Текст книги "Совы на тарелках"

Автор книги: Алан Гарнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

10

После обеда Гвин составил тарелки в мойку и отправился в гостиную разжечь огонь в камине. Он положил туда хворост, бумагу, подкинул березовой коры, растопил. Потом добавил дров в корзину возле очага. Затем начал зажигать масляные лампы. После чего возвратился к камину, подложил еще несколько поленьев в огонь, помешал их, стараясь делать так, чтобы дым не попадал в комнату.

Роджер и его отец вошли из столовой, уселись в удобные кресла. Гвин осторожно подвесил одну из ламп на крюк в печной трубе – не повредить бы асбестовое покрытие. Фитиль он пока прикрутил, чтобы не лопнуло стекло.

Потом снова поворошил дрова в очаге, подложил еще, поправил те, что лежали в корзине.

– Полагаю, теперь все нормально, – сказал Клайв. – Большое спасибо.

– Лампы скоро разгорятся, мистер Брэдли, – сказал Гвин. – Потом надо выкрутить фитиль.

– Да, конечно.

– Может, принести еще дров?

– Мы сами все сделаем, – сказал Клайв. – На твоем месте я бы занялся своими делами.

– Я… да…

– Спокойной ночи, Гвин.

– Спокойной ночи, мистер Брэдли.

– Еще одно, старина.

– Да, мистер Брэдли?

– Если захочешь о чем-нибудь сказать моей дочери, пускай это слышат все, хорошо? Не нужно тайн мадридского двора, ладно? Пусть все будет в открытую, а?.. Ты меня понял?..

Гвин стоял в темноте у подножья лестницы, между столовой и гостиной, и бил кулаком по стене, стараясь причинить себе боль.

– Удались снимки? – услыхал он голос Клайва через открытую дверь гостиной.

– Не знаю еще, пап, – отвечал Роджер. – Посмотрим завтра, когда проявлю. Если не получатся, надо благодарить этого полоумного Полубекона. Подошел и всю дорогу пытался отвлечь меня своими небылицами. Правда, пап, нужно что-то с ним делать, это становится…

– Я знаю, – сказал Клайв. – Но он абсолютно безвреден.

– Еще не известно. Такие бывают иногда… И потом, он сильный, как бык. И совсем того…

– Да, конечно, – согласился Клайв. – Но он здесь живет всю свою жизнь. Знает все ходы и выходы. И где мы теперь найдем другого работника? Эти места постепенно гибнут.

– Ну, знаешь, из-за этого я не буду хуже спать, – сказал Роджер.

– И потом, Маргарет… – продолжал Клайв. – Какой у нее получится отдых, если начнем сейчас заменять и искать прислугу.

– Да, конечно, – согласился Роджер. – Я совсем забыл про Маргарет…

Гвин отступил еще дальше в тень, когда услышал, что кто-то спускается по лестнице. Это была Элисон. Она несла небольшую лампу. Гвин вышел на свет, чтобы Элисон его заметила. Он махнул рукой в сторону столовой. Девочка задержалась перед двумя дверьми в раздумье. Взглянула через открытую дверь гостиной, где разговаривали Роджер с Клайвом, посмотрела на Гвина, снова в сторону гостиной. Потом прошла молча мимо Гвина туда, где сидели Роджер и Клайв, и закрыла за собой дверь.

– Привет, старушка, – сказал Клайв, поднимаясь с места. – Где это я положил?.. Ах, да… Вот, маленькая безделушка, которую я сегодня приобрел в городе. Подумал, она может позабавить юную леди. И еще купил тебе восковую бумагу.

– Ой, Клайв, как хорошо. Большое спасибо. – Элисон взяла коробку из его рук. – Ты очень милый…

Гвин промчался через столовую, через комнату, где хранились лампы, прямо на кухню, остановился возле мойки. Он стоял неподвижно. Потом открыл краны, наклонился над раковиной, смотрел, как струи воды наполняют ее. Он высыпал туда моющий порошок, схватил из сушилки какую-то посуду, начал мыть, медленно и упорно. Потом вытер все полотенцем и убрал в посудный шкаф. Он не слышал на кухне ни единого звука, кроме звука льющейся воды, но когда отошел в сторону, чтобы повесить полотенце, увидел возле печки свою мать.

Она сидела на табуретке, уставившись на закрытую печную дверцу. Одной рукой она ухватилась за трубу, на которой сушили полотенца, сжимая ее так, словно хотела открутить. Но пальцы только скользили по блестящему металлу.

– Ой, это ты, мама, – сказал Гвин. – Я и не заметил. Зажечь еще одну лампу?

– Нет, сынок, не надо.

– Совсем не такое освещение, как у нас в Абере, а, мам?

– Я не должна была сюда приезжать, – медленно произнесла Нэнси. – Не должна была приезжать. Здесь все не так… Никогда нельзя возвращаться… Никогда не надо возвращаться.

– Что с тобой, мам? – спросил Гвин. – Болит голова? – Он не видел ее глаз, но по прерывистому дыханию догадался, что мать с трудом сдерживает слезы.

– Если только есть справедливость на небесах… – сказала Нэнси.

Гвин обнял мать за плечи.

– Да что случилось, мам? Что-то не так?

– Не надо было сюда приезжать!

– Тогда зачем мы приехали? – спросил Гвин. – Откуда они взяли наш адрес?

– Он им дал. А потом она написала.

– Но мы же все равно могли не ехать. Кто нас заставлял?

– Это хорошие деньги, сынок, – сказала Нэнси. – Только мне не следовало слушать уговоры.

– А кто сообщил наш адрес? – спросил Гвин.

– Этот идиот, который там…

– Гув? Откуда он его знает?

Рука Нэнси продолжала откручивать трубу.

– Мам… Слушай, мам… Мы должны поговорить об этом…

– Нам не о чем говорить!

– Нет, есть о чем! Мам, ну послушай… хоть один раз!

– Я тебе уже сказала, ты не должен иметь с ним дело! Говорила я тебе?

– Мам, ну послушай… пожалуйста! – Нэнси молчала.

– Ты столько рассказывала про эту долину, – сказал Гвин, – для меня было, как будто я домой вернулся… Всю жизнь я знал эти места лучше, чем наш Абер… Знаешь, я даже узнаю здесь людей, хотя никогда раньше их не видел – так ты их здорово описала! Но почему я никогда не слышал о Гуве?

– Он не в счет. С ним никто дела не имеет.

– Нет, имеет… Здешние жители не считают его дураком. Его уважают. Почему ты мне не говорила?

– Кого ты больше слушаешь? – сказала Нэнси. – Болтаешь со всеми за моей спиной!

– Нет, мама.

– Ты на их стороне? Против меня?

– Да нет же!..

Гвин продолжал стоять у кухонного стола. Нэнси по-прежнему сидела на табуретке возле печки. Она больше не смотрела неотрывно на дверцу, она смотрела на Гвина, теперь уже двумя руками вцепившись в трубу сушилки для полотенец.

– Мам! Я должен все знать о Гуве. И об этих тарелках…

– Я уже говорила тебе, сын… – Голос ее был тих. – Если ты скажешь еще хоть слово с этим старым дураком… Если ты еще хоть раз заговоришь о нем со мной, я… я уйду из этого дома, а ты уйдешь из своей школы и будешь торчать за прилавком какого-нибудь магазина.

– Ты не сделаешь этого, – сказал Гвин.

– Я предупреждаю тебя, сын.

– Ты не сделаешь…

– Думаешь, мне не тошно кланяться тут перед ними, – продолжала Нэнси. – Я не привыкла к такой работе. Она у меня не в крови, нет… Я не прислуживала никому в Абере эти годы и не научусь – так что можешь не смотреть на меня свысока, как все они… здесь…

– Я зато очень расшаркиваюсь перед ними, да? – спросил Гвин.

Нэнси поднялась с табурета, подошла к одному из кухонных шкафчиков, стала что-то искать.

– Я все сказала тебе, сын… Куда ты собрался?

– Как куда? Спать. Спокойной ночи.

– Где у нас аспирин? – спросила Нэнси. – Ужасно нездоровится голове.

– Нельзя говорить «нездоровится голове»! – резко сказал Гвин. – Нельзя так говорить. Надо говорить «нездоровится мне»… Или просто «болит голова»… А если хочешь аспирин, посмотри у себя в сумке. Ты всегда его там держишь… И меньше кури!..

11

…Она не пойдет через кухню: мать заложила там дверь… Не пойдет и через главный вход: для этого нужно отпирать целых две двери. Значит, остается гардеробная. Правильно, девочка?.. Можешь не торопиться…

Гвин стоял позади дома, на высоком террасном уступе сада, откуда была видна гардеробная. Он стоял, опираясь спиной о ствол дерева, недалеко от изгороди, где дорога ближе всего подходит к дому, почти на уровне крыши, и затем скрывается за холмом. Он стоял здесь, возможно, уже часа два, если не больше.

Ты наверняка выйдешь из этой двери, и единственный способ подловить тебя – не спускать глаз с выхода; следить и следить, хотя нудное это занятие, не всякий бы выдержал.

Гвин тоже полагал поначалу, что не выдержит. Темнота не рассеивалась; хотелось пройтись, размяться, но он стоял, словно прирос, возле дерева, чувствуя спиной шероховатый ствол.

Мало-помалу ночь стала расслаиваться, дробиться на горы и облака, на деревья у реки и легкий ветер; стали появляться звуки в листве и в травах. Рядом прошмыгнул горностай. Гвин не шелохнулся.

Показалась луна.

Гвин принялся играть со временем, превращая секунды в минуты и затем в часы или, наоборот, брал целый час и делал из него одно мгновенье… Куда спешить? Надо дождаться… подловить… проследить…

Его сосредоточенность и тишина были всего один раз нарушены – он сильно вздрогнул, когда раздался быстрый топот копыт, но в следующий момент усмехнулся про себя: не узнал треск мотоцикла – вон он едет по дороге, мигает своей единственной фарой.

Ага! В доме небольшая суматоха: замелькали огоньки ламп. Семейство собирается бай-бай. Засветились лампы в двух комнатах – одна над другой. Там Роджер и Элисон. Окно Элисон первым потемнело.

Не торопись, девочка! Пускай все успокоятся…

Но Гвин недооценил Элисон. Вскоре он заметил, как раздвинулись занавески и в окне смутно завиднелось ее лицо. Потом она села на подоконник, Гвину хотелось соединиться со стволом, раствориться в нем, чтобы Элисон не увидела его, освещенного луной. Но Элисон следила за пятном света, падающим из окна Роджера на крутой склон, и, как только Роджер задул лампу и пятно исчезло, она отошла от окна.

Посмотрим, что ты будешь делать дальше, подумал Гвин и снова принялся за свои цифры.

Прошло, наверное, еще около часа, прежде чем в комнате Элисон зажегся свет от карманного фонаря.

Неплохо, одобрил Гвин, совсем неплохо. Пока все идет, как я и предполагал…

Вот Элисон, вызвав снова одобрение Гвина, открыла дверь гардеробной – он все видел сверху, со своего поста.

Вот она прошла через заднюю часть дома, мимо бильярдной… Гвин был уже возле дороги: ведь Элисон может сразу скрыться за поворотом или углубиться в лес. Не зря же она надела брюки, свитер и ботинки на толстой резиновой подошве.

Элисон миновала открытое пространство двора, прячась за сараями. Гвин дал ей возможность уйти немного вперед, чтобы легче было потом следовать за ней. Секунд десять он стоял на месте, за это время она исчезла где-то между кустами. Когда он подбежал поближе, Элисон нигде не было. Тропинка тонула в темноте.

Гвин выругал себя: потерял след! Куда идти? Вниз и влево от того места, где он стоял, уходил в сторону реки болотистый лес; прямо перед Гвином была садовая дорожка. Он побежал по ней, добежал до калитки – там никого не было. Он помчался назад к дому…

Нет, она не могла пойти туда: он бы слышал ее шаги по гравию. Скорей всего, сразу углубилась в лес… Гвин остановился, прислушался, огляделся вокруг. Вдалеке, между деревьями, там, на болоте, он увидел проблеск света.

Гвин кинулся в лес. И сразу же начал спотыкаться в темноте о старые корни, оступаться в канавы, вязнуть в иле, больно ударяться о камни. Крапиву и колючие кусты куманики он узнавал на ощупь; ветви деревьев не давали ему распрямиться, под ботинками хлюпал торф… Лес все больше сдавал свои позиции болоту.

Гвин двигался за мелькающим светом фонаря и был совсем недалеко от Элисон, когда та остановилась. Он замер на месте. И вдруг свет исчез.

Почему? Разве она может видеть в темноте?.. Где же она? Должно быть, слева от того огромного пня…

Свет зажегся снова, но очень далеко, гораздо правее, он был еле различим.

Что за игры она ведет?

Световая точка двигалась со скоростью пешехода, луч дрожал и мигал, как будто батарейка была на исходе. Гвин следовал за этим сигналом.

Каким образом она так быстро очутилась в той стороне? Совсем не было слышно… Она умеет летать, что ли?.. Он остановился, напряг слух. Главным фоном для всех звуков был шум реки, но Гвин уже мог различать и другие звуки ночи.

Что она делает? Свет от фонаря стал двигаться зигзагами.

Заметает следы? Но она ведь не знает, что я слежу за ней. Тогда зачем? Что все это значит?..

Свет снова погас.

Ты второй раз, девочка, откалываешь этот номер! Не выйдет…

Гвин пригнулся пониже, рассчитывая разглядеть Элисон между деревьями, на фоне светлеющей под луною горы.

Она должна быть сейчас где-то около кромки леса… Но ее не было. Только деревья чернели на серебристом горном склоне.

Что же теперь?..

Ох, свет мелькнул еще дальше, совсем в глубине! Не похоже, чтобы батарейка села, но мельканье продолжается.

Слабый контакт, подумал Гвин… Но каким образом она передвигается с такой скоростью? И что ей там нужно? Что ищет? Думает запутать меня, чтобы я оставил преследование? Значит, поняла, что слежу за ней…

Гвин кружил, остерегаясь выходить на освещенные луной места – лес тут сильно поредел. Сгибаясь, Гвин перебежал опасное место, остановился под большим деревом, перевел дух.

Ему начинала нравиться эта игра.

Ну, а теперь, что еще вы придумаете, мисс?

Свет замер и не двигался.

Давай же, старушка!..

Что там?.. Гвин так дернул головой, что стукнулся о ствол дерева. Свет от фонаря Элисон оставался в прежнем месте, как вдруг слева от него, в сотне футов, появился, зажегся еще один – фонарь… Или что это?.. И первый стал, колеблясь и мигая, двигаться в сторону второго.

Гвин отлип от ствола, обернулся. Сзади него тоже горел бледный свет…

Он вдруг понял, что этот свет – не от фонарика и никогда им не был! Он снова прижался к стволу, как бы ища у него защиты. Это не электрический свет, это пламя. Огоньки пламени… Они везде вокруг… Он в ловушке!..

Если закричать, все равно никто не услышит.

Огоньки мелькали по всему лесу, сзади него, спереди – небрежно, как будто случайно, – они окружали его, отрезали от обычного мира.

И все же в этом обилии огней Гвин мог различить тот, самый первый. Он продолжал двигаться, то прижимаясь к земле, то уходя в стороны. А то и вовсе замирал на какое-то время…

Ох, ведь Гув говорил, от этого самого его дед умом тронулся!.. Тут, в лесу…

…Отпустите меня отсюда! Дайте уйти!.. Вырваться!..

Порою огни вытягивались вверх и дрожали, как будто от смеха.

…Как сделать, чтобы не сойти с ума? Как быть?.. Они ведь не тронули того старика. Он сам рехнулся… Шарик за шарик заскочил… Но я-то не старый крестьянин! Могу я что-нибудь сообразить?.. Ну, Гвин! Пошевели мозгами!..

Во-первых, нужно думать о чем-то другом. Совсем постороннем… Ну…

Ускорение… Ускорение свободно падающего тела равняется тридцати двум… тридцати двум… тридцати двум футам в секунду… В секунду…

Огоньков стало еще больше. Он чувствовал это, понимал, но не мог отвести глаз от знакомого, самого большого… который двигался медленнее всех и, дрожа, подкрадывался все ближе, словно играя с ним, приглашая включиться в игру…

Нет, я не сойду с ума! Еще чего!.. Не стану как тот старик! Нет, ни за что…

Ускорение… Тьфу!.. Тело, погруженное в жидкость… погруженное в жидкость, теряет в своем весе столько, сколько весит в объеме вытесненная им вода… Подумаешь, огоньки… Ну, огоньки… И что?.. Тело, погруженное в жидкость… Тело, погруженное в жидкость… a плюс b в квадрате равняется а-квадрат плюс 2 ab плюс b-квадрат…

– Гипербола! – закричал Гвин что есть силы. – Это плоская кривая, состоящая из двух бесконечных ветвей!..

Пламя сделалось почти с него ростом, оно стояло совсем недалеко от него.

– …Тысяча пятьсот тридцать шестой – последний год автономии!.. Тысяча пятьсот сорок третий – Уэльс разделен на двенадцать графств!.. Материя состоит… материя состоит из трех субстанций!.. Субстанций… А теперь – химия. Урок химии… Опишите опыт… Мама!.. Возьмем… Возьмем… Ну… Десять граммов ацетата соды и пятнадцать граммов извести. Смешаем и поместим эту смесь в пробирку… Будем сильно нагревать… Мама!.. Нагревать… Что получается? Получается… NaC2H3O4 + NaOH = Na2Co3 + СН4! Вот оно!.. Вот оно! Понимаешь?..

Огни прыгали вокруг.

Гвин перестал бормотать, умолк. В лесу все было тихо. Гвин посмотрел на близкое к нему голубоватое пламя. Оторвался от ствола дерева, сделал один шаг… другой…

– СН4, – проговорил он. – Да, это оно! Один атом углерода и четыре – водорода. Это метан… Метан!!! Ура!

Он прыгнул в сторону пламени. Приземлился на четвереньки в липкую жижу, покрытую сгнившими листьями…

Пламя исчезло.

Гвин поднялся из грязи, атаковал другой язык пламени. Тот тоже погас.

– Метан! – выкрикнул Гвин. Прыжок.

– Метан!

Еще прыжок, всплеск.

– Болотный газ!

Прыжок. Хлюпанье влажной почвы. Гвин тушил голубоватые огоньки, смеясь во все горло. – Чертово СП… чертово четыре! Ура!.. Болотный газ… Он свалился на молодое деревце, которое треснуло.

Резкий звук сразу поднял его на ноги, вернув в эту ночь, к действительности.

Радуешься, дубина! Совсем забыл про Элисон.

Ладно, с этим покончено… с огоньками. Ты оказался жутко умным парнем: сообразил насчет болотного газа. Неплохо изучил химию в школе. Хотя струхнул изрядно… Чуть штаны не намочил… А теперь что? Уйти, оставить Элисон и ждать, пока разгадку всего этого тебе принесут на тарелочке?.. Ха! Тарелки! Ты и позабыл про них из-за прекрасного СН4, и тебе хочется, чтобы их вообще не было на свете. Никаких тарелок! У тебя и так есть что рассказать зазнайке Роджеру…

Гвин начал выбираться из заболоченного леса. Он был так недоволен собой, что не обращал уже никакого внимания ни на болотный газ, ни на лесные заросли, ни на лунный свет, ни на шум, который он производил, пробираясь по лесу.

Придурок…

Глупец…

Заячья душа…

– Ау! Эй!

Он остановился, прислушался. Снова пошел вперед.

– Ау! Эй! Элисон!

Какие-то звуки все время окружали его, он прислушивался, но того, что хотел, не слышал.

Снова он начал внимательно оглядываться вокруг. Справа от него шел темный крутой склон. Впереди вздымалась дамба, пересекавшая болото, она тянулась влево, к проходу в ограде пастбища…

Что это?.. Кто там?

Он подождал, чтобы видение исчезло, но оно оставалось.

Неужели?!

Он вертел головой во все стороны, пытаясь избавиться от наваждения.

Оно никуда не девалось.

В конце дамбы стояла она. Да, она стояла под деревом, возле ворот в ограде. Он смотрел и смотрел… Это была точно она! Все яснее он различал ее, наполовину скрытую листвой, освещенную лунными лучами.

А меня она видит?.. И вообще все глупо. Что я ей скажу? Я же хотел узнать про тарелки, потому и затеял слежку… Погоню… Но какие тарелки? Где? Не с собой же они у нее? Ха… Значит, не нужно сейчас выдавать себя, надо затаиться и ждать… И снова следить… следить… Идти за ней… Только чтобы не заметила… Ведь она не видит меня сейчас? Спокойно стоит под деревом… А болотные огни… Интересно, встретилась она с ними и напугалась так же, как я? Или еще больше?..

Идите же, трогайтесь с места, мисс Элисон. Я следую за вами.

…Ух ты! Куда же она опять?..

Элисон проскользнула совсем близко от него и двинулась вправо, туда, где лес был гуще.

Опять начинаешь свои штуки, старушка?.. Ой, что это?..

Среди болота торчала полусгнившая лачуга, вроде курятника, на железных колесах. Он подкрался ближе. Изнутри раздавались негромкие звуки – будто кто-то двигал посуду.

Гвин обернулся. В конце дамбы, под деревом, освещенная луной, снова стояла та самая фигура. Элисон!.. Это же точно она! А кто тогда в лачуге?..

Гвин протер глаза, тряхнул головой… Кто мне скажет, что происходит?.. Кто?..

Снова взглянул на дамбу. Лунный свет все так же освещал листву дерева. Под деревом никого не было… Глаза у Гвина болели от напряжения…

Он подошел вплотную к домику, обогнул его, увидел окно, дверь. Осторожно, с замирающим сердцем, заглянул в окно.

Элисон стояла, наклонившись, под светом фонаря, который прислонила к горке тарелок на столе… Что она делает?! Вырезает что-то из восковой бумаги?.. Рулон находился тут же, под рукой. Она действовала быстро, отбрасывая каждую сову – да, точно, она вырезала сов! – после того, как заканчивала вырезать. И тут же принималась за следующую. Куча нарезанной бумаги окружала ее, отражая свет фонаря. Она работала сосредоточенно, раскачиваясь на пятках. Гвин отпрянул от окна.

– Элисон, – тихо позвал он. – Это я, Гвин. – Свет в домике погас.

– Элисон!

Он подбежал к двери.

– Элисон. Это я. Не бойся. – Ответа не было.

– Элисон!

Он открыл дверь. Внутри была полная тьма, он не видел ничего.

– Элисон. Не глупи. Я пришел помочь тебе. Элисон, я уже вошел. Зажги фонарь.

– Уходи.

– Эли…

Он оперся рукой о дверь.

– Уходи.

В темноте послышался шум, похожий на хлопанье крыльев или, скорее, на сухие звуки, производимые гремучей змеей.

– Элисон. Я здесь.

– Нет. Уходи.

Угроза в ее голосе удивила и испугала его. А еще стук посуды из того же угла.

– Не надо, Элисон. Остановись!

– Уходи. – Тарелки звенели.

Гвин прыгнул в темноту.

Он толкнул Элисон плечом, схватил за руки, прижал их к ее бокам. Она боролась с ним, вырывалась, пыталась ударить. Он не отпускал ее… Тарелки падали и крошились у них под ногами…

Гвин сжимал руки Элисон, пока та не перестала сопротивляться. Тогда он отпустил ее и услышал, как она плачет в темноте.

Он нащупал фонарь, зажег.

– Ты в порядке? – спросил он.

– Да.

– Извини, если сделал больно, но я должен был заставить тебя прекратить это.

– Почему?

– Почему? Ты не знаешь сама?

– Мне нужно было продолжать, – сказала Элисон. – Я так себя чувствовала… так… И лишь от этого мне делалось легче. Когда я их вырезала…

– Легче? – переспросил Гвин. – А что?.. И почему вообще?..

– Я не могу объяснить, – сказала Элисон. – Такое чувство, что сейчас взорвусь… лопну. Но если сделаю картинку, то весь заряд… все плохое… уйдет… туда… Я почти уже закончила. Осталось немного… Гвин…

– Нет, – сказал он. – Брось их, иди ложись спать.

– Я не могу. Они сидят во мне… Пожалуйста, дай окончить, и тогда я пойду домой.

– Как ты все это можешь объяснить? – спросил Гвин. – Книжка, которая полетела в меня? Тарелки… они так мучают мою мать?.. Помоги понять хоть что-то…

– Откуда я знаю?.. Это не объяснить… чувствую только – жуткое напряжение… внутри… И еще злость. И страх… И еще что-то… Как будто вся кожа натягивается и вот-вот…

– У тебя такое бывало раньше, до всех этих сов?

– Нет же… никогда.

– Значит, ты должна прекратить! Разве не ясно?

– Но я не могу, Гвин. Ты не понимаешь, как это… Я обязана закончить.

– Сколько тебе осталось?

– Я делала последнюю. Пожалуйста, Гвин… Потом я усну. Я так хочу спать…

– По тебе видно, – сказал Гвин. – Ладно. Но обещай…

– Обещаю…

Элисон снова взялась за ножницы.

Она стала вырезать из бумаги рисунок, заготовленный раньше, – довольно грубые очертания совы, без особых деталей, но по которому фазу можно было сказать, что это именно сова, а не что-то другое.

– Вот, – проговорила она, закончив. – Теперь срисовала с каждой тарелки. Весь сервиз.

– Дай, пожалуйста, ножницы, – сказал Гвин. – Пусть будут у меня. Эту сову я могу взять?

– Да, – ответила Элисон. – Делай с ней, что хочешь.

Гвин сложил рисунок, сунул в карман.

– Теперь пошли домой.

Он положил ладонь на ее рукав. Элисон вся дрожала, зубы у нее стучали.

– Идем же. Ты совсем того, старушка. – Она ухватилась за его плечо обеими руками.

– Я так боюсь. Помоги мне… Все ужасно… Я не знаю… Пожалуйста… Гвин… Я боюсь… Гвин…

– Я здесь, – сказал он. – С тобой. Чего ты боишься?

– Всего… Чувствую, как… Не могу объяснить… Это как будто… Нет, не могу.

– Ты все время говоришь «не могу, не могу». Как же я пойму? Ты должна попробовать.

– У меня нет слов!

– Попробуй!

– Ну… как будто везде опасно… И я не знаю, где я… «Вчера», «сегодня», «завтра» – эти слова ничего не значат… Их нет, и в то же время они где-то поджидают… Я не знаю… Не могу…

– Давно у тебя так?

– Не знаю.

– Со вчерашнего дня?

– Не знаю. Не знаю, что значит «со вчерашнего».

– И это тебя пугает?

– Не только это, – сказала Элисон. – Все остальное… Хочется плакать и смеяться одновременно…

– Звучит как-то непонятно. Как в заумных книжках.

– Я знала, ты не поймешь. Это невозможно объяснить… Гвин… Мне очень страшно. Я боюсь выходить.

– Выходить? Откуда?

– Отсюда. Из этой хижины.

– Что тебя там пугает?

– Все…

– Перестань! – резко сказал Гвин и тряхнул ее. – Это уже называется истерика, старушка! Пошли домой, и ты ляжешь спать.

– Гвин! Нет! Я не могу! Здесь я в безопасности!

– Ты не можешь провести все свои дни в курятнике на колесах, – сказал Гвин. – Так ты совсем разучишься двигаться… Думай о чем-нибудь обычном… Например, о копченой селедке.

– Ох, Гвин!

Элисон почти рассмеялась.

– Я не шучу. Если все страшно, думай о самых простых вещах. О селедке, например.

Гвин взял Элисон за руку, толкнул спиной дверь. Он увидел, что она застывшим взглядом смотрит в раскрытый проем.

– Гвин!

– Копченая селедка… Помнишь? – сказал он, улыбаясь.

– Гвин! Да посмотри же!

Он посмотрел. Улыбка сошла с его лица.

В конце дамбы, под деревом, у самых ворот пастбища, высился столб света. Он был довольно широк, но сужался с обоих концов, а посередине свет как будто свисал складками, словно занавес.

Элисон застонала.

– Ты видишь? Видишь?

– Все нормально, – сказал Гвин. – Элисон, все нормально. Знаешь, что это? То самое, о чем я тебе говорил. Идем!

Она рванулась от двери обратно на середину хижины.

– Нет! – крикнула она.

– Это же всего-навсего болотный газ, – успокаивал Гвин. – Мы проходили по химии. Вы разве нет? Он часто бывает в таких местах, как это. Где растения гниют в воде. Совсем не опасен.

– Нет!

– Он называется метан. СН4… Ты что, не знаешь? Соединение углерода с водородом, и он не ядовитый. Пойдем, сама увидишь.

– Нет!.. Ты не можешь понять, Гвин.

– Ну хочешь, я его задую. Он исчезнет, – сказал Гвин. – Я прыгну на него, хочешь?

– Нет! Гвин… Пожалуйста,

– Но ведь это болотный газ.

– Может, и так. Болотный. Неважно… Но его кто-то посылает!.. Неужели не понимаешь?

– Хорошо, Элисон. Давай никуда не пойдем. Дождемся утра. Сядем здесь, и я расскажу тебе все, что знаю, про копченую селедку. Ладно?..

Они уселись на пол, Элисон прислонилась головой к плечу Гвина, и он болтал о самых разных вещах, пока солнце не позолотило верхушку горы. Тогда он разбудил Элисон.

Они вышли из хижины прямо в росистый радужный рассвет, быстро пошли к дому.

Гув Полубекон скреб граблями гравий на дорожке, что вела к главному входу. Он сдвинул шапку на затылок, когда увидел Гвина и Элисон, и сказал:

– Она пришла…