходимости временным укрытием. Однако все это было возможно при условии надежности привлеченных к сотрудничеству эстонцев, которая должна быть многократно проверена в процессе изучения их личных и политических качеств, а также семейных и родственных связей. Не было учтено и то обстоятельство, что они возвращались на свою родину, к родственникам, которые жили своей жизнью и не были сторонниками присоединения к нашей стране.

В августе – сентябре 1942 года 4-й отдел по анкетным данным выбрал из числа эстонцев несколько человек и направил их в разведшколу, где они в течение полутора лет обучались диверсионному делу и умению работать на радиостанции. Из анкетных данных эстонцев следует, что они были примерно одного возраста, от 20 до 25 лет, знали друг друга по совместной работе на торговых судах Эстонского, а затем Балтийского пароходств.

В период обучения в разведшколе в Лисьем Носу их проверка сводилась, в основном, к наблюдению за поведением во время занятий и совсем не проводилась по месту их проживания на конспиративных квартирах. В характеристиках по окончании школы отмечались с положительной стороны такие качества, как дисциплинированность и исполнительность, что, как известно, является чертами, свойственными всем прибалтийским народам, но не были приняты во внимание такие национальные качества, как замкнутость и стремление вести общение между собой на родном языке. Возможно, по этой причине остался не вскрытым их сговор после заброски в Эстонию перейти на сторону немцев.

26 октября 1943 г. недалеко от города Тарту, вблизи озера Выртсярв была десантирована разведывательно-диверсионная группа «Балтийцы» в составе командира П.Л. Русакова, его заместителя А А. Смогоржевского, радиста А.Г. Каттеля, бойцов – Н.Д. Семина и А.А. Саара.

Саар сразу после приземления отделился от группы и на ближайшем хуторе обратился к местному жителю с просьбой сообщить немецким властям о приземлении советских парашютистов. Утром следующего дня к немцам явился Каттель.

Прибывший из Тарту карательный отряд, который вел Саар, захватил в плен Русакова, Смогоржевского и Семина. Они были доставлены в тюрьму г. Тарту.

Немцы включили Каттеля в радиоконтрразведывательную команду «OKW» (оберкоманда вермахта) в Тарту, замаскированную под подразделение главного командования войск связи, а Саара отправили в эстонскую боевую группу.

Таким образом, группа в полном составе оказалась в руках противника. Немецкая контрразведка стала готовить Каттеля к радиоигре с Ленинградским управлением.

30 октября руководство 4-го отдела, не имея сообщений от «Балтийцев», обратилось за информацией в авиационное подразделение, осуществлявшее 26 октября выброску группы, и получило подтверждение – задание выполнено. За это время немцы подготовились к радиоигре. 4 ноября Катгель вышел на связь якобы от группы «Балтийцы» и сообщил, что Русаков при десантировании получил тяжелую травму и умер «сегодня 27 октября в 12 часов. Остальные приземлились благополучно. С 1-го ноября находимся на базе, обозначенной на карте».

4-й отдел Управления не придал значения тому факту, что Каттель вышел на связь только через неделю, а не в день приземления или, в порядке исключения, на следующий день, как того требовала инструкция. Кроме того, не обратили внимания и на временное несоответствие в сообщении о смерти Русакова. «…Умер сегодня – 27 октября в 12 часов…» – а радиограмма была отправлена 4 ноября.

В порядке проверки Каттеля радиоконтрразведывательный отряд «Б» Управления, выйдя на связь с ним 6 ноября, передал условный сигнал, означавший вопрос, не работает ли он по принуждению. Каттель, по-видимому, был не готов к такому вопросу и, не имея времени на согласование с немцами, обусловленной фразой подтвердил свою работу под принуждением. Однако, получив сигнал, в 4-м отделе почему-то предположили, что радист перепутал обусловленные фразы, и не приняли даже элементарных мер предосторожности.

Кроме того, все последующие радиограммы продолжали поступать не от имени ставшего после гибели Русакова командиром Смогоржевского, как того требовала инструкция, а за подписью Каттеля. На что руководство отдела обратило внимание только при прочтении радиограммы от 13 декабря 1943 г. (в ней красным карандашом подчеркнута подпись Каттеля), но должным образом на это не прореагировало.

В своих последующих радиограммах Каттель докладывал, что подготовлено место для создания оперативной базы, и настоятельно просил подкрепления людьми и продовольствием. В то же время он сообщил о стычках с карателями и о ранении Семина, что должно было свидетельствовать, что группа попала в поле зрения немцев.

Радиограммы Каттеля должным образом не анализировались. Оставались без внимания содержащиеся в них противоречия, всевозможные уловки. Так, бездеятельность группы Каттель оправдывал сложными местными условиями, связанными с тем, что большинство эстонцев поддерживают немецкий режим и что ситуация далеко не такая простая, как видится из советского тыла. Это в целом соответствовало действительности. Однако несколькими днями позже он отметил, что обстановка позволяет выброску десанта для усиления оперативной базы.

Таким образом, радиограммы от «Балтийцев» имели ряд признаков, ставивших под сомнение их достоверность и обязывавших вместо того, чтобы продолжать операцию, срочно заняться тщательной проверкой поступающей от Каттеля информации. Однако этого не произошло.

18 января 1944 г. руководство Управления утвердило план дополнительных мероприятий по развертыванию базы. Согласно ему, предполагалось перебросить к месту дислокации «Балтийцев» еще две разведывательно-диверсионные группы – «Соколы» и «Морозова». Опять же не были учтены имевшие место признаки неблагополучия в группе Русакова, и заброска обеих групп осуществлялась по отработанной в условиях Ленинградской области схеме: десантирование с самолета в конкретном районе при опознавательных знаках с земли, что облегчало противнику поимку разведчиков-парашютистов и их пленение.

Правда, было намечено, «по соображению осторожности и для проверки обстановки на месте», выбросить «Соколов» не вблизи базы «Балтийцев», а на расстоянии 5–10 км от нее. После приземления и установления радиосвязи один из участников группы должен был явиться в обусловленное место, где намечалась его встреча с заместителем командира группы «Балтийцы» Смогоржевским. Затем при нормальном развитии событий группы должны были объединиться, оборудовать лагерь и приступить к выполнению заданий. Включение эстонцев в состав группы «Соколы» не предусматривалось. Так было по плану.

Однако первой в ночь с 25 на 26 февраля 1944 г. выбрасывалась группа «Морозова». Каратели приготовились к ее приему, организовали в зоне приземления засаду и после десантирования окружили группу. В завязавшейся перестрелке три ее участника, в том числе радистка С.С. Воскова, сотрудница Управления, погибли. Радистам И.Е. Кондюкову и А.А. Головкину удалось вырваться из окружения. В плен были взяты командир Н.В. Морозов, бойцы В.А. Баранов и С.А. Ермаков.

Группа «Соколы» выбрасывалась в эту же ночь, но несколькими часами позже группы «Морозова» и в те же координаты, указанные через Каттеля немецкой контрразведкой. Немцы четверо суток держали группу под наблюдением и после того, как сдались в плен входившие в ее состав эстонцы – радист Хансен и боец Роберг, уничтожили остальных ее участников. Исключение составил радист Нигул, которому удалось каким-то образом скрыться.

Следующие две разведывательно-диверсионные группы «Энтузиасты» и «Подрывники», благополучно приземлились только благодаря тому, что 4-й отдел на этот раз не уведомил «Балтийцев» об их заброске и высадил десант в значительном удалении от намеченного района базирования, что обеспечило благополучное приземление. Однако немцы все равно обнаружили эти группы и разгромили их. Произошло это по причине предательства эстонца Нигула, который сумел найти обе группы, присоединился к ним, а затем сбежал к немцам и выдал место их укрытия.

4-й отдел Управления из сообщения зарубежного радио узнал о проведенной немцами якобы крупномасштабной операции по разгрому советских диверсантов, завершившейся у Чудского озера, и вполне обоснованно пришел к заключению, что речь шла о наших группах. Теперь уже не было сомнений в том, что провал базы произошел в результате радиоигры немецкой контрразведки. Как выяснилось позже, в ней участвовали предатели Каттель, Нигул и Хансен.

Пытаясь как-то выправить ситуацию, 4-й отдел разработал операцию «Норд» и пошел на дальнейшее поддержание радиоигры с немцами, длившейся до августа 1944 года. Однако существенных результатов она не дала.

Объективная картина предательской роли эстонцев – Каттеля, Саара, Роберга, Нигула и Хансена – была воссоздана на основании данных разведчика Хейно Каска, внедренного Управлением контрразведки Смерш Ленинградского фронта в немецкий контрразведывательный орган «OWK», и показаний Хансена, которые он дал после ареста в марте 1945 года. Любопытно, что Хансен по своей инициативе рассказал Каску об имевшем место еще в школе в Лисьем Носу сговоре перейти на сторону немцев после заброски в их тыл. Из шести предателей (среди них была женщина, которую немцы после сдачи в плен устроили на работу поваром в офицерскую столовую) пятерых в послевоенные годы разыскать не удалось. Вероятнее всего, они ушли вместе с оккупантами.

Предательство эстонцев привело к тому, что 15 участников групп погибли в боях с карателями. 12 человек были захвачены немцами в плен и содержались в тюрьме г. Тарту. Вероятнее всего, их, за исключением одного, расстреляли. Основанием для такого вывода послужила обнаруженная 22 декабря 1944 года в камере № 2 Тартуской тюрьмы надпись, которая излагается в натуральном виде: «Сидела группа парашютистов 26/VI–44 г. Последняя ночь. 1) Шульгин Виктор. 2) Михеев Иван. 3) Егоров Евгений 4) Мулев… 8) Громов 9) Уваров… Иван Вершинин остался в камере один, наверное, ночью расстреляют 29/VI–44 г.».

Пропали без вести и две разведчицы-маршрутницы, И.К. Хомутовская и Э.Л. Эрна, которые были заброшены вместе с одной из групп для выполнения задания, не связанного с базой.

Что касается единственного уцелевшего из всех участников разведгрупп, то им является командир группы «Энтузиасты» Шульгин Виктор Петрович, который в послевоенные годы проживал во Владимирской области. О том, что он остался жив, стало известно в 1992 году, когда он обратился в Ленинградское управление за справкой, подтверждающей его участие в разведывательно-диверсионной деятельности по линии 4-го отдела. Справку ему выдали, а вот обстоятельствами, при которых ему удалось уцелеть, не поинтересовались. А жаль. Наверное, ему было что рассказать об обстоятельствах гибели участников по меньшей мере своей разведывательно-диверсионной группы. Впрочем, тот факт; что за пятьдесят лет Шульгин так и не посчитал нужным сообщить в Ленинградское управление о том, что он жив, позволяет выдвигать разные версии.

Предательство – очень веская, но не единственная причина провала операции. На командира группы «Балтийцы» и его заместителя были возложены задачи разной сложности, но в совокупности они требовали наличия боевого и оперативного опыта, позволяющего, помимо обустройства базы, развернуть разведывательную и диверсионную работу, осуществлять вербовку агентуры из местных жителей, а также при определенных условиях обеспечить уничтожение одной из немецких разведывательно-диверсионных школ. Тем не менее ни в первую, ни в последующие четыре группы не были включены оперативные работники, а число участников, имевших боевой опыт, было минимальным.

Не отличается глубиной проработки 4-м отделом и оперативная обстановка в Латвии. Не выделяя других упущений, все-таки следует обратить внимание на такой существенный элемент оперативной обстановки в зоне предполагаемого места дислоцирования базы, как нахождение там 2-й латвийской партизанской бригады, с командованием которой, а это очевидно, придется взаимодействовать. Следовало заранее определить уровень такого взаимодействия, тогда можно было избежать целого ряда недоразумений как с латвийской, так и с нашей стороны.

Все-таки провал базы в Эстонии кое-чему научил руководство 4-го отдела, и оперативный состав более вдумчиво отнесся к отработке мероприятий, связанных с созданием базы в Латвии… А поскольку туда подбирали опытных бойцов и оперативников, в конечном итоге база сработала более чем удовлетворительно.

4-я оперативная база

С учетом оперативно-тактических задач Ленинградского фронта и обстановки в Латвии Ленинградским управлением было принято решение, согласованное с 4-м Управлением НКГБ, – создать там оперативную базу, ориентированную в своих боевых и разведывательных действиях также на помощь и поддержку местного населения.

Во исполнение этого решения 27 февраля 1944 г. в район Лубанского леса у озера Лубана была десантирована с самолетов разведывательно-диверсионная группа «Первенцы» в составе 13 человек под руководством командира А.А. Кучинского и комиссара М.И. Хвиюзова, старшего оперуполномоченного 4-го отдела. В группе были три радиста, в том числе сотрудница 2-го спецотдела Управления Е.П. Вишнякова, что обеспечивало надежную связь с Центром. Особенностью этой группы являлось то, что в ее состав после соответствующей проверки были включены бывшие военнослужащие немецкой армии: чех Шимур, австриец Ильке и немец Браст, которых предполагалось использовать с учетом их национальности и знания немецкого языка.

После приземления группа подобрала удобное место для организации базы, осуществила ее маскировку, возвела заградительные укрепления, отработала надежные пути выхода из базы и возвращения обратно, что позволило ей в течение месяца наладить разведывательную работу, не вступая при этом в прямые столкновения с карателями. Только дважды, 9 и 15 марта 1944 г., бойцы вступали в удалении от базы в навязанный им бой, не понеся при этом потерь. К тому же состав базы пополнился 10 бежавшими советскими военнопленными.

В течение марта были собраны и переданы в Ленинград разведывательные сведения о близлежащих немецких гарнизонах, передвижении воинских подразделений по шоссейным дорогам и на участке железной дороги Резекне – Псков, а также об установленном немецкими властями режиме для местного населения.

4-й отдел Управления с учетом стратегической важности базы наращивал ее разведывательные и боевые возможности. В период с 27 марта по 11 апреля база пополнилась 7 группами в количестве 51 человека. Тем самым было завершено ее создание и превращение в боевое подразделение численностью до ста человек.

Перед руководителями базы были поставлены следующие задачи: проведение разведывательной работы, разгром штабов немецких воинских частей и комендатур, взятие «языков», выявление агентуры противника, предателей и пособников и их уничтожение.

Первый командир базы Кучинский был энергичным, решительным и очень храбрым человеком, лично водил бойцов на исключительно дерзкие операции. Что касается комиссара Хвиюзова, то на него, опытного 28-летнего сотрудника 4-го отдела, возлагались особые надежды. За его плечами были участие в финской войне, учеба в Могилевской межкраевой школе НКВД. В Управление он пришел в 1940 году, но к моменту заброски успел в течение двух лет поработать в 4-м отделе на разных участках, благодаря чему получил разностороннюю разведывательную подготовку. 30 декабря 1943 г. приказом НКВД СССР ему было присвоено звание старшего лейтенанта госбезопасности.

Уже в первые дни пребывания на базе проявились такие его качества, как рассудительность, обстоятельность во всем, забота о подчиненных. Как комиссар, он проводил работу по сплочению личного состава, повышению его боеспособности, создавал в отряде атмосферу взаимопомощи, взаимной поддержки и товарищества, при том что непростым был состав теперь уже отряда, где присутствовали как бывшие немецкие, так и бывшие советские военнопленные.

Неподалеку от базы размещалась именно та 2-я латвийская партизанская бригада, о которой сказано выше, и оперативная целесообразность требовала взаимодействия с ней, к чему Кучинский относился более чем прохладно, ошибочно полагая, что в разведывательно-диверсионной работе вполне можно обойтись без местных партизан и поддержки населения. Каких-то очевидных трений с командирами латвийской бригады не возникало, но у тех появился повод при выходе на связь со своим представительством при оперативной группе штаба партизанского движения в Валдае постоянно высказывать разного рода жалобы, в частности, на нежелание руководства базы взаимодействовать с ними по вопросам проведения совместных операций, а также информировать о намечавшихся карательных действиях в отношении немецких пособников. В то же время имели место случаи, когда латышские партизанские командиры приписывали себе результаты диверсионных операций, проведенных базой, а также пытались переложить на чекистов вину за совершенные ими самими насильственные действия по изъятию у местного населения продовольствия, скота и одежды. Наша база не нуждалась в продуктах питания, так как снабжалась всем необходимым в централизованном порядке.

И все же Хвиюзову удавалось находить взаимопонимание со своим коллегой – комиссаром латышских партизан, от которого он получал довольно обширную информацию, в частности, о намечавшихся теми диверсионных актах, что позволяло избегать непредвиденных столкновений и лишней затраты усилий.

Кроме того, приходившие на базу связные партизанской бригады в ходе опросов давали сведения о конкретных лицах из местных жителей, настроенных патриотично. Некоторых из них Хвиюзов использовал для получения разведданных и выявления предателей и немецких пособников. Связные доверительно предоставляли ему информацию о процессах, проходивших внутри латышской партизанской бригады, настроениях среди руководящего и рядового состава, в частности, об ориентации большей части партизан на прозападное решение прибалтийского вопроса по окончании войны. Нередко связные по идейным соображениям выказывали готовность войти в состав базы для оказания помощи в проведении агентурно-оперативной работы, от чего Хвиюзов уклонялся, чтобы не обострять отношения с командованием латвийских партизан и не давать повода для жалоб.

В результате правильной организации агентурной работы, взаимодействия с командованием латышской бригады, опроса наших военнопленных и местных жителей, а также целенаправленного руководства командирами групп и бойцами-разведчиками Хвиюзову удалось за непродолжительный срок, с февраля по май 1944 года, собрать важную разведывательную информацию по широкому кругу вопросов.

На основе его радиограмм в 4-й отдел Управление регулярно направляло в НКВД СССР спецдонесения о настроениях местного населения в связи с активными наступательными действиями Красной Армии; о его реагировании на измышления, распространявшиеся немецким пропагандистским аппаратом (что в случае занятия нашими войсками Латвии все латыши как враги большевизма будут уничтожены); об отношении к проводимым немецким командованием мероприятиям по мобилизации мужской части населения в формируемую латвийскую дивизию; о минировании промышленных предприятий Риги и подготовке их к взрыву с приближением Красной Армии; об отказе высшего немецкого командования от плана построения оборонительного рубежа в Эстонии; о настроениях в немецкой армии; о прибытии в Латвию с передовых позиций разбитых немецких дивизий и их переформировании; о численности и технической оснащенности прибывающих из Германии немецких воинских частей; о строительстве и переоборудовании аэродромов и численности находящихся на них самолетов, точности произведенных нашими летчиками бомбардировок и их разрушительных последствиях; о строительстве и использовании новой стратегической дороги Абрино – Остров; о размещении на хуторе Салнава, к западу от города Карсава, штаба германской Северо-Восточной армии и режиме его охраны и, наконец, о расположении в городе Цесис по Центральной улице, в доме № 36, где размещалось отделение тайной полевой полиции (ГФП), подведомственной ей специальной школы, готовившей диверсантов и разведчиков для внедрения в партизанские отряды и шпионажа в советском тылу. Фамилии большинства из них были установлены и сообщены в Центр.