Текст книги "Подвиг 1972 № 06"

Автор книги: Альберт Лиханов

Соавторы: Василий Зайцев,Михаил Барышев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Глава 10. ШЕСТЬ НОЛЬ–НОЛЬ

Рота выходила на рубеж атаки. Шли цепочкой, по–волчьи ступая след в след, не теряя из виду спину впереди идущего. Уже была пройдена траншея, которая тянулась посредине склона. Надежная, полуметровой толщины стенка, выложенная из валунов, с бойницами, с укрытыми подходами. Миновали лобастый выступ, где Шайтанов устроил запасную пулеметную ячейку. Линия обороны кончилась. В утренней зыбкой мгле солдаты один за другим перелезли через стенку последнего хода сообщения и оказались на склоне. Вдоль ручья стали спускаться к подножию каменной гряды. Там, за березками, начиналось кочковатое болото, где недавно егеря прихватили разведгруппу старшины Никулина.

На болоте клубился туман. Ветер тревожно колыхал седые клубы и вытягивал длинные хвосты. Они шевелились из стороны в сторону, рвались и, поднимаясь вверх, бесследно таяли на лету.

Вокруг были сырые, захолодевшие от ночной стужи скалы. Во впадинах, где светлели лоскутки осоки, серебрился хрусткий пушистый иней. Ветки березок были мокрыми. При каждом прикосновении они роняли холодные капли. Вместе с каплями срывались листья. Жухлые, сморщенные, тронутые по краям гнилью.

Орехов шел за сержантом Кононовым, стараясь не отстать от его широкой спины, на которой грузно висел мешок. После того случая Кононов не отпускал от себя Николая. Даже жить перебрался в землянку к Орехову и Барташову.

Лямки вещевого мешка, куда по примеру сержанта Орехов положил две сотни патронов и полдесятка гранат, тяжело оттягивали плечи. В обманчивой предрассветной мгле ноги спотыкались о камни, цеплялись за корни березок, скользили на мокром граните. Сзади то и дело раздавался поторапливающий шепот Шайтанова:

– Скорей, чего рот раззявил! Под ноги смотри…

Когда полоса рассвета выросла на полнеба, враз высветлив вершины гор, рота сосредоточилась на исходном рубеже. Солдаты укрылись в валунах перед торфяным болотом, усеянным продолговатыми кочками. Кочки были ровные и плотные. Орехов подумал, что они похожи на могильные насыпи. Для пол–ного сходства не хватало только крестов. Между кочками чуть приметно проблескивали лужицы торфяной воды.

Отсюда отточенный карандаш майора Барташова начал вчера путь по карте.

За болотом проходила дорога, затем начинался склон Горелой сопки, по которому должна была наступать рота. Серый, выутюженный в неведомые времена тяжелыми ледниками гранит поднимался вверх. На половине склона, где сопку пересекала лощина, мутно белел тающий шарф тумана. Над ним светлая от восходящего солнца вершина Горелой. Ровная, с мягко выгнутыми краями. Отсеченная полосой тумана, она походила на немецкую каску. Казалось, что вдобавок к пулеметам, минометам, дотам, траншеям и блиндажам на гранитную вершину сопки был еще нахлобучен стальной шлем.

Дремов приказал трем саперам, приданным роте, проверить проход через болото, подготовленный вчера вечером.

Подоткнув полы шинелей, саперы деловито разобрали инструменты и поползли между кочек, чуть взбулькивая в торфяных лужах.

До начала атаки оставалось тридцать две минуты.

– Где связь? – хрипло спросил Дремов. – Копаетесь целый час.

– Есть связь! – с готовностью откликнулся связист, розовощекий мальчишка в шинели не по росту, в большой пилотке, перевязанной кабелем. Он выскочил из–за камня и протянул лейтенанту трубку, явно довольный, что успел дать связь по первому требованию, что кабель нигде не запутался, не оборвался, что напарник на другом конце провода не дремал, а сразу же откликнулся, услышав, что его вызывает Чайка.

Дремов взял трубку и покосился на телефониста. Нарочно, что ли, в связь таких птенцов подбирают? Или, может, для того, чтобы по линии быстрее бегали?

Лейтенант доложил капитану Шарову о выходе роты на рубеж атаки.

– Не приметили? – тревожно спросил комбат.

– Пока вроде нет, – ответил Дремов. – За болотом приметят. Там и песец непримеченным не пройдет.

– На «ура» сразу не кидайтесь, – проговорила трубка. – Ползите сколько возможно. Слышишь, Дремов?

– Слышу, – отозвался лейтенант.

Это он знал и без комбата. Вчера, по возвращении из штаба полка, лейтенант вызвал старшину Шовкуна, сержанта Кононова и старшего сержанта Ковалева, которые исполняли у него обязанности командиров взводов, и объявил полученный приказ. Он ожидал удивления, вопросов, но все обошлось просто. Никому из собравшихся не пришло в голову, что рота одна пойдет в наступление, одна будет атаковать сопку Горелую. Все решили для себя, что наступать будет батальон, а может, и весь полк. Об этом ведомо начальству, а им, судьбой назначенным командирами взводов, положено знать только о роте.

Кононов посетовал, что артиллерия их поддержать не может, Ковалев предложил выделить Кумарбекову двух человек, чтобы набили про запас пулеметные ленты. Шовкун прикидывал, как срочно получить сухой паек дня на три.

Потом поочередно водили пальцами по карте, огорчались, что достался такой невыгодный участок для наступления. И решили, что выход один: ползти, покуда будет возможно.

Сержант Кононов срисовал на листочек бумаги кроки с двухверстки и стал разбирать, как он пройдет на сопку со стороны озера – на карте там отмечена отвесная скала. С разрешения Дремова он дозвонился в разведку полка, разыскал старшину Никулина и минут пятнадцать расспрашивал его по телефону. Потом уселся в сторонке и стал ставить на листке с кроками какие–то значки.

Окончив разговор с комбатом, Дремов похвалил розовощекого связиста за отличную слышимость и сказал, что насчет копания целый час он зря выразился. Связист сразу расцвел в улыбке, взял трубку и тут же принялся давать проверочные вызовы.

До начала атаки оставалось двадцать шесть минут. Секундная стрелка на циферблате массивных, кировского завода наручных часов проворно бежала по кругу, отсчитывая одно деление за другим. Тиканье часов показалось Дремову набатным звоном. Он вдруг остро, отчетливо ощутил бег времени, необратимое течение его, показываемое черной металлической стрелочкой, которую двигала простенькая пружинка. Подчиняясь законам физики, она раскручивала и неумолимо гнала по кругу бойкую стрелочку. Стрелочка отсчитывала секунды, из которых складывались два с лишним десятка минут, остающихся до атаки.

Лейтенант вспомнил вчерашний разговор с командирами взводов. И сейчас, ожидая саперов, думал, что поступил правильно, не сказав им ничего. Подполковник Самсонов не такой человек, чтобы бросить зря солдат на немецкие пулеметы. Не густо в полку солдат, не будет ими командир бросаться. Значит, наступление имеет какую–то важную цель.

Если бы в приказе не был указан путь наступления, Дремов начал бы наступать ночью и пошел ложбинкой, которая тянулась левее голого склона. Там камни, кустики, можно хоть голову при обстреле приткнуть. Ночью, если б повезло, можно было скрытно подойти–к дотам на южном склоне сопки и захватить их. Тогда, чем черт не шутит, роте удалось бы добраться и до вершины сопки. Во всяком случае, из дотов немцам было бы выковырнуть его не просто.

А тут голый склон и пулеметы…

Тикали часы. Кружилась секундная стрелка. Когда она делала оборот, из немногих минут выпадала еще одна.

Саперы возвратились вымазанные торфом до самых ушей. Лица у них были синие, как у покойников. С шинелей капала вода.

– Мин на болоте нет, – доложил старший с двумя треугольничками, нарисованными на петлицах химическим карандашом. – Вода дюже холодная, товарищ лейтенант. Прямо лед, всю утробу прознобило. Возле дороги спираль Бруно поставлена… Порезали мы ее, еще два прохода сделали… На склоне, похоже, мины есть. Я свежий бугорок приметил, и мох в нескольких местах стронут. Пусть ребята в лужи не лезут, зябко будет идти… Васильев вас поведет, а мы сейчас на склон двинем, хлопушки выковыривать… Покурить бы.

Курить было нельзя. Сапер помахал руками, как извозчик, окликнул своего напарника, и они снова ушли на болото.

До атаки оставалось двенадцать минут. Под камнем запищал зуммер телефона. Молоденький связист подал трубку Дремову. Вызывал комбат.

– Как там дела? – спросил Шаров. – Скоро выходить?

– Скоро, – ответил Дремов, покосившись на часы. – Саперы доложили, что на болоте чисто… Теперь ушли, хлопушки на склоне убирать.

– Дело, – одобрил комбат. – Тем, кого вдоль озера в обход пошлешь, гранат дай побольше.

Окончив разговор, лейтенант подозвал Кононова, который вместе с Ореховым и Барташовым должен был идти со стороны озера в тыл первой линии немецкой обороны.

– Гранатами запаслись, сержант?

– Маловато, товарищ командир, – ответил Кононов. – Еще бы полдюжины и в самый раз.

– Старшина, собери им десяток гранат, – приказал Дремов и, с минуту помедлив, вытащил из карманов шинели две «лимонки».

– Бери!

Кононов заколебался. Он знал, что пройти берегом будет трудно, но как–то неловко было брать у лейтенанта последнюю пару «лимонок».

– Бери, Иван Павлович, – сказал Дремов. – У озера наверняка боевое охранение есть, сними тихо. Потом забирайся выше и шуми на фланге. Как можно больше шуми… Увидишь, что шуму много наделал, иди на соединение с ротой… Вот тогда эти штучки тебе пригодятся… Бери!

Командир роты поежился и поднял воротник шинели.

– Опять зуб заныл, – пожаловался он Кононову, приложив ладонь к щеке. – До войны все собирался вытащить, да так и не собрался. Теперь чуть холодком тронет, и начинается мука… Лекарство все истратил. Обещали из батальона прислать, только…

Лейтенант поглядел в сторону Горелой сопки, куда должен был вести роту, и не договорил. Кононов понял. Дремов хотел сказать, что вряд ли после штурма сопки ему понадобится лекарство от зубной боли.

Стрелка на циферблате отсчитала еще пять минут.

– Пора, Иван Павлович, – глухо сказал Дремов и подал Кононову руку. – Двигай свое войско.

От роты отделились трое и, пригибаясь в березках, ушли в сторону озера, где все еще студнем колыхался туман над водой.

Стрелки неумолимо приближались к заветной отметинке на циферблате. Дремов доложил комбату, что начинает атаку, и приказал связисту отключиться от линии.

– Сразу за нами на склон не суйтесь, – неожиданно для себя сказал ему лейтенант. – Подтягивайтесь помалу вслед.

Дремову вдруг захотелось, чтобы этот старательный розовощекий мальчик, так умело управляющийся с телефонными аппаратами, остался жив. Он мог приказать связисту, чтобы тот шел в цепи, вместе с ротой. Тогда атакующих будет на одного больше… К чему этот лишний? Может, хоть мальчишке повезет и он останется жив. Впрочем, не очень большая разница идти в боевом порядке роты или в двухстах метрах позади. Все равно не минуешь этот проклятый склон.

А часы тикали и тикали. Мерно билось их равнодушное железное сердце. До начала атаки оставалось три минуты.

Дремов поправил ремень на шинели, закинул на плечо трофейный автомат и огляделся вокруг. Из–за сопки уже выглянула густо–оранжевая краюха солнца, и хмурые скалы словно преобразились. Темный выступ на склоне сопки, похожий на голову нахохлившейся вороны, заиграл светло–коричневыми отблесками, а груда валунов у его подножия стала темно–фиолетовой. Заросли березок в лощинках вспыхнули таким нарядным багрянцем, будто каждый оставшийся на их ветках листочек вычистили и отполировали. Даже темные расселины, похожие на глубокие складки на гранитном теле сопок, и те в лучах восходящего солнца стали густо–синими, как омуты на реке.

«Хорошо», – подумал лейтенант и приказал наступать. Осторожно всплескивая воду в торфяных лужах, перешли болото. Затем сапер провел роту через проходы в спиралях Бруно, коротким рывком пересекли шоссе и вышли на склон. Там, впереди, хорошо заметный, полз сержант–сапер с химическими треугольниками на петлицах. Вместе со своим напарником он делал проход в минном поле. Разыскивал крошечные, хитро замаскированные проволочные усики. Задень их – и бугорок взлетит красным пламенем – оглушительный взрыв, клок бурого дыма на граните…

Саперы то и дело останавливались, проворно раскапывали хитрую маскировку мин, короткими взмахами рук что–то выдергивали и двигались дальше. Дремов подождал, пока сержант не показал, что путь свободен, и приказал ползти вверх по склону на Горелую сопку. Каждый знал, что саперы сделали проход в минном поле, и все–таки каждому хотелось стать легким, невесомым.

Старшина Шовкун увидел, как впереди, во впадинке, поросшей низкими кустиками, метнулись быстрые тени.

«Охранение, – догадался старшина. – Засекли. Сейчас начнут…» Он невольно прижался к земле, ожидая пулеметной очереди.

Немцы молчали.

Перекинув через локоть ремень автомата, лейтенант Дремов полз метрах в двадцати позади Шовкуна. За ним двигался Кумарбеков, которому лейтенант приказал держаться рядом. Вообще по боевому уставу станковый пулемет не полагалось тащить в цепи наступающих. Но по уставу не полагалось и посылать роту в такую атаку. Пулемет Кумарбекова было единственное, что как–то могло прикрыть роту. Чтобы удобнее было катить по склону тяжелый «максим», Кумарбеков раздобыл у связистов два куска кабеля и устроил лямки для себя и для второго номера. Тащить пулемет на лямках было удобно, но железные колеса его грохотали по граниту, как кованая бричка по булыжной мостовой.

Один этот грохот, который наверняка разносился на полкилометра, уже давным–давно должен был разбудить егерей на всей Горелой сопке.

Время от времени Дремов оглядывался и зло шипел на Кумарбекова. Тот жмурил глаза и улыбался в ответ. Ему нравилось, что сейчас на всю округу единственным звуком было тарахтенье колес его пулемета.

По шершавому граниту ползти было удобно. Вытянутая рука прочно ложилась на камень, ноги выискивали крошечные выбоинки и с упора подталкивали тело. Шинель легко скользила по камню, еще сыроватому от ночной росы.

Немцы не стреляли.

Дремов на минуту остановился и зорко огляделся вокруг. Рота поднялась уже на четверть по склону. Ее видели, по ней должны были стрелять. Почему же молчат? Ведь их там очень много, они сидят за надежными каменными стенками. В их руках пулеметы и автоматы, минометы и пушки. Они же видят каждое движение горстки солдат, слышат лязг колес «максима».

Молчание было непонятным. Видно, оробев от тишины, саперы остановились и ждали взвода Шовкуна. Вместе все–таки было легче.

Неужели егерей ошарашила эта сумасшедшая атака? В лоб, по открытому склону. Бессмысленная атака, обрекающая на смерть…

Бессмысленная ли? Командир полка тирольских егерей оберст Грауберг прильнул к стеклам цейсовского бинокля. Из амбразур наблюдательного пункта, место для которого было выбрано умело, а стенки выложены из крепчайших валунов, открывался хороший обзор. В бинокль Граубергу было отлично видно каждое движение горстки русских – муравьев, решивших осилить тигра, крошечных серых блошек, которых он, оберет Грауберг, мог раздавить, смешать с камнем одним движением пальца.

Жиденькая цепочка растянулась на сотню метров. В середине ползет командир. Грауберг отличил его по портупее, перехлестнутой на спине. Через руку у него немецкий автомат. Оберет невольно усмехнулся. Если уж пользуешься трофейным оружием, так умей его носить. Когда ползешь, автомат надо повесить на шею и прижать рукой… Сзади, за лейтенантом, двое волокут тупорылый пулемет, дребезжащий по камням. Допотопная машинка, которую надо поить водой. Грауберг даром не возьмет в полк такую дрянь. То ли дело облегченный МГ с воздушным охлаждением и усовершенствованным прицелом. Легкий и удобный. Неужели русские не могут понять, что смешно воевать пулеметами, которые надо поить, как лошадей, и заправлять лентами, сшитыми из парусины?..

Почему они так открыто ползут? Грауберг оторвался от бинокля и устало потер глаза. Во всяком движении на войне должен быть смысл. Это Грауберг усвоил еще со времени военной школы. Генерал, преподававший тактику, жестоко прививал ученикам аксиомы военного искусства.

Командир русского полка, который занимал сейчас оборону перед сопкой Горелой, не такой простак, чтобы надеяться одной ротой опрокинуть полк егерей. Грауберг потрогал переносицу, саднившую от тяжелого бинокля, и вспомнил фамилию командира русского полка. Самсонофф, обер–лейтенант Самсонофф, подполковник.

Два месяца идет Грауберг от границы, наступая на пятки русскому подполковнику. Два месяца этот Самсонофф огрызается, не понимая, что дело его проиграно. Не думает же он драться в этих скалах после того, как падет Москва, после того, как будет взят Ленинград. По здравому смыслу командир русского полка должен был давно прекратить сопротивление и сдать полк ему, Траубергу.

Надо признать, что огрызается этот упрямый Самсонофф зло и умело. Два раза он ушел из ловушек, которые расставлял ему Грауберг.

Первый раз это было под Титовкой, второй раз совсем недавно здесь, у сопки, возле шоссе. Если паршивую, покрытую битым камнем дорогу можно назвать шоссе.

Нет, подполковник Самсонофф просто так не пошлет на пулеметы ни одного солдата. Тем более что в полку у него половина состава. Значит, в том, что сейчас эта горстка русских ползет по склону на сопку, есть смысл. Но какой?

Раздался сигнал телефона. Прикрыв трубку рукой, связист что–то сказал и вопросительно уставился на командира полка. Грауберг догадался, что снова спрашивают, почему нет приказа открыть огонь по русским. Оберет усмехнулся и кусочком замши стал протирать стекла бинокля. Нервы у господ офицеров оставляют желать лучшего. Наверняка это был звонок командира первого батальона гауптмана Хольке. Гауптман думает, что заработает Железный крест, если пулеметы его батальона сметут со склона три десятка русских. «Нет, господин Хольке, мы не будем спешить. На этот раз вы ничего не заработаете, слишком дешево вам будет стоить награда».

Короткая команда по телефону, а потом – победная реляция… «Может, вы, господин гауптман, просто боитесь этих русских? Но вы же сидите в доте, за крепкой стенкой. Ваш дот хорошо защищен».

Грауберг снова приставил к глазам бинокль. Русские поднимались по склону. Может, и в самом деле дать команду? Минометчики отсекут им отступление, а батальон Хольке расстреляет из пулеметов. Может, не пытать судьбу – от этих сумасшедших дождешься невероятного. Грауберг невольно поежился, разглядывая, как методически русские поднимаются на склон.

Снова запищал зуммер телефона. Никуда не годится. Воюем

Всего два месяца, а у господ офицеров уже потеряна всякая выдержка. С русскими надо иметь крепкие нервы. Нужно быть холодным, как ледники в Альпах, зорким, как горный орел, и бесчувственным, как эти проклятые пустые скалы, чертова путаница камней, за каждым из которых можно наткнуться на русского…

Нет, он, оберет Грауберг, будет спокойным. Он не будет спешить со стрельбой, господа офицеры. Сначала он разгадает ребус, который преподнес ему эта хитрая лиса подполковник Самсонофф…

Телефонист поглядел на неподвижную спину Грауберга, застывшего с биноклем в руках, вздохнул, что–то сказал в телефонную трубку и положил ее на рычаг аппарата.

Грауберг уловил сухой щелчок рычага. Вот так… Не надо торопиться. Эти серые червяки не уйдут со склона. Чем дальше они заползут, тем надежнее и быстрее можно прихлопнуть их. Зачем пугать мышь, которая уже сунула голову в мышеловку?

Молчание егерей становилось все страшнее и страшнее. Визгливый скрежет колес пулемета о камни назойливо лез в уши. Казалось, уже прошла вечность с тех пор, как рота поднимается по склоку. Стиснув зубы, собрав в комок всю волю, Дремов полз по склону метр за метром. Каждую минуту, каждое мгновение он ожидал смертельного вихря, бурана, огненного тайфуна… Загадывал, что он ударит через два метра, через метр, ударит вслед за протягиваемой вперед рукой. Можно ведь было еще остановиться, пока он не ударил. Можно было прижаться к камню, плотно, нераздельно слиться с гранитом. Ощущать, как стучит в висках кровь, дышать, видеть, как светлеют скалы в лучах солнца. Вытереть рукавом пот со лба, сказать слово соседу…

Цепочка начала замедлять движение. Глуше стало тарахтенье колес пулемета. Дремов ощутил, что тишина наваливается на распластанных солдат многопудовой тяжестью, прижимает их к камням. Еще минута, и у них кончатся силы, кончится воля, которая заставляет их ползти по склону.

«Если остановимся – каюк!» – испуганно подумал лейтенант и, сделав невероятное усилие, оттолкнулся от гранита и рывком вскочил на ноги.

– Ура! – хрипло закричал он.

За ним поднялся старшина Шовкун. Цепочка солдат вздрогнула, словно по ней прошла электрическая искра. «Ура» не подхватили, но разом вскочили на ноги и, зло топоча ботинками по граниту, побежали за Дремовым вверх по склону.