Текст книги "Совы на тарелках"

Автор книги: Алан Гарнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

20

Погода во второй половине дня начала меняться. Поднялся ветер, нагнал тучи, которые повисли над горами.

Гвин тоже стал укладываться. Его мать ходила по дому молча и выполняла свою работу особенно тщательно – отчего становилось еще труднее все это наблюдать и переносить.

Долина была забита тучами.

– Эй, уже четыре часа! Ты не забыла?

Элисон выронила альбом для рисования. В дверях гостиной стоял Гвин.

– Что ты здесь делаешь? – проговорила она.

– Стою около кресла, как видишь.

– Тебя же просили не заходить…

– Извините, мисс. Вы меня теперь уволите, мисс?

– Может зайти мама!

– Ну и пусть заходит. Послезавтра меня тут не будет. У нас остался один день, Элисон. Один день. Ты ничего не хочешь мне сказать?

– Мама видела нас на горе. Смотрела в бинокль! Сейчас она где-то здесь… Поджидает меня… Гвин! Я не могу… Уходи, пожалуйста.

– Я уйду послезавтра, вернее, уеду. Поэтому пришел. Мне терять нечего.

– А мне есть чего! Ты не понимаешь! – Элисон почти плакала.

– Скажи, чтобы я понял. Я слушаю.

– Уходи!

– Красивый здесь камин, верно? – сказал Гвин. – Гляди, как разрисованы кафельные плиты! Это ручная работа…

Элисон с треском распахнула створки доходящего до полу окна, выбежала прямо на дорожку сада.

– Огород у нас там, направо! – крикнул ей вдогонку Гвин. – Не заблудись!

Он нагнал ее меньше чем через минуту.

– Ну, уйди же! – рассердилась она. – Какой ты! Нас увидят.

– Не обязательно, – сказал он. – Конечно, в огороде лучше и спокойней. Побежали туда! Или останемся здесь? Решай! Твоя воля для меня закон.

На огород можно было попасть, если свернуть с дорожки вправо и потом вниз. Он был окружен невысокой каменной стеной и живой изгородью – кустарником, который поднимался выше стены, густой и непроницаемый. Скамейка, сбитая из досок корабельной сосны, стояла в одном из разрывов изгороди; отсюда открывался вид на реку и на горы.

– Вон по той лощине, видишь… – сказал Гвин, – ходили к водопою лисы. К тому водопаду. Он так защищен скалами, что людям не подобраться. Собаки там теряли след. Лисы выжидали, пока все уйдут, и выходили на торфяную дорогу. Хитрющие, верно?

– Что ты хочешь? – спросила Элисон.

– Ты уже задавала этот вопрос. Ничего нового я тебе не скажу. Подумай сама.

– Но, Гвин… Ты не можешь никак понять… Я действительно не могу с тобой видеться. Не не хочу, а не могу. Мама мне таким угрожает… И она выполнит угрозу.

– Что же за угроза? – спросил Гвин. – Что она может сделать? Заковать тебя в цепи в подземной темнице? Запереть в башне? Тебя случайно зовут не Франсуа Бонивар? Ты не шильонский узник?.. А что еще она может? Застрелить тебя?

– Перестань… Мама сказала… Сказала, что, если еще хоть раз увидит нас вместе, она… она не позволит мне посещать занятия хора.

– Что? – переспросил Гвин.

– Да, и она это сделает. Мне придется оставить хоровое пение. А еще она не продлит мой абонемент.

– Абонемент?

– В теннисный клуб.

– В клуб…

– Гвин, ты совсем не понимаешь…

– Гвин, Гвин, Гвин! Не понимаешь! Не понимаешь! Все я понимаю!

– Перестань кричать. Нас услышат.

– Пускай слышат! Какое мне дело?.. Значит, так прямо и сказала твоя мамочка?

– Да. Не знаю, чему ты…

– А ты не сказала ей, куда она может отправляться со своим хором и теннисом?

– Гвин! Что ты такое говоришь?!

– Из-за этого ты последние пять дней не хотела со мной видеться?

– Я боялась.

– А там, на горе, не боялась?

– Нет. Там было хорошо. Мы о многом поговорили.

– И за это ты преподнесла мне подарок? – Гвин сунул руку в карман своей куртки. – Эту коробочку.

– Да. И вообще. Хотела тебе что-нибудь на память…

– Но хоровое пение и теннис все зачеркнули?

– Нет. Но я не хочу… не могу расстраивать маму.

– Конечно, старушка. Ты же воспитанная девочка. Разве ты можешь огорчить свою мамочку таким страшным поступком?

– Не злись. Я боюсь тебя, когда ты злишься.

– Я не злюсь, Элисон, – сказал Гвин. – Ладно, хватит об этом… Узнала что-нибудь о вашем родственнике? О Бертраме?

– Да. У него были очень умелые руки. Всех этих животных, которые в бильярдной, он сделал сам. И стеклянные ящики тоже.

– Это все, что ты узнала?

– Мама больше ничего не говорила. Не хотела о нем говорить.

– Ничего о том, как он был убит? – Элисон покачала головой.

– Тогда я тебе расскажу. Хочешь?

– Ты знаешь? Как тебе удалось?

– Потому что котелок на плечах, и он варит немного, – сказал Гвин. – Я понял, что моя мать знает кое-что, и решил ее сначала умаслить… Как? Для наживки я стащил несколько хороших сигарет у твоего отчима, насадил на крючок и закинул удочку. Рыбка клюнула. Но о Бертраме я пока не спрашивал. А потом как-то налил ей полстакана портвейна из вашей бутылки. Этого хватило с избытком. Тут уж я дернул леску и…

– И что?

– Сначала она вроде намекала, что это дело рук Гува, но я не поверил… В общем, ваш Бертрам разбился на повороте дороги. Несчастный случай.

– Ты тоже не так уж много узнал, – сказала Элисон. – Хотя по тому, как мама каждый раз закатывает глаза, когда говорит о смерти Бертрама, я думала, что он по крайней мере покончил с собой. Я даже придумывала разные истории о нем: как он умирал от любви, а та женщина вышла замуж за другого. И тогда он решил умереть по-настоящему. На фотографиях он выглядит как человек, который вполне может так сделать. Какой-то странный, длинноволосый…

– Наверно, просто шальной. А насчет умелых рук ты тоже правильно сказала. Этими руками он собрал какой-то необыкновенный мотоцикл. На нем он и… Не смог вписаться в поворот, понимаешь? Или тормоза, как у нас говорят, забыл дома. Мотоцикл врезался в камень и потом летел еще футов, наверно, триста… А затем – тррах! Элисон!

Она закрыла глаза, сжала губы и стояла совсем бледная, опустив голову.

– Я, дурак, разболтался, – сказал Гвин. – Извини, не должен был… Не знал, что ты любила его. Но ты ведь говорила, что никогда в жизни его не видела… Элисон!

Она выпрямилась.

– Все в порядке, – проговорила она. – Не в этом дело… Тут совсем другое… Гвин, я пойду. Мне надо идти. Уже время чая.

– Ты не очень хорошо выглядишь, – сказал Гвин.

– Через минуту все пройдет.

– Приходи сюда завтра, – попросил Гвин.

– Я не могу.

– Только завтра. Последний день.

– Я же тебе объясняла!

– Я уезжаю в город. Насовсем.

– Я знаю.

– Элисон, только завтра. Пожалуйста. Неужели ты не понимаешь? Ты должна.

– Прекрати! – крикнула Элисон. – Довольно! Довольно! Перестаньте разрывать меня пополам! Ты и мама!.. Когда ты начинаешь говорить, я с тобой соглашаюсь. Понимаю тебя, можешь мне поверить. Но потом начинает говорить мама, и то, что она говорит, тоже вроде правильно… И я не знаю…

– Я хочу, чтобы ты была самой собой. Какая есть, – сказал Гвин.

– Да, конечно. Только что получается? Получаются два человека. С тобой я одна, с мамой – другая. Я не могу даже спорить с тобой. Ты все поворачиваешь против меня.

– Значит, придешь завтра? – спросил Гвин. – На это же место. В самый последний раз.

– Гвин!

– Ну пожалуйста…

– Мэри мыла раму, увидала маму, – раздался голос с другого конца огорода. Там стоял Роджер. – У тебя все нормально, Эли?

– Что он бормочет? – спросил Гвин.

– Ничего. Просто так, – ответила Элисон.

– А при чем тут Мэри?

– Ничего, Гвин!

– Пора чай пить, Эли, – сказал Роджер, подходя ближе.

– Иду.

– А как насчет погоды? – поинтересовался Роджер. – Говорят, что ливень лениво льет в Ливии в лиловом лесу.

– Что с ним, Элисон? – с беспокойством сказал Гвин. – Того немного? Жара вроде прекратилась.

– Какая у тебя модерновая курточка, – отметил Роджер, оглядывая Гвина. – С короткими рукавами. Последний писк моды. Только ботиночки подкачали.

– Остановись, Роджер, – сказала Элисон.

– А это ты уже проходил? – спросил Роджер. – «Я здорова, как корова…», «Карл у Клары украл кораллы…». Это ведь первый урок. На первой пластинке. «Самое лучшее английское произношение в мире…»

– Роджер! – закричала Элисон.

– Ты рассказала ему? – тихо спросил Гвин. – Рассказала? Про то, что я говорил тебе?

– Нет! – сказала Элисон.

– Ты рассказала ему. Хорошо посмеялись? Надорвали животики?

– Нет, Гвин! Я…

– Хохотали до упаду? Катались со смеху?

– Ты не прав, Гвин!.. Гвин!

– Может, чего еще забыла сообщить? – спросил Гвин. – Говори. Время есть.

– Да, она мне всего не сообщила, – сказал Роджер. – Кое-что утаила. Например, по какому курсу правильной английской речи ты занимаешься. По наиболее полному или по краткому – специально для продавцов магазина. Эту страшную тайну она мне не выдала, как я ни выпытывал.

– Роджер! – крикнула Элисон.

– Элисон, – проговорил Гвин.

Он повернулся и пошел прочь. Остановился, снова посмотрел на нее.

– Гвин! Не смотри на меня так! Я не хотела… не то хотела… Роджер! Скажи ему!.. Гвин! Не уходи!.. Роджер! Останови его!.. Останови… Останови…

– Хватит, Эли. Все в порядке. Успокойся… Ну, хватит же! Эли! Он слинял. Намылил пятки. Чего ты расстроилась? Кому он здесь нужен?..

21

Он уткнулся лицом во влажную траву. Дышал прерывисто, лежа между листьями папоротника, коленом упираясь в острый камень. Но боли не чувствовал. Из-под согнутого локтя далеко внизу он видел дом. Пелена облаков висела, словно дым, в нескольких ярдах над его головой.

Он не помнил, как взобрался так высоко.

Лежал неподвижно, пока не почувствовал, что опять может идти. Встал и направился в сторону серой громады гор. Скорей, скорей из этой долины! Там он будет в безопасности, там сможет строить планы, что делать дальше – куда пойти, где поесть, где заночевать…

Облако плыло впереди него, загораживая обзор. Но смотреть вниз не мешало, там был по-прежнему виден дом. Однако он туда больше не смотрел. Не мог.

Повернулся спиной к долине, стал обходить гору слева направо. Как овцы по своему пастбищу. Слева направо, слева направо, оставляя позади секунды и часы, проведенные там, внизу, и какое-то время ни о чем не думая. Ничего не вспоминая.

Остановился, когда почувствовал, что дома уже больше не видно. Основная часть долины тоже была скрыта от глаз, когда он стоял на краю плато, опираясь спиной о скалистую кварцевую стену.

Наклонился, сорвал цветок клевера. Еще один. Увидел, что целое поле клевера тянется но склону, уходя в туман, в тучи.

Нагнулся ниже. Трава была примята, цветы клевера пригнуты, словно кто-то недавно прошел по ним. Стебли на глазах выпрямлялись. Белая дорожка из примятых цветов травы шла вверх.

Кто там мог быть? Кто?..

Двинулся рядом с травяным следом, облако по-прежнему плыло впереди него, словно указывало дорогу. Подъем прекратился; он шел по плоскогорью. Облако взмыло вверх, стали видны торфяники, ручей, заросли камыша.

Никого вокруг. Только он. Один. Куда же идти? По какой дороге?.. Куда?..

Б какую сторону ни посмотришь, везде горы. Ничего, кроме гор – там, и там, и там… Одна за другой, одна перед другой, одна над другой. Каждая из них одинока. В полном одиночестве.

Мир одиночества. В нем некуда идти. Элисон… – молча вырвалось слово. Он остановился. Холодный ветер проникал в него отовсюду. Посмотрел кругом… Ничего невидно. Низко опустилось небо. Скрылись все расстояния. Холмы заполнялись тенями прошлого-Тучи рассеялись на мгновение… Снова сгустились… Спотыкаясь, он продолжал куда-то идти…Ничего, я еще покажу им… Они узнают… Здесь можно умереть… Разбиться – и никому дела не будет. Никто не найдет…

Он совсем не думал об этом месте, об этом камне – но внезапно вышел к нему. Вороний Камень… Вышел к нему, когда уже не видел ничего и в трех шагах. Но ветер в очередной раз рассеял тучи, вновь открылись долина и дом.

Захотелось на какой-то момент спуститься туда, где пастбища, и деревья, и люди. Где нет под ногами ни мха, ни торфа…

Увидеть овец на склонах. Слева направо, слева направо – однообразно совершали они свой путь… Снова мурашки по спине.

Фермеры свистели своим овчаркам, звали их. Голоса поднимались снизу из долины.

– Сюда, Бен… Лесс… Хорошо, Лесс. Сюда!.. Сюда… Сюда… Сюда…

Собаки подчинялись свисту, меняли направление. Он смотрел – где же люди? Людей не было видно.

Никого…

– Боб, сюда! Боб, Лесс… Хорошо… Хорошо… – Собаки делали, что от них требовалось: сгоняли овец в кучу. Собаки надвигались на них изогнутой линией, концы которой почти упирались в горные отроги. Собаки были уже совсем близко от овец…

– Бен… Лесс… Бен… Сюда… Боб… Сюда… Хорошо… – Крики сопровождались свистом, настойчивым и резким.

Собаки миновали овец, обогнули их, извилистая линия рассыпалась, концы ее почти соединились в прямую, острие которой было направлено на Вороний Камень.

– Сюда, Бен… Сюда… Лесс… Бен…

Он скользнул взглядом по склону. Овец там уже не было.

– Боб, стоять, Боб… Сюда, Бен, сюда… Лесс, ко мне… Лесс…

Собаки почти добежали до Вороньего Камня. Языки высунуты, на мордах пена. Когда они были совсем уже близко, на почти отвесной стороне холма, то опустились на животы и поползли. Рывками – все ближе, ближе… У них напряженные, налитые кровью глаза.

Собак было много. Он не мог охватить их взглядом всех сразу. Или ему казалось…

Они обогнули Вороний Камень, повернулись, некоторые бросились, распластавшись низко над землей, прямо на него. Он поймал взгляд одной из них, она остановилась. Две другие подскочили совсем близко и легли, когда он на них поглядел. Но первая приблизилась почти вплотную.

– Пошла отсюда!

Он замахал руками.

– Бен… Хороший Бен… Уходи, Бен…

Собака с бельмом на глазу прыгнула на него, куснула за коленку и отпрянула. Он попытался погнаться за ней, хотел ударить ногой, но другая собака слегка укусила его за икру.

– Лесс, Лесс… Бен… Фу!.. Пошли прочь! Эй, да уберите ваших чертовых собак!

Его голос растворялся в серых тучах; ветер разносил обрывки слов над мшистым торфяником.

Сразу две собаки бросились к нему, он отпрыгнул от Вороньего Камня, упал, покатился по крутому склону, по траве… Все закружилось, закрутилось – горы, небо, высунутые собачьи языки, оскаленные пасти… Потом он опять был на ногах, но собственный вес неудержимо тянул вниз, а свист становился громче, и собаки молча преследовали его. Атака… пауза… животом к земле… атака – легкий укус… прыжок назад… атака…

– Хороший Бен… Хороший Лесс… Бен, Бен, пошел прочь… Боб!..

По траве, по каменистым осыпям, через заросли папоротника… снова по траве, вдоль ручья – собаки преследовали его. Если он кидал в них камнями, они оскаливались, рычали и кусали больнее.

Он бежал, падал, поднимался, бежал, он был уже недалеко от берега реки… Они не отставали.

Люди ниоткуда не появлялись, но казалось, он все время слышит их свист и голоса – совсем недалеко, за кустами, за живой изгородью.

Собаки следовали за ним по дороге к дому – медленными большими прыжками, разинув розовые пасти…

Вот аллея, ведущая к входу в дом… Собаки отстают… пятятся назад, они больше не преследуют его… Они задирают задние лапы на придорожные столбы и потом исчезают в кустах.

– …Хорошо, Бен… Хорошо, Лесс… Сюда, сюда… Молодец, Боб…

Кто их зовет?.. Кто их звал?.. Кто натравил на меня?.. Кто сказал, что я пошел в горы? Кто узнал об этом?..

Ему хотелось спать. Все, что ему хотелось сейчас, – спать… спать…

Спать… и есть… Кто мог знать, что я ухожу и не хочу возвращаться? Кто?.. Что они от меня хотят?.. Никто не насылал на меня собак раньше, когда я… когда мы ходили в горы… Кто узнал обо мне?.. Кому это было нужно?.. Да и были ли они вообще… эти собаки?.. Но я все равно не вернусь… Не дождетесь…

22

– Где вы были? – спросил Клайв. – Я уже хотел идти искать вас обоих.

– Да ладно тебе, папа, – сказал Роджер.

Он согнул локоть руки, в которой держал кий, положил пальцы другой на зеленое сукно, ударил по шару.

– Добрый вечер, Клайв, – сказала Элисон. – Мы гуляли.

– Не говори под руку! – крикнул Роджер. – Из-за тебя…

– Она ничем не мешала, – возразил Клайв. – Плохой работник всегда валит на инструменты. Это ведь кий, дорогой мой, а не ручная пила. Посмотри, как надо. Кий движется свободно – вперед, назад, вперед, назад. И ровно… не задирай задний конец. Вот, гляди…

Клайв сделал несколько ударов, и каждый попадал в цель.

– Клайв, вы гений, – похвалила Элисон.

– А мне говорят, что это свидетельство даром истраченной юности, – сказал Клайв.

– Зачем ты собирался искать нас? – спросил Роджер.

– Так… ничего особенного. Хотел сказать, что надо осторожней… не нарываться на скандал с ней в ближайшие два дня.

– Никто и не собирается, – сказал Роджер. – А что все-таки случилось?

– Ничего такого. Но пока ее величество не сойдет с престола, не нужно ее особенно раздражать.

– Я не понимаю, – вмешалась Элисон, – при чем тут мы?

– Старушка Нэнси, – объяснил Клайв, – пожаловалась Маргарет, что из кладовой пропали хлеб и сыр. Бурчала, что пока еще отвечает за хозяйство и что кухня – ее территория. Так что, пожалуйста, никаких налетов туда.

– Отец, о чем ты говоришь? – спросил Роджер. – Ты здоров?

– Из кладовой исчез весь запас сыра, – повторил Клайв.

– Я ничего не брал! – крикнул Роджер.

– Я тоже, – сказала Элисон.

– Меня не это беспокоит, – объяснил Клайв. – Мы завтра пополним запасы. Но я не хочу скандалов. Потерпим еще парочку дней, ладно?

– Нет! – возразил Роджер. – Мы должны выяснить, кто стащил! Не хватает нам здесь ворюг!

– Конечно, Клайв, – согласилась Элисон. – Лучше выяснить.

– Да бросьте вы из-за ерунды… – сказал Клайв.

– Готов спорить, это ее сынок, которого она таскает за собой, – не унимался Роджер.

– Да, может быть, это Гвин, – как бы вспоминая что-то, сказала Элисон. – Он недавно брал еще кое-что.

– Точно… – повторил Роджер. – Послушай, Эли, а не ты взяла мой дождевик? Он висел в передней.

– Зачем он мне?

– Значит, тоже Гвин увел! Потому что на вешалке его нет. Если это правда, я вобью ему зубы в глотку!

– Оставь, – сказал Клайв. – Послезавтра мы избавимся от них. Не стоит поднимать шум из-за ерунды. Вы собираетесь сегодня обедать?

– Ой! – воскликнул Роджер. – Ручаюсь, он взял еще кое-что. Спорим? Пошли в переднюю.

Он первым выбежал из бильярдной, кинулся к ящику с обувью, стоящему рядом с мусорной корзиной.

– Так и есть! – опять закричал он. – Отец! Этот тип хапанул мои горные ботинки!

– Я поговорю с ним вечером, – сказал Клайв.

– А я и говорить не буду. Сразу врежу!

– Прошу, не нужно скандалов и уличных боев, – сказал Клайв. – Овчинка не стоит выделки!

– И пускай его мать узнает! – настаивал Роджер. – Какой у нее сынок! Мы-то как-нибудь переживем.

– Не ерепенься, – успокаивал Клайв. – Не расходуй нервные клетки.

– Конечно, отец, твой девиз: «Ударят по одной щеке, подставляй другую». Так?

– Может, и так… Идите наверх. Если соблаговолите спуститься к обеду, то переодевайтесь и ждите гонга. В доме должен быть порядок. Как у людей. Нам ни к чему тут крикливые детишки с плохими повадками. В любых случаях жизни главное – сохранять хорошие манеры. Согласны?

– Конечно, отец.

– Ну и прекрасно. А Гвин извинится перед всеми. Я его заставлю.

– Зачем, Клайв? – сказала Элисон. – Не нужно.

– Послушай, Принцесса, – голос Клайва звучал непривычно твердо. – Позволь мне решать, нужно или нет. Договорились?

– Хорошо, Клайв. Извини…

Гув Полубекон постучал в открытую дверь.

– В чем дело? – спросил Клайв.

– Извините, сэр, – пробормотал Гув, – здесь нет мальчика?

– Какого? Вы ищете Гвина?

– Да, сэр.

– Так я и подумал.

– Он куда-то делся после полудня, – объяснил Гув, – и я подумал, что, может…

– Наверно, пошел в горы, – сказала Элисон.

– В горы?

– Да, он позаимствовал горные ботинки,

– Ага, – кивнул Гув.

– Последний раз, когда я видел его, – сказал Клайв, – он лежал в траве сбоку от дороги. Это было после чая. Я даже подумал: может, заболел. Но он вскочил и умчался быстрее лани.

– Да, сэр.

– Уж раз вы здесь, – продолжал Клайв, – скажите, вы не сможете найти нам другую женщину, которая бы занималась хозяйством?

– А разве эта не подходит? – спросил Гув. – Жаль, если так, сэр…

– Она сама попросила расчет. Разве вы не знаете? Они уезжают отсюда послезавтра.

– Она со мной не говорит, сэр.

– Так есть кто-нибудь на примете?

– Нет, сэр. Извините. Я пойду работать.

– Работать? – переспросил Клайв. – В такое время дня? Вы что, никогда не отдыхаете?

– Да, сэр. То есть, нет… Извините, а когда она уедет из этого дома?

– Думаю, сразу после завтрака.

– Спасибо, сэр. Я пойду.

– Послушайте, Полубекон. Имейте в виду, что работа в сверхурочные часы – это ваше личное дело. Я не просил вас об этом. Если думаете таким образом выкачать из меня больше денег, то ошибаетесь. Хочу, чтоб вы знали…

– Да, сэр, конечно. – Гув пошел к выходу. – Я и не думал о таком. Мне нужно помочь моему дяде закончить одно дело… Вот и все. Доброй ночи, сэр. Доброй ночи, леди…

– Ух, – произнес Клайв, когда Гув вышел. – Эти люди меня допекут! Никогда не знаешь, на каком ты свете, никогда не услышишь прямого ответа. Непонятно, любезны они с тобой или просто издеваются.

– Копченая селедка, – сказала Элисон.

– Э-э…Что?

– Копченая селедка…