Текст книги "Подвиг 1972 № 06"

Автор книги: Альберт Лиханов

Соавторы: Василий Зайцев,Михаил Барышев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

Глава 11. ТРОЕ

Они ползли среди валунов по берегу озера. Впереди Кононов, за ним Орехов, потом Сергей Барташов.

Прозрачная вода чуть слышно плескала о камни, колыхала осоку и журчала на гальке. Солнце прогнало туман, и озеро, уходящее километра на два в каменном распадке, ярко светилось. По воде пробегали полоски ряби, на которой вспыхивали и дробились солнечные зайчики.

Ручей, встретившийся на пути, перебрели по колено в воде, потом взяли правее и пошли укрытой лощинкой, прижимаясь к склону.

Егерей увидели неожиданно: в конце лощинки сержант выглянул из–за камня и тотчас отпрянул обратно. Орехов и Барташов подползли к нему.

Кононов ткнул пальцем вперед. Там, в реденькой заросли березок возле осыпи, торчали две пары ботинок. Больших, из толстой кожи, густо утыканных шипами на подошвах, с массивными подковами на каблуках.

Сержант, поджав губы, с минуту глядел на ботинки, потом перехватил поудобнее винтовку. Кивком он показал Орехову на правую пару ботинок и коротко резанул ладонью.

Орехов понял, что сержант приказывает ему убрать правого егеря. Убить егеря, лежащего перед ним в кустах метрах в десяти.

И опять, как в тот раз, когда Орехов впервые увидел в боевом охранении немецких автоматчиков, ошалело застучало сердце, к лицу прилила кровь, и ладонь стала потной. Он невольно прижался к камню, надежному, уютному, неподвижному валуну, и зачем–то стал шарить в кармане шинели.

Толчком кулака в бок сержант помог Николаю сделать первое движение. Потом уже стало легче.

Кругом все исчезло. Остались только Орехов и пара подкованных ботинок, высовывающихся из–за корявого куста, с которого наполовину осыпались листья. Левый, ближний к Николаю ботинок был стоптан, на подошве наискось темнела трещина, возле носка между шипами застрял матовый осколок кварца. Край подковы был стерт до блеска.

Десять метров были бесконечно долгими. Орехов полз, прижимаясь к земле, со страхом ожидая, что сейчас под ним хрустнет ветка или скрипнет щебень. Тогда конец, тогда егерь привстанет в кустах и с ходу полоснет очередью из автомата. Да и без всякого хруста он может в любое мгновение поднять голову, повернуться и увидеть распластанного на земле Николая.

Ботинки становились все больше и больше. Они росли на глазах, сверкали расплющенными шипами. Вдруг один из них качнулся. Орехов похолодел. Оцепенев, он следил за движением ботинка. Если бы не сержант, который, выставив вперед щетинистый подбородок, полз метрах в двух от Николая, Орехов вряд ли удержался бы и не повернул назад. Он кинулся бы обратно к тому валуну и изо всех сил прижался к его надежному боку.

Но ботинок вдруг успокоился, лег на рыжую траву, усыпанную листьями. Орехов снова двинулся вперед. Метра через полтора он покосился на сержанта. Глаза у Кононова были прищурены, будто он смотрел в прицел винтовки и готовился спустить курок. Руки плавно скользили по земле, словно он не полз, а плыл. Лишь раскрытый рот и тугие связки вен на шее выдавали, как трудно было Ивану Кононову, бригадиру семужьей бригады, отцу Зинки, подбираться к егерю.

Николай прополз еще метр. Глаза его снова уставились на подкованные ботинки. Если бы хоть это был один ботинок, а то их было два. «Как же я справлюсь с двумя сразу, – звенела в голове отчаянная мысль. – Как успею…»

Неожиданно, привстав на колено, Кононов по–рысьи стремительно прыгнул в кусты. Хрустко треснули ветки, мелькнул приклад винтовки, что–то крякнуло. Левая пара ботинок судорожно заскребла по земле, потом вытянулась и замерла. Николай вскочил и увидел перед собой камуфлированную плащ–палатку. Над ней лицо, серое как зола, и круглые глаза с большими зрачками.

Резкий удар штыком, гулкий всхлип…

На сером лице обозначился широкий провал рта. Нелепо вскинулся автомат, и странно задрожала родинка на щеке. Винтовка стала неожиданно тяжелой. Круглые глаза перед лицом Николая вздрогнули, сделались бездонными, но тут же, будто растеряв силу, начали блекнуть.

Егерь переломился и с открытым ртом, из которого так и не успел вылететь отчаянный крик, стал падать, наваливаясь на винтовку.

«Не удержу!» – испуганно подумал Орехов, чувствуя, что эта тяжесть вот–вот вырвет винтовку из рук.

– Прикладом бей, – услышал он сиплый шепот сержанта.

Подчиняясь этому шепоту, Орехов изо всех сил рванул на себя винтовку. Егерь мешком свалился к его ногам, ломая ветки. Орехов с размаху ударил прикладом по пилотке с суконным козырьком. Егерь качнулся от удара и послушно закрыл глаза. Николай снова поднял винтовку, но сержант схватил его за рукав.

– Хватит, оба готовы, – шепнул он и махнул рукой Сергею, который выглядывал из–за валуна. – Пошли скорей!

Они торопливо поползли сквозь кусты. Теперь Орехов полз последним. Он то и дело оглядывался назад, ожидая, что сваленный им егерь поднимется в березках и выпустит очередь в спину. Так, как зло поднимаются в драке сбитые с ног мальчишки. Они всегда встают и кидаются с кулаками. У егеря автомат. Нажмет спуск и сразу прошьет десятком пуль.

Но сзади никто не поднимался. Через несколько минут Орехов сообразил, что он убил егеря с серым лицом и родинкой на щеке. Насмерть!

И снова стало страшно. Николай отчетливо вспомнил, как после удара штыком по пестрой плащ–палатке, застегнутой на груди металлическими кнопками, потекла красная струйка.

– Дядя Иван, – Орехов догнал сержанта и цепко ухватил его за полу шинели. – Дядя Иван, – сказал он умоляющим голосом, – как же так?

Кононов недовольно оглянулся, но, увидев глаза Николая, бегающие по сторонам, видно, догадался обо всем. Он остановился возле камня и шепотом сказал:

– Передохнем малость, ребятишки.

Они уселись, тесно прижавшись друг к другу. Рука Кононова легла на плечо Орехова. От этого Николаю стало легче.

– Ничего, дядя Иван, – благодарно сказал он. – Тошнит меня только.

– Пройдет, – ответил сержант. – С непривычки всегда так бывает. Трудное это дело, ребята, людей убивать…

Валуны кончились, березки стали редеть. Берег озера становился все выше и круче, потом ровная, кое–где изрезанная трещинами скала ушла в воду и преградила путь. Да, немцы могли не опасаться за прибрежный склон. На такую стенку не заберешься. Кононов задрал голову и внимательно оглядел скалу, потом с сомнением покачал головой, вспомнив слова старшины Никулина, что по этой скале сни лазили к немцам. Он вытащил листок с кроками и несколько минут рассматривал его. Затем оглядел скалу и, огорченно вздохнув, сунул в карман листок. Видно, прибавил старшина, а может, Кононов место перепутал. Разве мыслимо по такой стенке наверх забраться?

Трое сидели за камнем под скалой и думали, как идти дальше.

– Надо было левей обойти, – сказал Сергей. – Там дорога лучше.

– На той дороге, наверно, еще пять секретов поставлено, – усмехнулся сержант. – Дураки, что ли, немцы… Как же нам дальше топать, ребятишки? Пожалуй, эта горка покруче, чем птичий базар возле нашего поселка…

– Покруче, – согласился Орехов, припоминая отвесную скалу километрах в двух от их поселка.

На этой скале возле Корабельного мыса, сверху донизу заляпанной серыми полосами помета, гнездились тысячи чаек, кайр, бакланов и гаг. Птицы откладывали яйца на уступах, выводили птенцов, дружно отбивались от поморников, сапсанов и воронья. Каждую весну поселковые ребята ходили на птичий базар добывать яйца. Брали с собой веревки, обвязывались ими и, повиснув над морем, обшаривали карнизы, на которых рядком, друг возле друга, лежали яйца.

– Наш базар много выше, – довольным голосом сказал Орехов. – Здесь метров тридцать, а у нашего высота о–го–го!

– Валиться все равно, – ответил сержант. – Что с «о–го–го», что с тридцати метров. Один блин получится.

– Веревку бы достать, – неуверенно сказал Сергей. – Альпинисты с веревкой на любые скалы забираются.

– Веревку, – передразнил его Кононов. – Может, попросить немцев, чтоб лестницу нам подали?.. Забираться надо, и все дело.

Сергей, обиженный словами сержанта, стал снимать вещевой мешок. Кононов остановил его.

– Нет, Орехов первым пойдет… Ты, Серега, к таким камням непривычен, а Николаха был большой мастак по птичьему базару лазить… Вместо веревки ремни свяжем. Ты, Коля, разуйся, босому легче будет. И шинель сними. Как полезешь, сразу пот прошибет.

Слева внезапно ударили пулеметные очереди. Длинные и злые, гулко раскатывающиеся эхом по сопке. «По нашим бьют», – догадался сержант и стал поторапливать Орехова.

Тот разделся, снял ботинки и, осторожно ступая босыми ногами по колким камням, подошел к скале. У подножия в мелкой воде виднелись ребристые глыбы гранита. «Сорвусь – крышка», – подумал Николай.

Метров восемь он поднялся сравнительно легко, цепляясь руками за край щели. Пальцы ног выискивали на граните крошечные выбоинки и помогали держаться на скале. Прилипая щекой к камням, Орехов протягивал руку, ощупью, как слепой, перебирал растопыренными пальцами и находил точку опоры. Тогда он осторожно подтягивался и замирал, выискав упор для ног. Потом делал новое движение. Так он добрался до небольшого карниза, на котором могли уместиться два человека. Отдышавшись, он размотал связку ремней и спустил вниз. Минуты через три Кононов и Барташов уже были на карнизе.

– Толково, – сказал сержант, подгибая ногу. И он и Сергей стояли на карнизе, как цапли, каждый на одной ноге. Вторую поставить было некуда. – Потопали дальше.

Метра через три снова попалась косая щель, прорезавшая скалу. Уцепившись за нее руками, можно было стоять.

Орехов стал двигаться по щели вправо, надеясь, что она выведет его к очередному карнизу. Но с каждым сантиметром щель становилась все уже и мельче. Потом протянутая рука Николая растерянно царапнула по граниту и застыла. Пальцы не нашли даже крошечной выбоинки, чтобы зацепиться.

Сержант и Барташов ожидающе смотрели снизу. Николай вытянул руки, прижав ладони к граниту, и стал подниматься на носках. Достать выступ, который был метрах в полутора над его головой, Орехов не мог. Он тоскливо поглядел на зазубренный гранитный край, выдававшийся, как конец наковальни, и ослабил тело.

– Не пройти здесь, – сказал он, опустив красное от натуги лицо. – В другом месте надо попробовать.

– Может, петлей зацепишь, – ответил сержант. – Возьми.

Он кинул Николаю связанные ремни. Тот поймал их и сделал большую петлю. Потом чуть спустился, чтобы упор для размаха был лучше, и, удерживаясь одной рукой за выбоинку, кинул петлю на выступ карниза. Змеисто мелькнули ремни, и петля опоясала выступ. Николай медленно потянул их, ремни сначала подались, потом запружинили в руках. Вроде зацепило. Теперь надо было оттолкнуться от расселины и, повиснув, взобраться по ремню на выступ. Если, конечно, ремень выдержит, если он надежно зацепился за камни.

Николай поглядел вниз, где метрах в пятнадцати равнодушно блестела вода, а в ней ребристые темные глыбы. Они поросли водорослями. Волны лениво колыхали их, и ему вдруг показалось, что камни, как живые, чуть шевелятся в воде. Если соскользнет ремень, Николай упадет на глыбы. Упадет вон на тот остряк, выставивший из воды темный гребень. Прямо на него полетит…

Он с силой потянул ремни и вдруг разом решился и оттолкнулся ногами от щели.

Тело качнулось как маятник, – туда и обратно. Орехов перевернулся вдоль оси, ударился обо что–то головой, ободрал руки. Взвизгнула, процарапав по камню, металлическая пуговица на гимнастерке. Ременная веревка держала!

Несколько отчаянных рывков усталыми руками, и Николай оказался на небольшой площадке, которая находилась на выступе. Гранитная скала за ней была такой же крутой, но глаза Орехова высмотрели на ней новые уступчики, выбоинки, щели.

«Заползем», – вдруг уверенно подумал он и, понадежнее закрепив ременную петлю на выступе, глянул вниз и бросил конец.

– Ловите, товарищ сержант, – сказал он.

Передохнув на площадке, Орехов полез наверх. От отчаянного напряжения цепенело тело, разжимались обессиленные пальцы, из–под сломанных ногтей стала сочиться кровь. Ноги покалывало все чаще, все сильнее. Орехов задирал голову и смотрел, скоро ли кончится проклятая скала. Успеет ли он забраться на нее раньше, чем судорога схватит ноги и он мешком полетит вниз…

Последний десяток метров он лез в каком–то красноватом тумане. Голова уже не кружилась. Она была просто тяжелой, невероятно тяжелой. Она давила на тело, сдирала его со скалы. Но руки упрямо сопротивлялись, они механически, как щупальца осьминога, перебирали по камням и мертвой хваткой впивались в каждую щель, в каждую выбоинку, цеплялись за уступы и впадинки…

Выбравшись на очередной уступ, Николай увидел, что скала кончилась. Перед ним была просторная площадка, усеянная валунами. За площадкой начиналась лощинка, уходящая по склону. В ней кое–где росли березки. У него еще хватило сил закрепить в камнях ремни и спустить их сержанту. Потом Орехов плашмя упал на землю. Раскинув руки, он прижался щекой к колкой траве и думал, что все–таки он залез на эту скалу. Все–таки он залез…

Сержант Кононов, цепляясь за ремни, взобрался на площадку и, усевшись возле Николая, стал снимать с себя его вещи. Кинул шинель и ботинки, которые висели у него узлом поверх вещевого мешка, отдал винтовку.

– Оденься, а то застынешь, – сказал он Николаю, взял у Сергея вещевой мешок Орехова и приказал тому идти на край площадки. – Ложись в камнях и гляди в оба, в случае чего подпускай и бей гранатами. Николахе минут десять отдышаться надо.

Орехов натянул шинель, обул ботинки, но никак не мог зашнуровать их. Руки дрожали, и сыромятные шнурки не попадали в отверстия.

Прячась за камнями, они гуськом шли по узкой лощине и удивлялись, что им навстречу не попадается ни одного егеря. Видно, и в самом деле немцы надеялись на неприступность отвесной скалы. Правильно надеялись, вообще человек на эту скалу залезть не мог. Разве только чудом, как они, как Никулин с разведчиками…

До вершины оставалось метров двести. Если и дальше все пойдет так гладко, минут через пятнадцать они окажутся там и устроят шум. Кононов повел плечами, ощущая тяжесть мешка с гранатами, и подумал, что шум будет большой. Такой, как надо, будет шум. Чтобы у егерей голова от него закружилась, чтобы они минут на десять обалдели. Всего ведь и надо–то роте десять минут.

Лощинка, по которой они пробирались, стала заворачивать влево. В самый раз, чтобы подойти поближе к роте.

Но тут Кононов, перебегавший к очередному валуну, вдруг словно споткнулся на бегу и распластался на земле. Орехов увидел, что лощинку, по которой они шли, пересекает тропка. Тропка вилась среди камней и скрывалась в березках. Мирная тропка, точь–в–точь такая, какие вились на склонах сопок возле рыбацкого поселка. Там тропки приводили либо к озеру, где был хороший клев хариусов, либо к пригорку, заросшему черничником, либо просто взбирались на вершину горы, с которой было видно так далеко, что захватывало дух…

– Барташов, иди глянь, куда это шоссе выводит, – шепотом приказал Кононов. – Только чтобы шуму не было, понял.

Сергей полез по склону. Долговязая фигура его с тонкими ногами, до колен спеленатыми обмотками, раза два мелькнула среди камней и скрылась.

И тотчас же где–то недалеко, ниже по склону, басовито зарокотал крупнокалиберный пулемет. Орехов беспокойно поглядел туда, где только что скрылся Сергей. Сержант перехватил его взгляд.

– Лежи, – строго сказал он, дернув Орехова за рукав. – По одному из крупнокалиберного лупить не станут.

Сергей возвратился минут через десять. Лицо и руки его были измазаны горелым торфом, на шинели темнела копоть.

– В воронке сидел, – смущенно объяснил он, отряхиваясь от грязи. – Дот у них там, товарищ сержант. Тропинка к валунам идет… Наверно, там и дверь в дот… Небо какое сегодня высокое–высокое, и на нем зеленые облака…

Сержант недоуменно поглядел на Сергея. Что это он там про небо говорит? Он взглянул наверх и ничего не увидел.

– На валунах листья лежат, – тихо продолжал Сергей. – Будто кованые золотинки на камень брошены. Светятся они по краешкам, и прожилки видно. Красиво!

– Погоди болтать, – остановил сержант. – Золотинки на камне, облака какие–то зеленые выдумал. Облака как облака, зелеными они не бывают.

Сергей хотел возразить Кононову, но тот досадливо махнул рукой.

– Отставить разговоры… Дот будем подрывать. Часовые там есть?

– Не заметил, – не очень уверенно ответил Сергей. – Кажется, не было.

– «Кажется», – зло передразнил сержант. – Вместо облаков под носом бы у себя получше высмотрел, а то твое «кажется» нам небо в овчинку сделает.

Куском кабеля сержант связал пять гранат и, уцепив тяжелую связку, приказал Сергею:

– Лезь первый… Покажешь, что к чему.

Дот был спрятан в осыпи валунов метрах в пятнадцати от лощинки. В узкой амбразуре бились красные отсветы пулеметных очередей.

– Орехов прикрывает, – скомандовал сержант. – Серега со мной, будем подрывать.

Кононов вставил запал в гранату.

– Для такого зверя не жалко, – усмехнулся он, прикидывая связку на вес. Рукоятки гранат выдавались, как клыки. – Барташов, ко мне поближе держись и по сторонам поглядывай. В случае, если немцы на тропинке покажутся, задержи. Во что бы то ни стало задержи. Орехов тебе поможет… Ну, ребятишки, теперь не оплошать бы нам.

Дверь дота была сколочена из толстых брусьев, связанных массивными скобами. Сбоку, возле косяка, темнела узкая, пальца в два шириной, щель. Из нее горько тянуло пороховым дымом. Когда сержант привстал, чтобы заглянуть в щель, из–за камня на спину ему прыгнул рослый егерь. Заламывая, как медведь, голову Кононова, он стал прижимать его к камню. Хотел взять живьем. Изловчившись, сержант вывернулся и отпрянул от камня. Руки егеря жестко подвинулись к шее. Колени уперлись в поясницу и невыносимо больно надавили на позвонки. Кононов дернулся и резко, так, как делают олени, стараясь сбросить волка, откинулся назад, ударив егеря о камень. Тот застонал, отпустил сержанта и схватился за автомат. Ударом ноги Кононов вышиб у него оружие, но егерь успел схватиться за винтовку сержанта и с силой пригнул ее к земле.

– Аларм! Аларм! – надрывно завопил он, но крики терялись в гулком грохоте пулеметных очередей.

Сергей бегал вокруг них с винтовкой, нацеливаясь ткнуть егеря штыком, но тот прыгал с места на место так быстро, что Сергей боялся промахнуться и попасть в сержанта.

Каждую секунду могла открыться дверь дота, каждую секунду на тропинке могли появиться немцы, а сержант и егерь так и топтались, крутились на каменистой площадке у входа.

Кононов почувствовал, что слабеет.

– Бей его, Серега! – хрипло закричал он. – Бей, так его!.. От длинного ругательства Барташов пришел в себя.

Егерь в этот момент откинул Кононова к камню и уже злорадно осклабился, перехватывая вырванную винтовку. Но Сергей изо всех сил ударил его прикладом между лопаток. Егерь разинул рот, будто ему вдруг стало мало воздуху, и бессмысленно вытаращил глаза.

– Аларм! – успел еще раз крикнуть он, но Кононов подскочил к нему и, жестко пнув ботинком в пах, вырвал винтовку.

В это время на глаза Барташову попалась связка гранат, которую сержант уронил, когда на него прыгнул егерь. «Надо же взорвать дот», – вспомнил Сергей. Он поднял связку и стал подбираться к амбразуре, где клокотало пламя.

– Скорей, Серега! – крикнул Кононов и, широко размахнувшись, ударил егеря штыком. Тот захрипел и кулем свалился на землю. – Скорей!

Сергей в грохоте стрельбы не услышал крика сержанта, но он и сам знал, что надо торопиться.

Вытянув руку с тяжелой связкой, он подбирался к амбразуре. Откуда–то сверху по нему ударила автоматная очередь. Пули прошили полу шинели, но амбразура была уже рядом. Сергей присел за камнем и наотмашь взмахнул рукой. Связка гранат лениво перекувырнулась в воздухе ручками–клыками и влетела в амбразуру.

Глухо крякнул взрыв. Валуны вздрогнули. Из амбразуры вырвалось пламя и потянулась черная струйка дыма. Пулемет сразу умолк, будто человек, которому внезапно зажали рот. Из щелей вылетели чад и мелкие камни. Брусчатая дверь скособочилась.

Глава 12. ЩЕЛЬ

Оберст Грауберг, не отнимая бинокля от глаз, подал короткую команду. Телефонист торопливо выкрикнул ее в трубку, она помчалась по кабелям связи, и через несколько секунд сопка Горелая загрохотала.

Пулеметные очереди в упор – это страшно… До предела натянутые нервы кинули солдат на гранитный склон в то мгновение, когда ударил первый МГ. Кто на секунду задержался – упал, прошитый десятками пуль. Лейтенант Дремов видел, как навзничь опрокинулся Заболотный, молчаливый солдат, отступавший с ротой от границы, мешком осел приписник Грачев, колхозный конюх из–под Холмогор. Сбоку пронзительно закричал раненный насмерть младший сержант Филимонов.

То ли дрогнули руки у пулеметчиков, долго подстерегавших роту, то ли сдали нервы, но первые очереди ударили неточно. Иначе они сбрили бы со склона жиденькую цепочку прежде, чем она успела залечь.

Над головами метался, выл, скрежетал стальной вихрь. Разряжая тягостное ожидание, егеря поливали склон вдоль и поперек очередями, строчили из автоматов, палили из винтовок. Раскаленный металл лился из дотов, из траншей, из окопов, из–за камней, чтобы затопить горстку людей в серых шинелях, которые открыто, среди белого дня шли на сопку.

Осторожно поворачивая голову, лейтенант огляделся. Там, где на карте был помечен ровный склон, оказались крошечные, едва приметные уступчики, выбоинки и ложбинки. В них–то теперь кое–как и укрывались солдаты.

Постепенно стало возвращаться самообладание. Дремов увидел, как Шовкун, на каске которого белела отметина от пули, выставил винтовку и принялся стрелять по ближнему доту. Кумарбеков подтащил за кабель пулемет, укрылся за щитком и дал длинную очередь по куче валунов, откуда били во фланг.

«Хорошо, Усен», – одобрительно подумал Дремов, и голова у него заработала четко и ясно.

Немцам не удалось покончить с ротой одним ударом. Человек двадцать пять уцелело. Залегли на склоне и без всякой команды начали вести ответный огонь.

Но на этой сковородке долго не продержишься. Голову поднять нельзя, а немцы пристреляются и будут выбивать одного за другим. На помощь пулеметчикам придут снайперы. Если этого окажется недостаточным, начнут бить из минометов. Егеря сумеют разделаться с тремя десятками солдат на гранитном склоне. Соображения у них на такое дело хватит.

Лейтенант потихоньку стал переползать на левый край. Там что–то темнело. Сначала он не поверил своим глазам, но, когда вгляделся получше, сердце застучало горячо и часто. За гранитным взлобком, метрах в тридцати, наискось прорезая твердость камня, по склону тянулась узкая расселина.

– За мной! – изо всех сил крикнул Дремов, стараясь перекрыть грохот стрельбы. – За мной ползите!..

Грауберг удивленно потер линзы бинокля, когда увидел, что серые комочки на склоне после пулеметных очередей вдруг зашевелились и беспорядочно поползли вверх.

Промазали, выходит, пулеметчики, доннер веттер! Промазал гауптман Хольке. Телефонист протянул оберсту трубку и застыл, слушая резкий выговор, которым угостил Грауберг командира батальона.

Эти наглецы русские быстро ползли по склону, забирая влево. Ага, они высмотрели щель в камнях, которую егеря называли мышеловкой, и решили забраться в нее. Там им тоже будет несладко. Выхода из щели нет. Назад, на голый склон, русские не высунут носа, а в лощинке, куда выходила щель – минное поле.

Но времени терять было нельзя. Грауберг приказал, чтобы крупнокалиберные пулеметы усилили огонь с флангов, а гауптман Хольке выдвинул на склон одну роту. Как можно ближе к щели. После обработки из пулеметов эта рота бросится к русским и докончит дело.

«Если доберемся до расселины, сядем гадам как прыщ на губе», – напряженно думал Дремов, все ближе и ближе подползая к каменной щели. «Если доберемся…» – билось в его голове. Пулеметная очередь располосовала лейтенанту полевую сумку, обожгла плечо. Пули уже не свистели, а надрывно, безостановочно выли над головой. «Если доберемся…»

Когда Дремов нырнул в расселину, горячая радость волной залила грудь. Добрался! Лейтенант погладил рукой каменную стенку и расправил желтый папоротник, смятый при падении. Потом побежал вдоль расселины, в которую мешками, один за другим валились солдаты.

Кумарбекова он послал на левый фланг, приказав безостановочно бить по ближнему доту, откуда грохотали заливистые очереди крупнокалиберного пулемета.

– Заткни ему глотку, Усен! – крикнул он пулеметчику. – Заткни глотку! Старшина тебя от снайперов прикроет.

Шовкун побежал вслед за Кумарбековым и устроился метрах в трех от него, заботливо укрыв за камнем свою «оптику».

– Шайтанов, вы с Самотоевым держите правый фланг! – приказал Дремов. – Глядите, чтобы егеря в тыл не зашли. Головой отвечаете!

Пробираясь по щели, Дремов наткнулся на Гаранина. Тот сидел с позеленевшим лицом под стенкой.

– Давай в цепь! Быстро! – сказал лейтенант, но, увидев, как страдальчески, будто от приступа рвоты, перекосилось лицо Гаранина, немного смягчился. – Теперь уж нечего бояться. В такой щели можно до конца войны сидеть.

Гаранин обалдело поглядел на командира и стал пристраиваться с винтовкой у выступа.

Пулеметные очереди стихали. Немцы сообразили, что пулеметами теперь русских не достать.

Пройдя из конца в конец расселину, Дремов довольно подумал, что укрытие нашлось как по заказу. Метра в полтора шириной, с отвесными гранитными стенками, щель изгибалась дугой. Влево она становилась все мельче и мельче и почти примыкала к лощине, спускающейся вниз. Дремов понял, почему немцы не использовали щель, не укрепили ее, не наставили пулеметов. Отсюда не было обзора. Каменный взлобок закрывал шоссе, из щели нельзя было стрелять на восток. Обстрел из щели был только вверх по склону Горелой сопки. «Как раз туда, куда нам надо», – подумал Дремов и свернул цигарку. Жадно вдыхал он терпкий махорочный дым.

Но глаза привычно осматривали все вокруг. Между расселиной и лощиной был голый пригорочек. Если роту выкурят из укрытия, этот паршивый пригорочек просто не перескочишь. Вредный пригорочек, всего метра три в нем, а пакостный – хуже не придумаешь.

Голова кружилась от табачного дыма. Дремову вдруг расхотелось думать о том, что будет дальше. Если бы и не было этого пригорочка, егеря все равно запечатают выходы из щели плотным огнем.

Шовкун приметил возле самой вершины короткий стеклянный блеск. Прильнув к оптическому прицелу, он высмотрел в камнях продолговатую амбразуру и догадался, что там наблюдательный пункт.

«Зараз я вам, паразитам, по гляделкам шлепну!» – зло подумал Шовкун и выпустил по амбразуре всю обойму.

Первая пуля свистнула возле щеки оберста Грауберга и оставила отметинку на камнях. Грауберг испуганно дернулся. Вовремя: вторая пуля выбила из рук бинокль. Оберет выругался и отпрянул от амбразуры. Сбоку подскочил адъютант и закрыл отверстие плоским камнем, потом поднял с земли бинокль и подал Граубергу. Пуля прошла рикошетом по ободку, содрав тисненую кожу, и оставила глубокую вмятину. Правая линза растрескалась. Когда Грауберг повернул бинокль, кусочки стекла посыпались на мундир. Бинокль был испорчен. Стоило подлецу снайперу взять немного левее, и он проделал бы дырку в голове оберста Отто Генриха Грауберга. Конечно, на войне все может случиться, но Грауберг не желал подставлять голову под каждый дурацкий выстрел. Однако русские ведут себя нагло. Вместо того чтобы убежать со склона, когда по ним стали бить из пулемета, они двинулись вперед. Может, гауптман Хольке был прав, предлагая раньше открыть огонь? У толстяка Хольке есть чутье на такие штуки. Он успел уже побывать и в Югославии и в Греции… Опытный офицер Хольке. Пожалуй, следует представить его к очередной награде…

В чем все–таки смысл этого странного наступления? Надо признаться, черт возьми, что подполковник Самсонофф имеет на плечах неплохую голову. Наверняка он придумал какую–нибудь азиатскую штучку, которую не разгадать цивилизованному человеку.

Пора кончать игру. Дать массированный огонь по мышеловке, где укрылись русские. Стереть их в порошок, в пыль, смешать с осколками камней.

Грауберг щелкнул по пачке с сигаретами, адъютант расторопно протянул зажигалку. Табачный дым едко запершил в горле, и оберет закашлялся.

Нет, подполковник Самсонофф, не пройдет ваша хитрая игра. В вашей затее есть смысл, который непостижим для европейской головы Грауберга. Но смысл – штука уязвимая. Он всегда заключен в форму. Если нельзя разгадать смысл, то можно уничтожить форму. Тогда исчезнет и смысл, растечется, как вода из разбитого кувшина. Когда на склоне не останется ни одного русского солдата, ваша затея потеряет смысл. Он будет просто–напросто уничтожен.

Грауберг глубоко затянулся сигаретой, выпустил кольцо синего дыма и отдал команду минометным батареям открыть беглый огонь.

В воздухе скрипуче завизжали мины, и густые хлопья разрывов усеяли склон горы, где Находилась щель.

Когда начал затихать пулеметный обстрел, Дремов понял, что сейчас роту начнут обрабатывать минометами. Эти немецкие «гвоздодеры» – поганая штука. Они достают везде, залетают под самую крутую скалу. Простая штука миномет – труба со штырьком, треножник и плита, а вреднее его для здешних сопок не придумаешь. Нет от него спасения. Нам бы догадаться да этих трубок со штырьками вдоволь понаделать, а то их всего четыре на весь полк. Как бы они сейчас пригодились…

Но если будут одни «гвоздодеры», можно еще вытерпеть. Хоть и достают они в каждую щель, а по убойной силе слабоваты, шуму много, а толку так себе. На открытом месте поражение дают хорошее, а вглубь берут неважно. Вот если егеря разозлятся и полковые минометы в ход пустят, тогда держись.

Разозлиться они должны. Дремов на их месте теперь бы свирепел – не злился…

Прямые попадания – вот что самое страшное…

На склоне бесновался лес разрывов. Всплески пламени полосовали гранит, взрывы сливались в одно дымное облако, которое на глазах густело, расползалось по склону, закрывая щель. Тянуло едкой гарью, резало глаза, забивало горло. В лицо хлестало горячим воздухом, невыносимо давило на барабанные перепонки. Визг мин, грохот взрывов, свист осколков превратились в какую–то дьявольскую какофонию. Солдаты прижались под стенками, уткнувшись лицами в камни. Они казались мертвецами в этом содоме огня и разрывов, в этой сокрушающей пляске стальных дьяволят, которые летели и летели к щели, осатанело ввинчиваясь в воздух…

В полукилометре на восток от Горелой сопки, за болотом, которое к рассвету прошла рота Дремова, на наблюдательном пункте батальона, устроенном под скалой на каменном гребне, плечом к плечу лежали подполковник Самсонов, майор Барташов и капитан Шаров.