Текст книги "Город Бездны"

Автор книги: Аластер Рейнольдс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 45 страниц) [доступный отрывок для чтения: 17 страниц]

Глава 3

– Сэр, ужин будет подан на нижней палубе через пятнадцать минут. Если желаете присоединиться к пассажирам…

Голос заставил меня вздрогнуть от неожиданности. Я не слышал шагов по лестнице и полагал, что на смотровой палубе нахожусь совершенно один. Пассажиры разошлись по своим каютам сразу после посадки – путешествие было слишком коротким, чтобы стоило распаковывать багаж… а я поднялся наверх понаблюдать за отправлением. Конечно, мне предоставили каюту, но распаковывать было нечего.

Подъем начался с нереальной плавностью. Вначале казалось, что мы вообще не двигаемся. Ни звука, ни вибрации – только жутковатое ровное скольжение, еле заметный, но постоянный набор скорости. Я посмотрел вниз, пытаясь разглядеть сектантов, но угол подъема позволял заметить лишь несколько случайных фигур – хотя прямо под нами должна была находиться масса народу. Мы как раз проходили через лепестковый люк в потолке.

Я обернулся. Голос, который меня напугал, принадлежал не человеку, а роботу-слуге. У него были телескопические руки и нарочито безликая голова. Туловище сходилось на конус, образуя осиную талию, но ниже – ни ног, ни колес. Он двигался по прикрепленному к потолку рельсу, с которым был соединен торчащим из спины металлическим прутком.

– Сэр, – начал он снова, на этот раз на языке норт, – ужин будет подан…

– Ничего не нужно. Я понял тебя с первого раза.

После короткого раздумья я решил, что риск будет меньше, если я присоединюсь к остальным аристократам. Мое уединение могут счесть подозрительным. А сев за общий стол, я удовлетворю их любопытство, представ в образе некоего вымышленного персонажа, – и это лучше, чем позволить их воображению разыграться, приписывая необщительному незнакомцу самые невообразимые качества. Я перешел на норт – практика не помешает – и добавил, что присоединюсь к остальным через четверть часа, так как хочу еще немного полюбоваться панорамой.

– Прекрасно, сэр. Я закажу для вас место за столом.

Робот развернулся вокруг оси и тихо уехал.

А я вернулся к иллюминатору.

Зрелище, которое предстало моим глазам, оказалось совершенно неожиданным. Мы прошли через потолок вестибюля посадочной площадки, но терминал на этом не закончился, лифт теперь поднимался сквозь верхнюю часть здания. Именно здесь, как я понял, одержимость поклонников Небесного Хаусманна нашла свое наивысшее выражение. После того как его распяли, сектанты сохранили тело, забальзамировав и покрыв особым составом зеленовато-серого цвета, а затем поместили его на гигантском конусообразном выступе, который торчал из стены, почти касаясь спирали. Поэтому труп Хаусманна напоминал резную фигуру под бушпритом парусника-исполина.

Небесный был обнажен до пояса, руки широко разведены в стороны. Он висел на крестовидной конструкции из металлического сплава. Голени были связаны, в кисть правой руки (не в ладонь, – похоже, в программе вируса, вызывающего стигмат, была ошибка) вбит гвоздь, еще один металлический штырь пробил культю отсеченной по локоть левой руки. К счастью, эти подробности, равно как и страдание, навсегда застывшее на лице Хаусманна, не слишком бросались в глаза благодаря обработке, которой подвергли тело. Но хотя черты лица различить было невозможно, боль читалась в изгибе его шеи, в судорожно стиснутых челюстях, как бывает при казни электричеством. Лучше бы его убили током, подумалось мне. Это было бы милосерднее, какие бы преступления он ни совершил.

Впрочем, так было бы слишком просто. Ведь толпа казнила преступника, совершившего ужасные деяния, прославляла же она человека, подарившего ей весь мир. Распиная его, почитатели выражали свое обожание не менее горячо, чем свою ненависть.

Времена меняются, а люди остаются прежними.

Лифт прошел в считаных метрах от Небесного, и я невольно содрогнулся. Вдруг захотелось удалиться отсюда как можно быстрее. Безмерный космос словно превратился в эхокамеру, заполненную отголосками бесконечной боли.

У меня зачесалась ладонь. Зажмурившись, я тер ее о поручень, пока мы не оставили позади терминал, продолжая подниматься сквозь ночь.

* * *

– Еще вина, мистер Мирабель? – спросила похожая на лисицу аристократка, сидящая напротив меня.

– Нет. – Я вежливо промокнул губы салфеткой. – Если не возражаете, я удалюсь. Хочу полюбоваться видом, пока мы поднимаемся.

– Какая жалость, – разочарованно сказала женщина.

– О да, – подхватил ее муж. – Без ваших историй, Таннер, мы будем скучать.

Я улыбнулся. По правде говоря, я просто валял дурака, поддерживая светскую беседу в течение часа, пока мы ужинали. То и дело оживлял разговор пикантным анекдотом, но лишь с целью заполнить неловкие паузы, которые повисали над столом всякий раз, когда тот или иной гость отпускал реплику, способную с точки зрения переменчивого аристократического этикета показаться неделикатной. Не раз мне приходилось разрешать споры между северными и южными фракциями, выступая с речью от лица всей группы. Моя маскировка была не самой убедительной, поскольку даже северяне, кажется, поняли, что я не имею к южанам никакого отношения.

Но это едва ли имело значение. Недавно билетерша приняла меня за аристократа и выложила то, чего раскрывать не имела права. Маскировка худо-бедно действует и сейчас, среди знати, а вскоре можно будет отказаться от нее. Ведь я не нахожусь в розыске, я просто человек с темным прошлым и сомнительными связями. Нет ничего плохого и в том, чтобы называть себя Таннером Мирабелем, – это куда безопаснее, чем высасывать из пальца правдоподобную родословную. Совершенно обычное имя, оно вряд ли вызовет какие-то ассоциации с историей аристократии или иными эпохальными событиями. В отличие от своих сотрапезников я не взялся бы изложить историю своего рода до прибытия Флотилии. Скорее всего, Мирабели появились на Окраине полвека спустя. По меркам знати я просто неотесанный выскочка, но никто не позволит себе подобных нетактичных намеков. Все они долгожители, их генеалогия восходит если не к Флотилии, то ко дню провозглашения пассажирского манифеста, одно-два сомнительных поколения не в счет. Поэтому для них вполне естественно предположить, что я обладаю столь же пышным генеалогическим древом и доступом к тем же лечебным технологиям.

На самом же деле мои предки, прибывшие на Окраину Неба спустя много лет после Флотилии, не располагали никакими средствами для закрепления наследственного долголетия. Возможно, в первом поколении срок их жизни превышал обычный, но этот признак не передался потомкам.

Не мог я приобрести его и за деньги. Кагуэлла хорошо мне платил, но не так хорошо, чтобы я делал себе столь дорогие подарки, одновременно пополняя бюджет ультра. Впрочем, едва ли это имело значение. Препаратами пользовался от силы один из двадцати жителей планеты. Остальные девятнадцать либо по уши погрязли в войне, либо влачили жалкое существование на мирных до поры территориях.

Главная проблема в том, чтобы дожить до следующего месяца, а не до следующего века.

Вот почему я оказался в довольно щекотливом положении, едва разговор зашел о технологиях долгожительства. Я попытался непринужденно развалиться на стуле и позволить словам витать вокруг меня, но едва возникал спор, как мне навязывали роль судьи. То и дело кто-нибудь изрекал: «Таннеру это, конечно, известно» – и поворачивался ко мне, чтобы услышать окончательное суждение, которое выведет из тупика. Не оставалось ничего другого, как отговариваться общими фразами, например: «Это непростой вопрос», или «Очевидно, это касается более глубоких аспектов проблемы», или «С моей стороны было бы неэтично распространяться далее на эту тему ввиду соглашений о конфиденциальности и прочее. Ведь вы меня понимаете?»

Примерно через час я созрел для того, чтобы уединиться.

Поднявшись из-за стола, я извинился и покинул компанию, после чего взошел по винтовой лестнице на смотровую палубу, расположенную над жилым уровнем и столовой. Перспектива сбросить шкуру аристократа неожиданно показалась весьма заманчивой. Впервые за несколько часов во мне затеплилось профессиональное удовлетворение. Всё под контролем. Очутившись наверху, я приказал обслуге отсека принести вишневый ликер. Хмель слегка ударил в голову, но это меня ничуть не обеспокоило. Еще вдоволь времени, чтобы протрезветь: ясность ума и хватка наемного убийцы понадобятся мне через семь часов, не раньше.

Теперь мы поднимались быстро. Едва покинув терминал, лифт увеличил скорость до пятисот километров в час, но ему все равно понадобится сорок часов, чтобы достичь орбитального причала. Впрочем, за пределами атмосферы скорость возросла вчетверо, и случилось это во время первой перемены блюд.

Смотровая палуба была полностью в моем распоряжении. Остальные пассажиры, отужинав, разбредутся по пяти отсекам над столовой. В лифте с комфортом могут разместиться пятьдесят человек, и он не покажется переполненным, но сегодня нас здесь всего лишь семеро, включая меня. Общее время путешествия – десять часов. Движение станции по орбите Окраины Неба синхронизировано с обращением планеты. Таким образом, станция постоянно висит над Нуэва-Вальпараисо, то есть строго над экватором. Насколько мне известно, на Земле строили космические мосты, уходившие на высоту тридцать шесть тысяч километров. Но скорость вращения Окраины Неба чуть больше, а сила притяжения чуть слабее, и синхронная орбита находится на шестнадцать тысяч километров ниже. При всем при том длина нити составляет двадцать тысяч километров – представьте, какому напряжению подвергается верхний километр под весом девятнадцати тысяч километров, которые находятся ниже. Сама нить полая, ее стенки имеют кристаллическую структуру гипералмаза с пьезоэлектрическим усилением – а вес, как я слышал, около двадцати миллионов тонн.

Я ходил по отсеку и размышлял о крошечном дополнительном давлении, которое создает каждый мой шаг. Потягивая ликер, я думал о том, насколько инженеры приблизились к предельному напряжению, конструируя лифт, и какой запас прочности заложили в эту систему. Затем более рациональная частица моего разума напомнила, что сейчас по нити движется лишь ничтожно малая доля транспортного потока, который она способна нести. И я, обходя палубу, почувствовал твердую почву под ногами.

Рейвич… Интересно, хватит ли сейчас ему духу выпить?

Панорама могла быть более впечатляющей, но даже там, где ночь еще не опустилась, Полуостров скрывался под пологом туч. Поскольку орбита планеты была низкой и асимметричной, сезон дождей наступал через каждые сто дней – такой здесь короткий год – и длился не меньше десяти-пятнадцати суток. Над резко закругленным горизонтом нежная голубизна неба сменялась густым ультрамарином. Я уже видел яркие звезды, а прямо над нами, на верхнем конце нити, неподвижно висела одинокая звезда орбитальной станции – до нее было все еще очень далеко. Можно вздремнуть пару часов. В солдатские годы я приобрел почти звериную способность восстанавливать силы за час или два неглубокого сна.

Стоило принять это решение, и навалилась усталость, как будто плотину прорвало. Я почти на месте, а посему не помешает чуточку расслабиться.

– Сэр?

Я снова вздрогнул, но на этот раз слегка, поскольку узнал голос слуги. Робот продолжал с обычной вежливостью:

– Сэр, вас вызывают с поверхности. Я могу переадресовать вызов в вашу каюту, или желаете поговорить здесь?

Наверное, стоило пойти в каюту, но не хотелось лишать себя такого прекрасного зрелища.

– Соединяй, – сказал я. – Но прерви вызов, если кто-то будет подниматься по лестнице.

– Слушаюсь, сэр.

Дитерлинг, разумеется, – больше некому. Он явно не в Доме Рептилий, но, по моим прикидкам, должен находиться на полпути или даже ближе. Рановато для сеанса связи – честно говоря, я вообще не ожидал вызова, – но волноваться не о чем.

Однако появившиеся в окне лифта лицо и плечи принадлежали Васкесу Красная Рука. Камера, очевидно, находилась в каком-то помещении; она состыковала изображение так, будто мы стояли лицом к лицу и он смотрел мне прямо в глаза.

– Таннер… Послушай-ка меня, парень.

– Слушаю, – отозвался я, надеясь, что Васкес не заметил невольного раздражения в моем голосе. – Стряслось нечто важное, из-за чего ты решил достать меня здесь?

– Да пошел ты! Мирабель, через полминуты тебе расхочется улыбаться. – И облик, и голос Васкеса предвещали неприятности, но угроза явно исходила не от него.

– В чем дело, Красная Рука? Рейвич снова надул нас?

– Не знаю. Я приказал ребятам добыть дополнительную информацию. Абсолютно уверен, что он находится на нити, непосредственно перед тобой или через кабину.

– Но ты меня дергаешь не поэтому.

– Да. Я тебя дергаю потому, что кто-то убил Змея.

– Дитерлинга? – машинально отреагировал я.

Как будто это мог быть кто-то другой.

– Ну да, – кивнул Васкес. – Один из моих парней нашел его с час назад, но не опознал, и поэтому новость пришла ко мне не сразу.

Казалось, мои губы произносят слова без сознательного участия мозга:

– Где он? Что случилось?

– В твоей тачке, она так и стоит на Норкинко. С улицы, если не приглядываться, не видно, есть ли кто-нибудь внутри. Мой парень просто решил проверить машину и обнаружил в ней Дитерлинга. Он еще дышал.

– Что произошло?

– Кто-то его застрелил. Должно быть, поджидал неподалеку от тачки, пока Дитерлинг не вернулся с моста.

– Орудие убийства?

– Не знаю, приятель. По-твоему, я тут распоряжаюсь судебно-медицинской клиникой? – Васкес помолчал, сверля меня взглядом, и процедил: – Кажется, лучевик. На близкой дистанции, в грудь.

Я посмотрел на бокал, который так и держал в руке. Стоять и разговаривать о смерти друга, потягивая ликер, точно на светской вечеринке… Абсурд. Но поставить бокал было некуда.

Сделав еще глоток, я ответил, удивляясь собственному спокойствию:

– Я тоже предпочитаю лучевик, но не в тех случаях, когда нужно пришить незаметно. Луч дает более яркую вспышку, чем любое стрелковое оружие.

– Только не при выстреле в упор. Это все равно что ударить ножом. Мне жаль, приятель, но, похоже, так оно и случилось. Приставили ствол вплотную, ни вспышки, ни звука – и все шито-крыто. Вечером гуляли толпы людей. Кто-то устроил поджог у моста, дал местным повод весело провести ночку. Не думаю, что кто-нибудь заметил вспышку.

– Дитерлинг не позволил бы подстрелить себя вот так запросто.

– Может, его застали врасплох.

Я подумал об этом. Мое подсознание уже примирялось с фактом смерти, но для того, чтобы сделать выводы – не говоря уже о том, чтобы выйти из эмоционального шока, – нужно гораздо больше времени. Однако уже сейчас я был способен задавать правильные вопросы:

– Если его застали врасплох, то он был невнимателен либо принял убийцу за кого-то знакомого. Говоришь, он все еще дышал?

– Да, но был без сознания. Не думаю, Таннер, что мы могли бы сделать для него больше, чем сделали.

– Ты уверен, что он ничего не сказал?

– Если и сказал, то не мне и не парню, который нашел его.

– А этот парень, случайно, не из тех, кого мы видели вечером?

– Нет, он из моих ребят, которые следили весь день за Рейвичем.

Так оно и будет продолжаться, подумал я. Васкес не проявит желания углубляться в подробности, и ответы нужно вырывать у него из глотки.

– И что? Давно ли этот тип у тебя на службе? Дитерлинг когда-нибудь прежде его встречал?

До него, хоть и страшно медленно, доходил смысл моих вопросов.

– Да ты что, приятель! Мой человек никоим образом не может быть в этом замешан. Клянусь тебе, Таннер!

– Я бы не снимал его со счетов. Это относится ко всем, кого мы встретили вечером, включая тебя, Красная Рука.

– Но зачем мне убивать Змея? Я так хотел, чтобы он взял меня на охоту.

В этих словах было что-то трогательно-эгоистичное, а потому они вполне могли быть правдой.

– Что ж, ты упустил свой шанс.

– Таннер, я здесь ни при чем.

– Но Мигуэля убили на твоей территории.

Он собирался ответить, а я собирался спросить, что он сделал с телом и как теперь намерен действовать, но изображение Васкеса растворилось в помехах. В тот же миг вокруг нас словно разом вспыхнуло небо, и все потонуло в мертвенно-белом сиянии.

Это длилось лишь долю секунды.

Но ее вполне хватило. Резкая вспышка матового света показалась знакомой, как будто я однажды видел это раньше. А может, не однажды? Я порылся в памяти и вспомнил россыпь белых гвоздик на фоне звездной тьмы.

Ядерные взрывы.

Освещение в кабине мигнуло. На пару секунд я как будто сделался легче, потом вернулся в прежнее состояние.

Кто-то взорвал атомную бомбу.

По-видимому, нас зацепило электромагнитным импульсом. Я не видел ядерной вспышки с детства. Один из маленьких плюсов нашей войны: до применения оружия массового поражения дело обычно не доходит. Я не мог определить силу взрыва, не зная расстояния до эпицентра, но отсутствие грибовидного облака указывало, что бомбу взорвали высоко над поверхностью планеты. Полная бессмыслица. Конечно, ядерный обстрел мог быть началом нападения, но сейчас не самое подходящее время для боевых действий. Высотные взрывы? Еще меньше смысла – сети военных коммуникаций защищены от поражения электромагнитными импульсами.

Быть может, просто случайность?

Я поразмыслил над этим еще несколько секунд, после чего услышал быстрые шаги вверх по винтовой лестнице между уложенными друг на друга отсеками лифта. Это был аристократ, из тех, с которыми я ужинал. Я не дал себе труда вспомнить его имя, но левантийское сложение и золотисто-коричневая кожа выдавали северянина. Он был одет весьма вычурно, длинный, до колен, сюртук переливался всеми оттенками изумруда и аквамарина. Аристократ был взволнован. За его спиной, на последней ступеньке лестницы, замерла похожая на лисицу жена, она испуганно поглядывала на нас обоих.

– Вы видели? – спросил он. – Мы поднялись сюда, чтобы посмотреть, – тут наилучший обзор. Вспышка была довольно мощная. Мне она даже показалась похожей на…

– Ядерный взрыв? – договорил я. – Думаю, это он и был. – Перед глазами у меня все еще стояли розовые пятна.

– Слава богу, что рвануло не близко.

– Послушаем, что говорит общественное вещание, – произнесла женщина, глядя на дисплей своего браслета.

По-видимому, информационная сеть, с которой это устройство связывалось, была лучше защищена от помех, чем та, которой пользовался Васкес. На маленьком экране замелькали изображения и текст.

– И что? – поинтересовался муж. – Есть какие-нибудь предположения?

– Не знаю, но… – Она умолкла и задумчиво уставилась в пространство, потом нахмурилась. – Нет. Этого не может быть. Просто не может быть.

– Чего не может быть?

Женщина посмотрела на мужа, потом на меня:

– Говорят, что мост обстреляли. Якобы нить перебило взрывом.

* * *

Мы продолжали плавно подниматься, но мир теперь казался нереальным.

– Нет, – сказал аристократ. Он изо всех сил старался выглядеть спокойным, но выходило плохо. – Скорее всего, это какая-то ошибка.

– Боже, я на это надеюсь, – произнесла его жена с дрожью в голосе. – Последний раз мне делали нейросканирование полгода назад…

– Полгода! – проворчал аристократ. – Черт побери, меня в этом десятилетии вообще не сканировали!

Женщина тяжело вздохнула:

– Что ж, несомненно, это ошибка. Ведь мы стоим здесь, разговариваем, а должны падать на планету, вопя от ужаса. – Она снова недовольно взглянула на браслет.

– Что говорят? – спросил муж.

– То же, что и минуту назад.

– Либо это ошибка, либо подлая ложь.

Я прикинул, разумно ли будет теперь нарушить конспирацию. Разумеется, я был не просто телохранителем. За годы службы у Кагуэллы я изучил эту планету до последнего камешка, хотя обычно удовлетворял свое любопытство не ради повышения боеспособности. Даже не притворялся, будто разбираюсь в устройстве моста, но о производстве гипералмаза, искусственного углеродного аллотропа, из которого он был сплетен, я кое-что знал.

– Вообще-то, они могут быть правы, – заметил я.

– Но ничего ведь не изменилось! – воскликнула женщина.

– По-моему, ничего и не должно измениться.

Пытаясь успокоиться, я переключился на управление кризисной ситуацией – боевая привычка. Где-то в закоулках мозга истошно вопил страх, но я приложил все усилия, чтобы не слушать его.

– Даже если мост перебило, где, по-вашему, произошел обрыв? Думаю, не меньше чем в трех тысячах километров под нами.

– А какое это имеет значение, черт побери?

– Огромное. – Должно быть, в моих устах это прозвучало как юмор висельника. – Представьте себе нить. Она свисает с орбиты и натягивается собственным весом.

– Я об этом думаю, поверьте.

– Хорошо. Теперь представьте, что нить перерезали посредине. Та часть, которая находится выше, все еще свисает с орбитальной «катушки», а нижняя часть начинает падать на землю.

– Значит, беспокоиться не о чем? – Северянин заметно оживился. – Ведь мы наверняка выше разрыва. – Он посмотрел вверх. – Отсюда и до самого орбитального терминала нить цела. Это означает, что мы продолжаем подниматься. И мы доберемся, слава богу.

– Я бы повременил благодарить Господа.

Аристократ взглянул на меня с кислой миной, словно мое глупое замечание нарушало некую салонную игру:

– О чем вы?

– О нашей безопасности. Если вы разрежете натянутую бечевку, ее концы отпружинят в разные стороны.

– О да. – Кислая мина сменилась грозной, словно я возражал ему назло. – Понимаю. Но это, очевидно, не относится к нам, поскольку ничего не случилось.

– Пока не случилось. Я не говорил, что натяжение ослабнет немедленно и сразу по всей нити. Даже если она перебита прямо под нами, упругая волна доберется сюда через некоторое время.

– Сколько у нас времени? – Теперь в его голосе слышался страх.

Точного ответа у меня не было.

– Не знаю. Скорость звука в гипералмазе примерно такая же, как в настоящем, – около пятнадцати километров в секунду. Если разрыв произошел в трех тысячах километров под нами, вначале ударит звуковая волна – примерно… секунд через двести после вспышки. Упругая волна движется медленнее… но она все же догонит прежде, чем мы достигнем высшей точки.

Мой расчет оказался верным, поскольку звуковой импульс последовал сразу за моими словами: резкий удар, как будто кабина подскочила на ухабе при скорости две тысячи километров в час.

– Но нам ничего не угрожает? – Его жена была на волосок от истерики. – Если разрыв действительно под нами… О боже, надо было записываться чаще.

Муж посмотрел на нее с усмешкой:

– Ведь ты сама говорила, что регулярные полеты в клинику для сканирования – слишком дорогое удовольствие.

– Тебе не следовало понимать это буквально.

Я повысил голос, заглушая перепалку:

– Боюсь, нам действительно грозят серьезные неприятности. Если волна пройдет строго вдоль нити, у нас будет шанс уцелеть. Но если спираль начнет делать захлесты…

– Ты кто, черт тебя побери, – осведомился северянин, – инженер, что ли?

– Нет, я специалист совершенно иного рода.

На лестнице снова затопали, и появились остальные пассажиры. Похоже, толчок убедил их, что имеется серьезная причина для беспокойства.

– Что происходит? – спросил один из южан, грузный мужчина, на фут выше остальных.

– Мы летим по перебитой спирали, – ответил я. – Если не ошибаюсь, в кабине есть скафандры? Предлагаю воспользоваться ими как можно скорее.

Мужчина посмотрел на меня точно на сумасшедшего:

– Ведь мы продолжаем подниматься! Мне плевать, что там внизу происходит, – у нас все в порядке. Эта штука сделана с учетом возможных проблем.

– Но не таких, как в нашем случае, – возразил я.

К этому времени прибыл и слуга, подвешенный к своему потолочному рельсу. Я попросил проводить нас туда, где хранятся скафандры. Вообще-то, он должен был предложить это сам, но ситуация оказалась слишком нестандартной, чтобы увидеть в ней опасность для жизни двуногих подопечных. Интересно, дошла ли до орбитальной станции новость о том, что спираль перебита? Почти наверняка дошла – и почти наверняка сделать что-либо с находящимися на нити кабинами невозможно.

И все же нам повезло больше, чем тем, кто оказался в нижней, отсеченной части спирали. Я представил себе тысячекилометровый кусок нити ниже обрыва. Пройдет несколько минут, прежде чем на планету обрушится его верхушка, – она пока висит как заколдованная, словно в фокусе с веревкой. Но все равно нет в мире силы, способной предотвратить ее падение. Миллионы тонн спирали врежутся в атмосферу, отягощенные кабинами, частью пустыми, а частью с пассажирами. Это будет медленная и очень страшная смерть.

Кто виноват в случившемся? Слишком самонадеянно было бы полагать, что это не имеет отношения к моему путешествию. Рейвич перехитрил нас в Нуэва-Вальпараисо, и, если бы не обрыв нити, я бы все еще пытался смириться с гибелью Дитерлинга. Трудно представить, что к диверсии причастен Васкес Красная Рука, хотя я так и не вычеркнул его из списка подозреваемых в убийстве моего друга. Васкесу не хватило бы воображения, чтобы придумать подобное, – не говоря уже о средствах. К тому же сектанты подвергли его идеологической обработке, не позволяющей даже подумать о том, чтобы нанести ущерб мосту. Но кто-то же пытается убить меня. Возможно, враги подложили бомбу в одну из кабин, рассчитывая, что я окажусь в ней или ниже. А может, они неточно пустили ракету. У Рейвича, с его-то связями, была техническая возможность организовать подобное. Но в моей голове не укладывалось, что он способен мимоходом угробить несколько сот ни в чем не повинных людей.

И все же кто его знает, этого Рейвича. Может, он успел ожесточиться вконец.

Мы последовали за слугой к отсекам, в каждом из которых хранился вакуумный скафандр. Ума не приложу, где раскопали эти раритеты: приходилось втискиваться в скафандр, вместо того чтобы позволить ему облепить себя. Все они оказались мне малы примерно на размер, но я облачился довольно быстро – с легкостью бойца, который привык носить броню. Разумеется, заводной пистолет перекочевал в один из многочисленных карманов, предназначенных для сигнальных ракет.

Пистолета никто не заметил.

– Это не обязательно! – вспылил аристократ-южанин. – Мы прекрасно обойдемся без проклятых…

– Не обойдетесь, – перебил я. – Когда налетит упругая волна – а это может случиться в любую секунду, – шарахнет так, что у вас не останется ни одной целой косточки. Наденете скафандр – останетесь живы.

«А может, и не останетесь», – добавил я мысленно.

Пассажиры возились со скафандрами, кто сноровисто, кто не очень. Я устремился на помощь, и через минуту-другую все оказались облачены, не считая великана, который продолжал брюзжать, словно у него была прорва времени. Более того, он начал перебирать костюмы и рассуждать по поводу их размеров.

– Хотя бы загерметизируйтесь, а потом будете беспокоиться о синяках и царапинах.

Я представил себе безумное цунами, которое несется нам навстречу, пожирая километры. Волна уже миновала нижние кабины. Интересно, хватит ли ей силы сбросить их?

Я все еще размышлял, когда волна обрушилась на нас.

Это оказалось куда хуже, чем я предполагал. Кабина рванулась в сторону, и нас ударило о внутреннюю стену. Кто-то завопил – похоже, получил перелом, но в ту же секунду нас швырнуло в противоположном направлении, на прозрачный купол смотрового окна. Слуга, сорвавшись с потолочного рельса, пролетел мимо нас, и его твердый стальной корпус ударился в стекло, точно ракета. Оно тут же покрылось паутиной белых линий, но удержалось. Сила тяготения ослабла, когда кабина замедлила движение по спирали; какой-то элемент ее индукционного мотора был поврежден ударом.

Голова аристократа-южанина лопнула, словно перезревший плод, и превратилась в мерзкое красное месиво. Толчки становились все слабее, но его тело еще перекатывалось по каюте. Кто-то снова вскрикнул. В той или иной мере досталось каждому. Возможно, и мне, но адреналин напрочь заблокировал болевые ощущения.

Упругая волна миновала. Я знал, что в какой-то момент она достигнет конца нити и снова пойдет вниз, но уже растратив энергию. Через несколько часов снова будут толчки, однако не такие сильные.

На секунду я позволил себе поверить, что мы выкарабкаемся.

Но затем вспомнил о кабинах, находящихся под нами. Они тоже должны потерять скорость, либо их вообще сбросило. Возможно, сработала автоматическая защита. Но что толку гадать? Если нижняя кабина все еще поднимается с прежней скоростью, она вот-вот врежется в нас.

Я заговорил, заглушая стоны ушибленных:

– Прошу меня извинить, но я вот о чем подумал…

На объяснения не было времени. Или пассажиры последуют за мной, или останутся в кабине, но тогда пусть пеняют на себя. В аварийный шлюз нам не попасть – нужно не меньше минуты, чтобы пройти цикл всем семерым… теперь уже шестерым. Кроме того, чем дальше мы окажемся от моста, тем больше шансов уцелеть, когда кабины столкнутся.

По сути, выбора не оставалось.

Рукой в перчатке я неуклюже извлек из кармана на скафандре заводной пистолет. Прицелиться невозможно, но, к счастью, этого и не требуется. Я просто навел пистолет на паутину трещин, оставленную на стекле слугой.

Кто-то попытался остановить меня, не понимая, что я всего лишь пытаюсь спастись и спасти остальных, но я оказался сильнее, и мой палец нажал на курок. Нанодетали пистолета пришли в движение, высвобождая мощный заряд энергии молекулярного взаимодействия. Из ствола вылетел рой стрелок. Под их натиском паутина расширилась, стекло выгнулось наружу и разлетелось мириадами белых осколков. Образовалось рваное отверстие; через него воздушная буря вышвырнула нас в космос.

Я держался за пистолет, как утопающий за соломинку, и вертел головой, высматривая остальных. Вихрь раскидал их в разных направлениях, точно осколки осветительной ракеты. Однако все мы летели вниз, хотя и по разным траекториям.

Под нами была только планета.

Медленно вращаясь, я снова увидел кабину. Она все еще удерживалась на нити, продолжая уходить вверх, уменьшаясь с каждой секундой по мере моего падения. Затем – едва уловимое появление второй кабины, которая двигалась вверх по нити на нормальной скорости, и тотчас ослепительная, точно ядерный взрыв, вспышка.

Но вот свет погас, и не осталось ничего, даже нити.