Текст книги "Лилипут — сын Великана (с иллюстрациями)"

Автор книги: Альберт Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

ЧАСТЬ III

ЗАГАДОЧНЫЕ ЧАСЫ

В тот же день – к чему откладывать? – Пальчик встретился с Гавом на восьмом этаже.

– Заставляете ждать, ваше поднимательство, – укорил его Пёс Собаков, как только открылась дверь лифта. – Дай руку! Дай! – скомандовал он тоном настойчивого хозяина собаки. – Зазнались?

Пальчик весело пожал ему лапу.

– Чего это ты со мной на «вы»? – спросил он, с любопытством оглядываясь по сторонам.

Кабина лифта стояла в какой-то высокой каменной пещере с узкой расщелиной-входом, из которой падали солнечные лучи.

– С каких пор на «вы»? – переспросил Гав и глубокомысленно почесал затылок задней ногой. – К слову пришлось. Так мне показалось сподлапистей выразить свою мысль.

– Как-как?

– По-вашему, сподручней.

– Слушай, а почему ты и здесь разговаривать можешь? Ведь это не твой этаж!

– «Усе здесь наше», как подчеркивала буфетчица Оля каждый раз после работы, прихватывая домой две большие сумки с продуктами. Неужели тебе не нравится, что я с тобой разговариваю? – возмутился Гав. – Тебе что, хотелось бы, чтоб я лаял, гавкал, тявкал, брехал!

– Да нет! Я, наоборот, рад. Но всё-таки?

– Откуда я знаю. Это ты у них спроси? – махнул Гав лапой на выход из пещеры.

– А кто они?

– И сам не знаю. Я тут недавно, ещё не разнюхал как следует. Они подошли к расщелине и выглянули наружу. До самого горизонта, накатывавшее волной на прибрежную гальку, лежало море. Вернее, озеро, если судить по его цвету. Серенькое озеро, а не сине-зелёное море.

– Пресная вода, – сообщил Гав. – Я уже бегал пить. Какая-то странная на вкус. Словно дисти…

– Дистиллированная? – подсказал Пальчик.

– Она.

– Мы-то эту воду в школе проходили. А вот ты откуда знаешь, что такая бывает?

– Ты эту воду проходил, а я её пивал. И не в школе ты её проходил, а в том ручье по колена – помнишь, на шестом этаже? Всё время недоверие, намёки, подозрения!.. Дистиллированная… – пробурчал Гав. – Ты думаешь, какую воду буфетчица Оля в аккумулятор машины «вольво» наливает?

– У неё «вольво»! – изумился Пальчик.

– А ты думал – «запорожец»? С её-то бульдожьей хваткой! Она…

– Погоди, – перебил его Пальчик. – Ты ещё не сказал, зачем позвал сюда, на восьмой этаж.

– Привет! Из врождённой любознательности, моей и твоей. А на седьмом я уже бывал.

– И я.

– Теперь-то знаю.

– Почему – теперь?

– Когда поднимался на восьмой, учуял твой запах – он шёл с седьмого вниз.

– Мне бы твой нюх! – позавидовал Пальчик.

– А мне бы твою недогадливость.

– Зачем?

– Чтоб хоть немного сравняться с тобой, – рассмеялся Гав. Пальчик – тоже.

– Да, ты знаешь, что со мной было на седьмом этаже! И он быстро рассказал, что с ним приключилось.

– Жаль, меня с тобой не было. Уж я бы показал всем твоим врагам, где раки зимуют! А, кстати, где они зимуют? – И тут же Гав раздумчиво произнёс: – Но, может, и хорошо, что я ничего не знал. Иначе бы я за тебя волновался.

– Гав, это хорошее чувство.

– Хорошее-то оно хорошее, да шерсть от него почему-то седеет.

– С тобой не соскучишься…

– Правда? – просиял Гав. – Когда я бродяжничал на седьмом этаже, об этом мне говорила каждая собака. Попутная, – уточнил он. – Весело было, незабываемые деньки!

– Я-то думал, ты по мне скучал, – уныло протянул Пальчик.

– А я что говорю? Им было весело, а не мне. И вот сейчас – я же вызвал побродяжничать не кого-то, а тебя!

Они пролезли в расщелину и, рискуя сломать шею, спустились по скользким валунам к воде. Влево и вправо тянулись полосы мелкой гальки, точно россыпи больших фасолин.

Пальчик зачерпнул горсткой воду и попробовал:

– Правда, безвкусная…

– Как у растаявшего снега, – кивнул Гав. – И куда нас занесло на твою голову и на мою башку?!

Позади них, на скалах, суровым полукольцом охватывающих бухту, торчали одиночные, похожие на арфы, розовоствольные сосны. За ними начинался лесной массив. Снизу он виделся только частыми верхушками деревьев: вероятно, дальше, за скалами, местность понижалась.

Высоко в небе бесконечно долгими кругами парила узкая чайка с красным коротким носом и чёрным хвостовым оперением, напоминавшая туго натянутый лук со стрелой.

Мимо них, не моргнув и глазом, низко пролетел лебедь – весь, как набитый ватой и застывший, и только лишь механически махал крыльями, словно их дёргал за неразличимые нитки невидимый кукловод.

Пустынно и тихо было вокруг…

– Надо бы запомнить место, где вход в пещеру, – озабоченно пробормотал Пальчик.

– Со мной это не надо, – безмятежно сказал Гав. – У меня чутьё.

– Но у меня-то его нет. Вдруг мы потеряемся…

– Потеряться можешь только ты, – самодовольно возразил Гав. – Уж тебя-то я найду. Жаль, конечно, что у тебя в кармане нет хотя бы завалящей котлеты, тогда мое чутьё было бы вдвое острее. Но на нет и суда нет. Народного, – уточнил он, – как говаривала буфетчица Оля.

– Заладил…

Пальчик всё же постарался запомнить две низкие сосенки у той пещеры, где был лифт. Отсюда её вход был совсем незаметен.

Они пошли вдоль подножия скал по берегу в поисках хоть какой-нибудь тропки, ведущей вверх.

Гав внезапно остановился:

– Пахнет пляжем.

– И полотенцем, – усмехнулся Пальчик. Всё-таки он был выше и поэтому увидал поодаль чьё-то забытое полосатое полотенце, прижатое камешками от ветра. Это невольно напомнило ему тот самый случай, когда он посрамил «нюх» Людоеда, первым увидев Пафа и Держихвоста.

– У нас зрение послабее, – ни капли не смутился Гав. – У любой собаки спроси!

– Спрашиваю, – улыбнулся Пальчик.

– А-а, на меня намекаешь… Хоть я и не любая собака, а особенная, – напыжился Гав, – отвечаю: ветром тянет в другую сторону, потому-то я и не учуял твоё треклятое полотенце.

– А как же ты учуял, что тут пляж?

– Ох, – вздохнул Гав. – Что я, пляжей не знаю? Да здесь под галькой повсюду целые залежи сливовых косточек, окурков, клочков газет, оборванных пуговиц – чего только нет! Ага, – встрепенулся он, – теперь ветер дует в нашу сторону. Вон за тем валуном – асфальтовая дорожка… Как лучше сказать: начинается или кончается?

– Начинается.

– Думаешь?.. Хотя ты прав. Для нас она начинается, – согласился он, сворачивая за валун и вступая на асфальт. – А вот чем закончится?

Они вдруг замерли, увидев электронное табло, укреплённое на стойках с боку дорожки. Горевшие цифры: 1.15.46 – наверняка показывали время. Цифры секунд, крайние справа, методично пощёлкивая, сменялись в своем квадратике. Причём эти странные часы отмечали отнюдь не время дня – судя по солнцу, было никак не больше 11, – а что-то совсем другое. Когда нащёлкало 60 секунд, минутная цифра «15» превратилась в «14», а не в «16». Значит, отсчёт шёл в обратную сторону.

– Понял! – догадался Пальчик. – Столько времени осталось до…

– До чего? – тревожно спросил Гав.

– Хотел бы я сам знать…

– Ну, про время мне кое-что известно, – сказал Гав. – Людям его всегда почему-то не хватает. Вот ты говоришь: осталось столько… Сколько?

Пальчик замялся, не зная, как объяснить.

– Солнце видишь?.. – наконец, нашёлся он. – Когда оно сдвинется в небе вот на столько, – развёл он руки примерно на полметра, – тогда и должно что-то случиться.

– Маловато. Но запасец ещё есть. Мне этого хватит, чтоб, в случае чего, вовремя смыться.

– Без меня? – в шутку спросил Пальчик.

– С тобой, – серьезно ответил пёс.

И они двинулись дальше. Дорожка то полого, то круто извивалась среди скал и деревьев. Через несколько поворотов появились другие электронные часы, по-прежнему отсчитывавшие время до… неизвестно чего. Затем встретились третьи часы, четвёртые… Загадочные табло равномерно возникали и слева, и справа на их пути, продолжая неумолимо сокращать цифры минут.

Неожиданно Пальчик заметил, что асфальт испещрён какими-то дырками, но не от женских каблучков – более глубокими. Словно их оставили мощные когти крупных неведомых зверей.

– Это не от когтей, – определил Гав. – Они пахнут железом. Ржавым.

– Утешил…

– Мы можем вернуться. – Он подвернул свой пышный хвост и удобно уселся на нём.

– Ну уж нет, – заявил Пальчик. – Что, трусишь? Слабо?

– Я бы на тебя так грубо не лаял, если бы ты предостерёг от возможной опасности.

– Прости, милый Гав. Но отступить, так ничего и не узнав, я не могу, хотя ты, наверно, сто раз прав.

– Сто! Я даже не знаю, сколько это. Умею считать до двух. Ну, до трёх. Во всяком случае, четыре кости от одной отличу. Но запомни: прав бываешь только раз. Или прав, или не прав!

И довольный своей речью, Гав продолжил путь.

Пальчик обернулся. Озеро-море виднелось отсюда лишь полоской на горизонте, над которым высились, будто на недалёком берегу, белые горы из облаков.

А лес вокруг был – не сказать чтобы простой. Скорее уж заповедный. Разлапистые южные сосны, замшелые самшиты, обвитые тонкими лианами, бархатистые буки, мощные грабы, пятнистые эвкалипты… Пальчик более или менее разбирался в породах деревьев. У них в приморском городе был «Ботанический сад», и он не раз ходил туда с папой.

Лес становился всё гуще. Какие-то птицы, быстро мелькая меж листвы, перелетали с места на место, голосили, пели, верещали. Шелест и праздничная птичья болтовня доносились отовсюду… Прошмыгнул дятел, вспыхнув красным охвостьем. Дикие голуби взлетали на солнечных опушках так взрывчато, что после них долго садились прошлогодние листки и травинки.

Дорогу перебежал барсук – с такой прытью, что зад только чудом не обогнал голову.

– Хорошо, что я не охотничья собака, – с тайной грустью похвастался Гав. – Только б ты меня и видел!

– Слушай, я давно хотел спросить: а какой ты породы?

– Я? – заважничал Гав. – Я – горпёс!

– Гордый? – удивился Пальчик. – Или горный?

– Городской.

– Тогда ты – дворпёс, а не горпёс.

– Сказанул! Дворы и в деревне бывают. А я городской, можно сказать, приморский. Дворпёс – это когда дворовый, – пустился в рассуждения Гав. – Ну, если весь город считать моим двором, то, конечно, твоё глупое определение можно посчитать и верным. С натяжкой. Во всю силу.

– Чего?.. – как обычно, стал в тупик Пальчик.

– С натяжкой во всю силу. Мою и твою силу! Понял?

– Понять-то я понял. С тобой…

– … не соскучишься, – ухмыльнулся пёс. – Ты уже это говорил. А вот я бы с тобой соскучился, если бы тут не было меня!

– Нет, я другое хотел сказать. С тобой хорошо наперегонки за бешеным львом бегать. Ты бы первым отстал.

Гав озадаченно примолк. Но ненадолго. Пальчик услышал, как тот забормотал себе под нос:

– Ясно, я бы первым был… А зачем?.. Лев меня бы… Хитрец! – вскричал он. – Ведь лев меня растерзал бы!

– Я и говорю: ты бы первым отстал.

– Ах вон что. На это у меня ума хватит, – вновь заважничал Гав. – Не чета тебе, дурню. Пальчик обиделся.

– У тебя много блох? – как бы невзначай вдруг сказал он. – А то можно выловить. Знаю верное средство.

– Какое? – сразу клюнул пёс, как рыба на желанную приманку. – Бродяжья жизнь, она, сам знаешь, какая. Ну?

– Надо посадить собаку в ванну, наполнить водой…

– Ерунда. Знакомо.

– Ты слушай, слушай… Погрузить – ну, хотя бы тебя, к примеру, – в воду по самую макушку. Все они враз переберутся туда. И…

– И… – затаил дыхание Гав.

– … ахнуть тебя по макушке широкой доской – ни одной не останется!

– Издеваешься?! – теперь Гав обиделся.

– Да ты меня тоже всё время разыгрываешь, – расхохотался Пальчик.

Пёс скривил улыбку, не выдержал и разразился веселым отрывистым лаем, означающим у собак самый что ни на есть настоящий смех.

Лес кончился. По бокам дорожки внезапно вздыбились невообразимые нагромождения скалистых глыб, словно здесь, нашвыряв их как попало, порезвились великаны. Из кривых зазоров между многотонными обломками выныривали редкие уродливые деревья. Внизу, у комля, они были намного тоньше, чем снаружи, иначе бы им не пролезть сквозь тесные щели. Встречались и совсем плоские, будто сплющенные стволы. А иные, вытолкнутые прямо на камни своими длинными корнями, стали, наоборот, неимоверно пузатыми и короткими, точно бочки.

Некоторые страшилища, вылезая из щелей какими-то причудливыми, неправдоподобными узлами, вдруг вспоминали, что они обычные деревья, и пытались расти нормально. Но потом снова свивались в узлы, опять выпрямлялись, и вновь всё повторялось сначала.

Сверху каменные глыбы покрылись желтыми лишайниками, а снизу сине-бело окрасились от проступившей извести. И стволы, и корни под ними приобрели тот же цвет. Вокруг зияли угрюмые пещерки и впадины, и сами деревья тоже были изрыты дуплами.

Пальчик и Гав, притихнув, миновали это жутковатое место, где жизнь боролась за жизнь.

УДИВИТЕЛЬНЫЙ ПАРК

Затем дорожка стала совсем змеистой – сплошные петли. По краям её появились таблички: «Налево!», «Направо!» Они были написаны на каком-то незнакомом языке, но Пальчику почему-то было всё понятно. Такое бывает разве что во сне, когда вдруг оказываешься в далёкой, никогда не виданной, чужой стороне.

Таблички с надписью «Налево!» стояли после каждого правого поворота, а с надписью «Направо!» – после каждого левого. И он, наконец, догадался, что они предназначались только тем, кто спускался, а не поднимался.

Гав вопросительно взглянул на него.

– Предупреждают, куда поворачивать, – объяснил Пальчик. – А зачем? И так видно.

– Крутой спуск. Чтоб не заносило на поворотах, – хмыкнул Гав. Как мы узнаем в дальнейшем, горпёс не ошибся, хотя и был городским, а не горным.

– Значит, нас могут сбить?

– Непременно. Пальчик остановился.

– Если не будем смотреть в оба, – добавил Гав.

Сказано было вовремя. Впереди послышалось шумное сопение, и только они успели отпрянуть в сторону, как мимо них, опираясь на лыжные палки, тяжело просеменил тучный человек с розовыми жирными щеками. Увидев незнакомцев, он что-то недовольно пробурчал и, не в силах остановиться, продолжил свой спуск.

– Что сказал этот жирняк? – спросил Гав. – Я не совсем расслышал. Про иностранцев, да?

– По-моему, «чёртовы иностранцы!»

– Мы?

– А то кто же.

– Ну иностранцы. Так и есть. Но «чёртовы» – слишком! – заворчал пёс.

– А может, эта дорога только для спуска вниз? Ведь и таблички стоят по-особому.

– Все равно мог быть и повежливей. Там более с иностранцами.

– Теперь я понимаю, чем весь асфальт истыкан, – подмигнул ему Пальчик. – Лыжными палками.

– Псих безлыжный, – продолжал ворчать пёс. – А ещё с палками!

– Без палок он запросто загремел бы вниз. С таким-то брюхом!

– Похоже на правду, как говорила буфетчица Оля, не досчитавшись за один лишь день трёх килограммов колбасы.

– А кто съел? – со значением посмотрев на него, впервые заинтересовался Пальчик надоевшей буфетчицей.

– А пёс её знает, – ответил тот. – Наверняка сама! Они прошли ещё пару поворотов и очутились перед большими железными ворогами, по их сторонам тянулся плотный частокол из высоких кованых пик. На воротах висело строгое объявление: «Предъяви пропуск!» – Язык-то я их вроде понимаю, а читать не могу. Всё-таки чужой этаж. Что там написано? – спросил Гав.

– Без разрешения не пускают. Пропуск нужен.

– Знакомо. Такое объявление у вас в городе на мясокомбинате висит. Справа, у конца дорожки, стояли пока что последние на их пути часы, сообщавшие: 39 минут 8 секунд. Осталось до —?!

– Они мне действуют на нервы, – прорычал Гав. – Сейчас-то ничего, ничего, а потом ка-а-ак…

– Рванёт?

– Что-то будет, – туманно ответил пёс, изогнув хвост вопросительным знаком.

– А что тебе подсказывает твое чутьё? – засмеялся Пальчик.

– Чутьё мне подсказывает, – заявил Гав, принюхиваясь к щели меж створками ворот, – что сторож отошёл попить. Давай за мной!

Он приоткрыл лапой – благо не запертые – ворота, и наши междуэтажные путешественники проскользнули за них.

Перед ними простирался огромный цветущий парк с красными от толчёного кирпича аллеями. Действительно, бравого вида старикан сторож, покинувший пост под навесом-грибком, пил воду из садового крана.

Пальчик и Гав юркнули за живую изгородь газона – сторож, вытирая седые усы, направился к воротам. На поясе у него позванивали ключи.

Внезапно он остановился и, послюнив палец, поднял его вверх. Так в старину на парусных судах определяли: есть ветер или нет. Мокрый палец чувствует даже малейшее дуновение.

– Клянусь грот-мачтой – ветерок! – воскликнул сторож. Вероятно, он когда-то был моряком. – Значит, можно проветривать парк.

Он рысцой подбежал к воротам и распахнул их настежь.

Пальчик и Гав недоуменно переглянулись в своём укрытии. Проветривать парк – такого они никогда не слыхали!

Мимо них над лавровыми кустами проплыла голова другого старика. Он нёс на плече здоровенные деревянные счёты, отличающиеся от обычных только своими размерами.

– Пойду пересчитаю гальку на пляже, – послышался его голос. – Вчера семи камешков не хватило.

– О-хо-хо… – посочувствовал сторож. – Скоро инвентаризация. И как же ты выкрутился?

– Принёс свои. Из дому.

Пальчик и Гав опять изумлённо переглянулись.

– Не наносишься. Опять небось камни в диких гагар кидали? А тебе, хранителю, отвечай! – негодовал сторож.

– С жиру бесятся, – почему-то не без зависти заметил хранитель пляжа. – А слова не скажи. – Он дробно тряхнул счётами. – Я с ними ещё посчитаюсь!

Пальчик и Гав поползли за кустами лавра в глубь парка.

– Что это? – принюхался пёс, наткнувшись на заросли светло-зеленых плоских растений.

– «Лампасная трава», – прочитал Пальчик на табличке, воткнутой рядом.

– Ка-акая?

– Ну, вроде лампасов. Видел на брюках у генералов?

– То-то пахнет чем-то военным.

Они отползли ещё немного. Потом встали, закрытые зеленью со стороны ворот, и вышли на пустынную аллею. Здесь тоже стояли часы. Они показывали:

00.30.45.

– Всего с полчаса осталось… – сообщил Пальчик.

– Тьфу ты! – в сердцах сказал Гав. – Пёс с ними!.. Слышь, а остановить их нельзя?

– Только эти? Или все? А, может, заодно и солнце?! Гав задрал голову.

– Солнце не достать, – доверчиво ответил он. – Высоко. Да и оно, наверно, жуть какое горячее! Схватишь, а потом – целый день на когти дуть. Верно?

Тут уж Пальчик не нашёлся, что сказать, – лишь безнадёжно кивнул.

Вдоль аллеи – все со своими табличками – тянулись самые разнообразные деревья и кустарники: самшит, пильчатая фотиния, вечнозелёная калина, золотое дерево, восточный грабинник, розмарин, колонновидный тис, бескорый мелкоплодный земляничник, адамово дерево, высокий можжевельник, каменный дуб, падуб обыкновенный, пирамидальный кипарис, крупноцветная магнолия, пирея, драконово дерево, туя, фикус-баньян, секвойя, анчар, мирт и… И что здесь только не росло!

Да уж, парк был «балдёжный», как, вероятно, заявила бы буфетчица Оля, окажись на их месте.

Больше всего друзей поразили два дерева: Гава – резиновое, а Пальчика – цепное.

Жёлто-зеленоватое резиновое дерево наводило на мысль, что сначала всё его, от бугристого пузыря основания и вплоть до пухленьких веточек кроны, туго надули изнутри, а затем слегка спустили воздух. Гав даже попробовал «резину» на зуб: захотелось поглядеть, что потом будет. Но, увы, резиной тут и не пахло – лишний раз убедился он.

Цепное же дерево было ещё более удивительным – двуствольным, да каким: гладкие чёрные стволы переплелись и срослись друг с другом таким образом, что ушли ввысь чередой сквозных восьмёрок, напоминая мощную якорную цепь, сброшенную с неведомого небесного корабля, а сам якорь, казалось, глубоко ушёл под землю. Размашистые густые ветви соседних крон скрывали верхний конец этой необыкновенной цепи – может, и вправду там, за ними, скрывался могучий летающий бриг?..

Юркий белобрюхий стриж, лёгким скоком взбиравшийся по спирали на дерево, вдруг испуганно брызнул в сторону – буквально повсюду неожиданно раздались громкие звонки!

Это настойчиво заверещали все электронные часы разом. На ближних – зажглись цифры: «00.07.00».

– Осталось семь минут! – вскричал Пальчик. Увлёкшись необычным парком, они забыли о времени.

Кругом послышались голоса, топот ног. Пальчик и Гав бросились в кусты розмарина. По аллеям – с лыжными палками, а то и без них, – спешили куда-то жирняки: порознь и целыми пыхтящими группами – и все только в одном направлении. А звонки надрывались, прибавляя им неуклюжей, какой-то свиной прыти.

Раздвинув ветки, Пальчик и Гав смотрели на них. Появились последние, отставшие жирняки. Они обливались потом, они хватали толстыми пятернями воздух перед собой, словно подтягиваясь вперёд, они задыхались и стонали:

– Опаздываем… Опаздываем…

ОБЖИРАЛОВКА

Гав и Пальчик, перебегая от дерева к дереву, от куста к кусту, незаметно последовали за жирняками. Теперь-то наши путешественники понимали, что многочисленные электронные часы ничего опасного не предвещают. Вероятно, они показывали время, оставшееся для сбора местного населения в каком-то условленном месте.

А звонки въедливо продолжали трезвонить. На табло в «оконце» минут уже мелькнуло – «04», затем пошло: 00.03.59, 00.03.58, 00.03.57…

Отставшие жирняки поднажали, да как! Несмотря на тучность, они развили прямо-таки рекордную скорость. За ними теперь было трудно угнаться, тем более скрытно.

Пальчик и Гав услышали где-то впереди пробивавшийся сквозь звонки часов неясный шум: разноголосицу, стук, звяканье… Миновали украдкой поворот и увидели величественный платан, весь увешанный разнообразными скворечниками, как новогодняя ёлка игрушками. А уж затем узрели сотни две – не меньше! – обеденных столов, расставленных на каменных плитах под его гигантской кроной. За каждым столом, загромождённым дымящимися тарелками, блюдцами, соусниками, бутылками и бокалами, сидело по одному человеку. Жирняки, возбуждённо перекликаясь, быстро придвигали кресла, подвязывали салфетки, звякали бокалами, заранее наливая искристые напитки… Отставшие с налёту занимали свободные места. Все посматривали на часы, стоящие через каждые несколько метров вокруг платана. Звонки умолкли – вспыхнуло: «00.00.00»!

Все сразу дружно накинулись на еду. Наворачивали так, что за ушами трещало, – у каждого. Словно вовсю заработала мощная камнедробилка!

Пальчик и Гав осторожно выглядывали из-за толстой сосны.

Сверху упала шишка. Пальчик запрокинул голову. Весь высокий ствол был испещрён корявыми пятнами – там, где когда-то поочерёдно отмерли сучья, – и казалось, что это какой-то сильный зверь, карабкаясь к зелёной макушке, оставил свои неизгладимые следы.

– Куда ты смотришь?.. Глянь, как они едят, лопают, трескают, метают, штевкают, хавают! – облизнулся пёс.

– И где ты таких слов нахватался? – никак не мог привыкнуть Пальчик к жаргону четвероногого дружка.

– На улице! Про еду я всё знаю. Наголодался впрок в своё время.

– Можно только наесться впрок.

– На сколько? – спросил Гав.

– Ну, на день-два…

– А я на год-два наголодался. Значит, впрок, – упрямо сказал пёс.

Попробуй ему докажи!.. Гав всегда был прав – по-своему. Во всяком случае, он никогда не темнил и говорил то, что думал. Правда, задумывался он редко. Иногда даже сначала скажет или сделает, затем подумает. Но зато уж не передумывает и твердо стоит на своем.

Так и сейчас. Он вдруг по-пластунски пополз к пирующим, затем оглянулся и прошептал:

– Куда, думаю, ползу? А теперь сообразил: чего-нибудь вкусненького принесу, а не то копыта отбросим.

Пальчик машинально хотел спросить, откуда тот знает про «копыта», но только рукой махнул, вспомнив о буфетчице Оле. Приняв его жест за согласие, Гав пополз ещё быстрее, и вскоре, никем не замеченный, исчез под ближайшим столом.

А пиршество продолжалось. Когда жирняки утолили первый, самый азартный голод – на это ушло минут пятнадцать, – заверещал новый звонок. На площадку с разных сторон вяло, вразвалку потянулись толстые коты. Им начали бросать объедки. Коты были настолько ленивы, что даже не пытались отнять подачки друг у друга. Верно, все они были сыты и явились только по привычке. Они брали лакомство лишь тогда, когда оно падало чуть ли не в пасть.

«Не дай Бог, Гав ввяжется с ними в драку!» – беспокоился Пальчик. И зря.

У Гава ума хватало. Пальчик не видел отсюда, как из-под свисающей вокруг стола скатерти порой появлялась собачья лапа и выхватывала куски прямо перед носом котов. Пожалуй, и они не замечали этого своими заплывшими глазками.

Снова прозвенел звонок. Коты, ещё больше переваливаясь с боку на бок, удалились – их место заняли тяжело посыпавшиеся из скворечников пузатые воробьи. Никто из них ничего не хватал на лету. Куда там! Они насыщались, как и коты, лёжа. Слышался дробный перестук клювов.

Объевшиеся птицы не могли затем даже взлететь и пытались вскарабкаться к своим домикам по стволу. Срывались, падали на спину и, не в силах перевернуться, дрыгали короткими ножками.

Заглядевшись на всё это, Пальчик не заметил, что рядом вновь появился Гав. Он вернулся другим путем, дав для безопасности кругаля.

– На!

Пальчик словно очнулся. Пёс протягивал ему ломоть хлеба и гирлянду сосисок. Только сейчас мальчуган почувствовал, как проголодался, и сглотнул слюну.

– А ты?

В ответ пёс красноречиво похлопал себя по тугому брюху.

Сосиски оказались вкусные, но почему-то пахли рыбой.

– А у них всё рыбой отдаёт. Секреты кухни. Возможно, у них сегодня рыбный день, – пояснил Гав. – Ты ешь, ешь. Что потопаешь, то и полопаешь. – Подумал. – И наоборот. Я туда протопал, ты здесь полопал. А теперь ты, налопавшись, можешь топать куда угодно. Дошло? Умён – собака! – похвалил он сам себя. – Может, ещё чего-нибудь принести на закусон?

– Тресну, – промычал Пальчик с набитым ртом.

– Ну-у, – протянул пёс. – Они же не треснули, – показал он лапой на жирняков.

Лапа застыла в воздухе. Прозвенел третий звонок – и все столы – только столы! – провалились под землю. Затем плиты снова сдвинулись. Жирняки откинулись в креслах, положив пухлые ручки на необъятные животы и задремали. Кое-кто переливисто захрапел.

– Мёртвый час, – сказал Пальчик. Гав недоверчиво взглянул на него.

– Не, живой… Замечаешь, дышат? Животы-то подымаются и опускаются!

– Это выражение такое: «мёртвый час». Отдых после обеда.

– Оно и видно, что выражение. Даже буфетчица Оля не раз лаяла на посетителей: «Прошу не выражаться!» А ты… Не ожидал от тебя такого, – покачал пёс головой.

– Да что тебе объяснять… Не поймёшь.

– Угу, – кивнул Гав. – Как еду добыть – так я всё понимаю. А как объяснить – так я глуп. Да?

– Ты умный, – погладил его по голове Пальчик. Пёс даже зажмурился от удовольствия.

– Повтори ещё раз, пожалуйста, – попросил он.

– Умный, умный.

– Да не словами, а рукой. Гладь, гладь.

– Умный! – строго сказал Пальчик.

– Достаточно, – встрепенулся Гав. – Пошли дальше. Мы ещё не всё осмотрели.

– Интересно, а что там, под землёй?

– Где?

– Куда столы провалились.

– Ничего интересного. Если б я не успел вовремя вернуться, провалился бы вместе с ними!