Текст книги "Совы на тарелках"

Автор книги: Алан Гарнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

12

Гвин довел Элисон до двери в гардеробную. Потом пошел обратно.

Гув Полубекон по-прежнему стоял на дорожке, опираясь на грабли, не обращая на Гвина никакого внимания. Гвин приблизился к нему, выбил из-под него грабли – так, что тот чуть не упал. Поднял грабли и понес к конюшне. Гув молча следовал за ним. Одна из дверей – там сделали сейчас гараж – не была заперта, Гвин вошел туда, повесил грабли на стенку. Когда он повернулся, Гув стоял рядом.

– С утра пораньше вкалываете? – обратился к нему Гвин, стараясь быть язвительным. – Грабли помогают от бессонницы?

Гув не выразил ни возмущения, ни удивления.

– Тут много дел, – сказал он. – Но я не хочу помощника.

– Поэтому начинаете с четырех утра?

– Только летом, – сказал Гув.

– Не напускайте такой непонимающий вид, мистер Гув. И не стройте из себя тупого крестьянина. Во всяком случае, передо мной.

Гув ничего не ответил. Гвин обратил внимание, что руки у него одинаковой ширины от плеч и до самых ладоней и висят сейчас совершенно неподвижно.

– Элисон вырезала из бумаги столько сов, сколько их было на сервизе, – продолжал Гвин. – У меня есть одна… вот… – Он сунул руку в карман, нахмурился, вывернул карман наизнанку. – Неважно… Она делала эти штуки, а с тарелок начали исчезать рисунки. Мой первый вопрос, мистер Гув…

– Она хотела стать цветком, – оборвал его тот, – но вы сделали ее совой… Зачем мы губим друг друга?

– Я первый задал вопрос, – сказал Гвин. – Какое отношение эти тарелки имеют к женщине по имени Блодведд?

– Она леди…

– Ну и что?

– И она пришла.

– Что вы хотите этим сказать?

– Я не знаю.

– Мистер Гув, – сказал Гвин. – Элисон так напугана сейчас, что превратилась в такого же психа, каким вы зачем-то притворяетесь. Я думаю, вы что-то знаете обо всем этом и расскажете мне… Что происходит с тарелками?

– Их сделал мой дед.

– И что дальше?

– Он сошел с ума.

– Ладно. Поиграем немножко в вашу игру… – сказал Гвин. – Отчего он сошел с ума?

– Там, в лесу.

– Я спросил «отчего», а не «где»… Хорошо… Где в лесу, мистер Гув?

– Там есть дамба через болото, – отвечал тот, – она ведет к воротам в ограде, недалеко от берега реки. Он увидел женщину из цветов, но у него не было сил ее удержать, и она превратилась в… Он никогда не говорил, что произошло потом. Там, в лесу… Мы не ходим туда.

Гвин почувствовал, что бледнеет.

– У самых ворот? – сказал он. – В конце дамбы, там, где большое дерево… А неподалеку что-то вроде курятника… Да?

– Откуда ты знаешь? – спросил Гув. Он стоял, крупный и тяжелый, в просвете двери. – Откуда знаешь? Мы не ходим туда. – Его огромные руки вытянулись вперед, схватили Гвина. – Мы не ходим… туда… И ты…

– Кто это «мы»?.. Пустите!.. Вы не мой хозяин. Я хожу, куда хочу… Пустите, вы делаете больно!

– Мы все не свободны, – сказал Гув. – Только пытаемся иногда стать свободными. Никто не свободен. Мой дед пытался… мой дядя пытался… Я тоже хотел… Но конца ей нет… Конца несвободе…

– Пустите!

Гвин вывернулся из рук Гува, однако не смог проскочить в дверь и отпрыгнул к шкафчику с инструментами, готовый спрятаться за него, если нужно, или защищаться. Но Гув оставался неподвижным. Он заговорил вновь, как если бы ничего не произошло.

– Она хотела быть из цветов, но вы сделали ее совой… Чего же вам жаловаться, если она выходит на охоту…

– Говорите нормальным языком! – закричал Гвин. – Пожалуйста! Я должен все знать!

– Ты уже знаешь, – сказал Гув. – Ллью, и Блодведд, и Гронв из Пебира. Эти трое все время маются, потому что в них – вся сила этой долины, и через них она…

– Что за сила такая? – спросил Гвин.

Гув не отвечал.

– Гув! Привидения, что ли? Духи?

Гув покачал головой.

– Она в тарелках, да?

– Отчасти, – сказал Гув. – Иногда.

– А картина в бильярдной? Откуда она? Вы знаете про нее?

– Да, – сказал Гув. – Ее нарисовал мой дядя.

– Когда?

– Много лет назад.

– Но она совсем старая. Наверное, семнадцатого века.

– Ее нарисовал мой дядя.

– Он не мог ее нарисовать!

Гув продолжал, как бы не слыша Гвина.

– Он тоже не знал покоя перед тем, как умереть. Понимаешь, мой дед и дядя – они были благородными людьми. Думали, что смогут приручить ее… Смогут положить конец бедам нашей долины. Но они сделали ее совой… совой… И она вылетела на охоту… Тогда они решили запереть ее… в тарелках… в стене… Похоронить ее…

– Уф… – произнес Гвин. – А какое отношение имеете вы ко всему этому… И ваш дед, и дядя?

– У нас та же кровь, – отвечал Гув. – Мы должны все это нести… терпеть. Но предки не должны делать так, чтобы из-за них страдали потомки… Когда я забрал силы у дуба, у ракитника, у таволги и сделал ту женщину, это была большая ошибка… большое зло… Эти силы не должны иметь душу… не должны думать… Грехи одних падают на других…

– Ох, Гув! У вас все перемешалось. Вы рассказываете мне истории из книжек… Сказки… саги… О древних временах, когда был такой человек по имени Гвидион, который создал девушку Блодведд. Он, а не вы, Гув… Вам надо встряхнуться, мистер Гув, и отделить то, что вы знаете из жизни, от того, что читали или слышали от кого-то. А то у вас в голове такая каша! Никого вы не делали из цветов! Ни вы, ни ваши родные! И ваш дядя не рисовал эту картину…

– Что я знаю? – проговорил Гув, и Гвин испугался, увидев страх в его глазах. – Что могу знать?.. Я знаю больше, чем знаю… И не знаю того, что знаю… Тяжело все это… Тяжело…

– Гув! Перестаньте играть в простака! Они ведь думают, вы правда ненормальный. Роджер даже просил отца выкинуть вас.

– Они ничего не смогут, – сказал Гув.

– Смогут. За милую душу, если захотят, если им будет надо, – сказал Гвин. – Ну же, Гув! Не притворяйтесь, пожалуйста, не рассказывайте сказок о свиньях богача и о лошадях, которых вы сделали из поганок. Это ведь истории про Гвидиона, а не про вас. Элисон читала в книжке, и, когда Роджер говорил про то, что услышал от вас, она вспомнила… Одно дело хранить все эти высохшие сказания, и верить в них, и рассказывать туристам – особенно если за них платят, верно?.. А совсем другое – пугать этим людей, тем более новых хозяев. Они же выгонят вас в три шеи. Здесь не ваша собственность, старина.

– Не моя? – сказал Гув. – Пускай их имена записаны в книгах закона, но здесь моя земля, мои горы, моя долина, И песня кукушки – моя, и ягоды, и кустарник… И темнота в пещере – моя.

– Но вы ничего с ними не сделаете! Никуда не заберете! – Гвин рванулся в дверь мимо Гува. – Пустите меня, слабоумный чурбан!.. И сделайте наконец ту крышку для люка на чердаке!.. Мать просила!..

13

– Сегодня ты что-то неважно выглядишь, Эли, – сказал Клайв. – Ты вполне здорова? Не надо все принимать близко к сердцу. Любой маленький скандал… Это не к лицу юной леди.

– Я себя чувствую нормально, спасибо, – ответила Эдисон. – Просто еще не вполне проснулась. У меня всегда так, если слишком много сплю.

– Сказать старушке Нэнси, чтобы сварила тебе яйцо? Или подогрела что-нибудь? Мы долго держали твой завтрак, но боюсь, он все равно остыл.

– Нет, спасибо, Клайв. Все в порядке. Лучше я выйду подышу свежим воздухом.

– Прекрасная мысль, – сказал Клайв.

– А где Роджер? – спросила Элисон.

– Внизу в каморке со своими пленками. Проявляет, печатает, не знаю что… Просил его не беспокоить. Заперся там на сто замков, чтоб ему не мешали. Знаешь этих сумасшедших фотолюбителей?

– Да, – сказала Элисон. – Пойду немного пройдусь.

– Помнишь, о чем тебе говорила Маргарет?

– Да, Клайв. А что?

– Она беспокоится о тебе… О твоем настроении. Как ты… Ну, понимаешь, в общем?

– Да, Клайв.

– Хочет, чтобы ты чувствовала себя счастливой… И я… я тоже хочу.

– Спасибо, Клайв. Ты очень добр… Увидимся за ленчем…

– Пока, старушка, – сказал Клайв.

Эли сон пошла по тропе вдоль реки. День обещал быть жарким, но под деревьями было прохладно. Тропа сворачивала на болото, туда, где стояла та самая «куриная» избушка. Недалеко от нее, за поворотом, на большом пне сидел Гвин.

– Салют, – сказала Элисон.

– Салют.

Элисон присела рядом на камень.

Гвин показал в сторону деревьев на склоне.

– Видишь, между ними темная полоска, которая идет вверх? Это старая торфяная дорога. Каждое лето люди из долины поднимались по ней, чтобы нарезать торф. Четыре дня подряд резали.

– А как доставляли вниз? – спросила Элисон без особого интереса.

– Лошадьми.

– Тут такая крутизна.

– Они возили на санях, представляешь?.. А видишь вон там, за рекой, вроде шрама? Старая каменоломня. Оттуда брали камень для домов. Хороший камень только на том берегу, здесь – плохой. Посмотри на мост, когда пойдешь в магазин. Он сделан из этого камня и весь уже искрошился. А дом стоит как новый, видишь? Потому что для него брали камень с той стороны.

– Хотела бы знать так, как ты, – сказала Элисон. – Здесь все для тебя родное.

– Для меня? Да я первый раз в жизни в этих местах.

– В том-то и дело. Приехал всего неделю назад и уже знаешь все так, как будто всегда тут жил. А я всю жизнь проводила здесь каникулы – и ничего не знаю. Потому что ты свой, а я чужая… Я как те девушки на модных фотографиях в журналах – им безразлично, где фотографироваться: посреди поля, на горе, у моря. Везде выглядят потрясно, но это все не их… чужое… Также и я.

– Здесь твой дом, – сказал Гвин.

– Какое это имеет значение сейчас?

– Давно ваша семья его купила?

– Понятия не имею. Отец получил его в наследство от двоюродного брата, который погиб.

– Когда?

– Ой, сто лет назад. Меня еще на свете не было. Я видела его на снимках. Очень красивый. Звали Бертрам.

– Но это сейчас ваш дом?

– Да, наверное.

– А кто же им занимается? Твоя мать или кто?

– Мама и Клайв, кто же еще?.. Да в чем дело? Почему ты спрашиваешь?

– Беспокоюсь за Гува, – сказал Гвин. – Они его не выгонят, как думаешь?

– Поговаривают об этом. Но ведь больше некому тут смотреть за домом. Клайв боится, что Гув может стать опасным. А по-твоему?

Гвин покачал головой.

– Точно не знаю. Что-то в нем есть странное, и в то же время он может говорить совсем нормальные вещи. Но говорит так бессвязно, даже если по-валлийски, что трудно понять.

– Про что?

– Я сейчас чувствую себя не очень, потому что у меня утром был с ним разговор, и я жутко разозлился… даже толкнул его. Но потом подумал, что во многом он, наверно, прав.

– В чем? – спросила Элисон.

– Пойдем заглянем еще раз в эту хижину, – сказал Гвин.

– Ой, лучше не надо! Я думала все утро…

– Ну пойдем! – повторил Гвин. – Не бойся. Только посмотрим – и обратно. Что такого?

Он уже направлялся к курятнику. Элисон побрела за ним. Гвин толкнул дверь.

– Вот! – произнес он почти веселым тоном. – Имеется обеденный сервиз, чисто-белый, разбитый. Не готовый к употреблению… Какие есть вопросы или предложения?

– Прекрати, Гвин, – сказала Элисон. – Мне опять страшно. Снова внутри как будто сжалось все…

– Не бойся. Все рисунки исчезли, тарелки разбиты. Можно считать, мы их с тобой разбили прошлой ночью, верно? Когда чуть не подрались. А где совы, которых ты понаделала?

– Гвин, не задавай вопросов! Пожалуйста… Не продолжай все это. Хотя ты единственный, с кем я могу по-настоящему говорить…

– Не очень-то похоже, – сказал Гвин. – Когда мне позарез нужно было сказать тебе кое-что, ты сразу помчалась к своему Клайву. А меня как раз перед этим поперли из гостиной. Как, ты думаешь, я себя чувствовал?

– Да, мама была очень зла на тебя…

– За что?

– За ту записку, которую ты сунул в салат.

– И что тут такого?

– Писал, что хочешь увидеть меня. Мама прямо взвилась. Говорила ужасные вещи. Я просто не ожидала от нее.

– Например?

– Не надо, Гвин…

– Ну спасибо, мисс Элисон. Извините, что побеспокоил вас своей запиской.

– Гвин! Ведь это же не я!

– Я всего-навсего хотел поделиться с тобой…

– Я тоже с тобой хотела. Ты единственный, кто называет меня нормально: Элисон.

– Но ведь это твое имя.

– Другие зовут меня Эли. Это ужасно! Терпеть не могу! «Эли-Эли», «еле-еле». Противно слушать!..

– Да, я очень хотел поговорить с тобой, – повторил Гвин. – Потому что с тобой мне лучше всего… Ты завтракала?

– Нет, не могу.

– Мне тоже ничего в горло не лезет. Как опилки! Не могу проглотить.

Они уже выходили из хижины. Гвин снова уселся на пень.

– Давай все-таки спокойно поговорим о тарелках, – сказал он.

– К чему? – спросила Элисон. – Они разбиты… Ты запер дверь на засов?.. О Господи! – она закрыла лицо руками. – «Засов», «сов»… «совы»… Всюду они!

– Спокойно, – сказал Гвин. – Не надо, Элисон. Хватит… Не будем больше. Извини, старушка…

– Эй! – услыхали они.

Под деревом стоял Роджер.

– А я думаю, куда ты подевалась? – сказал он. – Кричу, кричу… Хотел показать тебе фотографии. Пошли, Эли!

– Подожди, – сказал Гвин.

– Пошли, Эли! – настаивал Роджер.

– Я говорю, подожди, – повторил Гвин.

– Эли, – сказал Роджер, – твоя мать везде ищет тебя. Ты помнишь, что она говорила? Помнишь?

– Что она говорила? – спросил Гвин.

Элисон посмотрела на него.

– Гвин… Не ходи с нами к дому, ладно? Не надо… Гвин, честное слово, я ей объясняла, но она говорит, что я не должна… Даже разговаривать с тобой…

– О, все в порядке, мисс Элисон, – сказал Гвин. – Не беспокойтесь. В следующий раз, когда мне надо будет зайти в дом, я пойду только с черного хода. Прошу прощения.

Он резко повернулся и пошел через лес по дорожке, что вела к задней стороне дома.

– Гвин, но я не могу так… правда… – сказала Элисон вдогонку.

– Этот парень определенно нарывается на драку, – заметил Роджер.

14

– …Конечно, если иметь нормальные фотоматериалы, я бы сделал снимки получше, – сказал Роджер. – Но я потел все утро в этом закутке и все-таки добился чего-то, ты увидишь. Поверь, это кошмар – работать с такой пленкой и такой фотобумагой! Но главное, по-моему, сделано. Посмотришь свежим глазом и скажешь. Пошли!

– Только не сейчас, Роджер.

– Снимки на столе в столовой. Еще не совсем высохли, так что смотри, чтоб не склеились.

– Потом. Позже. Не теперь.

– Два последних вышли хуже, – продолжал Роджер. – Это когда вдруг появилось наше волосатое валлийское чудище. Он немного напугал меня. А до этого на камне восседал Гвин. Его рука видна на некоторых снимках. Очень трудно было снимать – чтобы все, что хотел, вошло в кадр… Ну, тебе не понять… Погляди и увидишь.

Но как только Роджер открыл дверь дома, Элисон проскользнула мимо него, бросилась по лестнице наверх, и он услышал, как щелкнула задвижка двери ее комнаты.

– Эй, Эли! Ты что?.. – Она не отвечала.

– Женщины! – мудро заключил Роджер и отправился в столовую.

Фотографии лежали кучей на подоконнике на самом солнце. Верхняя уже свернулась в трубку. Возле стола суетилась Нэнси: накрывала ко второму завтраку.

– Кто перенес мои снимки? – спросил Роджер.

– Они валялись на столе, – сказала Нэнси.

– Знаю, что на столе. Я положил их, чтобы просохли. Все утро потратил на эти проклятые снимки!

– Они мешали, – сказала Нэнси. – Мне надо делом заниматься, а обеденный стол не для всякой липкой бумаги. И так я его тру по нескольку раз в день!

– Мешали? – крикнул Роджер. – Вы испортили мои фотографии, вот что вы сделали! «Мешали»!.. Не ваша забота решать, что здесь мешает, а что нет!

– Я буду говорить с миссис Брэдли, – сказала Нэнси.

– Да хоть с китайским императором! Вы не имеете права трогать то, что вас не касается, запомните это! Вы…

– Тра-та-та, – протянул Клайв, входя в столовую из передней. Он еще оттуда услышал повышенные голоса. – В чем дело? Из-за чего сыр-бор?

– Я хочу говорить с хозяйкой, – повторила Нэнси. – Я ухожу.

– Она испортила все мои фотографии, и сама еще…

– Ладно, ладно, – перебил Клайв. – Остудим немного воздух. Снизим температуру. Собирай, старина, свои игрушки и…

– Но, папа, она…

– Я помогу тебе. Давай… Иди в гостиную и подожди там… Вот умница. Я сейчас выйду.

Роджер покинул комнату со снимками в руках. В гостиной он разложил их на полу, края двух из них придавил ножками стульев. Из столовой доносились голоса: монотонный – Нэнси и просительный, урезонивающий – Клайва.

Вскоре он сам появился в гостиной с бумажником в руках. Пряча его в карман, он заметил:

– Недешевые у нас получаются каникулы.

– Я все утро мучился со снимками, – сказал Роджер, – а она смешала, разбросала…

– Спокойно, спокойно. Нужно учиться противостоять ветру, а от Нэнси последние дни идут такие порывы – на ногах еле удерживаешься.

Роджер продолжал раскладывать фотографии, прижимая их к полу разными тяжелыми предметами.

– Окончилось не так плохо, как я сначала думал, – сказал он. – Надеюсь, они выпрямятся… Извини, я немного сорвался, папа. Но она их так нашвыряла!.. Можно же все-таки соображать хоть немного…

– Она не подумала. Не требуй от нее слишком большой сообразительности.

– Ее сын соображает неплохо!

– Гвин – да. Таких мы в армии называли «казарменными умниками». Умеют качать права и всегда себе на уме. Но хорошие мозги еще далеко не все… Если нет у тебя приличного окружения, микроклимата, как теперь говорят…

– Из-за этого микроклимата Маргарет и захотела поехать сюда с Элисон? И нас потащила?

– Как тебе сказать… Это сложная штука… Послушай, может, положить твои снимки на бильярдный стол? Там они уж никому не будут мешать. Придавим шарами и киями… А некоторые совсем ничего получились! Назовем вот этот – «Мокрый уик-энд в долине». Как?.. Или не подойдет?

– Я разложу по порядку, тогда будет видно, что есть что, – сказал Роджер. – Первые семь – тот самый камень. На трех видна рука Гвина, видишь? Он сидел на верхушке… А тут я увеличил, смотри… Это – дыра в камне, через нее видны деревья на горе… Да ты не смотришь!

– Очень хорошо, – сказал Клайв. – Чрезвычайно эффектно.

– Правда? А вот этот? Погляди как следует! – Клайв опустился на колени, всмотрелся в снимки.

– Ого! – сказал он. – А это что?

– Где? – спросил Роджер.

– Что-то непохожее на другие. Надо в лупу разглядеть. Ты не смотрел?

– Нет, – ответил Роджер. – Но я его увеличил… Где он?.. Сейчас… Вот, смотри!.. Или не тот?

Роджер показал отцу несколько увеличенных снимков: три с Гвином, два – после того, как тот ушел, два – когда Полубекон уже появился и смотрел, как Роджер щелкает затвором.

– Все-таки я прав, – задумчиво сказал Клайв. – На этих двух появилось что-то новенькое.

– Что?

Клайв надел очки.

– Не знаю, – проговорил он. – Если бы еще больше увеличить.

– Больше нельзя. Бумага жутко зернистая. Начинают появляться круги и разрывы. Как на абстрактных картинах… Вот, посмотри этот. Может, здесь увидишь?

– Попробую, – сказал Клайв.

На снимке деревья на горе напоминали полусгоревшие спички, а между ними виднелось что-то похожее на гроздь черно-белых горошин.

Но Клайв увидел в них совсем другое.

– Я бы сказал… – начал он, – здесь кто-то сидит на лошади и не то поднял шест, не то машет рукой.

– Где ты видел здесь лошадей? – спросил Роджер. – Ни одной с тех пор, как приехали. У каждого фермера трактор.

– Конечно, я не уверен, – сказал Клайв, – и не берусь утверждать… Но, может, это пони. Сейчас многие их разводят.

– А что у него на голове? – спросил Роджер. – Если это пони.

– На голове?

– Очень длинные волосы, видишь? Откинуты назад и разбросаны по плечам.

– Ну, старина, ты выдумываешь… А впрочем, возможно, ты прав – никакой это не пони, а хиппи. Длинноволосый хипповый парень. А?.. Далеко же он забрел из города.

– Посмотри еще этот снимок, папа. Здесь я недотянул выдержку. Намного темнее, но, может, для сравнения…

– Он опустил руку, кажется, наш хиппи, – сказал Клайв. – Как ты считаешь?.. Подожди, если это пони, то отчего он такой круглый?

– Быть может, просто нагнул голову? – предположил Роджер.

– Весьма вероятно… Но теперь мне начинает казаться, что это не пони и не хиппи, а мотоцикл.

– Там, на горе?

– Почему нет? Если есть дорога. Но мы бы слышали его треск… А мы ни разу… Или ты слышал, когда фотографировал?

– Нет, папа. В том-то и дело. Я никого и ничего не видел на горе. Откуда на снимке могло что-то взяться?

– Ума не приложу, старина. Если только Полубекон не заколдовал тебя.

– Ты это серьезно?

– Что серьезно?

– Ну… считаешь, что он может?

– Не говори чепухи. Мы живем не в средние века, когда одни колдовали, а другие бросали их в костер и делали из них бифштекс…

Они собрали снимки и понесли в бильярдную. Дверь туда была открыта, но войти не представлялось возможным: дорогу загораживала тачка. В ней лежали куски штукатурки, Гвин со щеткой и совком убирал последний мусор с пола.

Роджер и его отец остановились у двери. Гвин молча занимался своим делом.

– Совсем забыл, – сказал Роджер. – Я хотел кое-что показать тебе.

Гвин молчал. Роджер и отец ждали, пока он закончит.

– Уже все хорошо, старина, – сказал Клайв. – Молодец. Иди.

– Мне нужно убрать, – возразил Гвин. – Вы не против?

– Подвинь тачку, чтобы мы прошли, – ответил Клайв.

– Сейчас, мистер Брэдли. Одну минуту. – Гвин продолжал мести пол.

– Тачку немного в сторону, парень, – сказал Клайв.

– Конечно, сэр.

Он обошел бильярдный стол, обнаружил рядом с его толстой ножкой еще кусочек штукатурки, подставил совок, щеткой замел туда штукатурку, не спеша обогнул стол с другой стороны, опорожнил совок в тачку.

– Сейчас, сэр…

Гвин очень медленно вытолкнул тачку из дверей, прогремел по ступенькам и скрылся за домом.

– На грани наглости! – сказал Клайв.

– Неважно, папа… Иди сюда, посмотри. – Роджер начал раскладывать фотографии на бильярдном столе. – А что ты думаешь о нашей стенной живописи?.. Ой, где же она?!

Они увидели пустую деревянную панель в выемке стены – там, где была картина.

– Мстительный гад! Он содрал ее! Папа!.. – Роджер выскочил из бильярдной во двор, перепрыгивая через ступеньки. В отдалении Гвин катил тачку.

– Эй, ты! – заорал Роджер.

Гвин остановился.

– Иди сюда!

Роджер приблизился к Гвину.

– Зачем ты уничтожил такую картину, ты, валлийский дебил?..

– Мистер Роджер, – сказал Гвин, – мне кажется, вы давно не получали чего-то и хотите получить. Что ж, за мной не заржавеет…