Текст книги "Следы говорят"
Автор книги: Адриан Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Пожалуй, не найти второго такого врага дичи, как рысь. Даже сытая, она нападает на
зайцев, коз, молодых лосей, глухарей, тетеревов, рябчиков.
Лютый хищник – непревзойденный мастер скрадывать добычу. Затаясь, рысь своей
голубовато-пепельной или рыже-пятнистой шерстью отлично маскируется в сером осиннике,
среди ольх, сосен, в жухлой траве. Смешанный, переходящий из тона в тон окрас рыси
сходен с любой расцветкой в лесу, чему не мешают ни черные кисточки на острых ушах
зверя, ни короткий, точно обрубок, темный на конце хвост. Ступни у лесной кошки большие,
круглые, а зимой ещё и опушённые шерстью. Как широкие лапти, они почти не тонут в
глубоком и рыхлом снегу, Словом, рысь на редкость приспособлена к скрытной охоте.
Искусно прячась в засаде на земле или дереве, она часами терпеливо ждет. И не зря...
...Осторожно ступает копытцами горбоносый лосенок. Ловя шорохи, он прядает ушами,
нюхает воздух, но не замечает пристально следящего за ним с ветки врага. Лесная кошка чуть
свесила с дерева круглую голову. Толстые пружинистые ноги мускулистого зверя вот-вот
готовы оттолкнуться. Мощный бросок – и рысь на горбу лосёнка.
...Беззаботно ковыляет вприпрыжку беляк. Подкараулив его, огромными прыжками
кидается к зайцу гибкая рысь. Промахнувшись, она не преследует улепетывающего от страха
косого, лишь ткнет тупой мордой, украшенной усами и бачками, в свежие заячьи рытвины...
А вот, добираясь до брусники, копошатся в снегу рябчики. Бесшумно ползет к ним
лесная кошка, выбирая моменты, когда птицы погружаются в белые ямки...
Видали, как домашняя кошка приносит полузамученных мышей, чтобы котята учились
ловить? Так и рысь поступает. Разница только в том, что рысь для таких «уроков» тащит к
логову полуживых птиц и зайцев. Окрепнут рысята, – лесная кошка ведет их на охоту.
Держится вместе с ними, пока они не вырастут. Даже зимой приходилось встречать рысей с
выводками.
Когти у лесной кошки, как и у домашней, втяжные – прячутся в «чехлах» под пальцами
широких лап. В драках зверь мгновенно обнажает это грозное оружие. Спокойно пробираясь
по лесу, рысь когтей не выпускает. На тихом ходу остаются лишь круглые следы с
отпечатками мякишей пальцев. На быстром беге – другое дело – остаются заметки и от
когтей.
Из-за богатого, густого и пушистого меха рысь – заманчивый трофей. Правда, трудновато
разыскивать лесную кошку: «нелюдимый» зверь обычно скрывается в лесных трущобах и
лишь голодный делает большие переходы. Но с хорошими гончими или лайками успех охоты
обеспечен. Важно, чтобы собаки были злобные и быстрые. Такие легко остановят зверя,
заставят его забраться на дерево.
Зимой можно и без собак выследить рысь и преследовать её на лыжах. Лучше, конечно,
вдвоем, чтобы сменять уставшего. Но такая охота удачна только в многоснежье.
Как известно, лиса, волк и даже медведь, окруженные красными флажками, боятся выйти
из «оклада». А на рысь кумачовые флажки не производят никакого впечатления! Она
преспокойно уходит из такого круга. Зато лесная кошка, как и домашняя, неравнодушна к
запаху валерианки. Принюхиваясь к аромату этого лекарства, разбрызганного по одной-две
капли через каждые пять-шесть шагов, и слизывая его, рысь беспечно подходит к засаде
охотника.
Лесная кошка любит свежинку. Но при нужде подбирает и падаль. Ест она мало, поэтому
часто прячет свою добычу и возвращается к ней, идя след в след, как волк. Тут, на тропе,
маскируют и ставят на неё волчий капкан с зазубринами, привязав к нему груз на цепи.
Закреплять капкан «намертво» нет смысла: попадется в него рысь, отгрызет себе лапу –
только её и видели.
Лесная кошка боится человека и собак. Однако приближаться к раненому зверю, не
добив его, опасно. Рысь, как и тяжело раненные волк, медведь, может слукавить: заложив
уши и притворясь мертвой, подпустит к себе охотника и с непостижимой быстротой и
ловкостью метнется ему на грудь.
Никогда не следует щадить этого вреднейшего хищника!
В ДОЛГУ НЕ ОСТАЛСЯ
Осенью я воткнул в землю на опушке леса у сосны две жердины, шагах в двух одна
от другой. Гибкие вершины их соединил вместе и так связал, что получился маленький
развилок. Третью жердину одним концом положил в развилок, а другим – на ветку сосны.
Наклонно к такой перекладине приставил ряд палок с обеих сторон. Получился
ребристый остов шалаша. Затянул его хвоей, наложил на рёбра еловые ветки, лапами
вниз. При такой укладке и дождь не промочит: вода будет стекать по иголкам, не
проникая внутрь шалаша.
Ладное вышло мое укрытие, издали кажется густой елкой. В нем оставлены щели,
чтобы можно было видеть, что творится кругом.
Надо ещё приготовить мягкую подстилку для сиденья. Собираю пожелтевшую траву.
Возле огромного пня с навесью ветвей вижу кучку сухой ветоши. Вот, думаю, хорошо, и
трудиться не надо! Кто-то за меня уже постарался. Только наклоняюсь взять охапку
ветоши, а она как запыхтит, подпрыгнула, и раз-раз меня острыми колючками!
Отдергиваю руки. Оказывается – пришлось побеспокоить ежа. Здесь он готовил себе
жилье для зимовки.
– А, так ты по добру не отдаешь свою заготовку! Всё равно будет по-моему! – решаю
я. – К зиме ты успеешь набрать себе новый запас, а этот я у тебя заберу.
Так и делаю. Добываю ещё и сена. Получилось у меня в шалаше тепло и удобно.
После листопада в морозный утренник иду сюда на охоту. Минуя знакомый пень,
вспоминаю свою стычку с ежом. Интересно бы знать, размышляю, где нашел он себе
новый приют для зимовья?
Подойдя к шалашу, выставляю вокруг него на голых березах чучела тетеревов-
чернышей. Осенью, как и зимой, тетерева любят компанию. Увидев чучела, черныши
примут их за своих собратьев и обязательно подсядут к ним клевать березовые почки.
Сижу в шалаше и жду. Вдруг резко зацокала белка. Наклоняю голову к щели и вижу,
как зверек прыгает по дереву, качая ветки. Вот еще одна. Ушки пушистые, на спине хвост,
будто напробор расчесанный. Черными выпуклыми глазами белки разглядели меня в
гуще еловых лап. Они суетятся, не зная, что предпринять, – удирать или ещё пошнырять.
– Пинь-пинь!.. Трра-ра-ра!
Этого ещё недоставало! Любопытная синица уцепилась лапкой за ветку, пытаясь
заглянуть в просвет моего убежища. Пинькает и трещит, трещит, как бы спрашивая: «Кто
ты? Зачем явился?».
Такое назойливое приставанье вынудило меня передвинуться в глубь шалаша.
Привстав на корточки, я разгреб под собой сено, плюхнулся на него, – и подскочил, что
ужаленный: иглами так и обожгло меня... Я сел на ежа.
«Колючка» поступил так же, как ранее я: польстился на готовое. Вот мы с ним и
расквитались...
Собрал я побольше сена и прикрыл им уже оцепеневшего в спячке ежа.
НА ЛАЗУ
Никак не может установиться зима. Влажный лес затянут мглой. А заяц, в разлад с
погодой, уже в белой шубке – под стать снегу, да вот растаял снег. Но беляк не сплоховал,
зашлепал по луже, – она всё скроет. Выбрался на моховые кочки, запутал свой след, прыгнул
в осоку и затаился. Лег мордочкой в ту сторону, откуда пришел, – бережет себя.
Покрикивая и подбадривая гончих, три охотника пробираются лесом, а впереди,
взвизгивая, собаки вынюхивают хитрые заячьи петли. Смычок шуршит в траве рядом с
заячьей лежкой. Покачиваются ветви кустарников, но беляк лишь жмется: ещё не пора
удирать, авось не заметят. Напрасно слывет он за труса: не всякий решится на заячий прием –
лежать перед пастью собаки, не поддаваясь искушению удрать. Эта уловка выручает косого
чаще, чем преждевременное бегство.
Бодро помахивая хвостом, засновала собака в осоке, добираясь до лежки, вот-вот
поднимет беляка, а не видит его. Шкурка зверька почти не пахнет. Потовые и сальные
железки у него на подошвах лап, оттого и остается на следу запах. А заяц будто знает об
этом, часто в двух шагах спокойно пропустит идущего мимо человека или собаку.
Но даже случайной остановки или движения прямо на себя не выдерживает косой, –
сразу задает стрекача...
Несколько раз прошла собака одним местом, не замечая прильнувшего к земле зайца, но
стоило ей, увлеченной розыском, повернуться в сторону косого, как перед носом завопившей
гончей выскочил беляк и пошел кружить по лесу.
Скачет заяц, уходит, а гончие наседают. Они идут не по самому следу, а сбоку, из-под
ветра ловят запах.
Как только начался гон, смолкли охотники – Александр Павлович и Василий Петрович с
племянником Сашей. Каждый быстро наметил себе место и поспешил занять выгодный лаз –
ход зверька. Притаились, ждут... Всё слышнее голоса собак...
Не выдержал Саша (показалось ему, что стороной пройдет заяц), покинул свой пост и
побежал на опушку леса, а зря: гончие, опустив головы, с лаем пронеслись за зайцем как раз
там, где только что стоял Саша.
– Эх, прогадал, – огорчился паренек и бросился на старое место. Прислушался... А
собаки прогнали зайца через опушку.
Окончательно расстроился Саша: «Перехвачу!». Кинулся наперерез гону и наскочил на
Василия Петровича. Тот стоит на лазу и сердито ворчит:
– Что ты носишься? Давно бы зайца взяли! И себе ты и мне беготней своей охоту
испортил. Когда гон приближается – стой, замри на месте! На первом или втором кругу косой
обязательно пройдет там, где его подняли...
Словом, крепко отчитал старый охотник юношу.
Замотали собаки беляка, ходит он уже небольшими кругами. По голосам псов можно
догадаться, что порой они видят зверька, или, как говорят охотники, – «гонят по зрячему».
Пошел заяц на хитрость, – с ходу сделал большую «скидку» – прыжок в сторону, чтобы
оторваться от преследователей, и притаился. Гончие проскочили было запавшего зайца и
смолкли, однако, порыскав, выправили след и погнали без перемолчек. Попался им след
другого беляка – высочившего от шума, но псы не бросили гонного.
Стрелять по этому беляку нам так и не пришлось: словили его собаки.
Случается, найдешь зайца там, где менее всего ждешь его. Проходя вклинившейся в лес
озимью, Саша сел на валежину переобуться. Мельком взглянул на снежно-белое пятно в
яркой зелени, шагах в десяти от себя. Снял с ног сапог и тряхнул им (насыпалась за голенище
хвоя), а «белое пятно» как прыгнет! Юноша застыл с сапогом в руке, а беляк наскочил на
Василия Петровича и сложил свою голову.
В чапыге гавкнул с подскуливанием гончак, и закипел жаркий гон.
– Не иначе как по красному! Занимай места и не зевай! – кричит Василий Петрович.
Азартно гонит лису «паратый» – быстроногий смычок. Зверь пошел скрытыми лазами.
Оживился Саша. Окинул взглядом местность и бесшумно занял лаз в низинке, на
перемычке заросших оврагов; стоит и не шелохнется...
В стороне прогремел выстрел.
«Эх, неудачное место я занял! Надо бы...» – подумал Саша и замер: гон продолжается,
значит, кто-то промазал там.
Гончие, ободренные выстрелом, дружнее заливаются лаем, – вконец перепуганная лиса
увела собак со слуха. Но вот снова слышатся голоса собак. Ближе, ближе... В светлосером
осиннике мелькнула яркоогненная полоска. И не впереди, а сбоку. Саша так ловко затаился,
что лиса, не заметив его, пошла мимо. Стрелок чуть не прозевал её, да лисица сама выдала
себя: высунув язык, на миг присела передохнуть. Она прошла по сваленному дереву,
прыгнула на пень и прервала свой след. Теперь, сидя, повернула голову назад, вслушивается.
А собаки мечутся, вынюхивают – куда исчез лисий запах?
Выстрелил юноша, и... как сгинул зверь. Не чуя ног под собою, бросился в сторону
выстрела охотник и видит: лежит вишнево-красный лисовин.
Прибежавшие гончие кинулись трепать зверя, но Саша подхватил богатый трофей,
поднял его над головой и отогнал прыгавших собак...
– Молодец! Исправил свою ошибку! – похвалили охотники своего молодого друга.
Уже вечереет. Пора возвращаться на станцию.
СЛЕДЫ ГОВОРЯТ
На поляне белая гладь свежего снега. Чьи же это рисунки на нем? О, да тут произошла
какая-то лесная неполадка. Интересно, что за история случилась здесь до меня?
Вот вьются извилистой стежкой следы какого-то зверька по четыре отпечатка вместе, –
значит, прыжки. Величиной они... ну, представьте себе лапку с пятачок, только когтистую,
конечно. Зверек скакал по поляне то в одну, то в другую сторону. Это скорей всего горностай,
– для ласки след крупноват. А горностай, как и ласка, на своих охотах никогда не делает
прямого хода. Он суетится, попутно нырнет и под пень, в корни, проверит, нет ли там мышей.
Горностай поскакал к берегу ручья, очевидно на расправу с водяной крысой, но
подвернулась ему куча хвороста и он исчез под ней.
Разроем...
Вот так здорово! Наш зверек воспользовался отлучкой «хозяйки» и проведал её кладовую
– не осталось ли чего из её запасов? Собирался обворовать норку – мастерицу рыбной ловли,
да в логове её ничего не нашлось, кроме рыбьей чешуи...
Опять вернулся он на поляну...
А это ещё что?
Следы горностая накрыты будто ладонями с растопыренными пальцами. Это метки
крыльев. По ним можно догадаться, в чем дело...
Замелькал на снегу черный хвостик белоснежного горностая. Молниеносным броском
кинулся сюда ястреб-тетеревятник и зажал когтями... снег.
Проворней ястреба нет ловца накоротке, а тут он дважды промахнулся, – невидимкой
ускользал от него зверек, оставляя чуть заметную ямку. Взмыл тетеревятник, кругами плавая
над поляной, зорко высматривает горностая. А горностай уже под мягким снежным покровом
пробирается...
На краю поляны взрыхленная ямка, и отсюда вновь начинаются прыжки горностая.
Понятна и эта картина....
Сначала на белом сугробе выступили черные пятнышки. Это показались глаза и нос
зверька. Он проверил, улетел ли враг, и затем выскочил наверх. Но это не всё.
Пока я всматривался в ясные отпечатки и разглядывал их, рисунков на снегу
прибавилось. Оказывается, и сам горностай был здесь же, хотя на глаза мне не попадался.
Ему не хотелось покидать облюбованную полянку, и он со мною как в прятки играл: за моей
спиной показывался, а стоило мне туда повернуться – исчезал. Только снег выдавал его
проделки.
С ружьем за плечами ухожу в глубь леса. На обратном пути заглядываю на полянку и в
упор сталкиваюсь с горностаем. Зверек рылся в торфянике у пня. Там, видимо, зимовала
змея, он и добирался до неё.
Обескураженный встречей со мною, горностай скрылся в хворост. Только зря, – я б его
всё равно не тронул: этого полезного зверька надо беречь.
ОПЛОШАЛ
Лесник Василий Федорович живет в деревне, недалеко от Волховской
гидроэлектростанции – первенца социалистической электрификации. Всю свою жизнь он
провел в лесу, много диковинных историй видел. Однажды он узнал по следам такую
картину лесной неполадки.
Видимо, у рыси были котята, раз она и днем караулила добычу, подстерегая козу на
водопое у болотной ямки. Залегла во мху, за кочкой, и её рыжевато-пятнистая шерсть слилась
с желтеющей мшариной.
Осторожно подходила дикая коза, но не уберегла себя...
Как тут очутился медведь – трудно сказать; может быть, вразвалку шагая к малинпику,
услышал шум и любопытство толкнуло его узнать, что там творится. Врасплох ли он застал
возившуюся с козой рысь и той уж некуда было деваться – волей-неволей пришлось
защищаться? Или рысь, обычно избегающая встреч с медведем, приняв его шаги за
покушение на свою добычу, но этот раз отважилась дать отпор? Не придумаешь, как это
вышло, только случилась на этом месте драка.
Надо полагать, лесная кошка прыгнула в морду бурому зверю. Это кошачья манера –
постараться выдрать глаза могучему врагу, с которым иначе она бессильна справиться.
Разъяренный медведь расправился с нею и зарыл в мох. А козу не тронул. Очевидно, в пылу
схватки не до неё было...
Таким путем Василий Федорович и узнал о медведе в здешних местах. Охоту на него,
правда, придется отложить до зимы, – летом мишку трудно выследить. А на берлогу можно
будет пригласить и друга своего.
Друг Василия Федоровича – зоотехник Юрий Иванович – тоже охотник, но начинающий,
и ему частенько сопутствует неудача.
Как-то по осени сидели приятели в шалашах, охотились на тетеревов. Зарядил дождь.
Юрий Иванович до нитки промок, а лесник сухим остался. Удивляется зоотехник:
– Не понимаю! Шалаши у нас из одинакового хвойника, а в твой ни капли не попало.
А дело простое. Шалаш лесника устроен из еловых веток лапками вниз и непроницаем
для дождя, скатывается с него вода, а у Юрия Ивановича ветки набросаны как попало.
Дождался лесник зимы и собрался искать берлогу. Зашел к зоотехнику, хотел пригласить
его на охоту, а Юрия Ивановича нет дома, – уехал в соседний совхоз на совещание
животноводов.
Вернулся Василий Федорович домой и решил отправиться на охоту один.
У лесника – пара лаек, Шарап и Милка, злобные по зверю. Псы каким-то чутьем
пронюхали, что хозяин сейчас в лес пойдет. Милка, сидя у порога, радуется, хвостом снег
разметает, а Шарап суетливо бегает. Лишь появился из избы дядя Вася с ружьем за плечами, с
лыжами в руках, – так и вскинулись лайки. Милка даже «смеется», морща переносицу и
щеки. Шарап волчком завертелся, подпрыгнул к лицу хозяина, лизнуть хотел...
Бежит Василий Федорович на лыжах. Лайки рядом. Начался лес, собаки оторвались от
охотника и ушли в поиск.
Медленней по лесу идет охотник, тут не разгонишься. Собак не слышно и не видно. Но
они хорошо разбираются, куда правит охотник, – изредка пересекают лыжню, проверяют
направление.
Тишина в лесу. Лишь изредка осыплет с ветки снег потревоженная птица, и опять тихо.
С детства знает этот лес Василий Федорович. Здесь ему всё родное, знакома каждая
тропа и чуть не каждое дерево – от маленькой елки до высоких сосен...
Слышатся взбрехи лаек. Охотник поспешно огибает белые завалы, минует густой ельник
и натыкается на собак.
Сердито ощетинившись и выпрямив хвосты, псы дружно кидаются на снежный сугроб у
сломанной лесины. Берлога! Лесник видит обледеневшую от испарений дырку. «Зверь лежит
головой к выходу», – думает Василий Федорович.
Вдруг треснула ледяная корка, вздулся снежный холм... Собаки едва увертываются от
выскочившего медведя. Кинулся зверь через просеку, а лайки за ним – только белые взметы
клубятся. Тяжело медведю, вязнет по брюхо в снегу, а собаки идут по верху, нападают на
него; вертится мишка, отбивается от них.
Подбежал к собакам лесник, вскинул ружье и ударил по медведю разрывной пулей.
Рявкнул зверь, сунулся было носом, но тут же, мгновенно, взрывая снег, ринулся к человеку.
Крепок духом Василий Федорович, – не устрашил его бросок зверя. Опытный охотник
приготовился наверняка всадить пулю в голову медведя, напустив его почти в упор. Шарап
тоже не зевал, – так и впился в зад зверя. Медведь огрызнулся, завихлял по снегу за вертким
псом. Да где там – разве поймать его! Лесник опять приблизился, да боится стрелять: можно
Шарапа или Милку задеть. Улучив момент, Василий Федорович снова выстрелил. Медведь
качнулся и осел в снег. Лайки вплотную подступили к смертельно раненному зверю.
«Кончено, – подумал лесник, – не уйдет», – и отправился за лошадью...
Едет обратно в лес, торопит охотник коня, а тот с ленцой, только хвостом отмахивается.
Подъехал на санях Василий Федорович, весело встретили его Шарап и Милка. Осторожно
подошел лесник к зверю, ткнул его жердиной, – не шевельнулся медведь.
Дядя Вася не обижен силенкой. Понатужился и подтянул восьмипудовую тушу к саням.
Конь храпит, пятится. Уложил добычу лесник, взял вожжи, сел в сани, а гнедой как
подхватит, откуда и прыть взялась! Быстро примчал домой: медвежий дух подгонял.
Не успел Василий Федорович убрать зверя, как во двор вбежала жена зоотехника со
словами:
– Твой медведь мужа моего покалечил!
– Как так? – воскликнул лесник. – Юрий Иванович не ходил ведь со мной на охоту!
А она своё:
– Скорей давай лошадь, в больницу повезу.
Лесник – к соседу. И верно: у зоотехника сильно рука помята. Пришлось везти в
больницу.
А дело так обернулось: вернувшись домой и узнав, что лесник приходил звать его на
охоту, Юрий Иванович захватил ружье и поспешил по следам друга. Войдя в лес, он услыхал
лай собак и выстрелы. Добрался зоотехник до медведя, видит: лайки со зверем возятся, а
лесника нет.
«Собаки догнали подбитого зверя, а лесник отстал», – подумал Юрий Иванович.
Приблизился он к медведю и не приметил по своей, неопытности, что тот уши заложил –
мертвым притворяется.
Вплотную подошел к нему Юрий Иванович, закинул ружье за спину и взмахнул топором,
чтобы добить медведя, а зверь как ударит лапой, – и полетел в снег топор, а рука горе-
охотника очутилась в медвежьей пасти. Хорошо, лайки выручили...
Снимая шкуру зверя, Василий Федорович обнаружил на его морде шрам. Значит, лесная
кошка успела «царапнуть» врага – глубоко вонзила когти, чуть не выдрав глаза медведю.
НАЛИМ
Если щуку называют водяным волком, то налим в своих повадках похож на барсука.
Оба – и зверь и рыба – днем не любят показываться, отлеживаются в норах до сумерек.
Оба ведут ночной образ жизни, охотятся под покровом темноты. Оба несуетливого нрава,
с ленцой. Налима прославила его замечательная по вкусу печенка...
Тащат налима из-под коряги, а он глубже туда уползает. Желая прочнее взяться, мнут
его руками, он же в ответ только вяло шевельнет хвостом. Наконец подцепят пальцами
под жабры и извлекают серовато-пегую рыбину. Обнадеженный смирным видом налима,
рыболов берет его в руки, любуется добычей... Рано торжествовать. Обильно покрытый
слизью, налим чуть вильнул и пополз из рук. Напрасно пробуют его держать крепче, –
этим приемом лишь усиливают скольжение рыбы. Плюхнулся налим в воду, – прощай
улов!
Летом, особенно днем, налим малоподвижен, но в студеной и глубокой воде и ночью
он деятелен. В темную непогожую ночь – самый лов на него. Обитатель дна, он
принимает окраску, неотличимую от грунта водоема. Это позволяет ему скрытно
подбираться к добыче. Ночной хищник не утруждает себя преследованием верткой рыбы,
– такая хлопотливая охота ему не подходит. Когда он неподвижен, то мало заметен;
затаится и напускает на себя рыбешку. Накоротке не дает спуску и крупной рыбе, хватает
её за что попало, хотя бы за хвост. А раз поймал, то уж как ни бьется голавль, а не
миновать ему налимьей утробы.
В конце зимы, закончив нерест, налим блуждает в поисках пищи. На редкость
прожорливый, он часто начинает кормежку с собственной икры. Охотится налим даже
если вместе с другой рыбой очутится в мережке. Он не толкается здесь в поисках выхода,
а вылавливает беспомощных соседей и, не торопясь, насыщается. Заглотав много рыбы,
делается округлым, а изо рта ещё торчат хвосты рыбешек, – этих, при всем усердии, не
смог втиснуть в желудок.
При такой жадности налима всякая насадка (червяк, живая или уснувшая рыба, мясо,
лягушка) годится на крючковые снасти. Важно, чтобы приманка лежала на дне
Летом мало толку от ловли налима на удочку. В другое время года, и особенно по
ночам, он хорошо ловится. Сразу можно ставить много удочек, привешивая
колокольчики, чтобы услышать поклевку. Налим тихо, но верно берет приманку, а раз
взял, так уж не сорвется.
Добычлив и подлёдный лов. Пешней долбят лунки для удочек и «подледника» –
снасти, похожей на подпуск, состоящей из веревки с короткими поводками и крючками с
наживкой. Края лунок оббивают, чтобы не резали лесок. Пристраивают по лункам
метровые удилища с жилковыми или волосяными лесками, – такие не обмерзают.
Опускают в прорубь и подпуск с грузом. Конец подпуска закрепляют.
Вытащить налима из лунки – дело простое, рыба не сопротивляется. Только вот при
снимании с крючков возня: глубоко заглатывает налим насадку. На крепком морозе,
брошенный на лед, он быстро замерзает.
Придешь домой, опустишь налимов в корыто или ванночку с холодной водой, чтобы
оттаяли, а станешь вынимать, – они уже плавают, копошатся.
БОЙ НА ЛЬДУ
В этом краю голубая полынная степь сливается с шумящими камышами Прикаспия. Вот
где издавна водилась разная дичь! Только не берегли её. Прежние порядки и «господская»
жадность так опустошили эти охотничьи просторы, что здесь, на своей родине, дикие
животные стали уже редкостью.
А теперь откуда что и взялось! Нет у нас хищнической охоты, с разбором стреляем, и
опять в степях расплодились антилопы-сайгаки, в камышах – благородные олени, козы,
кабаны. А сколько лебедей, гусей, дроф, стрепетов... Всего не перечесть. Это меня и
привлекало сюда...
С ружьем в руках тихо иду по следам камышевого кота. На снегу, по опушке тростников,
отпечатки круглых лап, баз меток от когтей. У других зверей когти всегда на виду. Дикая же
кошка, как и домашняя, держит их втянутыми, прячет до поры до времени, чтобы не
тупились, и выпускает наружу лишь в драках, на быстрых скачках.
Буровато-серая с легкой желтизной шерсть хищника почти незаметна в камышах. Не
выдают его и темные кисточки на острых концах ушек.
Ночной зверь, он, если голоден, непрочь и днем поохотиться. Вижу, шел с остановками,
часто залегал, наверное что-то высматривал. Дальше он продвигался ползком, – осталась
полоска. Острейший слух и зрение кота поглощены слежкой за добычей, и я бесшумно
крадусь за ним. Вот-вот покажется...
Вдруг впереди под вербой красным пламенем взметнулся над снегом копавшийся в
сугробе фазан и в тот же миг упал под тяжестью кошки и затрепыхался. Петух бьет
крыльями. В белой пыли клубятся золотистые перья.
Стреляю. Кот бросается на дерево, мелькнул по стволу и прижался на вершине. Бью ещё
раз. Зверь валится, но зацепился когтем за ветку и повис. Потом падает на лапы, прыгает
через канаву и скрывается в камышах. Беру оставленную мне дичь.
Справляюсь с компасом (в море однообразных тростниковых зарослей легко
заблудиться) и начинаю выслеживать тяжело раненного хищника. Казалось бы, он не должен
далеко уйти, а уже порядочно времени ищу его. Полежит кот, наберется сил и, оставляя ямки
в снегу, уходит всё дальше и дальше.
Шел, шел и... что за чудо! Отпечатки круглых лапок превратились в огромные следы
широких лап. Приглядываюсь – волк пробороздил снег, еле волоча ноги.
Бросаю ход кота. Перезаряжаю ружье картечью. Слежу серого... Впереди заворочалась
волчья башка, – бирюк и бежать не в силах. Кто-то постарался располосовать бок у волчины.
Так и надо этому заклятому врагу всего живого! И я ему спуску не дам...
Следом волка возвращаюсь и попадаю на озеро. Здесь волчьи следы переплетаются с
кабаньими. Со льда хоть и сдуло снег, но слегка запорошенная скользкая поверхность ничего
от меня не утаила.
Тут произошло целое побоище: два волка сражались с вепрем-секачом. В плотных
упругих зарослях хищникам было не развернуться, а кабан-одинец своим острым рылом без
труда проникал в камышовую крепь. Звери применили обычный в таких случаях маневр:
наседая на кабана, выжали его из густых тростников на льдистый простор, чтобы здесь без
помехи расправиться с ним. Волки оттеснили одинца на озеро, и он с разбегу шагов двадцать
задом проехал по льду. Кабану трудно бежать, копыта разъезжаются в стороны, зато волкам
здесь вольнее драться с вепрем. Они норовили распороть ему бок, да только вепрь – не
теленок! Грозно защищается секач, машет клыками-кинжалами, а сам, сидя, колесом
кружится. Наметился волк вцепиться ему в пах – в самое уязвимое место, ринулся вперед, а
верткий одинец успел клык подставить. Серому впору себя спасать, – изо всех сил пытается
отпрянуть, но поздно: когти, царапаясь по скользкому льду, не могут затормозить разбега.
Ноги сами несут зверя на штык. Секач легким рывком нанес удар – и покатился смертельно
раненный враг...
Второй волк уклонился от боя. Ушел и победитель.
Мне досталась волчья шкура. А когда я нашел и кота, то порадовался, что двумя
хищниками меньше стало.
ПО ВОЛЧЬИМ ТРОПАМ
Я бегу на лыжах по проселку. Легко скользить по накатанной дороге! В морозном
воздухе навстречу мне плывет аромат душистого сена. Догоняю сани, груженные
тимофеевкой. Возчик вдруг останавливается, грозно размахивая кнутом, улюлюкает и
кричит:
– Ах ты вор, разбойник! Вот я тебе, злодею!
– На кого это ты, дядя Вася, так ополчился? – окликаю знакомого колхозника.
– Да вон там, гляди, зверь! – указывает он кнутовищем.
И в самом деле: темный клубок катит по белой луговине, – заложив уши и поджав хвост,
волк удирает к березнякам. Он знает, что это вслед ему несется враждебная брань.
Отбежав на безопасное расстояние, волк оборачивается, – навострив уши, пытается
разгадать наши намерения. Пристально наблюдавший за ним Василий Петрович говорит:
– Надо думать, это старый бродяга, опытный. Разобрался, что сейчас мы за ним не
охотимся. Видишь, не спеша, трусцой уходит. Молодой, тот без оглядки бы наутек бросился.
Петровича уважают в колхозе за разумную его деловитость. Он и охотником толковым
слывет, хорошо знает нрав зверя.
Тронулись мы дальше. Василий Петрович поясняет, что его бранные слова как нельзя
лучше определяют волчью натуру. Я хотя и знаком со звериными навыками, но с интересом
слушаю дядю Васю.
– Волк и есть вор. Да еще какой! Из-под носа стянет козленка. А что разбойником
прозывается, так тоже верно. Коли голоден, да ещё в зимнюю ночь, у самого жилья нападает
на скот. И злодей большой: ворвется в стадо овец, лютует, режет их, будто впрок мясо
заготовляет. Случается, за неделю ему и шерстинки в рот не попадет. Зато дорвавшись, в
один прием съест полуторапудового барана... Верно и то, что бродяга он. Недаром пословица
говорит: «Волка ноги кормят».
Рассказывая всё это, Петрович спросил:
– Как ты думаешь, кто смышленей – волк или лисица? – И сам же ответил:
– Конечно, волк! Он хитрее. Обычно звери охотятся в одиночку, волки же могут и облаву,
вроде загона, устраивать. Одни рассыпаются по зарослям, ищут и гонят потом беляка, другие
в засаде лежат или наперерез кидаются... Лисица, скажем, чаще в лесу промышляет, а волк
больше возле нашего хозяйства околачивается, – так и норовит здесь чем-либо поживиться.
Нет хищника пакостливее и вреднее его! Чувствует серый, что никто его не терпит, что
спуску ему не дадут, оттого и страшится человека, боится ему на глаза попадать. Застигнешь
его врасплох, – бегством спасается или трусливо прячется, ждет, пока мимо пройдут... Хоть и
зверь, а понимает, что от людей ему только козней ждать приходится... Выбросил я как-то в
лесу приваду, чтобы возле неё волка подкараулить, а он, как ни голоден был, долго не трогал
корма: несколько ночей сначала заглядывал сюда, всё проверял, нет ли моих следов.
По дороге мы порешили, что сегодня я отдохну, а завтра днем обследую звериные ходы и
тогда устроим охоту. По словам Василия Петровича, здесь бродит стая волков.
Лесной это край, от деревни до ельника рукой подать. Подлесок местами к самой
околице подступает. .
Ночью всполошились собаки. Я не вытерпел, оделся. Взял ружье и, мягко ступая в
валенках, пробрался за огороды к бане. Вблизи неё начинаются голые кустарники.
