Текст книги "Следы говорят"
Автор книги: Адриан Шевченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
вперед, весь вытянется – раз лапой, и накроет. Для верности и второй прихлопнет. Да так
ловко, просто залюбуешься. Потом сунет морду в лапы и жует. Всё-таки спохватился лисовин
– обернулся, взметнул хвостом и умчался.
Возвращаюсь к речке. Налаживаю удочку. Забрасываю к повороту, где сорвалась форель.
Может быть, на кузнечика соблазнится... Он шевелит ножками, пытается скакать по воде...
Не выдержала – схватила приманку, и назад. Поздно, – обманул...
Веселая ловля! Но требует осторожности и ловкости.
А главное – сам не стой на виду. Закидывай против течения: рыба туда стоит головой.
Иначе толку не будет.
НА БАХЧЕ
Солнце так и печет. А сторожу колхозной бахчи жара нипочем. Под желтой соломенной
шляпой темнеет в кайме белой бороды загорелое, в морщинах лицо проворного и сухонького
Лукича. Ему бы на печке лежать, а у него всё заботы. Уже с конца зимы хлопочет, говорит
школьникам:
– Погодите, дождемся лета, опять на вольный воздух я выеду. Придете ко мне на бахчу,
такими кавунами угощу – оближетесь!
Вот и дождались. Ходит дед по бахче, любуется.
«Надо отобрать кавуны, какие поспелее, и на колхозный стан отослать. Они там в степи
ещё не пробовали их», – думает Лукич.
Бахча у дедушки загляденье Чего только здесь нет!
Меж узорчатой листвы будто разложены круглые шары арбузов – темнозеленых,
полосатых, больших, маленьких. С толстых плетей вверх тянутся трубчатые стебли под
широкими, как у кувшинок, листьями. Средь их зелени выпячиваются огромные белые
тыквы. К ботве, вроде огуречной, поприцеплялись хвостиками длинные дыни – желтые,
темнобурые, рябые.
Щелкает Лукич по арбузам пальцем, на звук определяет спелость. Зрелую дыню на
взгляд угадаешь: на своей корке она трещинки кажет, – готова, значит. Прикоснись к такой,
сама от хвостика отвалится.
Хороший арбуз чуть тронешь ножом, так и расколется, обнажая красную, сочную,
сладкую мякоть, а рябая дыня, так та даже с треском развалится пополам, – отведайте её,
сахарную! Впрочем, и тыква, ежели её запечь, медовой становится.
Кругом бахчи – лакомство ребят: горох, подсолнухи, мак
Душа радуется у старого, глядя на всю эту благодать.
И вдруг перед Лукичом алеет дырка в арбузе.
– Ах ты паршивец! Опять напакостил. Погоди ж, попадешься мне в руки, оборву я тебе
длинные уши! – ворчит на кого-то дед.
Как тут не браниться? Что ни лучший арбуз, то с погрызом.
Кто же тот «длинноухий», что портит добро?
Будьте покойны, – дед хорошо знает, кто пакостит ему в сумраке ночи! Связал старый две
палки крест-накрест, натянул на них свитку и водрузил чучело на бахче, чтобы остерегались
любители сладких арбузов. Вору надо бы пугаться страшилища с распростертыми руками и
кубышкой вместо головы, а он преспокойно разгрыз арбуз под самым пугалом.
Вот и размышляет старый, что бы ещё такое придумать, чтобы отвадить непрошенного
гостя?
Воюет Лукич с «длинноухим», и невдомек ему, что воришка днем таится в пучке ковыля
вблизи от стариковского жилья. Самое безопасное место!
Случайно наткнулся на него дедушка. Как выскочит из-под ног здоровенный русачина-
заяц, и ну удирать! Дед в ладоши захлопал, жару поддает зайцу:
– Вот я тебе, вору! Держи его!
Скрылся косой на другой загон и попал в беду – наскочил на собаку.
Скачет русак, заложив уши. Вихрем летит за ним борзая. Туго приходится зайцу, не уйти
ему от погони. Заметался из стороны в сторону, а пес настигает, как рулем правит длинным
хвостом на крутых поворотах. Оттого охотники и называют хвост борзой «правилом».
На короткой угонке пружиной развернулась борзая и сделала сокрушительный бросок,
наметив для удара заячий хвост. Но косой не сплошал, – взял да и припал к земле. Не
встретив точки опоры, собака кубарем полетела через голову. Пока пришла в себя да
выровнялась – умчался заяц далеко вперед, держа путь прямо к бахче. Потянуло его к
привычным кустикам ковыля, где всегда находил он мирный приют.
Окно в избенке Лукича наравне с землей темнеет, показалось оно измученному русаку
спасительным отверстием. Ударился заяц с разбегу в стекло, пробил его и очутился... на
столе. Полетел на пол разрезанный арбуз. Лукич только ахнул, а беглец в испуге махнул под
кровать.
– Попался-таки, плут, в мои руки! Не бойся, не бойся, уши я тебе не оборву. А вот в
плену у меня посидишь, пока бахчу не уберем.
ЛОСОСЬ
Много у нас водится разных пород лососевых рыб. Славится лосось Каспия, Черного и
Аральского морей, некогда приплывший из Ледовитого океана. Лосось Дальнего Востока –
кета, горбуша – во время нереста несметными косяками запруживает русла рек. В такую пору
на рыбу охотятся с берега даже звери. Медведь, например, без труда подхватывает добычу
лапой и выбрасывает её наземь.
В реках Сибири, в озерах Байкал, Зайсан плодится таймень, ленок.
В прибрежных водах Ледовитого океана, от Онеги до Колымы, обитает нельма. На
икрометание она устремляется в наши реки.
Из Каспия в Волгу и Урал поднимается белорыбица.
В северные реки и в Финский залив входит кумжа; попадает она и в реки Лугу, Нарев. В
Ладожском и Онежском озерах живет местный озёрный лосось, мечущий икру в реках,
впадающих в эти озёра.
У рыболовов-любителей большой популярностью пользуется спиннинговая ловля
драгоценной красной рыбы – семги – в Туломе и Коле, которые впадают в Кольский залив
Баренцева моря, в Варзуге, убегающей к Белому морю, в Кеми, что течет в Онежскую губу, в
Ниве, берущей начало в озере Имандра.
Заслуженную славу «лососевых» имеют реки Вуокса, Тайпелен-йоки, впадающие в
Ладожское озеро, и Нева, куда входит атлантический лосось. Здесь за ним укрепилось
название «невский».
Морской лосось, поднимаясь из океанских пучин, немало поскитается, пока доберется до
нерестилищ в верховьях наших рек. Ихтиолог Сабанеев писал о поимке у нас лосося со
шведским, немецким и датским крючками во рту.
Ещё задолго до икрометания лосось идет к истокам наших рек. Ни бешено крутящиеся
водовороты, ни бурные пороги не останавливают стремительного бега серебристой рыбы.
Нет равных ей по быстроте и неутомимости в преодолении преград. Отталкиваясь упругим
хвостом, она, подобно распрямляющейся пружине, мгновенно разгибает собранное в дугу
тело и гигантским броском берет грозные водопады. В избранных местах лососки мечут
икру, а самцы поливают её молоками.
Много «охотников» до лососевой икры; вьется около неё форель, ворует её и ёрш.
Лосось засекается на крючках иногда чем попало – боком, брюхом, хвостом. Один ры-
болов поймал на Вуоксе «бывалого» лосося: на боку у него висели четыре блесны. Как
видно, не одного любителя огорчил этот огромный лосось. Так случается, когда блесна
попадает в гущу стаи и рыба, как говорят спиннингисты, «забагривается» якорьками. Обычно
же лосось налетает на подброшенную ему приманку, принимая её за рыбешку, которой
питается.
Ловят лосося с весны до ледостава. Охота на него так волнующе увлекательна, что
несравнима ни с какой другой ловлей. Тут всё зависит от искусства, ловкости и терпения
рыболова. Для успеха важно и то, куда заброшена блесна. Она должна упасть к стоянке
рыбы, например, за подводный камень, сдерживающий напор быстрины, – в затишье его
обычно отдыхает лосось. Такое место легко угадать: скрытый валун вздымает воду, оставляя
на поверхности её две разбегающиеся полосы.
На пути к верховьям рек лосось останавливается на отдых и за изгибом быстрого
течения – там, где после удара в излучину берега вода замедляет свой бег. Днем стоянка
бывает у средины реки, ночью – ближе к берегу. Здесь же держится и утомленная нерестом
рыба. Если мчится стая, – блесну направляют туда, где рыба сыграет или разрежет плавником
поверхность воды...
Бурно в порожистой речке. Шумной чередой несутся волны к гряде валунов. Широкому
потоку не втиснуться сразу в узкий проход меж камнями. Хлестко ударяя в преграду,
откатывается вал за валом, лишь пенистые гребни, взлетая вверх, рассыпаются брызгами. И
вот уже гулко мчится в скалистой теснине река. Вырываясь из каменистого горла на простор,
вода растекается плесом.
Делаю взмах удилищем, блесна описывает в воздухе полукруг и падает в воду... Рывок!
Это лосось «сел», как говорят рыбаки, – схватил приманку. Подсекаю! Ошеломленная
глубоко впившимися в её губы крючками, рыба завертелась, но уже в следующее мгновенье
прыжком вылетела из воды, потом сделала такой стремительный бросок, что леска,
прожужжав, наполовину сбежала с катушки. Кинувшись против течения, семга сама себя
утомляет, – облегчает мою задачу. Вдруг остановилась, – ни туда, ни сюда! Подматывая
шнур, приближаюсь насколько возможно. Легкими рывками дергаю удилище. Не понравился
мой прием, – опять мчится, опять сматывает леску. Мощно сопротивляется пойманная рыба,
– бросается то вниз, то в пороги, то в глубину, за камни. Я не уступаю, держу катушку на
тормозе – затрудняю ход семге, а удилище ставлю почти вертикально, чтобы пружинило,
предохраняя этим от разрыва леску. При каждом удобном моменте подматываю шнур.
Управляя снастью, отвожу добычу от опасных мест, где она легко может сойти с крючков или
порвать шнур. Не сдается сильный противник... Ага! всё короче и слабее рывки. Наконец,
выбившись из сил, рыба уступает, – послушно идет к берегу. . Багориком подхватываю её...
Готово!
Это мой первый лосось.
НА РЫБАЛКЕ
Сегодня воскресенье, и два друга – Женя Борисов и Николай Васильевич – целый день
провели с удочками на реке. Укрывшись в тени черемух, они внимательно наблюдали за
поплавками. Рыба здесь непуганая, ходко клюет. Поплавок то набок ляжет, то запрыгает и в
воду погрузится. Успевай только подсекать да выбрасывать поблескивающую рыбу. А с
крупной приходится повозиться, пока «выводишь», утомишь её и она ввалится в
подставленный сачок
Чудесный отдых рыбалка! Время идет незаметно. Вот и солнце зашло. В притихших
сумерках особенно громко раздается рокот уборочных машин на полях и всплески играющих
рыб.
В ближнем селе зажглось электричество. Искорками вспыхнули было звёзды и уже
мигают синевой. Всё краснее и краснее, просвечивая вершины сосен, над холмистым бором
засветилась луна.
Пора варить уху!
Как ни люба вчерашнему ремесленнику Жене Борисову рыбная ловля, но у него есть
радость и по другой причине. Он выдержал «пробу» и получил «пятый разряд». Шутка ли,
теперь он настоящий токарь! На заводе он всего несколько дней, но уже говорит: «У нас в
цехе...» Его друг, седоусый кассир Николай Васильевич, в который уж раз с понимающей
улыбкой слушает, какую отличную деталь выточил Женя, и одобрительно кивает головой:
– Молодец! Так и надо. Мастером будешь... Я вот тоже сорок лет на своем деле, а – скажи
ты – ни одного просчета не сделал...
Женя разыскал полено и подал его Николаю Васильевичу. Не сидеть же старому на
корточках! А сам, полулежа, облокотился на руку. Сидят рыболовы у огонька и мирно
беседуют.
Юноша рассказывает, как однажды не повезло ему здесь. На утренней зорьке поймал он
нескольких язей. Посадил их на кукан – леску с палочкой. Опустил свой улов в воду и
привязал другой конец лесы к колу, воткнутому в берег. Пришел за язями, – кол на месте,
леска оборвана, рыбы нет!
– Это скорее всего сом поживился твоими язями! – решает Николай Васильевич и
делится случаем из своего далекого детства: – Вот, помню, за излучиной нашей южной речки
Рясны была яма. На пути к ней вода мчалась, завихряясь воронками, а под кручей теченье
плавно поворачивало вспять и кружило медленным водоворотом. Всё, что сюда попадало,
засасывалось в глубину. На дне омута обитал огромный сом. Темный этот хищник с желтым
брюхом иногда выплывал из своего логова и, гуляя в прозрачном потоке, бил по воде
длинным хвостом.
Нас, ребят, не пускали купаться вблизи омута, стращали сомом. Говорили, что он таскает
гусей, уток, утопил даже плывшую собаку. Передавали, что как-то взрослый парень, купаясь,
разбежался, прыгнул с берега и... оседлал скользкую спину сома, гревшегося на солнце.
Наконец нам самим довелось увидеть это страшилище.
Стоим однажды на берегу и бросаем плоские камешки, – смотрим, чей камешек дальше
проскачет. Скользят камешки над водой и, плашмя ударяясь, рикошетят – прыгают, как
лягушки. Рядом тетка Фекла с бадейкой. Вынет из нее рыбину, почистит и, не разгибая
спины, полощет в речной проточной воде. Вдруг к ногам тетки Фёклы набежала волна и,
откатываясь, обнажила... соминую пасть с маленькими глазками над губою. Как хватит сом
из рук женщины рыбину! Тетка Фёкла даже в реку посунулась. Мы к ней кинулись, а она
сама поднялась, вся мокрая...
В этом месте рассказ Николая Васильевича был прерван отчаянным криком утки.
Рыболовы тихонько подкрались и выглянули из-за куста бредины.
В лунном свете видно было, как у самого берега, на песочке, чуть залитом водой, возятся
пуховички-утята. Так и щелкочут носиками. Что же тревожится их мамаша? Бегает,
натопорщила перья на голове и шее и кричит, кричит... В отблесках луны на воде рябь
замерцала. Тенью жмется к берегу огромная рыба. Но мелко там, не достать ей пуховичков.
Ерзая брюхом по дну, развернулся ночной хищник, скользнул в омут, а волна, колыхнув утят,
окатила песок.
– Это твой сом, Женя. Он по ночам охотится! – заметил Николай Васильевич. – Надо с
ним за язей рассчитаться. Жаль, что у нас пойманная рыба уже уснула, живца надо бы. Да
ладно, обойдемся другой насадкой.
Под крутояром рыболовы воткнули в берег прочную удочку с большим крючком, нанизав
на него целый пучок червяков.
На рассвете друзья первым делом направились к сомовой снасти.
Осторожно заглянули под берег... Леска натянута против течения.
– Есть! – почему-то шёпотом произнес Николай Васильевич.
– Наверно, огромный! – восторженно отозвался Женя.
Васильич поплевал на руки, взялся за удилище и потянул.
Сом упирается, но идет без рывков. Надеясь на несокрушимую прочность снасти,
рыболов тянет изо всех сил.
– А ну-ка, Женя, попридержи меня – скользко! – обращается к другу Васильич.
Теперь вдвоем потянули...
– Подается, подается! – шепчет старик.
– Врешь, не уйдешь! – приговаривает Женя.
Понатужились друзья и выволокли на берег... черную карчь.
Под ней, угрожающе растопырив свои колючки и крепко опутав леской корягу, висел ерш
– в палец величиной!
Он сумел прицепиться на самый кончик непомерно большого для него крючка. Голову
«рыбины» закрывал пучок червяков.
Ошарашенные такой «удачей», на миг застыли друзья. И вдруг как захохочут. До слёз
смеялись.
– Ладно, – отдышавшись, заявил Васильич. – Нынче ерш помешал. А всё же не минует
наших рук сом. В следующий раз подкинем ему жареную ворону. Он на такое угощение
падок, знаю я его натуру.
РЕЧНОЙ „ВЕЗДЕХОД"
«Красный, как рак» – принято говорить о человеке, которому от стыда или от смущения
краска заливает лицо. Однако сравнение это не совсем верно. Краснеет ведь только вареный
рак. Обычный цвет его зеленовато-бурый, темный. Или говорят: «Пятится, как рак». Тоже
неточно, – будто подводный житель только и может пятиться. Ходит он головой вперед.
Бежит, выпучив неподвижные «рачьи» глаза на стебельках, с закинутыми назад усами и
выставив свое оружие – клешни. Вдруг, чего-то испугавшись, ударит хвостом-шейкой, сразу
осадит и, поводя длинными усами, даст «задний ход».
Рак и плавать мастер, – мчится по течению и против него боком, торчком, – как угодно.
Куда спешит? По какому важному случаю? Что-либо приметил, а скорее всего – причуял;
обоняние у него хорошее. Наскочив на опасность, гребнет он хвостом и, оттолкнувшись,
отступает, шевеля и угрожая клешнями. Одна из них послабее – для ощупывания, а та, что
побольше и потолще, – служит для схватывания и разламывания добычи. Хватать он ловкач.
Чуть зазевается рыбешка, – хвать рачьи тиски её, и... распалась уклейка на две половинки.
Обычно рак на дне промышляет, подбирает остатки чужого «стола». Впрочем, не опоздает
стянуть кусок и у других из-под носа.
В прозрачной струе вьется на крючке червяк. Соблазнительно вьется! Рак легко, как
пузырь, всплывает вверх, пристраивается к чужой приманке, снимает проворно червяка
клешней и закусывает. Дрожит поплавок. Рыболов подсекает и вытаскивает – голый крючок.
Воришка вовремя успел разжать клешню.
Где много раков – не жди с удочкой толку: эти грабители изведут рыболова. А самих
раков можно ловить по-разному.
Тихо еду по неглубокому озеру с прозрачной водой. В руках у меня длинная камышина с
расщепом на нижнем конце. Наклонившись за борт, смотрю в подводный мир. Среди
водорослей шмыгают рыбки, виднеются пробирающиеся по дну раки.
Направляю камышину на такого ползуна и прижимаю его. Скользя по полукруглому
панцырю, расщеп расширяется и зажимает рака. Защемленный, он сердито поднимает
клешни, разводит их ножницами, «стрижет» воду, пытаясь поймать врага. Выброшенный в
лодку, он копошится здесь, шуршит вместе с другими.
Можно и проще ловить раков, только не во всякое время года.
Заберешься в речку и идешь вдоль кручи тенистого берега. Стараешься держаться против
течения, чтобы муть относило. Обшариваешь все попутные коряги, камни, корни, – рак
любит там хорониться. А то нащупаешь вырытую им нору и сунешь туда руку. Бывает, и
повозишься, пока извлечешь добычу. Либо наколешься об острый шип на лбу ползуна, либо
клешни его вцепятся в пальцы. А сумеешь подвести ладонь под рака, легко его вынешь.
Самый добычливый лов – рачницей. Закидывают её с берега или с лодки так, чтобы она
плашмя легла на дно, и рядом втыкают кол. Чем больше поставлено рачниц, тем богаче будет
улов. Вначале на приманку набрасываются мелкие раки, вслед за ними появляются и
покрупнее. Эти обжоры отгоняют мелочь или бесцеремонно оттаскивают её клешнями и
сами принимаются за угощение. Через полчаса после установки рачницы поднимают,
выбирают улов и ставят снова.
Для ловли годятся и старые, уже негодные сети. Расстелешь их по дну с привязанной к
ним приманкой, раки зачуют съедобное, набьются сюда и запутаются в тонких нитяных
ячеях.
Чтобы сохранить пойманных раков живыми, их помещают в корзину, перекладывая
крапивой, ольховыми листьями, мхом или травой.
Самое подходящее время для лова – первая половина осени, весна и начало лета,
примерно до июля. Поздней осенью раки прячутся в глубокие места, а летом – линяют.
Рачихи с линькой запаздывают, так как вынашивают потомство. Отложив яйца, они
прикрепляют их к своему хвосту и берегут, пока не появится молодь.
Раку приходится линять каждый год (а молодому так и несколько раз в течение года: ведь
сковывающий его панцырь мешает ему расти). Лишившись панцыря, рак делается
беспомощным, скрывается в своем убежище и не показывается оттуда, иначе крупная рыба
не упустит случая схватить его. Окунь так и шныряет в прибрежных корнях, подстерегая
лакомую добычу. Красноперый горбун даже в нору сунется, пытаясь вытащить нежного в
такое время рака. А тот, забившись поглубже, растет и запасом своей извести укрепляет на
себе новую броню.
Порой рак очень надоедает рыболову-удильщику, но зато, линяя, он сам делается
отличной насадкой: любая рыба клюет на него.
С ПИЩИКОМ
Рябчик, – настоящая лесная птица. Облюбует сумеречный уголок и живет в нём
неотлучно, – а не так, как тетерев или глухарь. Те ведь с осени непрочь покочевать вокруг да
около.
Чтобы перелететь через поляну или протянуть над вершинами леса, – о нет! – рябчик
этого не любит.
Он вертко перепархивает лишь между ветвями, накоротке, и так загремит крыльями, что
новичок вздрогнет от неожиданности и с удивлением скажет вслед рябцу:
– Ну и ну! «Птичка-невеличка», а сколько шуму!
Верно, что «невеличка», – с большого домашнего голубя будет, только круглее.
В самой, казалось бы, непроницаемой гуще зеленых крон рябчик так прошмыгнет, что
листика не затронет. А сядет на дерево – на глазах сгинет...
Когда пожелтевшие березы осыпают листву, рябчики, бегая в эту пору по лесным
дорожкам, собирают камешки. Скоро им придется вместо ягод брусники клевать её листья,
почки, сережки ольхи и березы. Проглоченные камешки будут, как мельничные жернова,
перетирать такой жесткий корм.
Сентябрь – лучшее время охоты на рябчиков. Но удачно поохотиться на них можно
только с пищиком. Стойку собаки эта дичь не выдерживает, а случайно спугнутая – так
мастерски прячется в ветках, что рядом пройдешь и не заметишь.
Осенью рябчики разбиваются на пары и перекликаются. По утрам и вечерам раздается
их методичный писк, – это они друг дружке весть подают. Подражая им пищиком из косточки
или гусиного пера (металлический хуже, сипит), удается подманить к себе эту осторожную
птицу. .
Рановато нынче стали посвистывать рябчики. Впрочем, неудивительно, уже прихватывал
утренник...
Выйдя из Толмачева, миную лужские поймы, по-весеннему залитые водой. Однако
дожди не помешали сеноуборке, – всюду по взгоркам высятся стога.
За поселком «Живой ручей» зеленеет озимь на колхозных полях.
А кругом, окрашенные осенью, – богатые леса. На соснах старая порыжелая хвоя
осыпается, будто опаленная пожаром.
Собрат рыболов перевозит меня на другой берег Луги.
Мой путь лежит по Красногорской дороге к глухой речке Губинке.
Не успел войти в лес, слышу неистовые крики соек. Эти непоседы с кем-то воюют.
Оказывается, они заметили белку с боровиком во рту. Зверек готовил зимние запасы,
собираясь подвесить гриб на ветку для просушки. Тут и пристали к нему лесные задиры,
«требуя», чтобы белка бросила не нужный им гриб.
По заветной стежке углубляюсь в березняк с елками. То здесь, то там краснеет брусника.
Тихонько иду и посвистываю. Сразу же отозвался петушок. Прячусь под навесью ели и
продолжаю манить голосом рябушки:
«Си-и-и-уси».
«Си-си-сиси-у», – охотно отвечает мне петушок и, «фуркая» крыльями, перепархивает по
деревьям ко мне.
Перекликались, перекликались мы с рябчиком, и вдруг он перестал отзываться.
В чем дело? Заметить меня он не мог, – я затаился скрытно и сижу неподвижно...
Но вот на ближайшей елке качнулась ветка, что-то тенью мелькнуло вниз.
Это рябчик молча приближается на мой зов. Он недалеко, сейчас подбежит, шелестя
травой, и, разыскивая подружку, покажется передо мной, – догадываюсь я.
Мне надо бы помолчать, так как вблизи петушок замечает даже легкую фальшь пищика.
Но я не утерпел и чуть пискнул в манок.
И тут случилось то, что и в голову мне не могло прийти.
Шагах в десяти от меня мягким и волнистым прыжком взметнулась куница и быстрее
птицы исчезла в ельнике. Только вздрагиванье веток выдавало путь куньего бегства.
Откуда же среди дня появился этот ночной зверек?
Осматриваю вершину старой ели. В гуще зеленых игл чернеют прутья сорочьего гнезда.
В нем-то и спала куница, да, соблазнившись писком «рябчика» в траве, спустилась сюда и в
неурочное время занялась было охотой.
Гибкая и ловкая, она искусно кралась ко мне, но острый слух её уловил обман в тоне
моего пищика. А рябчик – молодец! Бойко вертелся он в хвойнике, топорща свой хохолок и
задорно отвечая на мои призывы. Заметив в стороне покачнувшуюся ветку (а воздух не
шелохнет!), петушок шмыгнул за ствол дерева, вытянулся вдоль сука, прижавшись к нему.
Своим окрасом он слился с бурой корой – и нет его! Лишь незначительное утолщение
виднелось на сучке.
Только когда я, подняв голову, стал под деревом, на котором он прятался, он испугался и
улетел, загремев крыльями.
Затаившаяся птица часто так поступает. Пока ходишь, ищешь её, она рядом скрывается.
Случайно остановишься, и птица сорвется с места, боясь, что её заметили.
СТЕПНЫЕ СТРАУСЫ
Прозрачны осенние дали степей. В белых махалках волнующегося ковыля виднеется
отара овец... нет, это не овцы. Это дрофы! Бродят они бесчисленными стадами, пасутся. Не
все дрофы, или, как их иначе называют, дудаки, сразу улетают на юг, многие откочевывают
постепенно, а иные и вовсе остаются на зимовку в степи. Им не так страшен холод, как
непогода.
На редкость сторожкие осенние дрофы издали замечают опасность и заранее
поднимаются на крыло. Нечего и думать подползти к ним. Они всегда выбирают открытый
кругозор.
Однако старый Ахмет с большим успехом охотится на них. У него это получается очень
просто, – так отлично знает он повадки степных страусов.
Ахмет – старший чабан многотысячной совхозной отары тонкорунных овец. Вся степь
его знает. Старый чабан – скромный человек, но большой знаток своего дела. В юности он
много скитался, батрачил, жил в дырявой кибитке. Чтобы сварить чай, приходилось ему
разводить огонек посреди жилья, на голой земле. Дым от кизяка сначала коптил лицо
хозяина, ел глаза, лез в горло, оседал на стенках кибитки и потом горьковато-пахучей белой
струей лениво тянулся в отверстие.
Славный человек Ахмет! Мне навсегда запомнился один из эпизодов его степной жизни.
Зима. В заснеженных кустарниках копаются серые куропатки. Иней сыплется с веток, –
это шарит по ним стайка синиц, добывая затаившихся насекомых. В степи холодит северный
ветер. Не видно табунов. Животные давно уж в теплых загонах...
Идет дождь. Трудно приходится в это время дрофам. Вот застигнутая непогодой,
запоздавшая с отлетом стая. Птицы сгрудились и приняли обтекаемую форму, чтобы не так
сильно промокнуть. Плотно прижав перья, они вытянули головы вверх. Но это мало помогает
им: оперение дроф не смазано жиром, как у уток. К вечеру дрофы окончательно намокают.
Ночью стало ещё хуже: хватил заморозок, степь покрылась гололедицей.
У обледеневших птиц смерзлись крылья...
День не принес облегчения.
Вдруг дрофы подняли головы, тревожно затоптались и побежали, силясь удержать
равновесие полураспущенными крыльями. Из овражка выскочили волки. Они с ходу
врезаются в стаю, гоняются за беспомощными птицами, ловят и треплют их.
В этот момент на горушке появляется всадник, – это Ахмет. Пристально всматриваясь, он
в один миг догадывается, что происходит на той стороне балки.
Ахмет ударяет иноходца ногами под брюхо и гикает. Четко стучат подковы по скользкой
поверхности. Льдинки так и взлетают из-под копыт. Приблизившись к дрофам, выхватывает
старый охотник ружье из-за плеч – только не на птиц! Недостойно в такую пору на дичь
зариться. Это раньше так водилось: обессилевших птиц-великанов палками уничтожали.
Выстрелы Ахмета разогнали хищников. Чабан собрал птиц и, помахивая плеткой, погнал
их, как баранов, ближе к поселку. Там, по обнаженным бурьянам, дрофы смогут
прокормиться день-другой.
Сутки наблюдал Ахмет за птицами. Через день показалось солнце, растопило ледок,
высушило степных страусов. Ободрились дрофы, перебрали клювами перья, выправили их.
А потом, разбежавшись и рассекая могучими крыльями воздух, потянули на юг...
Долго стоял старик, провожая взором улетающих птиц. Тепло было у него на душе.
Через пять лет, возвращаясь из экспедиции, осенним днем заезжаю к Ахмету. Захотелось
навестить старика, посмотреть, как он живет, и при случае поохотиться.
Встречает меня пожилой, сухощавый человек небольшого роста в опрятном сером
комбинезоне. Темное от загара лицо приветливо улыбается. В лучиках морщинок щурятся
зоркие, с огоньком глаза.
Он учтиво справляется о моем здоровье, о благополучии моих домашних. Отвечаю, и, в
свою очередь, проявляю такое же внимание к семье старика. У него тоже всё обстоит хорошо.
Черноглазые внуки-пионеры ходят в школу. Сын – зоотехник.
Вводит меня Ахмет в свой домик. Чисто, светло. Ставят, как полагается, самовар.
– Включить радио? Хочешь послушать новости недели? – спрашивает меня довольный
хозяин.
Мы слушаем радио и рассказываем друг другу о своей жизни. Ахмет ждет не дождется,
когда его любимый внук поедет учиться в Москву. А мальчуган растет удалой. Припав к луке
седла, он ветром летит на быстром коне и на полном скаку, изгибаясь, подхватывает шапку с
земли.
Дед с гордостью говорит:
– Такой нигде не пропадет, везде ему дорога широкая! В Москве сумеет показать себя
молодцом!..
Беседа наша затянулась за полночь. Решили на следующий день поехать на охоту.
Утром Ахмет запряг лошадь в бидарку – легкую двуколку, – и мы отправились на дроф.
На равнине издали виднеется добрый десяток огромных птиц.
– Небольшой табунок. Этих пешком можно нагнать, – поясняет мой спутник.
Наклонившись, незаметно для дроф, я спускаюсь с бидарки и залегаю. Старик удаляется,
делает большой круг и появляется где-то вдали за дрофами, против меня. Терпеливо жду.
Чабан ездит мимо дроф «восьмеркой», делая наружные завороты. Постепенно приближается
к дудакам. Это заметно по тому, что они столпились, подняли головы, наблюдают за
человеком, стараются узнать его намерения. Успокоились, – на них двуколка не направляется.
Всё же вожак решил держаться подальше от такого соседства, повернулся и зашагал. За ним
вся стайка. Направляются в сторону от меня. Ахмет загибает фланг, дрофы правят ко мне.
Теперь, и не поднимая головы, хорошо вижу птиц. Ничего не подозревая, приближаются всё
ближе, ближе. На ходу шевелятся усы дрофича. Шуршит трава... Пора! Лежа, стреляю мел-
кой картечью по вожаку. Вскакиваю и, пока дудаки разбежались для взлета, сбиваю ещё
одного. В радостном возбуждении тащу тяжелых птиц к бидарке. И Ахмет доволен.
Едем дальше... Вдали бродит огромное стадо. Сотни птиц!
– Этих пешком не нагонишь – большой табун. Подниму их на крыло так, что полетят на
тебя. Они летят, не сворачивая, прямо. Потянут в полветра. По такому направлению тебя и
спрячем, – решает чабан.
Снова залегаю и жду... Летят. Широкие взмахи крыльев быстро несут крупных птиц.
Низко, с шумом ветра, белея нижним оперением, внезапно проносятся надо мной дрофы.
Теряюсь от неожиданности и спешу подняться на ноги. Торопливо стреляю раз и два!..
Мимо! Вот так здорово! Никак не думал, что можно промазать в таких больших птиц и так
близко. Ахмет улыбается
– Сгоряча бывает, – объясняет он...
Познакомил меня приятель ещё с одним способом охоты на дудаков
На поводу рядом со мною идет смирная лошадь, приученная к выстрелу. Не выглядывая
из-за коня, направляю его к дрофам, но не прямо на них, а будто мимо. Сам же иду сбоку,
прикрываясь своим «поводырем». Уже вблизи всполошилась стайка дудаков, да поздно.
Успеваю выстрелить не только по бегущим, но и в лёт...
Через несколько дней, попрощавшись с Ахметом, уезжаю на север.
И теперь ещё я получаю от Ахмета письма. Пишет старик, что отары его умножаются,
внук уехал учиться в Москву. И в каждом письме зовет меня старый чабан к себе в степи.
„ВАКСА"
Так кличут черную как смоль карликовую легавую. Она из породы спаниэлей,
славящихся в охоте на уток. Да и не только на уток годятся спаниэли, – в лесу они по
тетеревам и вальдшнепам работают, в поле – по серым куропаткам, в болоте – по дупелям,
бекасам. Словом, идут по любой дичи. Иногда ставят в упрек спаниэлям их стомчивость. Но
это уж дело тренировки.
