Текст книги "Синяя жидкость"

Автор книги: Альберт Валентинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Только невежды или очень ограниченные люди бывают столь самоуверенными. Том принадлежал к первой категории. Ему и в голову не приходило, что разработанный им план может лишь вызвать улыбки специалистов. Взгляд на человеческий организм с точки зрения кибернетики позволил разработать четкую систему прямой и обратной связи – на любой вопрос организм дает точный ответ. Этот принцип был использован еще в "детекторе лжи", а с тех пор наука далеко шагнула вперед. Сопоставление компьютером суммы ответов на внешние раздражители позволяет узнать об организме буквально все. К тому же гены... Их расположение в хромосомах отмечает такой же неизгладимой печатью их владельца, как папиллярные узоры на пальцах. Не зря эти узоры, несущие в закодированном виде всю информацию о человеке, называют генами, вывернутыми наизнанку. А в дополнение к ним узоры на ладонях свидетельствуют о характере, жизненных силах. Узнаешь характер – определишь судьбу. Только сейчас мы начали ценить хиромантов, как, впрочем, алхимиков и астрологов: ученые охотятся за крупинками накопленных ими знаний, расшифровывая и анализируя хитроумную словесную вязь старинных фолиантов. Так что сколько бы человек ни хитрил, компьютер расскажет о нем всю правду. А Том хитрил. Сегодня он с завязанными глазами, среди множества желтых стеклянных шариков, равномерно падавших на ладонь, безошибочно отбирал один-единственный синий, предсказывал, в каком порядке кастелянша Урсула начнет пускать под паровой пресс простыни и наволочки, какую кофточку наденет вечером Мэри, а завтра у него ничего не получалось. Он широко разводил руками и старательно изображал удивление. А мистер Грэй сочувственно смотрел на него и произносил утешительные слова. Он уже на второй день понял тактику исследуемого объекта и только посмеивался про себя, просматривая графики, составленные компьютером. И довольно быстро определил границы способностей Тома, которые его порядком озадачили.

Том безошибочно угадывал последствия человеческих поступков только тогда, когда в них был элемент случайности, когда они не направлялись посторонней волей. Скажем, если Мэри задумчиво перебирала в шкафу свои кофточки, решая, какую надеть, Том правильно предсказывал результат. Но если отец заранее предписывал Мэри, на какой вещи остановить выбор, Том был бессилен это угадать.

– Выходит, ты можешь предвидеть только незапланированное будущее, – огорченно сказал мистер Грэй как-то вечером. Именно те поступки, которые человек совершает, подчиняясь сигналам из подсознания.

– Это плохо? – нерешительно спросил Том. Он почему-то стеснялся задавать хозяину вопросы, хотя мистер Грэй был неизменно приветлив и всегда поощрял его, считая, что испытуемый должен отчетливо представлять цели и задачи эксперимента.

– Пожалуй, это логично, – ответил мистер Грэй, подумав. Мы не знаем, чем руководствуется подсознание в выборе вариантов при каждой ситуации. Но вполне возможно, что и тут доминирует расположение генов, индивидуальное у каждого человека. Но видишь ли, Том, – мистер Грэй безуспешно пытался пригладить шевелюру, собираясь с мыслями, – куда важнее предугадывать запланированные поступки интересующих тебя людей. Например, есть один человек, тоже биолог...

Он замолчал, словно испугался, что сказал лишнее. И Том тут же выпалил, не успев подумать, стоит ли говорить. Впрочем, в такие минуты он и не мог думать: картина, вдруг вспыхнувшая в мозгу, будто сдергивала уздечку с языка.

– Вы вспомнили о том бугае, у которого я стянул мазню со стены? Но он уже не бугай. Почти нормальный. Пожалуй, уступит Андерсену, был такой штангист, если помните. Так вот, наш приятель завтра посылает человека... – Том запнулся. Он видел непроходимые джунгли, гнилые болота, свирепых рептилий, скользящих в темной воде. – В Африку, что ли.

Мистер Грэй медленно сполз на пол, будто из-под него выбили подпорки.

– Похудел?! Значит, нашел... И посылает в Африку... Почему в Африку?

– Джунгли, – пояснил Том. – И крокодилы.

– Джунгли? – мистер Грэй распрямился, как освобожденная пружина. – Джунгли бывают не только в Африке, да и крокодилы тоже...

И в этот момент, будто сигнал тревоги, грянул резкий удар колокола. Часть крышки стола с треском отскочила, наружу выпрыгнула ядовито-желтая телефонная трубка и повисла, покачиваясь на гибком держателе. Это и был сигнал тревоги. Мистер Грэй кинулся к секретному телефону.

– Грэй слушает. Тысяча чертей, я уже это знаю... Да, он. Вот как! И правительство тоже? Значит, они готовы... Я еще не успел это продумать. Сейчас же введем программу в компьютер. Почему отставить? Ах, вот оно что! Понял. Действую.

Он бросил трубку под закрывающуюся столешницу и обернулся к Тому. Лицо его окаменело, на скулах вздулись желваки, глаза светились сумасшедшим азартом. И, увидев эти глаза, Том содрогнулся, поняв, каким страшным может быть этот человек в медицинском халате.

– Том, я сожалею, что приходится прерывать эксперименты. Через два часа мы отбываем. В джунгли, к крокодилам. Предстоит увлекательная работа. Мэри будет с нами, Том, учти это. И еще одно учти, – он вдруг схватил Тома за воротник, рывком подтянул к себе. Увидев его глаза совсем близко, Том обмер. – Не советую тебе впредь меня обманывать, парень. Игрушки кончились, понял?

...Яхта вспарывала волны, истошно завывая турбинами. Белые усы вспененной воды далеко расходились по обе стороны ее срезанного носа. Мэри и Том стояли на шлюпочной палубе, тесно прижавшись друг к другу. И молчали. Судьба уносила их к неожиданной развязке. И хотя Том поклялся, что все кончится хорошо, Мэри по временам тревожно вздрагивала. Порыв ветра бросил ей в лицо горсть брызг. И пока она рылась в сумочке, доставая платок, Том заметил среди пудреницы, губной помады и прочих дамских аксессуаров ствол пистолета. тускло блеснувший в мерцании звезд.

10

Ричард Браун открыл глаза, повернул голову и увидел, что рядом никого нет. Лишь вмятина на второй подушке напоминала о ночной подруге. Дику показалось, что в воздухе еще реет аромат нежных, чуть терпких духов. Ушла, пока он спал – тихонько соскользнула с кровати, бесшумно оделась и растворилась в предрассветных сумерках. Удивительно деликатные женщины эти филиппинки. Он невольно взглянул на ночной столик часы, бумажник, "паркер" с золотым пером – все на месте. Больше всего ему было бы жаль перьевого "паркера": он не признавал шариковых ручек. Который же час? Дик подцепил пальцем золотую браслетку часов, поднес к глазам: половина девятого. Времени еще уйма, хилер назначил операцию на десять. Но все равно пора вставать.

Спрыгнув с постели, Браун раздернул плотные шторы, толкнул алюминиевые оконные рамы. В Багио это можно было себе позволить: единственное прохладное место на Филиппинах с пейзажами, напоминающими Скандинавию. Недаром сюда стекаются туристы со всего света. Поэтому знаменитые хилеры и держат здесь первоклассные отели. Браун фыркнул: филиппинские врачеватели лечат бесплатно... Черта с два! Это европейцы привыкли расплачиваться валютой, а здесь, в терпеливой Азии, такса за услуги гораздо разнообразней.

Здесь умеют рассчитывать и непрямую выгоду. Вот и у хилеров гонорар особый – лечат только своих постояльцев. И на сеансах разрешается присутствовать всем, кто живет в отеле. Поэтому их отели и набиты битком в любое время года – не столько больными, сколько любопытными. Побывать на Филиппинах и не увидеть всемирно известное чудо – сами понимаете...

Поеживаясь в ванне под ледяными струйками, Дик гадал, вернется ли девочка за своим гонораром. Ему было неловко, что она ушла от него с пустыми руками. Конечно, выглядит она не бедно – короткое черное платье мастерского покроя, кораллы на хрупкой шее, великолепная прическа явно из первоклассного салона... Но онто знал цену внешнему шику, особенно в Азии – насмотрелся в Токио, Гонконге, Сеуле. И тут наметанным глазом углядел на блестящем чулке под коленкой след поднятой петли. Наконец он решил, что она обязательно появится вечером в баре, как и вчера, и успокоился. Да, кстати, как же ее звали? Он напряг память и вспомнил, что вообще не спросил ее имени.

Сегодня у хилера было два пациента – сам Браун и западный немец, путешествующий с еще более дородной супругой и на редкость анемичной дочерью. Дик заприметил их еще позавчера, когда узнал, что глава этой потешной троицы тоже записался на операцию. Судя по всему, немец был мелким чиновником или коммивояжером, долгие годы копившим средства на поездку. Помимо всего прочего, тут был и коммерческий расчет: путешествие в экзотические страны поднимет его престиж и благотворно отразится на делах. Втроем они снимали довольно скромный двухкомнатный номер (скромный, разумеется, по масштабам этого отеля) и явно экономили валюту – не гонялись за местными безделушками, которыми туристы набивают свои чемоданы. А бесплатная операция поможет оправдать минимум треть поездки – у себя на родине немцу пришлось бы выложить за нее не одну сотню марок.

Дик задержался за завтраком, и когда вошел в просторную светлую комнату на первом этаже, все уже были в сборе. Первым он увидел своего напарника по иллюзиону – так репортер назвал про себя предстоящую операцию. Толстяк расползся на мягком стуле в самом углу, растерянно хлопая белесыми ресницами. Несмотря на то, что в распахнутое окно вливалась утренняя прохлада, его розовая макушка лоснилась от пота. Трусит, решил Дик. Ему и самому, было не по себе, хотя операция предстояла пустяковая: удалить жировик на спине. С этой шишкой под правой лопаткой можно было ходить всю жизнь, но уж раз подвернулся такой случай... К тому же рассказ очевидца всегда выглядит достоверным, хотя... Дик усмехнулся, вспомнив пословицу: "Врет как очевидец". Очень точная пословица, но сегодня он постарается ее опровергнуть.

Зрителей было немного – человек двадцать постояльцев отеля, в основном из Латинской Америки. Смуглые сеньоры с черными усами и бугристой кожей, яркие, как орхидеи, сеньорины, чьи обжигающие черным пламенем взгляды убийственно дисгармонировали с нежно-сиреневыми волосами, модными в этом сезоне. Когда Дик вошел, по женщинам прокатилась легкая волна возбуждения: сухопарый, подтянутый, невозмутимый и уверенный в себе американец им явно понравился. Дик метнул взгляд в симпатичную сеньорину с более откровенным, чем у других, декольте. Она призывно улыбнулась, прикрывшись ладошкой вместо веера, а сидящий рядом с ней кабальеро гроано ощетинил усы, обнажив желтые прокуренные зубы. Ну чистый иллюзион, подумал Дик. Ему рассказывали, что раньше на сеансы хилеров сбегались сотни любопытных. Но, очевидно, любое, даже самое экзотическое зрелище приедается.

Из вторых дверей показались двое слуг в бордовых куртках и белых шортах. Бесшумно ступая босыми ногами, они приблизились к низкому длинному столу у окна, накрытому свисающей до пола, звенящей от крахмала простыней. Один придвинул к этому ложу стул с простой деревянной спинкой, другой поставил на пол белый эмалированный таз, затем оба снова отошли к двери.

Вошел хилер. В белой рубашке с короткими рукавами, худощавый и низкорослый, он казался совсем юным, почти мальчиком. Это впечатление пропало, когда Дик увидел его глаза твердые, цепкие, немигающие. Глаза много повидавшего, умудренного жизнью человека. Обежав взглядом собравшихся, он отыскал немца в углу и скупым жестом пригласил к себе. Толстяк судорожно дернул головой.

– Я потом. За господином. Если господин ничего не имеет против.

Сеньорины взволнованно заколыхались. Хилер перевел взгляд на Дика. Тот пожал плечами и, стараясь ступать твердым шагом, направился к столу. Только сейчас он увидел висевшее над ним распятие. Хилер, как и большинство его коллег, был католиком. Почему-то Брауну стало легче от этого: он и сам был католиком, хотя уже и не помнил, когда последний раз ходил в костел.

По знаку хилера он снял рубашку и хотел было лечь на стол, но врачеватель придержал его. Дику показалось, что в его плечо впилась клешня робота: пальцы у хилера были поистине железными. На вполне сносном английском он объяснил, что операция несложная и нет необходимости ложиться. Пациент должен сесть на стул и крепко обхватить руками спинку.

"Он меня гипнотизирует, – понял Дик. – Эти пальцы, впившиеся в плечо, усилие, с которым я должен прижиматься к стулу, – все это концентрирует меня на боли в спине и груди. Это как местный наркоз. Теперь он может вскрыть опухоль чем угодно, хоть обломком бритвы, спрятанным между пальцами, и я ничего не почувствую".

В этот момент хилер отпустил его плечо и начал читать молитву. Сеньорины сложили ладони домиком и благочестиво потупили очи. Дик невнимательно слушал полузабытый текст, ощущая, как проходит боль в плече. Грудь тоже не болела – он вовсе не так сильно прижимался к стулу, как велел хилер. Тот кончил молиться, и Дик снова ощутил на себе его железные пальцы.

Хилер сжал одной рукой его лопатку, будто хотел вырвать ее, а другой впился прямо в опухоль. Дику показалось, что в него ударил артиллерийский снаряд, так кошмарно было ощущение раздираемого тела и острой нестерпимой боли. Из глаз брызнули слезы, он еле подавил крик. Но длилось это мгновение. Затем Дик почувствовал, как пальцы вошли в его тело, сделали быстрое вращательное движение, дернулись обратно, и вот уже в таз шлепается какой-то розовато-белый скользкий комок. Хилер провел по его спине куском ваты, тут же окрасившемся кровью, швырнул его в таз и легким шлепком дал понять, что операция закончена.

"Так и есть, он вскрыл жировик чем-то острым, надеюсь, предварительно продезинфицировав лезвие, – усмехнулся про себя Дик. – Потому и кровь. Но как он теперь объяснит разрез на коже?"

Он поднялся со стула. Боли уже не было, только ощущение какой-то потери. Улыбающийся слуга поднес два зеркала. Дик увидел свою спину. Жировика не было, но не было и шрама. Имела место гладкая белая кожа, разве что чуть покрасневшая там, где раньше вздувалась опухоль. Если и произошло жульничество, то на высоком профессиональном уровне. Дик почувствовал себя так, будто его нахально обвели вокруг пальца. Зато окружающие неуверенно зааплодировали.

Очередь была за немцем. Он неловко поднялся со стула, растеряно оглядываясь на женщин. Его мучнистые щеки порозовели, ноги, казалось, приросли к полу. Дик смотрел на него, не понимая, и вдруг догадался: немцу же требовалось удалить аппендикс. Вот это номер, развеселился он. Придется сеньоринам разочарованно удалиться.

То же, видимо, подумал и врачеватель. На ломаном испанском он извинился перед дамами за операцию, которая невольно подвергает испытанию их застенчивость. Впрочем, добавил он, те, кто пришел сюда с чисто познавательной целью – убедиться, что филиппинская хирургия не фокус, не жульничество, конечно, могут остаться. Для них оперируемый уже не мужчина, а объект исследования. Удивительно, но оказалось, что все дамы явились сюда именно с познавательной целью – скромно потупив глаза, они непоколебимо остались в креслах, заставив нахмуриться своих спутников. Увы, женский диктат опрокинул уже и Южную Америку, ухмыльнулся про себя Дик. Бешеным кабальеро только и остается, что шевелить усами. Убедившись, что дамы и не думают удаляться, немец, оглянувшись на жену и дочь и получив от них молчаливую поддержку, довольно решительно скинул одежду и, оставшись в голубых трусах с розовыми цветочками, не лег, а обреченно рухнул на зазвеневшую простыню. В тишине только жалобно скрипнул стол. Затем прозвучала короткая молитва.

Хилер сумел сделать так, что стыдливость дам не подверглась испытанию. Несколько секунд он пристально смотрел на распростертое тело, потом, кинув пальцы на пухлый живот, начал осторожно, но сильно ощупывать его. Кожа немца пошла пупырышками. Дик, оставшийся у стола, смотрел во все глаза, твердо решив не поддаваться массовому гитгаозу, который, по слухам, применяли филиппинские врачеватели. Внезапно рука хилера напряглась и ушла в живот больного. Раздался громкий чмокающий звук, будто лопнул нарыв. Дик отчетливо видел, как расступилась молочно-белая кожа и вокруг смуглого запястья обвился розовый ободок. Кровь, подумал он. Тут уже без обмана. Но до чего же ее мало! Немец закряхтел. Дик, вспомнив собственные ощущения, от души ему посочувствовал. Рука хилера все глубже уползала в тело. Лицо врачевателя окаменело, глаза превратились в щелки, по щекам скатывались мутные капли пота. В напряженной тишине слабо охнула какая-то сеньорина, очевидно, с богатым воображением. Внезапно хилер резко повернул руку и выдернул ее. В таз шлепнулся кровавый комок. И вот уже врачеваталь вытирает ватой живот немца, и на коже нет никакого шрама.

А ведь шрам должен был быть. За ничтожное мгновение, когда рука хилера покидала тело. Дик разглядел отверстые края раны и перламутровые внутренности, залитые пенящейся кровью, Разглядел он и еще что-то. Это я уже видел, понял он. Не дырку в животе, но что-то похожее. Что-то вот так же мелькнуло передо мной. Но где? В Корее? Во Вьетнаме? Картина, которую он пытался вспомнить, скользила мимо сознания, и нельзя было ее схватить, остановить, рассмотреть. Он не мог даже сосредоточиться: мешали загалдевшие сеньорины. Немец попытался встать, но хилер удержал его.

– Нет, нет, нельзя, – сказал он. – Сейчас принесут носилки и доставят вас в номер. Денек придется полежать.

"Денек, – подумал Дик. – А при обычной операции аппендицита – неделю. Завтра же поговорю с этим бюргером, как он себя чувствует".

Он лично чувствовал себя обманутым: так и не понял, действительно ли рука хилера уходила в тело больного или это ловкий трюк. Мучила и тень воспоминания, которое он так и не успел ухватить. И Дик чувствовал, что это был самый важный момент в операции – что-то очень знакомое, уже однажды поразившее его.

Но пока писать было не о чем. Все, что он сегодня увидел, неоднократно фигурировало в прессе, сопровождалось красочными фотографиями. За исключением разве что крови. Почему-то все, кто писал о филиппинской хирургии, в один голос уверяли, что она бескровна. А ведь кровь, хотя и небольшая, но была. И это делало сегодняшнее зрелище особенно убедительным. За тысячи лет существования медицины человечество привыкло, что любая операция, связанная с разрезом кожи, сопровождается кровотечением. Иначе и быть не могло.

А может, это – очередной фокус, подумал Дик. Сначала они показывали операции без крови. Потом, когда первая волна сенсации схлынула и среди праздной публики появились специалисты, ничего не берущие на веру, хилеры для правдоподобия стали подпускать чуть-чуть крови... Может быть, просто красную краску, под которой привычно ожидаешь след скальпеля. А его нет... Все точно рассчитано на психологию.

Но это были только догадки. Без всякой уверенности, что они имеют под собой хоть какое-то реальное обоснование. Дик поднялся к себе в номер и прямо в одежде повалился на кровать. Все, кто освещал работу хилеров до него, писали о том, что видели. Наверняка так поступит и мальчишка Бедворт. А вот для него, известного научного обозревателя Ричарда Брауна, этот путь заказан. Он не имеет права писать о том, что видел, потому что в наше время человеческое восприятие – отнюдь не гарантия истины. Сейчас фраза "Я сам это видел" вызывает у специалистов лишь улыбку: если ты это видел, значит, тебя обманули. Профессиональный журналист должен оперировать не ощущениями, а доказательствами. А если точнее логическим анализом установленных фактов. Но здесь, в фешенебельном отеле, понял Дик, установленных фактов ожидать нечего. А между тем факт есть. По крайней мере один. И он его точно установил. То самое мгновение в операции, оставившее после себя мучительную тень воспоминания. Именно здесь таится ключ к разгадке. Дик закурил трубку и заставил себя выбросить эту мысль из головы. Бесполезно насиловать подкорку. Рано или поздно он это вспомнит – нечаянный жест, взгляд, случайное слово вызовут цепную реакцию ассоциаций...

В открытое окно доносился уличный шум. Здесь, в Багио, где все напоминало Скандинавию, можно было не включать кондиционер и не закрывать окон. И если бы не пронзительные голоса уличных торговцев, вполне можно было представить, что ты в Северной Европе, среди потомков викингов – рослых, хладнокровных, немногословных. Многословие – вот что больше всего угнетало Дика в Азии. Здесь не знали цену словам – нанизывали фразу за фразой, чтобы выразить простенькую мысль. Слава богу, что еще не махали руками, как Бедворт.

Кстати, а куда он девался? Когда их выперли с Лубанга, он мгновенно исчез,, будто растворился, сойдя с трапа. Правда, перед отлетом он получил телеграмму и сразу заторопился. А Дик устроился в манильском "Хилтоне" с намерением хорошенько отдохнуть после всех этих невероятных происшествий. Но уже через четыре часа позвонил шеф и началась сумасшедшая гонка на другую половину планеты. А когда Дик отправился в Японию, то полтора месяца увертывался от узкоглазых шпиков – весьма респектабельных господ в модных солнечных очках и добротных костюмах. Впрочем, шпики одинаковы в любой части света. Они взяли его в кольцо, но кое-что он все же узнал. Таникава был самым нормальным ребенком, таким же, как все деревенские дети. Единственное, что его отличало, – это пониженная чувствительность к боли. В медицине существует латинское название этого парадокса, но Дик, разумеется, его не запомнил. Таникава никогда не плакал, разбив колено или получив синяк в мальчишеской драке. И раны его очень быстро заживали. Об этом с гордостью поведали Дику престарелый отец и старший брат Таникавы. А также и о том, что у них в роду все долгожители.

А потом Дика настигла телеграмма – продолжить сбор материалов о хилерах. Странная телеграмма. Нелогичная. Но приказ есть приказ, и пока его не отменили... Интересно, а получал ли Бедворт вторую телеграмму? Если да, то, возможно, он отправился собирать материал к деревенским хилерам: ни в Маниле, ни в Багио Дик его следов не обнаружил. А ведь это идея! Репортер сел на кровать, свесив ноги. В деревне все проще. Там нет ни слуг, отвлекающих внимание, ни столов, закрытых до пола простынями, под которыми неизвестно, какая техника... Наконец, клиенты там постоянно на месте, их не надо искать по всему миру, чтобы узнать, насколько они исцелились. Решено: завтра он уедет. Установит адреса деревенских хилеров и начнет прыгать с острова на остров в погоне за информацией. Конечно, медлить было ни к чему, он мог уехать и сегодня. Но... Дик усмехнулся: он уже привык не лукавить с самим собой. И сейчас честно признался себе, что хочет ,еще раз увидеть свою вчерашнюю приятельницу.

В семь вечера он спустился в бар. Хотя в прохладном Багио природа и напоминает Северную Европу, но темнеет здесь рано и мгновенно, как везде в тропиках. И сейчас за окнами темнота вплотную прижималась к уличным фонарям, ярким витринам, неоновому буйству реклам. По тротуарам лился разноцветный поток туристов. И разномастный тоже, усмехнулся про себя Дик, вспомнив утренних ярких сеньорин.

В этом угловом баре, самом маленьком и самом уютном из всех баров отеля, сегодня было не протолкаться. Толстый лысый бармен в бордовом костюме – такие носили все служащие отеля – виртуозно орудовал шейкером и бокалами. Высокие стеклянные двери непрерывно поворачивались, пропуская все новых и новых посетителей. Впрочем, почти никто не задерживался – вытянув через соломинку бокал и окутавшись сигаретным дымом, они торопливо возвращались под ласковый небосвод, усыпанный крупными звездами. Шелест голосов причудливо смешивался с негромкой музыкой стереоцентра. Дик перехватил освободившееся кресло под носом у светло-коричневого молодого ротозея и, потягивая горьковатый коктейль, исподтишка оглядывал зал. Женщины не было. Она не пришла и через полчаса, когда коктейль был выпит, как Дик ни старался растянуть эту процедуру. Неужели не придет, подумал он с досадой.

Он сам не ожидал, что она так захватит его воображение. Наверное, это потому, что я как следует ее так и не разглядел. А появится, то окажется самой обыкновенной... Он мысленно замялся, но привычка говорить себе неприятные вещи пересилила, и он закончил: шлюхой. И это ничего не значит, что она не взяла деньги. Не забывай, дружище, это – Азия. И кто знает, не слишком ли чрезмерную цену тебе придется заплатить за те изумительные мгновения, которые она тебе подарила. Да, честно признался Дик, такой женщины у меня еще не было, но, может, все же лучше, чтобы она больше не приходила?

Как раз в этот момент она и появилась. Дик даже не заметил откуда – по крайней мере, не с улицы. Она просто выросла за его спиной и легонько тронула за плечо.

– Мистер Браун, вас просят к телефону.

Дик с удивлением подумал, что, оказывается, она знает его имя, а вот он так и не удосужился. Но эта мысль проплыла стороной, лишь слегка затронув сознание, – так он был рад снова ее видеть. Девушка была в том же коротком платье и блестящих чулках. Но Дику показалось, что сегодня в ее широко распахнутых черных глазах больше теплоты. Почему-то он только сейчас обратил внимание на ее глаза и нос – не приплюснутый, как положено филиппинкам, а правильной формы с тонко вырезанными нервными ноздрями. Наверняка кто-то из ее предков приплыл сюда с берегов старушки Европы. Только потом до него дошел смысл сказанного, и, усадив девушку в свое кресло, он торопливо начал пробираться к телефонной будке в углу за стойкой.

Звонил шеф.

– Дик, где ты, черти бы тебя взяли, шляешься? Я полчаса проторчал у трубки, пока за тобой бегали по всему отелю.

– Им надо было сразу соединиться с баром, – хохотнул Браун.

– Это моя вина! – покаянно сказал шеф. – Уж я-то должен был сообразить, где ты торчишь по вечерам.

А ведь он в нерешительности, понял Браун. У него кошки скребут на душе: наверняка босс раскручивает какое-нибудь пакостное дело. А ему приходится организовывать. Он отчетливо представил себе шефа – с неизменным зеленым козырьком над глазами и с кукурузной трубкой в зубах, в клетчатой выцветшей рубашке, перерезанной черными полосками подтяжек – все в духе старого доброго ковбойского прошлого. Не хватает только увесистого кольта у бедра. Шеф не играл простого американского парня из прерий. Он на самом деле был таким, потому его и съели. Но он великолепно знал обывателя, его запросы, его идеалы. И любой материал умел препарировать так, что на него непременно находился читатель. Поэтому его и оставили редактором.

– Нашел что-нибудь интересное, Дик?

– Нашел! – резко ответил Браун, понимая, что это еще не главный разговор. – Филиппинская хирургия вовсе не бескровная: теперь, когда рука хилера входит в тело, идет кровь.

– Черт побери, это здорово! – профессиональный газетчик на мгновение заглушил в шефе все остальное. Но только на мгновение. – Придется оставить это на потом, Дик. Есть срочное задание.

– Таникава? – это вырвалось у Дика само собой. И тут же он понял, что бессознательно ждал этого задания с позавчерашнего дня, когда прилетел из Японии.

– Ты догадлив, парень.

– Не так уж это трудно – догадаться. Но вряд ли здесь что-нибудь выйдет. Нас вышвырнули с базы с такой скоростью, что мы летели на три фута впереди собственного визга. И ворота закрыли наглухо. Теперь туда хода нет. Да и где сейчас Таникава? Вряд ли еще на базе.

– Там, Дик, там. Делай что хочешь, хоть взрывай тротилом, но пролезь за загородку. Газета должна получить материал. Мы вот что выяснили: завтра на Лубанг вылетает большая банда немного ученых светил и много ребят из ЦРУ. А среди большеголовых – Кертис Оливер. Тебе это имя о чем-либо говорит?

– Еще бы! – Дик даже присвистнул. Флешер знал о его дружбе с Кертисом. Если бы он еще знал, что они встречались до его отлета в Японию... – Тогда другое дело, шеф. Плохо только, что вы меня поздно предупредили. Мне нужно опередить их хотя бы на сутки.

– Опередишь на полсуток. Времени тебе хватит. Успеешь утром побриться и получить деньги, которые уже высланы.

– Сделаю, что могу, – сказал Браун, вешая трубку.

Он вышел из телефонной будки, пытаясь привести мысли в порядок. Вот почему был смущен Флешер: босс посылал на заклание своего репортера, и редактор отлично это понимал. Одно дело попасть на территорию военной базы в терпящем аварию самолете и совсем другое – пробраться тайком, в одиночку. По всем законам это расценивается как шпионаж, и если поймают... Дик поежился. И вместе с тем он понимал, что пойдет на риск. Это было настоящее задание, о котором мечтает каждый журналист и которое требует выложить все, на что ты способен. Вот только времени, чтобы все обдумать, прикинуть, рассчитать, у него не было. Придется импровизировать на ходу, в зависимости от обстановки. Плевать, не впервой.

Девушка ждала его за столиком, заложив ногу за ногу. Из-под короткой юбки высовывались кончики резинок. Поза была несколько вызывающей, но у нее это получалось мило и непринужденно. Наконец Дик сообразил, что надо сделать.

– Подожди еще немного, я сейчас вернусь, – сказал он.

– Мне скучно, – капризно протянула она. – Угости хотя бы дайквири.

Чертыхнувшись про себя, Дик пробился к стойке и принес ей бокал с зеленоватой жидкостью. Потом выскочил из бара и пересек обширный вестибюль. За столом портье никого не было. Девушка, дежурившая вечером, куда-то отлучилась. Дик нервно закурил. В этот момент к столику скользнул пожилой филиппинец в бордовом костюме того же оттенка, что и у служащих отеля. Только покрой костюма несколько отличался. Посетители могли ошибиться, однако сами служащие никогда не приняли бы его за своего. Наметанный глаз Брауна автоматически отметил разницу, и эта информация уплыла в глубину его памяти.

– Что угодно господину? – осведомился филиппинец.

И опять Браун машинально отметил, что где-то уже видел это плоское лицо с приплюснутым носом, узкие черные глаза между припухшими веками. И вспомнил: этот человек, похожий на здешнего служащего, раза два мелькнул перед ним, когда он сидел вчера сначала в баре, а потом в ресторане с... Тысяча чертей, он так и не удосужился спросить девушку, как ее зовут. Впрочем, сейчас не до этого.

– Место до Лубанга на завтрашний день.

– Каким рейсом? – спросил филиппинец, раскрывая толстый справочник.

– Начиная с часу дня, – сказал Дик, прикинув, что раньше не получится: неизвестно, когда в банк поступит извещение на деньги.

– Есть рейс в четырнадцать десять.

– Годится, – согласился Дик, гадая, повезет или нет. Сейчас, в туристский сезон, внутренние филиппинские линии перегружены.