Текст книги "Король дзюдо"

Автор книги: Альберт Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

Часть IV. МЫ И ФЕДОТЫЧ

Глава 1. ТЕ ЖЕ И ЮРИК

Как-то неудачно все у меня складывается. Ведь мы могли бы стать настоящими друзьями с Королем. Он единственный парень, к которому меня потянуло, у нас с ним много общего, как говорится, в наших достоинствах. Зато недостатки у нас разные.

Точнее, все, что во мне есть плохого, у него в квадратной степени: самолюбие, гордость непомерная, пижонство.

Положа руку на свое честное сердце, могу признаться: все хорошее в нем тоже посильнее, чем у меня, – обаяние, смелость, находчивость, уверенность, неоспоримые качества вожака, актерский талант, наконец.

Может быть, у каждой яркой личности черты характера должны быть в каком-то равновесии? Одно сдерживает другое? Если увидишь очень сильную черту, не сомневайся, что есть и очень слабая, диаметрально противоположная? Я читал где-то, что сентиментальные люди зачастую бывают крайне жестокими: могут проливать слезы над бездомной собачкой и не помогать человеку в беде.

Но тогда, выходит, все предопределено с рождения и человек ни в чем не виноват?

Не думаю. Преодолевать себя больше мужества требуется, чем, например, из просто смелого стать еще более смелым. Лично мне нравятся трусы, внезапно, в трудную минуту, ставшие храбрыми, а не храбрые, ставшие трусами или даже пусть и оставшиеся такими же храбрыми. И еще, наверное, поэтому мне нравятся слабаки, которые годами идут к силе, до изнеможения занимаясь с гантелями, а не просто силачи от природы. Вероятно, встреть я абсолютно совершенного человека во всех отношениях, вскоре бы в нем разочаровался. Ему ведь расти некуда, он достиг потолка…

Такой человек, видимо, был бы большущим занудой и обязательно принялся бы поучать других, как стать таким, как он. Ведь если тебе самому уже некуда стремиться, ты можешь только учить других. Кстати, и в спорте. Станет спортсмен, скажем, олимпийским чемпионом, достигнет ослепительных высот и переходит в тренеры. Понятно, я его за это нискилыи, не осуждаю. Жизнь так уж устроена: не можешь сам, учи других на своем опыте, если он, к счастью, есть.

Извините, отвлекся я от наших баранов, как сказал бы пастух… Не стали мы настоящими, закадычными друзьями с Витькой.

Нет, слово «закадычные» неуместно. Пожалуй, оно сродни слову «собутыльники», они встречаются лишь для того, чтобы «за кадык» залить. Сколько же слов мы говорим, не зная их истинного значения! Моя покойная бабушка говаривала: «Выпала мне такая планида». Планета, значит. Наверное, это выражение было «научным» термином у древних астрологов, гадающих по звездам.

Мне тоже выпала кое-какая планида. Мы провели состязания по дзюдо на абсолютного победителя: среди «мужчин» и среди «женщин».

Схватки начались по жеребьевке. Моим противником оказался Славка, Витькиным – Сашка.

Я одержал верх над Славкой, Король – над Сашкой.

Затем я победил Сашку, а Король – Славку.

Потом мы схватились с Королем. И как я ни старался, он внезапно применил бросок с захватом подколенного сгиба двумя руками, и я проиграл, хоть и умудрился упасть на живот. Король сразу же применил удушающий прием, и мне пришлось хрипло взмолиться: «Маита» (сдаюсь).

Среди «женщин» на первое место вышла Клава. Следовательно, Нина «завоевала» второе место, как и я. Девчонок-то у нас только двое! Света не в счет. Если уж мы «уке», то она «уке» вдвойне. Да и весовые категории разные. Одно дело тренироваться, другое – соревнования, и в схватках Света не участвовала.

Король возгордился и стал приставать к самому Юрику, вызывая его на поединок. Чтобы не обижать своей явной победой старосту, наш тренер отказался:

– Не хочу подрывать твой заслуженный авторитет.

– А свой? – хитро спросил Король.

– Свой – тем более, – засмеялся Юрик. – Вдруг ты победишь!

Прошло уже два с половиной месяца, 75 дней, как организовали секцию: с 1 июня по 15 августа.

Мы отметили наш скромный юбилей в парке, в том самом кафе-мороженом, где Король когда-то сорил деньгами.

На этот раз, отчетливо помня, что обжорство, даже мороженым, приводит к болезни, Нина, Клава и Сашка жадничать не стали. Посидели скромно: по две порции мороженого и по бутылке «Байкала» на человеко-единицу.

Юрик хотел за всех заплатить, но Нина настояла на складчине.

Я знал, что Король при деньгах, но со своими прежними купеческими замашками он выступать не стал. Во-первых, смешно, среди нас двое взрослых людей, получающих зарплату. Во-вторых, Юрик вдруг спросит: «Наследство получил?» – выкручивайся тогда.

Ну а другой богач, Сашка, – известный скупердяй, он и свою-то долю на краешке стола отсчитывал и пересчитывал по копеечке.

Позже, в сарае, Король сообщил мне задание: завтра утром мы едем втроем, с Сашкой, на толкучку.

Едем так едем, мне нужно войти в доверие к Федотычу. А для этого надо было проявить себя, чтобы комар носа не подточил.

У меня были далеко идущие планы. Помните, ночью на кладбище Федотыч сказал Сашке: «Приходи в мастерскую»?

Я догадался, что за мастерская! Там он наверняка свои гибкие пластинки печет как блины. Мне бы только до мастерской добраться… Простейшая логика подсказывала: если уничтожить причину, то и следствия не будет. Чем тогда торговать?

О следствии-то я думал, о последствиях, увы, не задумывался.

Ранним утром, когда в назначенный час Король и Сашка зашли за мной, я уже был одет и примерял перед зеркалом два красочных объявления на картонках, соединенных веревочками и перекинутых через плечи. Одно на спину: «Продам взрослого сиамского кота», другое на грудь: «Куплю моложавого спаниеля. С короткими ушами не беспокоиться».

Король и Сашка остолбенели, увидев мои объявления. Я важно поворачивался к ним то грудью, то спиной, как манекенщица, чтобы оценили.

– Каково? – важно сказал я.

Сашка заржал.

– Не видел никого глупее себя? – с иронией спросил его Король.

– Не видел, – со смехом выдавил Сашка.

– Зачем это тебе? – устало сказал мне Король. Я ему надоел своими фокусами.

Для маскировки, – серьезно ответил я. – Пусть все думают, что я совсем по другому делу на толкучку пришел.

– Для маскировки… – снова заржал Сашка. – Да тебя сразу заприметят.

– Снимай, пугало огородное, – приказал Король.

И я нехотя расстался с объявлениями, ворча:

– Много вы понимаете… Там столько людей, еще и не с такими плакатами. Один дядька сыромятные намордники предлагал, в скобках – «для собак».

Король только головой покачал:

– Раньше ты мне казался умнее.

– Первое впечатление обманчиво, – возразил я.

На станции мы взяли билеты, и я спросил:

– А что мы в такую рань?

– Пока милиция спит, – хохотнул Сашка, многозначительно похлопав по своему кейсу.

На толкучку мы прибыли в шесть утра, она уже бурлила.

Мы пробрались в музыкальный ряд. Король был прав: покупатели нас сами искали.

Поучившись у Сашки и Короля, я толкнул за каких-то полчаса восемь пластинок, по два рубля каждую. Мне еще и спасибо говорили. Особенно шли нарасхват записи ансамблей «Роллинг Стоунз», «Битлз», ну, само собой, «Абба» и «Бони М».

Я отвел очередного покупателя за газетный киоск, вручил ему пару пластинок из Сашкиного кейса, спрятал деньги, поднял голову и… за длинным парнем, который отошел, передо мной открылся наш Юрик.

– Мне сказали, тут пластинки… – зачастил он и осекся, уставившись на меня.

– Сашка попросил, – промямлил я. Он свою фонотеку распродает, но по той же цене, по какой и купил, – поспешно заверил я Юрика, глядя над его плечом на Короля и Сашку, подпирающих забор.

– Эй! – позвал я их.

Юрик обернулся. Они подошли на ватных ногах.

– Я сказал, что ты со своими пластинками расстаешься, торопливо проговорил я Сашке, – за ту же цену, что и покупал.

– Ага, – закивал Сашка. – За ту же!

– А мы ему помогаем, – подхватил Король, он стесняется. Одному ему тут год отираться.

– Да-да… – озабоченно произнес Юрик. – Света просила что-нибудь ультрасовременное достать. Везет же мне! Что же вы раньше молчали?

– Откуда ж мы знали, что вам нужно? – приободрился Сашка, выхватив у меня кейс. – Вам я бесплатно.

– Нет, нет, нет, – запротестовал Юрик. – Ты когда-то тратился, а я… Почем?

– По рублю, – сбавил цену Сашка.

– Дешево, – удивился Юрик, отобрав себе из нашего обширного ассортимента пять пластинок и весело сказал: Спасибо. Выручили. Вечером не опаздывайте.

И заторопился на ближайшую электричку.

– Пронесло, – с облегчением вздохнул Король. Правильно говорят азиатские философы, что только гора с горой не встречается.

– Ты зачем нас позвал? – напустился на меня Сашка.

– Растерялся, – честно ответил я.

– Он растерялся… – передразнил Сашка. Из-за тебя пять рублей потеряли! Вычтем из твоего гонорара.

– Нечестно, – взял под защиту мои интересы Король. – Любой из нас мог на его месте оказаться.

– Если бы я со своими плакатами пришел, такого бы не случилось, – обиженно заметил я.

– Юрик слепой? – раскричался Сашка. – Он же увидел бы, что ты не сиамских котов продаешь!

– Кто продает сиамского кота? – сразу же подскочил к нам взъерошенный мужичок. – Самец? Самка мне не нужна. Она без самца диким криком орет! За сколько? – Он нам рта не давал разинуть. – А какой окрас? Молодой? Чистокровный или помесь?

– Помесь! – гневно выпалил Сашка.

– И даром не нужен, – отмахнулся мужичок, растворился в толпе и мгновенно вернулся. – А собаками не интересуетесь?

Могу предложить щенка водолаза или молодого спаниеля хотите? ’

У меня чуть челюсть не отвалилась.

А Сашка прямо-таки взбеленился:

– Вы что, сговорились? Не нужен нам твой молодой! – заорал он на мужичка. – Нам нужен моложавый, – умненько вставил я.

Сашка схватился за голову.

– Такой породы не знаю, – озадачился мужичок и вновь исчез.

Король хмыкнул:

– Сумасшедший дом.

В это утро мы продали пятьдесят пластинок. Я «заработал» шесть рублей за вычетом убытков от Юрика, разделенных на троих. Дальше оставаться было нельзя: мы уже примелькались на толкучке.

– Такими темпами ты не скоро на «Жигули» накопишь, – выговаривал мне в электричке Сашка за нерасторопность.

– Я не волшебник, я только учусь, – сказал я, насупившись, будто бы от обиды.

– Ладно. Для начала ничего, – подобрел он. – Аппетит приходит с едой.

Хотя бы показали, как вы пластинки делаете… – искательно улыбнулся я ему.

– Любознательный какой, – покосился на меня Сашка.

– Не доверяете? – бубнил я. – Ведь теперь связан же с вашей шайкой одной веревочкой.

Сашка чуть не подпрыгнул на лавке:

– Шайкой?

– Не придирайся к словам. Пусть не с шайкой, а с фирмой «Федотыч и К», – смягчил я свое выражение. – Не чурка с глазами, чтобы не понимать: такое количество пластинок не из фондов Эрмитажа.

Король и Сашка переглянулись.

– «-Не спеши, – пропел Сашка, – еще не спето столько песен…»

– «Еще звенит в гитаре каждая струна», – кивнул я. – Ну?

– Увидишь, увидишь, – пробурчал Сашка. Сказал же, не спеши.

– Что ж, подождем. Нам не привыкать.

Я и правда поспешный человек, особенно в дзюдо. Тороплюсь все время, поэтому Король у меня и выигрывает. Он еще быстрее, чем я, соображает. Сашка-то мне проигрывает схватки из-за своего врожденного тугодумства – не умеет вперед даже на ход рассчитывать. Зато денежки считать умеет этого у него не отнимешь. Ему бы в банке работать!

Но как говорила моя бабушка, «дурак дураком, а хитрый». Не хочет меня к мастерской подпускать. А может, сам Федотыч пока не разрешил? Скорее всего, разжигает мое любопытство, водит на веревочке, на коротком поводке. Заслужи, мол, доверие.

Интересный тип. Я заметил у него в прошлый раз на кисти руки наколку – кинжальчик, перевитый змеей. Очень символический рисунок, лучше не придумаешь. Острый он и ядовитый, Федотыч. Как только Король не видит?.. Может, и видит, да глаза закрывает, плывет себе по течению, благо сверху не дождь, а деньги капают.

Недаром древние говорили, что человека надо проверять богатством, тюрьмой и войной. Испытание «богатством» Король не выдержал, а до тюрьмы, видать, не так уж и далеко…

Глава 2. ВЫХОЖУ НА ОБЪЕКТ!

Люблю утром поваляться в постели. Особенно когда надо срочно куда-то идти. А когда никуда не надо спешить, то и подавно. Я отдернул занавеску с оконца и опять плюхнулся на диван. Лежал и раздумывал.

Король и Сашка ни о чем не подозревают, Федотыч ко мне относится вроде бы неплохо, первый экзамен на толкучке я выдержал.

Теперь бы мне шашечку динамита – и в ту мастерскую. На худой конец сойдет и топор – тамагавк по-индейски.

Где она, эта проклятая мастерская? Подайте ее сюда немедленно, пока я полон сил после затяжного здорового сна! Живо все «раскурочу», что по-русски означает: пыль пойдет по закоулочкам!

В сарай ввалился Славка:

– Вставай. Айда на реку, дрыхало.

– Выйдь на реку, чей стон раздается!.. – вскочил я.

Сейчас сбегаю домой пошамаю, а ты здесь посиди посторожи вверенные тебе заприходованные матценности на случай самовоспламенения, утруски и очень окислительных процессов.

– У тебя случайно голова не болит? – спросил Славка.

– Болит. – У меня голова что-то побаливала.

– От брехни, – с удовлетворением сказал Славка.

Я побежал завтракать, обкатывая по мозговым извилинам внезапно родившуюся идею.

Родители собирались в турпоход. Отец взял неделю в счет отпуска. Лето кончается, а осенью пойдет потоком с полей сахарная свекла – успевай поворачиваться.

На радость родителям, я умял пять котлет – почему родители радуются, когда их отпрыски много едят? – и все размышлял над своей внезапной гипотезой, то есть научным предположением. В моем случае можно даже сказать – предвидением.

Хорошие мысли всегда приходят по утрам, когда тело еще не так стеснено одеждой. Зимой, например, мне вообще ничего путного в голову не приходит. Взять хотя бы древних римлян: наденут легкие сандалики, завернутся в тонкую простыню (в хитон, по-итальянски) и думают, думают… А загнать бы их за Полярный круг, напялить на них унты и медвежью доху – много бы они вам надумали.

Все началось с пустяка, со Славкиного вопроса: болит ли у меня голова. Ясно, болит, раз я попал в такую компанию. И в сердцах чертыхнулся про себя: пусть уж лучше головы болят у Федотыча, Сашкиного дядьки, Сашки и Короля!

От этого пожелания оставалось сделать только один шаг до моей идеи, гипотезы и предвидения. Что, если…

Все великие открытия совершаются с этого предположения: что, если… Так был изобретен пароход, локомотив, самолет, спутник и расческа. Пытливые умы всегда задавались вопросом «что, если…».

А то! Дед Пихто!

Привел же меня Король без разрешения «крестного отца музыкальной мафии» Федотыча в сторожку. Почему бы и мне кого-нибудь не привести?

Я привожу Славку: тоже, мол, хочет поправить дефицит платежного баланса.

Славка приводит Нину: ей, дескать, надо свести концы с концами после покупки к осени польского плаща, тем более с капюшоном.

Нина, та приводит Клаву, чтобы она могла завести себе сберкнижку, которую спит и видит всю свою сознательную жизнь, ведь из всех тайн на свете она любит только тайну вклада, желательно крупного.

Клава приводит Свету – известную меломанку, мечтающую об импортных дисках, как известно кусающихся в цене, по дешевке.

Света приводит Юрика, заявляющего, что на одну зарплату не проживешь!

Ошарашенный Федотыч тут же прикрывает свою лавочку и… укорачивает мой язык спецножницами для резки кровельного железа и колючей проволоки.

Жаль. Хорошая была идея.

…Я пожелал родителям счастливого пути, выслушал наставления на неделю, внимательно осмотрел харчи, заготовленные для меня впрок в холодильнике на время длительного отсутствия предков, получил пять рублей на хлеб, молоко и другие мелкие расходы, смахнул воображаемые слезы разлуки, затем затрясся от глухих рыданий, чем потряс родителей (мать уже хотела было отказаться от турпохода), и вернулся в сарай.

Славка уже изнывал от ожидания. По привычке он спросил, что именно я заглотил на завтрак.

– Изволил откушать скромно, – сообщил я. – Легкий стрелковый завтрак в Версале: спаржа, холодный цыпленок, три бутерброда с красной икрой, чашка черепахового бульона, сыр-бри, бокал игристого шампанского и три головки молодого чеснока.

– Фу! – поморщился он. – Отвернись и не дыши.

– Котлеты без чеснока не бывают. Без него, запомни, только торт «Сказка», – справедливо заметил я. – Должен и сам знать.

– Я знаю, – сказал он. – Но не в таких же количествах!

– Никто не запретит питаться красиво, – ответил я. – Резко возросший уровень жизни обязывает. Пять котлет дома метанул, как одну.

– Мне бы твой аппетит, – позавидовал Славка. – Я только две мисочки борща съел, а второе осилить не мог.

Знаю я его мисочки – емкостью с котел для целой пионерской дружины.

– Бедняжка, – пожалел я его. – Второе-то тебе зачем?

– Большой расход энергии, – сказал Славка. – И гигиена питания подчеркивает, что завтрак должен быть солидным. Завтрак съешь сам, слышал?.. Это вот плотно ужинать вредно: страшные сны замучают.

…Мы пришли на пляж. Возле часовни, на том берегу, Сашка показывал своим приятелям приемчики.

Я невольно подумал: «Почему он их не привлек к бизнесу?»

И сам себе ответил: малолетки еще, только пятый класс закончили. Такие могут подвести нежданно-негаданно. На них полагаться нельзя в серьезном деле. По себе знаю, каким лопухом был в пятом классе.

Неожиданно я вспомнил о Вальке Портнове. Господи! Сто лет его не видел. С ним-то свободно можно было посоветоваться: он парень серьезный.

«Обстоятельный, – сказала бы покойная бабушка. – Работящий. Будущей жене подарок». И как я о нем забыл? Далее в секцию его не позвали. Наверное, обиделся смертельно?

– Зайдем к Вальке? – сказал я Славке.

Славка его тоже сто лет не видел.

Выяснилось, Валька на нас и не думал обижаться. Просто ему было некогда. Он затеял полную реставрацию деревянной галереи на втором этаже. Ему даже слепой дед помогал: придерживал бруски, которые Валька отшлифовывал на самодельном верстаке во дворе.

– Привет, – устало поздоровался с нами он, смахивая стружки с головы. – Вконец ухандокался. Некогда даже рыбу половить. Осень на носу, дожди пойдут…

Рыболов он был замечательный. Сядет на свою лодчонку, пустит впереди нее кружки с пескарями и сплавляется себе вниз по течению вдоль лопушков у бережка. По пять щук за утро брал! Иногда и на судачка фартило. Или заякорится напротив дома на быстряке и давай плотву таскать – только успевай наживлять распаренную пшеницу. Талант-самородок, гений.

– Чего ж ты нас на помощь не позвал? – удивлялся Славка, глядя на ремонтные работы.

– А у вас что, два сезона каникул? – скептически сказал Валька. – Достаточно, что я один гроблюсь, – и он с удовлетворением оглядел дело рук своих.

Галерея уже была почти готова, кое-где он ее застеклил, превратил в большую веранду.

– Клёво! – похвалил его работу Славка.

– Как дзюдо? – с завистью спросил Валька.

– Мы тебя еще научим, когда освободишься, – пообещал я ему. – Наверстаешь.

– Осенью, осенью, – пробормотал Валька, намекая на известный анекдот: «летом, летом». В этом анекдоте человек в пиджачишке, подбитом ветром, встречается жестокой зимой с приятелем в шубе. Приятель пристает к нему с расспросами про житье-бытье, а тот поспешно отвечает: «Летом, летом».

– Без понта, – заявил я, что на мальчишеском жаргоне означало: не обманываю.

Может быть, это словечко к нам из Древней Греции докатилось. Греки называли Черное море, кажется, Понтом: обманчивым, переменчивым, коварным. Недаром оно и сейчас называется Черным, а не Голубым, каким на первый взгляд кажется.

До обеда мы помогали Вальке, потом Славка затрусил домой. Биологические часы, которые находятся у него наверняка в желудке, подали ему обеденный сигнал точного времени. Насчет еды Славка придерживался железного распорядка. Даже в малолетстве во время землетрясения в Ташкенте (они с отцом ездили туда на экскурсию), когда их завалило в шашлычной, он не пропустил обед и смолотил шесть шашлыков. Сам его отец любил об этом рассказывать, восхищаясь самообладанием сына.

Валька объявил перерыв, разогрел деду обед, сервировал ему стол на свежем воздухе – нам есть не хотелось, – и мы пошли искупнуться, смыть трудовой пот и остудить мои мозоли. К Вальке мозоли не приставали – ладони у него были тверже камня.

К моему взволнованному рассказу Валька отнесся на удивление спокойно:

– Тебе больше всех нужно?

– Надо же Витьку спасать… – растерялся я.

– Кто тебе сказал? Он сам, как ты говоришь, не хочет.

– Потом благодарить будет, – вконец смешался я.

– Откуда ты знаешь? Идеалист ты, Леня, – определил меня Валька. – Всех стрижешь под свою гребенку. Мне бы твои заботы… Лучше не связывайся. Видать, этот Федотыч – еще тот Федот! «Все образуется», – говорил граф Лев Толстой.

Но мою затею отыскать и разгромить мастерскую Валька одобрил.

– Представляю себе их вытянутые рожи, – засмеялся он. – Не забудь меня пригласить на премьеру. Я такие хохмы люблю. Бегать жаловаться им не придется.

Я сразу воспрянул духом. С таким союзником, как Валька, море по колено!

– Не теряй времени. Действуй, сын мой, – по-отечески напутствовал он меня. – Черные стрелки уже проходят циферблат.

– В темном подвале жулики сидят, – в тон ему откликнулся я, обернувшись уже издали.

Он вдруг остервенело замахал рубашкой и оглушительно засвистел. С ним случаются такие взрывы энтузиазма.

Помнится, весной у соседа была свадьба, и Валька встречал ее, приплясывая у ворот, и пронзительно дудел на детской дудочке, потешая всех. А на деле сам потешался.

…По пути домой я встретил местного гения со странной фамилией Котодавченко. Ему было лет под пятьдесят, но он всячески молодился: носил гриву волос, в которых зияло пятнышко разраставшейся лысины, цеплял на пиджак значок «Ну, погоди!» и щеголял в вытертых джинсах. День и ночь он сочинял афоризмы и отсылал их в «Крокодил», иные из них, к его удивлению, печатали. Он жил рядом с Валькой и любил приставать ко всем мало-мальски знакомым с просьбой оценить его шедевры по пятибалльной системе.

И сейчас он меня не упустил:

– Послушай-ка новенькое. – Достал из кармана свернутую трубкой школьную тетрадь без обложки, развернул и зачитал: – «Когда трамваи ищут новых путей, они сходят с рельсов». Как?

– На три с плюсом, – не оценил я.

Он обрадовался:

– Это Эмиль Кроткий сочинил. Я на вас, дураках, проверяю. Послушай мой: «Кибернетик – это инженер нечеловеческих душ».

– Четверка, – попытался я его задобрить, чтобы увернуться из расставленных сетей.

– Погоди, – резко схватил он меня за руку, и я чуть было не применил приемчик. – «Живи хоть в подвале, лишь бы чердак работал!» А? Голова – понял?

– Пятерка! – завопил я, не найдя лучшего способа отвязаться.

– «Ив темноте подземелья засияет солнце», – выстрелил он мне вдогонку еще одним афоризмом.

«Пророческий афоризм, – подумал я. – Все у меня выйдет удачно. На пятерку с плюсом, по системе Котодавченко».

И все же пришлось во второй раз съездить на толкучку, чтобы снова предстать пред светлые очи Федотыча.

Я превзошел сам себя, продав двадцать пластинок. Такой рекорд необходимо было поощрить, и Сашка, видимо по приказу свыше, пригласил меня ночью на чаепитие в кладбищенскую сторожку.

Напрасно я выдул там шесть стаканов чаю: мастерскую мне так и не показали.

– В следующий раз не зовите, – капризно заявил я, расставаясь с гостеприимным хозяином. – Ночью я иногда сплю, а не надуваю свой мочевой пузырь. Он у меня один.

– Он хотел взглянуть на… – нерешительно сказал Король.

Федотыч глянул на него, и тот умолк.

– Романтики, – Федотыч дружелюбно взъерошил мне волосы. – Ведь от своих у нас секретов нет? – спросил он компанию.

– Нет, – прогудел Сашкин дядька. – Свой парень. И язычок острый.

– Оттачиваю на друзьях, – кивнул я в сторону Короля и Сашки. – Держу порох сухим.

– Говоришь много, – попенял Федотыч.

– Зато много делаю, – намекнул я на те пластинки, которые продал на толкучке. – Еще как следует не развернулся. Одни цветочки.

– А ягодки потом… Придется тебе показать, – сказал Федотыч. – Общественность, как я вижу, «за». Но уже поздно. – Он ненатурально зевнул. – Завтра приходи, ангел мой.

– В последний раз, – предупредил я его. – Обиженный и оскорбленный, он уходил в свою берлогу коротать долгую ночь в одиночестве, которое нарушал лишь скрип запечного сверчка, вызывающего на свидание свою сверчиху.

Сашкин дядька часто-часто заморгал бегемотовыми глазками.

А Федотыч разразился неправдоподобным смехом:

– Учись и ты, старик, красиво выражать свои убогие мысли, – посоветовал он фотографу.

– Дурное дело не хитрое, – отмахнулся тот и выспренно произнес: – Вернувшись домой, он искупался в ванночке для проявителя, закрепился в другой и, фотоувеличив себя во весь рост, не поместился на собственной кровати, что привело к разлитию желчи и побагровению носа с волосатой бородавкой, доставшейся ему в наследство от неизвестных предков, ранее проживавших без прописки под Сен-Жерменским мостом, что напротив известного заведения с громким названием «Фоли-Бержер». Не спал он тоже всю ночь: гудели клаксоны «бьюиков» загулявших шалопаев и одинокий ветеран битвы при Сомме стучал деревянной ногой по брусчатке предместья. Пришлось закрыть окно, – окончил свою тираду Сашкин дядя, не такой уж кретин, как могло показаться с виду такому идиоту, как я.

Своим последним «пришлось закрыть окно» он меня доконал, убив наповал и не сняв с меня тапочки.

Уже не выпендриваясь, я пожелал спокойной ночи и скромно удалился с Королем и Сашкой.

– Что, слопал? – торжествовал Сашка. – У него библиотека – закачаешься. Вся на макулатуру.

– Закачавшись, он рухнул, как поверженный бурей дуб, придавив бездомного кота, – пробормотал я. – И еще кого-то.

– Именно придавил. Именно дуб! – восхищался Сашка дядькой.

– А ты чего молчал, как король на именинах? – остановил я Витьку.

– Успеется… Тебе же обещали: завтра.

– Червонец заработал сегодня и не рыпайся, – процедил Сашка. – Не мальчик, а прямо киножурнал «Хочу все знать».

– По нам другой киножурнал плачет – «Фитиль», – не остался я в долгу.

– Смотри, как бы тебе фитиль не вставили, если будешь лезть на рожон, – предупредил Сашка.

– Надоели вы мне, – громко зевнул я, щепотью перекрестив рот. – Ох, грехи наши тяжкие.

Мы свернули за угол, и нас внезапно остановил, простите, милиционер.

– Чего по ночам шляетесь? – вежливо спросил он.

– Мы полуночники, – прикинувшись, сказал ему Король. – Лунатики-полуночники.

– Небось за яблоками лазали, – «догадался» дежурный.

– Вещдоки отсутствуют, – похлопал меня по животу Сашка. – Мы их съели.

– А запили шестью стаканами чаю без сахара. На кладбище, – ввернул я.

– Геть по домам. Одна нога здесь, другая там! – заявил милиционер.

– А туловище осталось одиноко лежать посредине мостовой в серебристом свете луны, – посочувствовал я нам, «безногим».

И мы побежали прочь.

А милиционер нежно проверещал вслед свистком, чтобы прибавить нам скорость.

…В сарай я зашел только для виду. Выждал чуть и помчался к Вальке – советоваться. Он мне говорил, что спит на веранде.

Я разбудил Вальку и кратко обрисовал создавшееся положение.

– Спи, – недовольно сказал он, накрылся одеялом с головой и глухо добавил оттуда: – Завтра приходи.

Делать нечего, я побрел обратно. И недалеко от нашего двора увидал того же милиционера.

Вытянув руки вперед, как заправский лунатик, я с остекленевшим взглядом, стараясь не моргнуть, двинулся к нему навстречу. Я шел неумолимо прямо на него.

Он испуганно посторонился и кошачьим шагом двинулся за мной по пятам.

Я подошел к своему сараю. Не опуская левую руку, нашарил правой ключ в кармане, отворил дверь, подошел к дивану, сделал по-военному четкий разворот, чуть не задев руками вошедшего следом дежурного, рухнул на постель и захрапел.

Милиционер потоптался, мягко вышел и осторожно закрыл за собой дверь, чтобы меня не донимала яркая луна.

– Бедный ребенок, – донесся из-за двери его задумчивый голос.

Ничего себе «бедный»! Сегодня этот «ребенок» ни за что ни про что десятку ограбастал.

Преступный тип, а не лунатик.

У меня был знакомый лунатик. Хлебом не корми, дай походить по крышам. Его даже коты за своего признавали. Идет он, лунатик, по крыше, а они, коты, за ним гуськом, как за лидером. Родителям приходилось своего непутевого на ночь в комнате закрывать, а на окне решетку ставить.

После этого он зачах и чуть не умер. В санатории для лунатиков его лечили электричеством. От лунатизма-то он избавился, но потом облысел.

С лунатиками шутки плохи, доложу я вам. Вот потому-то я и придуривался при встрече с милиционером.