Текст книги "Город Бездны"

Автор книги: Аластер Рейнольдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Глава 4

Небесному Хаусманну было три года, когда он увидел свет.

Позднее, уже зрелым мужчиной, он будет считать это своим первым отчетливым воспоминанием, которое можно соотнести со временем и местом и которое определенно имеет отношение к реальному миру, – в отличие от иллюзий, обитающих на призрачной границе, что отделяет реальный мир от фантазий ребенка.

Родители запретили ему покидать детскую. Он проявил непослушание, отправившись в дельфинарий, – это темное и сырое место в чреве гигантского корабля «Сантьяго» считалось запретным. Но, по сути, мальчика соблазнила Констанца, которая провела его по лабиринту железнодорожных тоннелей, крытых переходов, пандусов и лестниц туда, где спрятали дельфинов. Констанца была лишь двумя-тремя годами старше Небесного, но казалась ему почти взрослой и запредельно умной. Все твердили, что эта девочка – гений, что однажды – возможно, когда Флотилия завершит свое долгое неспешное путешествие, – она станет капитаном. Это говорилось полушутя, но в то же время почти серьезно. Небесный мечтал, чтобы Констанца назначила его своим помощником, когда этот день наступит. Чтобы они сидели вдвоем перед панелью управления в главной рубке, которую он никогда не видел. Мечта не казалась смешной: взрослые постоянно твердили ему, что он тоже необычайно одаренный ребенок. Даже Констанца иногда поражалась возникавшим у него идеям. Но позже Небесный напоминал себе, что, несмотря на весь свой ум, Констанца не безупречна. Она узнала, как добраться до дельфинария, не попадаясь никому на глаза, но едва ли придумала способ вернуться незамеченными.

Впрочем, приключение того стоило.

– Взрослые их не любят, – сказала Констанца, когда они подошли к резервуару с дельфинами. – Хотят, чтобы дельфинов вообще не было.

Они стояли на скользкой от воды дренажной решетке. Резервуар представлял собой высокий стеклянный аквариум, залитый мертвенно-бледным светом, и уходил на десятки метров в темноту трюма. Небесный вгляделся в полумрак. Дельфины казались далекими серыми тенями в бирюзовой толще воды, их силуэты постоянно исчезали, дробясь на части, и вновь возникали среди причудливой игры бликов. Они казались не живыми существами, а скорее странными фигурами, отлитыми из мыла, – скользкими и не вполне реальными.

Небесный прижал ладонь к стеклу:

– Как можно не любить дельфинов?

– Знаешь, Небесный, с ними что-то не то, – сдержанно отозвалась Констанца. – Это не те дельфины, которые были на корабле, когда он улетел с Меркурия. Это их внуки, а может, правнуки. Они ничего, кроме этого бассейна, не видели, и у них нет родителей.

– Я тоже не видел ничего, кроме этого корабля.

– Но ты не дельфин, тебе ни к чему просторы океана.

Констанца замолчала, потому что один из дельфинов поплыл к ним. Его сородичи теснились в дальнем конце резервуара, возле устройства, состоящего из нескольких телевизионных экранов, которые показывали разные места. Остановившись в толще прозрачной воды у самого стекла, животное неуловимо, но очевидно изменилось. Секунду назад оно казалось полупрозрачным миражем, а теперь это было крупное, потенциально опасное существо из мышц и костей. Небесный видел фотоснимки дельфинов в детской комнате, но это существо выглядело незнакомым. Сетка тончайших хирургических шрамов опоясывала его череп, а вокруг глаз виднелись геометрически правильные выпуклости и борозды – контуры металлокерамических устройств, вживленных под кожу.

– Привет, – сказал Небесный, постучав по стеклу.

– Это Слик, – пояснила Констанца. – Во всяком случае, мне так кажется. Слик – один из самых старых.

Дельфин поглядел на мальчика; пасть изгибалась, точно в лукавой улыбке, взгляд казался одновременно и добродушным, и безумным. Потом он забился в воде, приблизив морду к лицу Небесного, и мальчик почувствовал, как стекло неслышно завибрировало. Что-то появилось в воде перед Сликом, словно сотканное из пузырьков. Вначале это казалось узором завихрений, случайным, как пробные мазки на полотне художника, но затем они начали обретать форму и упорядоченность. Голова дельфина лихорадочно дергалась, как будто животное агонизировало, поражаемое электричеством. Образ продержался лишь несколько секунд, но дельфин, несомненно, создал трехмерное изображение лица. Оно было не слишком четким, но Небесный знал, что это не просто фантазия, плод его подсознания. Для этого изображение было слишком симметричным и пропорциональным. В нем присутствовало и чувство, скорее всего отражающее страх или даже ужас.

Закончив «работу», Слик удалился, презрительно махнув хвостом.

– Они тоже ненавидят нас, – сказала Констанца. – Но разве можно их строго судить за это?

– Зачем Слик это сделал? И как?

– В «дыне» – видел такую шишку у него между глазами? – есть специальные устройства. Их имплантируют дельфинам, когда они совсем маленькие. Обычно с помощью «дыни» они переговариваются, но приборы позволяют лучше направлять звук, поэтому можно рисовать пузырьками. К тому же в воде есть крошечные существа – микроорганизмы, которые светятся от звуковых колебаний. Люди, создавшие этих дельфинов, хотели общаться с ними, вот и нашли способ.

– Кажется, дельфины должны быть за это благодарны.

– Может, и были бы, если бы их не подвергали операциям. И если бы им дали нормальное место для плавания, а не это ужасное корыто.

– Да, но когда мы достигнем Пункта Назначения…

Констанца печально посмотрела на него:

– Будет слишком поздно, во всяком случае для этих дельфинов. Им не дожить. Мы станем взрослыми, а наши родители постареют или умрут.

Дельфин вернулся с сородичем поменьше, и оба начали рисовать что-то в воде. Получалось похоже на человека, раздираемого на части акулами, но Небесный отвернулся прежде, чем окончательно в этом убедился.

– К тому же они слишком далеко зашли, – добавила Констанца.

Небесный снова повернулся к резервуару:

– И все же они мне нравятся. Красивые. Даже Слик.

– Они плохие, Небесный. Психопаты… так говорит мой отец. – Девочка произнесла это с некоторой неуверенностью, словно стыдясь, что проболталась.

– Мне все равно. Я вернусь и увижу их снова. – Он постучал по стеклу и крикнул громче: – Я вернусь, Слик! Ты мне нравишься.

Констанца по-матерински похлопала Небесного по плечу. Она была чуть выше ростом.

– Это ничего не изменит.

– Все равно вернусь.

* * *

Обещание, данное не столько Констанце, сколько самому себе, было искренним. Ему действительно хотелось понять дельфинов, пообщаться с ними и хоть как-то смягчить их страдания. Он представлял себе бескрайние, залитые светом океаны Пункта Назначения – Клоун, дружок по детской комнате, сказал ему, что там будут океаны. Небесный воображал, как дельфины неожиданно покинут это темное, унылое узилище и окажутся на свободе. Ему виделось, как они плавают с людьми и создают радостные звукообразы в воде, а воспоминания о времени, проведенном на борту «Сантьяго», меркнут подобно душному кошмару.

– Поторопись, Небесный, – сказала Констанца. – Нам пора идти.

– А ты еще приведешь меня сюда?

– Конечно, если захочешь.

Они покинули дельфинарий и пустились в обратный путь, пробираясь по закоулкам в темной утробе «Сантьяго», словно отыскивая дорогу в заколдованном лесу. Раз-другой встречали взрослых, но Констанца вела себя так уверенно, что ни у кого не возникало вопросов – до тех пор, пока дети не оказались на территории небольшого отсека, который был хорошо знаком Небесному.

Именно здесь их обнаружил отец мальчика.

Тита Хаусманна обитатели корабля считали человеком суровым, но добросердечным; его авторитет зиждился скорее на уважении, чем на страхе. Он нависал над беглецами, но Небесный не почувствовал в нем настоящего гнева, лишь облегчение.

– Твоя мать сама не своя, – произнес отец. – Констанца, ты меня разочаровала. Я всегда считал тебя благоразумной.

– Он просто хотел посмотреть на дельфинов.

– Ах, на дельфинов? – Отец, похоже, удивился, словно ожидал совсем другого ответа. – А я решил, что тебя заинтересовали «спящие». Наши дорогие момио.

«И они тоже, – подумал Небесный. – Но в первую очередь дельфины».

– А теперь ты расстроен, – продолжал отец. – Потому что дельфины оказались не такими, как ты ожидал. Правильно? Мне тоже их жалко. Но Слик и другие не в своем уме. Самое лучшее, что мы могли бы сделать, – это усыпить их всех. Но им по-прежнему дозволяется воспитывать свою молодь, и каждое новое поколение будет…

– …Поколением психопатов, – пробормотал Небесный.

– Да. – У отца был странный взгляд. – Психопатов. Еще более опасных. Вижу, твой словарный запас растет не по дням, а по часам. Стыдно было бы мешать этому процессу. – Он взъерошил Небесному волосы. – Я это к тому, юноша, что надо бы тебе посидеть в детской. Чтобы некоторое время не создавать проблем ни себе, ни другим.

Не то чтобы Небесный ненавидел детскую, но ссылка туда казалась настоящим наказанием.

– Я хочу видеть маму.

– Небесный, твоей мамы на корабле нет. А была бы, сказала бы то же, что и я. Ты проявил непослушание, а за это наказывают. – Он повернулся к Констанце и покачал головой. – Что касается вас, юная леди, какое-то время вы не будете играть с моим сыном. Вам обоим это пойдет только на пользу.

– Мы не играем, – нахмурилась Констанца. – Мы беседуем и исследуем.

– Да, – согласился Тит и тяжело вздохнул. – И посещаете отсеки, в которых вам строго запрещено появляться. Боюсь, это не может оставаться без последствий. – Он смягчил тон, как делал всегда, сообщая нечто важное. – Корабль – наш единственный дом, и другого не будет. Дом – это прежде всего убежище, безопасное место. Но и здесь есть уголки, куда заходить не следует. Не из-за чудовищ каких-нибудь и прочей чепухи, а потому, что там опасно, и не только для детей. Я имею в виду системы энергообеспечения и другие агрегаты. А роботы? А вертикальные шахты? Поверь, я видел, что случается с людьми, которые суют нос куда не надо. Это не самое приятное зрелище.

Небесный ни на миг не усомнился в словах отца. Возглавляя службу безопасности на борту «Сантьяго», где в общем и целом сохранялась политическая и социальная гармония, Хаусманн-старший занимался расследованием несчастных случаев и крайне редких самоубийств. И хотя Тит никогда не делился с мальчуганом подробностями таких смертей, воображение Небесного рисовало весьма яркие картины.

– Я сожалею о случившемся, – сказала Констанца.

– Верю. Но это не отменяет того факта, что ты привела моего сына в запретную зону. Я поговорю с твоими родителями, Констанца, и вряд ли они придут в восторг. А теперь беги домой, и, быть может, через неделю-другую мы пересмотрим ситуацию. Хорошо?

Она ничего не ответила, только кивнула и ушла по одному из кривых коридоров, которые расходились от перекрестка, где Тит встретил детей. Идти ей было недалеко, жилые отсеки на «Сантьяго» располагались достаточно плотно. Однако проектировщики постарались обойтись без прямых маршрутов, если не считать аварийных проходов и рельсов, ползущих по «хребту» корабля. Змеящиеся коридоры общего пользования создавали впечатление, что внутреннее пространство звездолета куда обширнее, чем на самом деле. Две семьи могли жить бок о бок, полагая, что обитают в противоположных концах жилого сектора.

Тит вместе с сыном направился домой. Небесный сожалел, что матери нет на борту, поскольку она – что бы там ни говорил отец – обычно наказывала не так строго. Была слабая надежда, что она уже вернулась, раньше срока завершив работы на корпусе. Но дома ее не оказалось.

– В детскую, – велел Тит. – Поиграешь с Клоуном. Я вернусь часа через два-три и выпущу тебя.

– Я не хочу туда.

– Правильно. Если бы хотел, что бы это было за наказание?

Дверь детской комнаты отворилась. Тит толкнул сына внутрь, а сам остался за порогом.

– Привет, Небесный, – сказал Клоун.

Он уже поджидал мальчика.

* * *

В детской было много игрушек. Иные умели поддерживать что-то вроде диалога и на первый взгляд даже казались разумными. Небесный понимал, что эти вещи предназначены для детей примерно его возраста, они соответствуют картине мира, которая складывается у обычного ребенка на третий год жизни. Но большинство игрушек показались ему примитивными и даже дурацкими уже после второго дня рождения. Клоун был другим – не совсем игрушка, хотя и не совсем личность. Сколько помнил себя Небесный, Клоун всегда был рядом. Он стал частью детской, хотя находился там не всегда. Он не мог трогать вещи и не позволял трогать себя Небесному, а когда говорил, звуки доносились не оттуда, где он стоял, – или притворялся, что стоял.

При этом нельзя было сказать, что Клоун существует лишь в воображении. Он видел все происходящее в детской и непременно доносил родителям Небесного, если тот совершал заслуживающий порицания поступок. Так, Клоун наябедничал, что Небесный сломал лошадку-качалку и что в этом, невзирая на заверения мальчугана, нет вины ни одной из «умных» игрушек. Небесный возненавидел предателя, но ненадолго. Мальчик понимал, что Клоун его единственный настоящий друг, если не считать Констанцы, и что он разбирается в темах, недоступных даже ее пониманию.

– Привет, – печально отозвался Небесный.

– Вижу, тебя заперли за посещение дельфинария. – Клоун одиноко стоял в строгой белой комнате, прочие игрушки были аккуратно спрятаны. – Небесный, согласись, это неправильный поступок. Сказал бы мне, я бы показал дельфинов.

– Но не тех. Не настоящих. И ты их уже показывал.

– Но не таких. Смотри!

И внезапно оба очутились в лодке, в море, под синим небом. Вокруг на гребнях волн, вспенивая воду, плясали дельфины, их спины блестели под солнцем, словно мокрые булыжники. Впечатление портили только узкие черные окна в одной из стен комнаты.

Однажды Небесный нашел в книге сказок картинку. На ней был кто-то вроде Клоуна, в пестром наряде, с буфами и большими белыми пуговицами. На его комичной физиономии, обрамленной взбитыми рыжими волосами и обвислым колпаком в полоску, застыла широкая улыбка. Когда мальчик дотронулся до иллюстрации, клоун шевельнулся и показал те же фокусы и веселые ужимки, что показывал его собственный Клоун. Небесный смутно помнил времена, когда это фиглярство заставляло его хохотать и хлопать в ладоши, и казалось, нет на свете ничего смешнее и увлекательнее.

Но с тех пор Клоун успел поднадоесть. Он по-прежнему развлекал Небесного, но их отношения стали совсем другими, и пути назад не было. Теперь Клоун представлял для Небесного объект, подлежащий изучению, пусть даже для этого придется разобрать его на части. Клоун чем-то напоминал рисунки пузырьками, которые создавали в воде дельфины, – правда, эта картинка была сделана скорее из света, чем из звука.

И сейчас они были в лодке только понарошку. Под ногами все тот же твердый и гладкий пол комнаты, куда его запер отец. Небесный не совсем понимал, как создается эта картинка, но она вполне могла сойти за реальность. Даже стены детской стали невидимы.

– У дельфинов, живущих в бассейне, – у Слика и всех остальных – есть какие-то приборы, – сказал Небесный. Не мешает кое-что разузнать, пока он сидит взаперти. – Для чего им ультразвук?

– Чтобы проще было фокусировать гидролокатор.

– Нет. Мне просто интересно, кто додумался поместить их туда?

– А-а-а… Наверное, химерики.

– Кто такие химерики? Они полетели с нами?

– Отвечаю на второй вопрос: нет, хотя они были совсем не прочь.

Голос Клоуна, чуть визгливый, дрожал и поэтому напоминал женский. Но в нем при любых обстоятельствах звучало бесконечное терпение.

– Не забывай: когда Флотилия покидала Землю, а потом орбиту Меркурия, чтобы выйти в межзвездный космос, в Солнечной системе продолжалась война. Да, сражения к тому времени в основном закончились, но люди еще не договорились об условиях перемирия. Каждая сторона по-прежнему считала себя воюющей и была готова по любому поводу броситься в драку. Хватало и тех, кому война казалась последней возможностью что-то изменить. Преимущественно это были организованные преступные группировки, не более того. Химерики – точнее, те химерики, которые создали дельфинов, – определенно принадлежали к числу этих банд. Вообще химерики достигли поразительных результатов в экспериментах с киборгами. Они сращивали себя и своих животных с механизмами. Но часть химериков пошла еще дальше. В итоге их стали избегать даже соплеменники.

Небесный слушал Клоуна и впитывал сведения как губка воду. Воспитатель правильно оценивал способности Хаусманна-младшего и говорил вполне доступным для него языком, будучи уверен, что подопечный не упустит ни единого слова. Небесный догадывался, что не все трехлетние малыши способны воспринимать подобные рассуждения, но это его ничуть не смущало.

– А дельфины?

– Они тоже созданы химериками. С какой целью – нам неизвестно. Возможно, химерики собирались покорить океаны Земли, и дельфинам отводилась роль подводной пехоты. А может, это просто эксперимент, прекратившийся, когда война пошла на спад. Как бы то ни было, агенты Конфедерасион Судамерикана [1]1
  Южноамериканская Конфедерация (исп.). – Прим. ред.


[Закрыть]отняли у химериков семейство дельфинов.

Небесный знал, что речь идет об организации, которая почти всю войну соблюдала нейтралитет. Ее интересы простирались далеко за тесные границы Солнечной системы. Собрав себе в помощь горстку союзников, Конфедерация осуществила первую серьезную попытку человечества пересечь межзвездное пространство.

– И мы взяли дельфинов с собой?

– Да, предположив, что они пригодятся в Пункте Назначения. Но устранить искусственные образования, вживленные химериками, оказалось очень трудно. Мы предпочли оставить все как есть. Затем родилось новое поколение дельфинов, и обнаружилось, что они не могут общаться со своими родителями обычным способом. Поэтому мы скопировали эти включения и имплантировали молодняку.

– Но в результате дельфины обезумели.

Клоун изобразил легкое удивление и чуть помедлил с ответом. Позже Небесный поймет, что друг «застывает», когда обращается к кому-нибудь из его родителей или других взрослых и спрашивает, как лучше отреагировать.

– Да… – промолвил наконец Клоун. – Но вряд ли мы в этом виноваты.

– Не виноваты? В том, что держим их в трюме, где воды несколько жалких кубометров?

– Поверь, сейчас они содержатся значительно лучше, чем в лаборатории химериков.

– Но ведь дельфины не могут этого помнить.

– Все-таки здесь им лучше.

– Откуда ты знаешь?

– Я же Клоун. – Вечная улыбка растянулась уж совсем неестественно. – Шуты всегда все знают.

Небесный хотел было спросить: «Что ты имеешь в виду?» – но тут вспыхнул свет. Это произошло внезапно и совершенно беззвучно; свет был очень ярким, он бил из узких окон в стене. Зажмурившись, Небесный увидел на сетчатке отражение окна – четкий розовый прямоугольник.

– Что это? – спросил он, моргая.

С Клоуном, а заодно и со всей комнатой происходило нечто непостижимое. В момент вспышки его фигура приобрела уродливые очертания, застывшая физиономия растянулась в разные стороны, словно растеклась по стенам. Лодка, в которой они с Небесным как бы стояли, искривилась вместе с остальной картиной. Линии расползались, словно кто-то размешивал изображение палкой.

Ничего подобного здесь прежде не случалось. Клоун не допускал непорядка в детской.

Хуже того, сияющие фигурки на стенах, освещавшие комнату, померкли до черноты. Только из высоко расположенного окна еще исходило слабое молочное свечение. Но и оно вскоре исчезло, и Небесный очутился в кромешной темноте.

– Клоун? – позвал он спокойно, а затем повторил чуть настойчивей.

Ответа не последовало. Это было странно. И это было нехорошо. Небесный почувствовал, как в нем поднимается парализующий страх. Да и как еще мог реагировать трехлетний малыш на подобную ситуацию?

И куда только подевались проблески «взрослости» и прочие признаки раннего развития, выделявшие Небесного среди ровесников. Он был просто ребенком, который оказался один в потемках и не понимал, что происходит.

Мальчик снова окликнул Клоуна, на этот раз с отчаянием, – конечно, друг уже ответил бы ему, будь это возможно. Нет, Клоун исчез. Детская, обычно залитая ярким светом, полнилась холодной мглой, вдобавок тут воцарилась тишина; не слыхать даже вездесущих шумов «Сантьяго».

Небесный направился туда, где должна была находиться стена, потом двинулся вдоль нее, надеясь найти дверь. Но когда дверь закрыта, она прилегает к стене вплотную, обеспечивая герметичность. Ему не удалось нащупать даже тончайшую щель. Внутри не было ни ручки, ни кнопки. Обычно – когда Небесный не был наказан – дверь открывал Клоун, стоило только попросить.

Но на ситуацию нужно как-то реагировать, причем адекватно, – и реакция пришла сама по себе, не заботясь о том, нравится она Небесному или нет. Мальчик заплакал, чего не помнил за собой уже давно.

Он рыдал, пока не иссякли все слезы и не защипало в глазах. Снова позвал Клоуна, напряг слух и ничего не уловил. Принялся кричать, но и это не помогло, только засаднило в горле.

Небесный пробыл в одиночестве не более двадцати минут, но казалось, будто прошел час, потом другой, потом еще долгие мучительные десятки часов. Одиночество при любых обстоятельствах было бы для него пыткой. Мальчик не знал, что происходит, и предполагал, что это затея отца, решившего наказать его построже. Время тянулось и тянулось, превращаясь в вечность. Потом мысль об отцовских кознях представилась нелепой. Тело все еще дрожало, но мозг взялся перебирать гораздо менее приятные версии. Что, если детская каким-то образом отделилась от корабля? Что, если она теперь дрейфует в космосе, удаляясь от «Сантьяго», от Флотилии, – а когда это обнаружится, будет уже поздно? Или, возможно, корабль захватили чудовища. Они бесшумно истребили на борту все живое, один лишь Небесный уцелел, но и до него непременно доберутся монстры…

За стеной раздался шорох.

Разумеется, это были взрослые. Некоторое время они возились с дверью, а когда убедили ее открыться, полоска янтарного света протянулась к мальчику по полу. Первым вошел отец, а потом еще четверо или пятеро – Небесный не знал, как их зовут. Они были высокими, сутулыми и казались темными силуэтами, а свет фонарей делал их лица пепельно-серыми и хмурыми, точно у королей из сборника сказок. Вместе с ними в комнату ворвался воздух. Он был холодным, как никогда, и малыш задрожал еще сильнее. Взрослые резкими толчками выдыхали пар, точно огнедышащие драконы.

– Он цел, – сказал отец одному из спутников.

– Ну, вот и славно, – отозвался тот. – Надо отвести его в какое-нибудь безопасное место… а потом начнем пробираться на корму.

– Иди сюда, Шуйлер. – Отец присел на корточки и протянул к Небесному руки. – Иди, мой мальчик. Все в порядке. Незачем так волноваться. Ты плакал?

– Клоун пропал, – еле выговорил Небесный.

– Клоун? – переспросил кто-то.

Отец обернулся.

– Базовая образовательная программа детской комнаты. Вспомогательные процессы, похоже, закрылись в первую очередь.

– Найди Клоуна, – взмолился Небесный. – Пожалуйста…

– Попозже, – ответил отец. – Клоун… отдыхает. Он вернется, не успеешь и глазом моргнуть. Хочешь пить, сынок? Или есть?

– Где мама?

– Она… – Отец запнулся. – Шуйлер, сейчас она не может прийти, но передает тебе привет.

Один из мужчин тронул отца за руку:

– Тит, ему будет спокойнее с другими детьми. В главной детской.

– Он не такой, как другие дети, – возразил отец.

Вскоре они вывели Небесного из комнаты. Холодный коридор уходил вправо и влево, в темноту, прочь от лужиц света, оставляемых фонарями взрослых.

– Что случилось? – спросил Небесный.

Он впервые осознал, что поколеблен не только его внутренний космос. Что бы ни случилось, оно коснулось и мира взрослых. Еще никогда он не видел корабль таким.

– Кое-что очень-очень плохое, – сказал отец.