Текст книги "Совы на тарелках"

Автор книги: Алан Гарнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

4

– …А в комнате такой холод! – рассказывал Роджер. – Как будто гуляет сильный ветер. Но хуже всего шум. Потолок прямо ходуном ходил! Вокруг кровати Эли такой скрежет!.. От стены шел, даже от подноса с едой. Как будто скребли по железному… Ты тоже слышал, когда забрался на чердак?

– Не так сильно, – ответил Гвин. – Но Эли говорила, что звуки делаются все громче… Ну и что ты потом?

– Окликнул ее, но она крепко спала, и я не стал будить.

– В какое время это было, не заметил?

– Около часа ночи. Я не мог уснуть и слушал все звуки в доме… Подумал, может, Элисон разболелась совсем или что-то неладно в комнате. Я и поднялся туда.

– Но все-таки шум с чердака шел? Как считаешь? – По-моему, да. Словно кто-то когти точил о стропила или пытался вылезти наружу. В общем, не очень приятно.

– Не думаешь теперь, что это крысы?

– Не знаю, что думать, – ответил Роджер. – Больно громко было.

– Очень-очень?

– Да уж, порядочно.

– Так что же это все-таки?

– Ума не приложу! – сказал Роджер.

Они помолчали.

– Как Эли сегодня? – спросил Гвин.

– Была ничего во время завтрака. Говорит, ослабла немного, хотя на ногах держится крепко. Не падает.

– А сейчас?

– Что «сейчас»?

– Где она?

– Сказала, должна найти свои рисунки. Опять они куда-то девались. Совсем съехала с шариков из-за этих сов!

– Которые на тарелках?

– Ну да. Которые она срисовала, а потом вырезала из бумаги… Не знаешь, как попали на чердак тарелки?

– Мать ничего не хочет говорить, – ответил Гвин. – Ни единого слова. Как будто жуткая тайна какая-то. Или боится чего. На Элисон зуб точит. Бухтит, как самый настоящий валлийский националист!..

– Элисон говорит, что не стирала рисунок с тарелки, – сказал вдруг Роджер.

– Пусть расскажет кому-нибудь другому!

– Я тоже так говорил. Но она клянется!

– Пусть кого другого берет на пушку!

– Слушай, – сказал Роджер. – Я ведь потом достал еще тарелок с чердака. Когда зашел ночью в комнату Эли, они стояли на каминной полке.

– Ну и что?

– Рисунка на них не было!..

– Ты тоже увидел? – раздался голос от дверей бильярдной, где они разговаривали. Это была Элисон. – Я как раз хотела рассказать вам об этом. И показать.

Она протянула две чистые тарелки.

– Да, – произнес Гвин после долгого молчания. – Интересные делишки происходят в этом доме. Или мы все вместе немножко того?

Опять наступило молчание.

– Нет, ну как же получается?! – воскликнула Элисон. – Как это может быть? Неужели из-за того, что я срисовываю? Чушь какая-то!

– Может, ты пользовалась пемзой? – предположил Роджер.

– Зачем она мне нужна?

– Покажи еще раз твои рисунки, – сказал Гвин.

– Их больше нет!

– Как нет? – спросил Роджер. – Вчера столько их наготовила!

– Они опять исчезли!

– Ну и дела! – повторил Гвин.

– Твоя мать так ничего и не рассказала? – спросила у него Эли сон.

– Нет, я уже говорил Роджеру. Зато поставила одно условие: чтобы сегодня же вход на чердак был как следует забит. Навсегда.

– Прямо сегодня? Почему она так? – спросил Роджер.

– …и нипочем не хочет пускать туда Гува. А кто, кроме него, сделает?

– Да что она против него имеет? – удивилась Элисон.

– Спроси у нее сама! Я сказал, что могу снять размеры люка, потом Гув сделает крышку, а я приколочу. Но можно потянуть с этим делом, а пока заберем оттуда остальные тарелки и еще раз поглядим на чердаке, что к чему.

– Может, оставим их там? – сказал Роджер.

– Нет, – возразила Элисон. – Мне нужно срисовать других сов!

Роджер пожал плечами.

– Если брать, то осторожней, – сказал Гвин. – Мать держит дверь на кухню открытой и может услышать.

– Господи, какая же она! – воскликнула Элисон.

– И все-таки она моя мать, мисс Элисон, – сказал Гвин.

И в это время из кухни раздался громкий крик.

– Это она кричит, – сказал Гвин,

Они открыли дверь, выглянули из бильярдной. Нэнси появилась из кладовки с разбитой тарелкой в руке.

– Ох! – кричала она. – Ох, горе мое! Теперь вы бросаетесь тарелками! Так вы поступаете, мисс? Так поступаете? Строите из себя хорошую и ни в чем не повинную! А на самом деле…

– Что случилось? – спросила Элисон.

– Она еще спрашивает! Не говорите со мною, мисс! Я не хочу ничего слышать! Я все поняла! Вы злая… злая!

– Да в чем дело? – закричал Роджер. – Что с вами?

– Я свое место знаю, – говорила Нэнси. – Но пусть и она знает свое… Я нанималась не для этого! Чтоб в меня кидали посуду! Делали посмешищем! Нет, мисс Элисон, я ни минуты здесь не останусь.

– Ну и не надо!

– Мама, – сказал Гвин, – перестань. Элисон ничего не сделала. Это я играл с тарелкой и не знал, что ты там. Тарелка просто выскользнула у меня из рук. Извини, пожалуйста.

Нэнси ничего не ответила, вошла в кухню, с силой захлопнула за собой дверь. Гвин кивком предложил Роджеру и Элисон пройти дальше в бильярдную.

– Ух ты, – сказал Роджер. – Прямо землетрясение!

– Спасибо, Гвин, – сказала Элисон. (Он внимательно посмотрел на нее.) – Извини, что я так с твоей матерью. Но я просто не могу… Ведь я…

– Не можешь? – Гвин продолжал смотреть на нее. – Тебя не учили этому?

– Кто-нибудь объяснит мне, что вообще происходит, будь я неладен?! – спросил Роджер.

– Ну хорошо, забудем, – сказал Гвин, обращаясь к одной Элисон. – Пойду умасливать мою старуху. Это я умею. А потом схожу в магазин и принесу ей пачку сигарет для полного успокоения.

– Она была очень злая, – проговорила Элисон. – Очень.

– Не будем на нее обижаться, – сказал Гвин. – Какие могут быть ссоры между друзьями, верно? Вы тоже идите и успокойте своих предков – они наверняка слышали весь этот крик. Пускай не волнуются и ведут себя хорошо… Потом встретимся и займемся чердаком. И разгадаем все загадки, какие есть…

– Хорошо бы, – сказал Роджер. – А тарелка, которая разбилась… Ведь вчера сама Нэнси унесла ее из комнаты Элисон? Верно?

– Вроде бы. А где остальные?

– Вон они, – показала Элисон. – Я положила на бильярд. Видите?

– Заберу потом, – сказал Гвин. – И рассмотрим их как следует: почему такая слабая краска на рисунках?..

Они разошлись в разные стороны.

– …Знаешь, – говорил Роджер, когда они с Элисон шли по дорожке сада. – Забыл тебе сказать: в то время как Нэнси кричала на тебя, а ты вся кипела, словно чайник, я увидел новую трещину – там, где это пятно, над дверью. Заметила ее? Нет? Потому что стояла спиною. Странно, правда? Уже вторая со вчерашнего дня. Первую засек отец…

Гвин в это время медленно и задумчиво шагал в сторону кухни. Он размышлял.

«Тарелка, та, что разбилась, стояла среди других на кухонной полке. Мать была в кладовке… Что же произошло? Что могло произойти? Кто это сделал?.. Гув возился с углем во дворе – накладывал в тачку… Кто же тогда? Кто?!. И зачем?»

Что-то похожее на взрыв раздалось из бильярдной! Гвин бросился туда. На полу валялись осколки тарелок. Несколько осколков попали в стену, туда, где она была замазана известкой; в этом месте все было испещрено царапинами.

Первым делом Гвин заглянул под бильярдный стол, потом в шкафы – никто там не прятался; чучела животных в своих стеклянных ящиках оставались неподвижными.

Аккуратно, стараясь не шуметь, он начал собирать осколки.

Утреннее солнце уже светило вовсю, нагревало дубовые балки крыши. От них шел приятный запах: вековой старины, дерева и зерна, молока и сыра – всего того, что когда-то заполняло это помещение. Со стороны дороги, проходящей за домом, донесся треск мотоцикла – будто кто-то непрерывно бил стекла.

Гвин услышал, как что-то упало рядом с ним, в комнате. Он обернулся. Большой кусок известки отвалился от стены… Еще один… И оттуда, из отверстия в стене, на него смотрели два глаза.

5

– …Гвин сказал, это он сделал. Не думаю, что она поверила, но хотя бы заткнулась.

– Не надо так грубо, – сказал Клайв. – Значит, благородный Гвин взял на себя это страшное преступление?

– Да, он молодчага, – согласился Роджер. – Я говорю тебе об этом на случай, если она опять поднимет хай.

– Спасибо за информацию.

– На самом деле, – продолжал Роджер, – никто из нас даже не прикасался к этой дурацкой тарелке.

– Возможно, просто свалилась, – предположил Клайв, – а наша ворчунья решила, что кто-то захотел позлить ее.

Клайв занимался в это время весьма серьезным делом: подшивал подметку своего болотного сапога, который начал пропускать воду.

– Кажется, в порядке, – сказал он после того, как опустил сапог в речку, поболтал его там и затем сунул в него руку. – Сухо, как в печи.

– Ты видел это, пап? – спросил Роджер. Он сидел на плоской поверхности большого камня. – Эту дыру? Она насквозь.

– Неужели? Нет…

– Как думаешь, кто мог ее сделать?

– Понятия не имею… Но очень интересно. И сразу видно, что не руками, а каким-то машинным способом. Странная штука для этих заброшенных мест.

– Погляди, пап, – сказал Роджер. – Через нее виден весь наш дом. Как будто кто-то специально нацелился на него.

Отец присел на корточки, заглянул в отверстие.

– Шикарно! – сказал он. – И довольно странное впечатление. Как на моментальной фотографии. Фасад дома, вершина холма, деревья.

– Не понимаю, – сказал Роджер. – Как можно так нее рассчитать, когда сверлишь камень? Я и фотокамерой не возьму с такой точностью, потому что расстояние большое… Жутко интересно, верно?.. Ты собираешься сегодня за покупками?

– Думаю, после чая. Что неприятно в этих местах – каждую неделю таскаться в магазин, как на работу.

– Купишь мне фотопленку и бумагу? Я скажу какую.

– Конечно, старичок. Только запиши, а то забуду.

Гвин запер бильярдную, но ключ не повесил на гвоздь и кухне, а сунул в карман. Затем вышел из дверей и зашагал по узкой тропинке между задней стеной дома и тем, что осталось от прежней ограды сада, расположенного по крутому склону холма. Он шел, утопая в зелени папоротников, по ковру влажного мха. Воздух здесь был насыщен прохладой, хотя день обещал быть жарким.

Дойдя до открытой площадки, он уселся на край стоящего там бака с водой, куда иногда пускали рыбу, и ополоснул руки. Он смотрел, как с них сходила серая известковая пыль, покрывая воду, словно паутина. Потом откусил кусок сломанного ногтя, почистил все ногти прутиком. После чего отправился к конюшне.

Он был уверен, что Гув закончил возню с навозом, но, когда вошел во двор, увидел, что тот стоит неподалеку от кучи, опираясь на лопату. Что-то в его облике заставило Гвина замереть на месте.

Голова Гува была наклонена набок, два пальца рук засунуты в жилетные карманы, в неподвижной фигуре чувствовалось напряжение. Он бормотал что-то себе под нос – что именно, Гвин не мог расслышать. В то же время Гув куда-то неотрывно глядел. Гвин попробовал взглянуть туда же и был ослеплен невыносимым блеском. Но все же понял, куда смотрел Гув, – просто на небо вокруг.

Оно было безоблачным, почти белесым. Воздух дрожал, в нем будто все время вспыхивали голубоватые молнии, то темнее, то бледнее, и какие-то тени пробегали одна за другой – так быстро, что Гвину виделось только дрожание, только странная игра света на всем вокруг, и когда он огляделся, то почувствовал, что никогда раньше вид деревьев и скал не проникал до такой глубины в его сознание; никогда раньше линия гор не заставляла его сердце так сильно биться.

– В чем дело? – пробормотал он. – Как все странно…

Он приблизился к Гуву. Тот по-прежнему не двигался, но теп ерь Гвин мог разобрать слова, которые тот шептал. Это была почти песня, почти молитва.

– Приходи, сладкая, как яблоко… Приходи, арфа моей радости… Приходи, лето, приходи!

– Гув!

– Приходи, сладкая, как яблоко… Приходи, арфа моей радости… Приходи, лето, приходи!

– Гув!

И опять:

– Приходи, сладкая, как яблоко… Приходи, арфа моей радости… Приходи, лето, приходи!

Гув смотрел на Гвина – нет, он смотрел сквозь него.

– Она уже идет… – слышалось бормотание. – Она не заставит себя долго ждать…

– Гув! Мать говорит, ты собирался сделать крышку для люка на чердаке. Я дам тебе размеры, но ты не очень торопись, ладно?

Гув вздохнул и снова взялся за лопату.

– Говоришь о крышке, чтобы забить вход на чердак? – сказал он.

– Да, только мы хотим сперва забрать оттуда все-таки – так, чтобы мать не знала.

– Будьте осторожны.

– Не беспокойся.

– Я не буду спешить с крышкой, – сказал Гув.

– Почему мать так настроена против тебя? – спросил Гвин.

– Узнай у нее. Я с ней не ссорился.

– Ее ведь не было здесь в долине много лет. За такое время можно забыть все раздоры, верно? Если они были. А она не хочет с тобой разговаривать. Почему?

– Может, она сделалась почти англичанкой, – сказал Гув, – и у нее теперь их страхи. Они вообразили, что я слаб на голову. Видели бы они моего дядю! А деда, наверно, вообще бы заперли за своими стенами из кирпича!

– За что?

– Мой дед, – сказал Гув, – он спятил. По вине того дерева, возле реки.

– Какого? – спросил Гвин. – Которое в конце сада? Там, где под ногами хлюпает, как в болоте?

– Да. Мы туда не ходим.

– По-настоящему спятил? – спросил Гвин.

– Так считали англичане. Не разрешили ему тут оставаться. Он потерял работу.

– Англичане? Разве они жили в этом доме? Постоим но?

– Тут никто не жил постоянно. Приезжали и уезжали. И мой дед уехал. Они не позволили ему жить в долине.

– А что с ним было потом?

– Он ушел… Иногда давал о себе знать. Прислал как-то обеденные тарелки… Стал работать на большой фабрике, где делали посуду… Рисовал на тарелках и присыпал сюда… Написал однажды письмо, что у него все в порядке. Но вскоре до нас дошла весть, что он умер.

– А зачем тарелки забросили на чердак? И почему мать так бесится из-за них?

– Спроси у нее, – сказал Гув. – Она ведь твоя мать… Может, из-за того, что у нас в долине всегда ходят слухи…

– Какие?..

– Ничего не требуется купить для дома? Что скажете, Полубекон?

Во дворе конюшни появились Роджер и его отец.

– Нет, сэр, – ответил Гув. – Ничего не надо.

– Ладно. Тогда я отправляюсь, – сказал Клайв. – Ты написал, Роджер, что тебе нужно для фотографирования?.. Интересный камень у вас там на реке. Кто просверлил в нем такую дыру?

– Это Камень Гронва, – сказал Гув.

– Да? А что это значит?

– В этом месте был убит один человек. Давно. В старинные времена.

– За что же его шпокнули, беднягу?

– Он отнял жену у другого человека.

– Ну, уж слишком строго с ним! А камень, значит, вроде памятника? Кто же все-таки сделал такую дырку? Через нее видны вон те деревья на вершине холма.

– Верно, сэр, – сказал Гув. – Он стоял как раз на берегу реки, понимаете? Тот человек. А муж той женщины выше. На склоне. С копьем в руках. И тот человек заслонился камнем, а другой бросил копье. Оно прошло через камень и убило его.

– Ишь ты! – воскликнул Клайв.

– А чего же он стоял и ждал, пока убьют? – спросил Роджер.

– Потому что до этого сам так же убил того, у кого отобрал жену.

– Око за око, зуб за зуб, – сказал Клайв. – Старая как мир история, верно?.. Ну, мне пора.

– Да, сэр, – ответил Гув. – Вот так оно и получалось. В прежние времена.

Гвин пошел к дому с Роджером и его отцом.

– Вам не нужна сегодня бильярдная, мистер Брэдли? – спросил он по дороге у Клайва.

– Нет, старина, – ответил тот. – Я отправлюсь на рыбалку, когда вернусь. Погода такая, не хочу пропускать время. Играйте там в свое удовольствие.

– Хочу пофотографировать там кое-что, – сказал Роджер.

– Вот и прекрасно. Привет, мальчики!..

– Знаешь, начинаю верить этому старому болтуну Гуву, – заметил Роджер, когда отец удалился.

– Он не болтун, – сказал Гвин. – И никогда не врет. Ну всяком случае, нарочно.

– А копье, которое пронзает камень? И которое кинули вон оттуда, со склона?

– Гув верит в это. Что тут такого?

– Все вы одинаковые, валлийцы! Признайся, ты тоже веришь этим сказкам?..

Но Гвин заговорил о другом.

– Что с тобой было вчера около Камня Гронва? – спросил он. – Помнишь, я рассказывал тебе, что как-то странно себя почувствовал, когда взял тарелку на чердаке? Ты начал говорить, что у тебя тоже вроде было такое…

– Да, очень странное, – сказал Роджер. – Даже не объяснишь. Сначала будто все в порядке, понимаешь, а и следующий момент – наоборот. Не поймешь что… Может, от чистого воздуха, который здесь? И от хорошего молока?..

Гвин не оставлял этого разговора.

– Ты вернулся с берега реки, – продолжал он, – так? Ну, говори, старик! Мы оба почувствовали себя не в своей тарелке примерно в одно время, да? Что это могло быть?

– Я услышал какой-то удар… Гром… – сказал Роджер. – Потом крик… что-то в этом роде. Но очень быстро все прекратилось… Может, на дороге? Авария?

– Здесь все известия распространяются со страшной силой, – сказал Гвин. – А мы ничего не слышали про это. И потом… дорога далеко отсюда.

– Еще был как будто свист, – прибавил Роджер задумчиво. – Вот, пожалуй, и все.

– Со мной тоже произошло что-то непонятное, – сказал Гвин. – Из-за тарелок. Но с тех пор ничего… Не заметил, какое было небо только что, когда ты с отцом вошел во двор?

– Нет, какое?

– Блестящее. Будто все в молниях… В голубых молниях.

– Я ничего не видел.

– Зато Гув видел… Где Элисон?

– Пошла к своей матери жаловаться на твою.

– Хочу тебе что-то показать, – сказал Гвин. – В бильярдной. Пойдем?

Возле двери в бильярдную они увидели Элисон. Она трясла ручку, безуспешно пытаясь войти.

– Вы заперли? – спросила она. – Зачем? Я хочу взять тарелки.

– Они там, – сказал Гвин. – Сейчас увидишь. – Он отпер дверь, все вошли.

– Гвин! Зачем ты разбил их?

– Только не я, миледи… Сейчас вы кое-что увидите.

6

Она была высокая, со светлыми волосами до пояса, которые золотой рамкой оттеняли ее бледное красивое лицо. На ней было широкое платье из белого батиста, украшенное как бы живыми ветками таволги и ракитника; венок из зеленых дубовых листьев покоился на голове.

– Ух, напугала она меня, – сказал Гвин. – Сначала и увидел только глаза, представляете? Уж потом, когда отвалился еще кусок штукатурки, я понял, что это – картина.

– Какая красивая! – воскликнула Элисон. – Кому понадобилось прятать ее в стене?

– Спорим, это шестнадцатый век, – сказал Роджер. – Не позднее. А выглядит совсем как новенькая… Как она могла сохраниться в таких условиях?

Женщина была изображена в натуральную величину, маслом. Она стояла на фоне кустов клевера, разбросанных по лужайке. Картина была в деревянной раме.

– Потрясная находка! – сказал Роджер. – Может стоить тысячи! Спорим?

– Подожди считать деньги, – сказал Гвин. – Пока что следует держать язык за зубами. Своему отцу ты, конечно, потом скажи, Роджер. Но только не моей матери.

– Да что такого? – возразил Роджер. – Ты что, не понимаешь, что обнаружил шедевр! Настоящее произведение искусства!

– Моя мать быстренько изрубит его топором, – сказал Гвин. – Если узнает. Давайте подумаем, что сделать.

А заодно спросите меня, как я ее нашел. Или вы уже догадались?

– Как ты ее нашел? – спросила Элисон.

– Это все твои тарелки. Я прибежал сюда, потому что услыхал грохот, и вижу – одни осколки от них валяются.

– Кто же это сделал? – два голоса слились в один.

– Я хочу то же самое у вас спросить. Они ударились об стенку, штукатурка отвалилась, и тогда я ее увидел… Картину.

– Зачем твоя мать разбила их? Чем они ей мешали? – вопрос Элисон звучал миролюбиво, но удивленно.

– Она чего-то жутко боится. Всегда, сколько помню, чего-нибудь боялась, но сейчас особенно. Получается, ее пугают тарелки… Как ты думаешь, Элисон?

– Откуда я знаю?

– Я просто пытаюсь рассуждать. Гув тоже бормочет какие-то непонятные вещи… «Смотри, держи ухо востро!..» А только что во дворе сказал мне, что она уже идет.

– Кто? – спросил Роджер. – Твоя старуха?

– Сам не пойму. Может, он говорил о погоде. О грозе. Матери даже поблизости не было.

– Очень может быть, – сказал Роджер.

– А если нет? – Гвин понизил голос. – Может, кто-то здесь есть, кто смотрит за картиной, кто закинул эти тарелки на чердак… Кто штукатурит, а потом ломает стенку?.. Ведь не может быть вся эта буча из-за ничего? Кто-то хотел, чтобы тарелки оставались там, где их спрятали, а мы их вынули оттуда… Вот он и недоволен.

– Кто «он»? – тоже тихим голосом спросила Элисон.

– Ну, может, она.

– Здесь же никого, кроме нас, нет, – возразил Роджер, невольно озираясь. – И что за вред кому-то, если мы взяли тарелки с чердака? Или если обнаружили эту замечательную картину?

– Ты прямо чуть ли не носом по ней водишь, – сказал Гвин. – Что там увидел еще?

– Каждый волосок отдельно, смотрите! И так ясно, как будто настоящие! – восхитился Роджер.

– Верно, – согласился Гвин. – А поглядите на головки клевера!

– Тоже здорово! Похоже на геральдические знаки. На гербы какие-то… Прямо можно в руки брать… Ой, нет! – Роджер отступил от картины.

– Что с тобой? – спросила Элисон.

Она тоже вгляделась. Вгляделась и увидела: цветочные головки состояли из многих белых лепестков, каждый из которых был выписан отдельно, тщательно и отчетливо. Но лепестки не были лепестками: это были маленькие когти.

– У художника очень неприятная фантазия, – сказал Роджер, содрогнувшись. – Фу!

– Может, раньше так полагалось рисовать цветы? – предположил Гвин.

– Из когтей? Скажешь тоже!

– Почему нет? Ведь совы на тарелках тоже не обычные, а из цветочных листьев. Или головок. Да, Элисон?.. Давайте еще притащим с чердака и рассмотрим получше… Мусор с полая потом уберу… Пошли?.. Только никому ни слова об этой стенке, пока не придумаем, что дальше делать…

Они решили, что Гвин и Роджер будут брать тарелки с чердака и опускать оттуда в бельевой корзине, а Элисон подхватывать внизу, возле дома, и укладывать на тележку.

– Не нравится мне все это, – говорил Роджер Гвину, пока они поднимались по лестнице в комнату Элисон. – Может, плюнем, и пускай Гув заложит чердак еще одной крышкой и приколотит намертво? И кончен бал… И привет родителям…

– В этой долине что-то определенно неладно, я начинаю чувствовать, – сказал Гвин. – Моя старуха не зря так разбушевалась. С тех пор как увидала тарелки, все время бледная ходит. Как больная. Точно говорю… Но вообще ничего не понятно: странные тарелки, чудной клевер… диковинные совы… исчезают… разбиваются… Как в страшном сне!

– Значит, и не надо, – повторил Роджер. – А, Гвин? Скажем Гуву, пускай заколачивает… И знаешь, что еще? Я боюсь за Элисон.

– Потому и нужно убрать оттуда тарелки, – настаивал Гвин. – Сделаем это, а потом решим, как дальше… Я не видел толком картинки, которые она рисовала… Правда похожи на сов?

– Один к одному. Я следил, как она срисовывает и составляет потом. Блеск! Я бы так в жизни не мог.

– И они куда-то девались после? Это тоже правда?

– Вроде да, – ответил Роджер. – Эли была жутко напугана. Ничего не могла понять.

– Мы должны ее отключить, – сказал Гвин.

– Отключить?

– Да. Ведь аккумулятор без проводов давать ток не будет. И тогда ей бояться нечего…

С этими не слишком понятными словами Гвин полез через люк на чердак, откуда начал передавать Роджеру тарелки и блюда – весь обеденный сервиз. Роджер уложил его в бельевую корзину и на веревке спустил из окна к поджидавшей там с тележкой Элисон. Затем Гвин обмерил крышку люка и слез вниз.

– Слушай, – сказал Роджер. – Я сейчас подумал: может, мы всё преувеличиваем и сами себя заманили в ловушку? Как считаешь? А тарелки самые обыкновенные… И самые обыкновенные мыши, которые очень громко шебуршат на чердаке?

– Мыши, говоришь?.. Ох, я забыл про мышеловку. Надо посмотреть.

Гвин снова полез наверх. Роджер видел внизу только половину Гвина. Тот стоял совершенно неподвижно.

– Что там? – спросил Роджер. – Попалась какая-нибудь?

– Знаешь, как устроена мышеловка? – услышал он напряженный голос Гвина. – Одна дверца, только вход. Обратного выхода нет. Верно?

– Ну правильно. А в чем дело? Поймал?

– Кажется, это мышь, – медленно произнес Гвин. – Кажется? Старик, ты никогда не видел мышей?

Гвин спустился с лестницы в комнату, в руках у него была мышеловка. Он протянул ее Роджеру. Внутри находились останки какого-то маленького животного.

– По-моему, мышь, – сказал он. – Ты что-нибудь понимаешь? Похоже, ее проглотили, а потом выплюнули. Так поступают совы, если пища им не нравится… Но куда сама сова-то отсюда подевалась?..