Текст книги "Река непутевая"
Автор книги: Адольф Шушарин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
5. ПОД ВОДОЙ
Лед окреп. Утром, потемну, для водолазов приготовили место работы. На реку спустили дощатую будку с чугунной печкой, чтобы было где обогреться, и продолбили в трех местах лед, заготовили проруби. Одну сделали у самого берега, другую – метров на пятьдесят речнее, а третью – еще дальше – все на одной линии. Будку подвинули к средней проруби и оставили у самого края.
Водолазы в это время спали, их до времени не трогали. Три Ниточки поднял парней, когда развиднелось и можно стало различать предметы.
Пока пили чай, Михайлов объяснял, что надо делать.
– Значит, от будки пойдешь к берегу, осмотришь траншею, возьмешь проводник и – обратно, – втолковывал он Женьке.
Проводник – тонкий и гибкий трос – был намотан у крайней проруби на ворот, чтобы легче разматывался, когда потянут. Он назначался для перетаскивания с берега на берег главного троса, который будет везти трубу.
«Проводник, так проводник…» – Женьке было все равно, что тащить.
Михайлов и Чернявский продували шланги и настраивали воздушную помпу, которая питала водолазов воздухом, а Женька сидел в будке рядом с печкой и неспешно одевался. Он надел два пуховых свитера, столько же штанов, натянул сверху комбинезон и стал обувать ноги. Сначала – шерстяные носки, потом – носки из собачьей шкуры, после всего он натянул на каждую ногу по меховому чулку и стал шевелить пальцами, пробовать, как вышло. Получилось хорошо, тогда он снял с крюка легкий водолазный костюм из желтой резины и крикнул, чтобы шли помогать.
Явились трое – Чернявский, Михайлов и рабочий из подсобных. Женька втолкнул в костюм через горловину ноги, выправил штанины и поднялся.
Костюм сжался гармошкой и еле прикрывал ноги, дальше его не пускала узкая горловина. Чернявский, Михайлов и подсобник взялись за нее руками с трех сторон и дернули разом, растянули тугую резину. Женька проворно присел и оказался одетым до шеи. Потом на него надели обувь и закрепили на ногах и груди пудовые грузы из свинца, чтобы вода не выталкивала наверх и можно было работать.
– Топай! – сказал старшина Михайлов. Женька подошел к проруби, сел на краю и спустил тяжелые ноги в воду.
Старшина обвязал его поперек веревкой, надел на голову шерстяную шапку, а сверху – медный колпак-шлем, от которого тянулись разные трубки. Колпак привернули к вороту на болты.
Михайлов приспособил себе на голову шлемофон и махнул рабочим рукой, чтобы гнали воздух.
– Как воздух, Женя? – проверил старшина обстановку.
– Нормально.
– Давай, двигай потихоньку!..
Женька нагнал в скафандр воздуху побольше, раздулся, как пузырь, слез в прорубь и поплавал недолго, проверил костюм, потом выпустил воздух и поплыл в темноту ногами вперед.
Было неглубоко. На дне лежал песок, а не ил, и Женька подумал, что работать будет удобнее.
– Чего молчишь? – спросил сверху Михайлов.
– Глухо, как в танке… – Женька прикинул, куда двигаться дальше, несильно толкнулся и поплыл наугад, потому что ничего не видел.
– Влево пошел, бери правее, – сказал Михайлов, наблюдая за веревкой.
Женька двинулся вправо и нащупал траншею – дно под рукой потерялось.
– Нашел! – сообщил он, нырнул в траншею до дна, узнал глубину. Было метров шесть – нормально.
– Теперь так, – распорядился Михайлов. – К берегу двигайся по траншее, изучай ширину. Двадцать метров полагается. Челноком иди.
Женька Кузьмин пошел по траншее челноком. Глаза он закрыл, потому что кругом была одна тьма.
Пока он там ползал, рабочие притащили на лед кабель от электрической станции и спустили в береговую прорубь лампу, чтобы водолаз видел, в каком месте брать проводник.
– Свет видишь? – спросил старшина.
Женька открыл глаза и заметил, что впереди желтеет пятно.
– Вижу, – сказал он, приблизился к лампе, набрал под резину воздуха и выплыл в крайней проруби. Трос был привязан к железному пруту. Женька принял его из рук рабочего и опять ушел под воду. Но теперь в траншею он не полез, взял лом руками за оба конца и сообщил Михайлову, что приготовился. Обратно его везли на веревке.
– Темно, – пожаловался Женька Толе Чернявскому, когда скрутили медный колпак.
Около печки Женька присел, вытащил из рукавов руки. Ворот дернули, он поднялся и вылез из резиновой шкуры, сырой от пота.
– Только так, Женечка. Все – на ощупь, все – на ощупь, – веселился Толя. – Как под одеялом!
– Пятьдесят минут ходил! – сосчитал Михайлов, а Женька думал, что минут десять.
Толя Чернявский собрался тянуть трос дальше, а Женька лег на лавку и стал отдыхать, пока не заснул.
Разбудил его шум за стеной. И он пошел узнать, из-за чего сыр-бор.
Толя Чернявский лежал на боку рядом с прорубью, куда его выдернули веревкой, а Михайлов торопливо крутил болты, освобождая водолазу голову.
– Чего это с ним? – спросил Женька, но ему никто не ответил. Все стали смотреть на Чернявского, потому что старшина уже снял с него шлем.
– Ну?
– Да все нормально, – Толя побледнел, но пытался говорить здраво. – Клапан, должно быть, заело.
– А я смотрю, давление на манометре лезет, – ввязался рабочий с помпы, – хотел сказать, а вы уже потащили.
– Воздух не пошел, – объяснил Женьке старшина.
Проверили клапан, но ничего не обнаружили.
– Давай шланг! – приказал старшина. – Это он барахлит…
Шланг отвинтили и прогнали сквозь него воздух. В подставленную к устью Женькину руку упал лепесток льда и тут же растаял.
– Все ясно! – сказал Женька и вытер мокрую руку о штаны.
– Продувать перед каждым погружением! – приказал старшина.
– Сходить за него? – спросил Женька.
– Не паникуй! – взъелся Михайлов. – Иди отсюда. На другом берегу гудели тракторы, растаскивали на места трубы.
«Настырная баба, за месяц, гляди, дюкер изладит», – подумал Женька о Нине Сергеевне и пошел в будку, дела ему не находилось.
Через час благополучно возвратился Толя Чернявский.
– Все, мальчики. На сегодня – будет! – сказал Михайлов, когда Толю раздели. – Втягиваться надо постепенно…
В тот день водолазы прошли сто двадцать метров, а осталось до того берега еще больше километра.
– Как раз – до морковкина заговенья! – прикинул Женька.
6. ЯМА
К концу октября водолазы придвинулись к яру.
– Глаза боятся, а руки делают, – сказал по этому поводу старик Три Ниточки.
Лед окреп, по нему можно было теперь ездить тракторами и другими машинами. Водолазы похудели, хотя Три Ниточки держал их на особом пайке и всячески заботился о здоровье.
Дни стали короткими. Солнце в небе показывалось на какой-нибудь час и опять уходило на другую сторону земли. Водолазы уезжали и возвращались в потемках.
Несколько раз за все время бывала Нина Сергеевна, заходила к Михайлову и старику, советовалась насчет дюкера, а как-то заявилась к проруби, когда старшина находился в воде, и без малого час торчала на ветру.
Михайлов в последнее время привязался к лыжам и слонялся вечерами по многу часов.
– Вес лишний решил сбросить, – объяснил он Толе Чернявскому свое поведение.
– Под воду больше ползай, – посоветовал Женька, случившийся при разговоре.
В общем время шло, и дело шло незаметно тоже – трос тащили.
…В тот день с водолазами поехал старик Три Ниточки, опасался, не замыло ли под яром траншею.
Первым в яму собрался Михайлов, чтобы проверить обстановку и возможности работы. Пока его одевали, Женька лениво выбрасывал ледок из прорубей, заготовленных с вечера, а большие комки загонял лопатой под основной лед и отправлял плыть в море. Ему взялся помогать старик Три Ниточки, чтобы не числиться без дела и не мерзнуть напрасно.
Продвигаясь от отдушины к отдушине, они дошли до крайней, которая была сделана под самым яром, раскрошили лед и стали грести его наверх, как всегда.
– Веревка какая-то вмерзла, лопату цепляет, – Женька хотел перерубить ненужный шнурок, но старик остановил.
– Веревка? А ну-ка, покажи? – потребовал Три Ниточки.
Под яром было совсем темно, Три Ниточки поелозил по льду рукой, ничего не нашел и закричал рабочим, чтобы несли свет.
Лампу притащили и стало видно, что веревка идет от коряги, вмерзшей в лед под берегом, и скрывается в проруби.
– Кто поставил? – Три Ниточки оглядел подозрительно водолазов и подергал рукой за веревку.
– Чего поставил? – не понял Женька.
– Самолов, дурак, я спрашиваю, кто поставил? – взвинтился старик.
От будки подошел Михайлов поинтересовался – отчего суматоха.
– Ты посмотри, что в твоих прорубях делается, – зашипел Три Ниточки. – Разбой!
– Тяните! – приказал старшина.
Женька и Толя Чернявский взялись за шнур, вытянули первый крюк, потом второй, и Женька вспомнил, что видел похожие крючья в доме у ханта.
– Безрукий поставил, – сказал он. – Больше некому.
– Нет! – уперся Три Ниточки, он успокоился и стал мыслить здраво. – Безрукий здесь не посмеет…
– Что-то тяжелое тащится… Корягу, должно быть, захватили, – предположил Толя Чернявский.
– Увидишь ты ее, эту корягу… – пообещал Три Ниточки.
В прорубь боком вплыла мертвая черная рыба, Михайлов подхватил ее багром и выволок на лед.
– Осетр, – загрустил Три Ниточки и пошевелил рыбу ногой.
– Старик. Их таких-то, может, десятка два на всю Обь осталось…
Водолазы склонились над мертвой рыбой. Наточенное железо исполосовало бока и брюхо осетра, в ранах серело мясо. Видно, он долго бился, пока не уснул, когда жало вошло в позвоночник.
– На акулу походит, только рот маленький, – определил Толя Чернявский.
Женька Кузьмин представил, как рвут в темноте крючья бока осетра, и поморщился.
– За Колесниковой сходите, – попросил Три Ниточки, и какой-то рабочий молчком полез на яр.
Минут через двадцать пришла Нина Сергеевна.
– Узнайте, если из ваших кто, пусть заявление пишет, – сказал Три Ниточки.
Инженер молча кивнула. «Какую красоту загубили», – думала она, холодея от неясной тревоги.
Три Ниточки приказал отправить осетра на кухню и уехал, не дождавшись результатов осмотра траншеи.
– Чего бесится? – удивился Толя Чернявский, когда старик отбыл. – Ну и что, осетр? – Сам куропаток стреляет. Жить-то надо.
Женька сматывал самолов и ждал, что скажет Нина Сергеевна, а что дела она так не оставит – он догадывался.
Но разговор не состоялся, потому что старшина позвал Чернявского в будку, «тянуть резину».
– Женя, а вы могли напороться там на эту штуку? – задумчиво спросила инженерша, разглядывая крючья.
– Едва ли!
Нина Сергеевна пошла в будку, присела в уголок и стала смотреть, как готовят к спуску под воду Михайлова. Она сидела тихо, никому не мешала и ничего не говорила.
На старшину натянули скафандр, навешали грузы, он вышел из будки и закрепил на поясе контрольную веревку. Инженерша тенью ходила рядом.
– Ты, как на похоронах!.. – рассердился старшина.
– Осторожнее, пожалуйста, Коля, – попросила Нина Сергеевна и улыбнулась, сдерживая тревогу.
«Ну – дела!» – Женька от неожиданности открыл рот, медленно осмысливая положение.
Чернявский надел шлемофон и помахал Женьке рукой: старшина требовал ломик с ручкой, которым водолазы пользовались при быстром течении.
В береговую прорубь, на место самолова, спустили лампу, старшина поплавал в проруби, стравил лишний воздух и ушел в воду. Вода в проруби закипела от пузырей, а потом утихла, когда водолаз сдвинулся в сторону.
– Глубоко?
Женька травил за старшиной веревку и шланги.
– Метров двенадцать! – сообщил он Нине Сергеевне, все еще удивляясь ее непонятному поведению.
Инженер ушла, определив, что под водой все идет как следует, а Женьке никак нельзя было поговорить с Толей Чернявским, потому что уши у того были закрыты наушниками, и говори ни говори – слышать он не мог.
– Траншея не замыта, несет, правда, здорово, но работать можно, – сказал старшина, когда вылез на лед.
Очередь тащить трос была Женькина, он осмотрел его запас, кольцами приготовленный на льду рядом с прорубью, и пошел одеваться, затягивая дело, чтобы поговорить с Толей.
– А осетр, мальчики, в яме еще один есть! – второй раз в этот день ошарашил старшина Михайлов Женьку.
– Да ну-у? – не поверил Толя Чернявский.
– Берег подмыло, ниша вроде, – рассказывал старшина. – Там он и спасается, один остался. Сколько раз подходил, ткнет мордой в бок, потрется и обратно в нишу. Думает, должно быть, что приятель объявился, рядом зовет стать. Крупнее покойника, с меня будет…
Женька ужом проскочил в скафандр.
– Ты осторожно с ним! – предупредил старшина. – Не пугай.
Проводник закрепили на ручке острого лома, Женька камнем ушел на дно, хотел двинуться без промедления к берегу, но вода опрокинула его на спину и потащила по неровному дну.
– Эй, держи! – заорал он, перевернулся на живот, воткнул в дно ломик и отдышался.
– Тебя отнесло! – обрисовали ему сверху положение и посоветовали идти влево.
– Прет – будь здоров! Пойди попробуй, – забурчал Женька, опасаясь вынимать из земли лом и удивляясь силе воды.
– Ты так делай, – советовал старшина, – втыкай лом, подбирай ноги, толкайся резко и снова втыкай. Понял?
Водолаз попробовал, получилось немного. Тихо, правда, но ничего – жить можно. Под берегом течение ослабло и последние несколько метров до лампы он пролетел щукой, торопился к заветному месту.
«Где-то он тут…» – соображал Женька, посильней всадив лом в дно под лампой, чтобы не вырвало и не пришлось делать напрасной работы.
Лампа освещала воду метра на полтора кругом себя, но в этом круге осетра не было. И Женька передвинулся к границе круга, ближе к берегу.
Осетр сам подошел к водолазу и потерся упругим телом о резину. Женька погладил его и хотел обнять, но осетр дернулся недовольно и отошел ближе к свету.
– Вот медведь! Мишенька, Миша, – забормотал Женька и вытянулся рядом с осетром, чтобы тот думал, что он тоже рыба.
– Ты чего бормочешь? – спросил Михайлов.
– С Мишкой разговариваю, – откликнулся Женька, подталкивая осетра к лампе, чтобы лучше разглядеть и запомнить, но тот упирался.
– Имя, значит, придумал? – улыбнулся Михайлов и приказал поднять лом на поверхность.
Женька нашарил под лампой ломик, высунул из воды и спустился к осетру.
– Хлеба бы ему дать или картошки, – думал он вслух, поглаживая рыбину, пока не почувствовал, что веревка, привязанная к поясу, натянулась.
– Чайку, скажи Анюте, чтобы заварила покрепче, в другой раз вы с ним чайку похлебаете, – хохотал Толя Чернявский, пока друга раздевали.
Женька сделал вид, что обиделся.
Три Ниточки взволновался, когда ему передали новость, и наказал водолазам не тревожить осетра, пусть живет спокойно.
Браконьера доискаться не удалось, никто не хотел сознаваться. «И то сказать, – думал Три Ниточки, – кому охота на рожон-то переться».
Вечером Женька Кузьмин не утерпел и наведался к Толе, когда Михайлов «навострил лыжи», чтобы выяснить насчет старшины и Нины Сергеевны.
Толя знал не больше.
– Слышал, сварщики ее трепались, что якобы замужем она была дважды, но точно не знаю, – сказал Толя. – А что не допускает к себе никого – факт. Один, говорят, совался – до сих пор кашляет…
7. ПРАЗДНИК
Приближались праздники. И большие – год был юбилейный. Три Ниточки посоветовался с Ниной Сергеевной и решил нарушить сухой закон, заведенный в группе им же самим.
– Собирайте по тройке с носа. Бутылка спирту – на двоих, – заявил он делегации, которая явилась к нему по этому поводу.
Старик сам отправился с деньгами в Сургут, чтобы не было соблазнов.
– Навезут – за неделю не вылакать, а делов – край непочатый, – обсказал он свое решение.
Пятого ноября вечером тягач остановился подле вагонов. Был он белый от буса и нагрелся в дальней дороге. Из тягача выбрался Три Ниточки и подождал, пока ему подадут из кабины вещи, закрытые твердой бумагой. Следом вышел человек в меховой одежде.
– Товарищ Шульман прибыл из самой Москвы с управления отряда, бывшего ЭПРОНа, где товарищ числится инспектором отдела кадров, чтобы от имени администрации, месткома и т. д. поздравить рабочих оторванной от отряда группы с великим праздником! – торжественно высказался Три Ниточки.
– Ага! – сказал Женька Кузьмин. – Где жить будет?
– Проводи к мотористам, пусть всунут как-нибудь раскладушку, – сбавил тон Три Ниточки. Он велел доставить ящики со спиртом из вездехода в помещение, а томившемуся народу сказал, что разговор насчет спирта объявляется закрытым до следующего дня.
Вечером в комнате Михайлова собралось все начальство. Старик Три Ниточки открыл производственное собрание по проведению надвигающегося мероприятия. Первой докладывала Анюта. Она сообщила, что малосольная осетрина тает во рту, а котлеты тоже готовы, только жарить осталось, чем она и будет заниматься с самого утра. При упоминании об осетрине Три Ниточки загрустил, но вида не подал, а инспектор Шульман проглотил горячую слюну и спросил мимоходом – нельзя ли, мол, килограмма три-четыре-пять с собой в Москву захватить… Анюта разозлилась, но Три Ниточки сказал ей, чтобы не бузила зря, и заверил Шульмана, что «сувенир» организуют как следует, не стыдно будет показать дома. Три Ниточки подумал и сказал Нине Сергеевне, чтобы прислала с утра женщину в помощь Анюте. Инженерша кивнула согласно, поскольку имела в своей группе несколько женщин-изолировщиц.
Долго обмозговывали, как бы собраться всем вместе, но от этой мысли пришлось отказаться, не было подходящего помещения. Порешили, что люди Нины Сергеевны будут отмечать праздник у себя, а водолазы – у себя.
– Но вы уж, пожалуйста, Нина Сергеевна, к нам в гости… – галантно заявил старик.
– Приеду, конечно, – сказала инженерша. – Поздравлю своих и приеду…
«Еще бы… – подумал Женька Кузьмин. – Куда денешься?..»
Шестого работали весело, с подъемом, а к вечеру зашабашили – поступил приказ приготовляться. Женька отгладил штаны себе и старику Три Ниточки, выволок из чемодана роскошный канадский свитер и подготовку, можно считать, закончил.
В четыре часа старик и инспектор Шульман отбыли поздравить людей Нины Сергеевны. Отсутствовали они часа два или больше, за это время все успели собраться в общем вагоне, из которого предварительно удалили перегородку, затруднявшую передвижение из клуба в столовую.
Столы были накрыты, как полагается: осетрина, бутылки и графины с водой, чтобы запивать спирт – у кого слабое горло. Анюта стояла в дверях кухни, сильно довольная всеми, и улыбалась Женьке.
Женька Кузьмин и Толя Чернявский сидели за столом с механиками водолазного катера, а Михайлов находился за столом один, свободные места предназначались Нине Сергеевне, старику и инспектору Шульману.
– Чует мое сердце, Женя, – грустно сказал Толя Чернявский, – спать нам с тобой в одном мешочке… – и пошел за магнитофоном.
– Чего душу морят? – закричал механик электростанции. – Сил нету!..
Михайлов опомнился от задумчивости, поправил галстук на полосатой капроновой рубашке и махнул рукой.
– Кому уж очень невмоготу, по маленькой – можно!
Зазвякало стекло, но столы остались нетронутыми, как раньше.
– Жуки! – восхитился Женька, соображая, откуда у парней могло образоваться питье, если Три Ниточки сам ездил за спиртом и весь он стоял на столах.
Толя Чернявский принес магнитофон и хотел включить его, но под окнами загремела гусеницами машина.
– Слава богу! – вздохнула Анюта и приготовилась рассматривать Нину Сергеевну, в чем одета и как.
Нина Сергеевна оказалась в белом вязаном платье, удобно облегающем маленькую фигуру, и Анюта немедленно решила купить себе такое же, хотя и понимала, что дело не в платье.
Когда все уселись, старик Три Ниточки сказал про Советскую власть и про то, что надо к весне – кровь из носу! – протянуть дюкер, чтобы замыло траншею талой водой, а то придется опять вызывать за большие деньги земснаряд.
Инспектор отдела кадров говорил долго: и про революцию, и про текущую международную обстановку, и про то, что коммунисты и комсомольцы должны вести за собой народ и быть застрельщиками в социалистическом соревновании.
«Господи, ну чего он тянет? – тосковала Анюта. – Ясно же все…»
Анюте не терпелось подать горячее и посидеть хоть немного рядом с Женькой, но инспектор Шульман стал читать праздничный приказ по отряду, подписанный Назаровым.
Приказ выслушали внимательно, поскольку речь шла не о всех людях вообще, а о их отряде.
Потом Шульман приступил к выдаче грамот.
Рабочие захлопали.
– Совсем забыл! – спохватился неожиданно Три Ниточки, вылез из-за стола и пошел на выход.
– Воду мутит старый! – усмехнулся Толя Чернявский.
Три Ниточки вернулся с пакетом и извлек три бутылки «Шампанского».
– Сухое! – ахнула Нина Сергеевна.
– Совсем забыл, – добрел Три Ниточки. – Специально вез. Подсаживайся, Анюта…
– Можно, я с ребятами, Иван Прокопьевич? – Анюта уже проталкивалась со своей табуреткой к Женьке.
Три Ниточки передал бутылку вина водолазам и подмигнул, чтобы шло все, как полагается.
Первый тост выпили за труд и дружбу. Толя и Женька пили чистый спирт, не разводили, так как Анюта уверяла, что чистый помогает от язвы желудка, и хотя у водолазов язвы до сих пор не обнаруживалось, они не спорили.
Столик руководства стоял рядом. Инспектор Шульман горячо убеждал старика Три Ниточки в чем-то важном, но тот не понимал и отрицательно мотал головой.
– Уезжать намылился, – сообщила водолазам Анюта, нехорошо оглядывая гладкое лицо Шульмана.
– Людей там больше, Иван Прокопьевич, а руководителей никого нет, – проникновенно говорил инспектор. – Неудобно получается, всякое, знаете, могут сказать… Вы себе сидите, пожалуйста, а я уж поеду к ним.
– Да пусть он поедет, – неожиданно поддержала Шульмана Нина Сергеевна. – Ночевать вы можете у меня, – сказала она ему, как о деле решенном, – ключ вам дадут, раскладушка и матрац под кроватью, простыни в ящике.
– А вы? – изумился Шульман.
– Останусь у Анюты, – успокоила инженерша.
– Не знаю, не знаю… – сказал Три Ниточки, но возражать не стал.
Водитель вездехода Егоров надел в тамбуре тулуп прямо на рубаху и доставил инспектора по назначению.
– Рабочие ему нужны… Как же! – фыркнула Анюта. – К девчонкам потащился, здесь-то не клюет.
– Очень может быть, – согласился Толя Чернявский.
– Придумали! – не поверил Женька. – Да его там парни измордуют – поглядеть не на что будет…
– Очень может быть, – вежливо согласился Толя Чернявский и с Женькой.
Кто по второй выпил, а кто по третьей – заговорили. Водолазы и Анюта ушли на кухню принести котлет, чтобы не сомлел народ прежде времени. Тарелок для котлет не хватало, наваливали их в железные миски – сколько войдет, а сверху заливали крепкой подливкой.
– Работаете, Женечка? – заулыбалась инженерша Нина Сергеевна, когда водолаз устроил на стол начальства миску с котлетами.
– Приходится, – усмехнулся Женька.
В темном закутке кухни Анюта обхватила горячими руками Женькину шею, зашептала сердито:
– Да поцелуй ты меня хоть раз, черт такой…
Но бывший матрос крепился, потому что не решил еще, как ему быть. «Жена, дети… и прочее…», – размышлял он, стоя посреди кухни.
– Любви все возрасты покорны, – сказал Толя Чернявский, тихо явившийся в кухню. – Так?
– Так, так! – зашипела Анюта и выставила «поэта», снабдив котлетами.
В вагоне пахло водкой и табаком. Женька вышел из кухни и открыл окно, отдышаться.
– Танцевать, танцевать! – потребовала Нина Сергеевна, веселая от хорошего праздника.
– Я – первый, – мрачно сказал Женька. – Раздвигай столы!
Партнерша танцевала хорошо, а Женька Кузьмин запинался, обдумывая с чего начать разговор. Нина Сергеевна догадалась:
– Вы что-то хотите сказать, Женечка?
– Хочу, – сказал Женька. – Вы старшину давно знаете?
– Давно, Женечка. Всю жизнь, даже учились вместе, – беззаботно ответила Нина Сергеевна, ей было проще.
– Любите вы его?
– Люблю.
– А он вас?
– Думаю – да, Женечка…
Нине Сергеевне все было ясно на месяц вперед, не зря училась столько.
– А правда, что вы два раза замужем были? – докапывался Женька до серьезного.
Глаза у Нины Сергеевны стали холодными и серыми, как льдины.
«Поговорили…» – забеспокоился Женька, но инженерша простила его от полноты счастья.
– Что случилось, Женя?
Больше возможности не представлялось, и Женька Кузьмин нырнул, как в прорубь:
– Жениться хочу…
Не с кем было посоветоваться водолазу Кузьмину, родных у него не было. И Нина Сергеевна ничего не сказала, кроме того, что Анюта нравится ей очень.
«Она и мне нравится», – подумал Женька, внимательно разглядывая грани на стакане.
Нина Сергеевна танцевала с Михайловым, даже издали Женька замечал, что живется ей хорошо. Он перевел взгляд на Анюту, которая кружилась с Толей Чернявским, сравнил ее с инженершей и успокоился, потому что Анюта понравилась ему больше.
«Каждому свое…» – философствовал Женька, допивая шампанское из Анютиного стакана и не обращая никакого внимания на Толю, который маячил ему, чтобы не налегал на чужое.
Магнитофон охрип совсем, и лента стала рваться.
Женька допел за него последнюю песню и хотел встать, но передумал и налил спирта, чтобы решить все, как следует.
Народ расходился допивать по домам, Анюта отозвала в сторону Нину Сергеевну и переговорила с ней, а старик Три Ниточки пошел медленно к себе в вагон, нагрузился до нормы.
Женька Кузьмин хотел тоже встать, но опять передумал, потому что ноги не повиновались. К нему подошла Анюта, прижалась к канадскому свитеру, облитому вином, и увела в неизвестном направлении.
– Анюта увела Женьку к себе, мне теперь негде спать, – доложила Михайлову информированная Нина Сергеевна.
– Будешь спать у меня, – улыбнулся Михайлов и погладил рукой маленькую голову инженерши.
– Ты думаешь – пора? – тихо спросила она.
Толя Чернявский не стал прислушиваться к чужим разговорам, пошел и тихонько, чтобы не обнаружил старик Три Ниточки, залез в спальный мешок на Женькиной кровати.
Часов в восемь его разбудил водитель Егоров.
– Слушай, – заторопился он, вроде Толя мог куда убежать, – явился там этот… Фонарь – во все рыло, требует, чтобы в Сургут вез, в Москву, говорит, полечу жаловаться…
– Товарищ Шульман?
– Ну! Говорит…
– Сбываются слова моего бывшего друга Жени Кузьмина! – поведал водителю Толя и полез с головой в мешок.
– Брось дурить! – увещевал водолаза Егоров. – Дело-то серьезное. Старика будить надо.
Три Ниточки поднял лохматую голову и поглядел вокруг невыспавшимися глазами. Егоров пересказал дело.
– Узнал – кто? – заинтересовался Три Ниточки и стал искать штаны, чтобы быть в надлежащем виде.
– Все знают, – сказал Егоров. – Он к бабам все лез, значит, а Васька, значит, его и утешил…
– Утешил… – передразнил Три Ниточки. – Вези сей же час этого Ваську.
Егоров поспешно убрался, а Три Ниточки подозрительно посмотрел на Толю Чернявского, но ничего не сказал, продолжая искать штаны.
Толя Чернявский притих на время и не смеялся.
– Достань кулек под твоей койкой, – потребовал старик.
Толя беспрекословно повиновался, потому что обстановка намечалась военная. Три Ниточки извлек из кулька бутылку с коньяком, налил полстакана, выпил и обнаружил штаны, висевшие на спинке кровати.
Вскоре Егоров привез Ваську.
– Доставил! – доложил он старику.
– Пусть побудет на воздухе, – решил Три Ниточки. – Зови пострадавшего.
Пришел инспектор с фиолетовым синяком во всю щеку и закрытым глазом. Он прикладывал к щеке снег, который таял и капал грязными слезами на холодный пол.
– Это хулиганство, – сказал Шульман. – Отправьте меня на аэродром, я не могу говорить… я доложу…
– Мы разберемся, – успокоил инспектора Три Ниточки. – Хулиганства мы терпеть не станем. Егоров, отвези товарища к самолету.
В комнату пришли Михайлов и Нина Сергеевна, не простившись, Шульман поспешил уйти, чтобы не показывать женщине свое лицо.
В дверь боком протиснулся Васька и остановился, дожидаясь решения. Три Ниточки грозно молчал.
– Чем ты его? – не выдержал Толя Чернявский.
– Булкой, – признался Васька, осматривая общество исподлобья.
Инженерша отвернулась к стене, а Толя, повизгивая, полез в мешок. Один Три Ниточки сохранил серьезность, потому что разве можно бить живого человека по лицу булкой?
– Я думал – помягче чем… – подлаживался Васька.
– Иди! – не выдержал Три Ниточки. – Амнистия тебе.
Нина Сергеевна откровенно хохотала, Толя Чернявский катался в мешке по полу, а Михайлов тихо мычал, чтобы сохранить достоинство.
Около вагона Васю поджидала Валька, виновница происшествия, вертлявая и молоденькая.
– Амнистия вышла, – объявил ей Вася. – Пошли.
– Я же говорила, я же говорила! – затрещала Валька, но сбилась с голоса, потому что мужчина шагал широко, не враз поспеешь.
– Сходи-ка, Толя, за Женькой, – сказал Три Ниточки, когда смех утих, и поглядел на Михайлова и инженершу. Нина Сергеевна встретила взгляд спокойно, а старшина насупился, опасаясь, что старик наговорит лишнего, но Три Ниточки молчал.
Чернявский, пока Анюта крутилась у зеркала, разъяснил помятому другу положение вещей.
– А я что говорил? – повернулся Женька к Анюте.
– Что же… – сказал старик Три Ниточки, когда все собрались и уселись за стол. – Церкви здесь нету, загсов тоже… Живите!
Три Ниточки вытер пальцами взмокшие неизвестно отчего глаза и выпил коньяк.
