Текст книги "Властелин мира"

Автор книги: Адольф Мютцельбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 40 страниц)

Обуреваемая этими сомнениями, певица решила покинуть Берлин. Что до Рабласи, он поставил на карту все. Спасти его могла только донна Эухения: лишь разъезжая вместе с ней, выдавая себя за ее любовника, он мог жить так, как того желал, – играть, делать долги, ускользая от полиции. Довольно скоро он убедился, что донна Эухения его не любит. Впрочем, это было ему безразлично. Он не собирался оставаться с ней вечно, тем более что она вознамерилась поехать с гастролями в Париж, свой родной город. Рабласи выжидал лишь удобного случая, чтобы или овладеть певицей – столь же недостойным способом, каким пытался овладеть Терезой, – или же скрыться, похитив ее состояние.

К несчастью для него, донна Эухения вела себя очень осторожно. День ото дня она испытывала к нему все большую неприязнь. Возможно, ей уже стало известно, что он игрок и совсем не тот, за кого выдает себя. Она никогда не оставалась с ним наедине. Когда Рабласи бывал у нее, ее близкой подруге, Луизе д'Армильи, не разрешалось покидать ее, в крайнем случае Луизе надлежало находиться в соседней комнате. Тайком певица даже написала дону Лотарио, прося еще раз дать ей разъяснения и сообщить всю правду. Но это письмо уже не застало молодого испанца в Берлине. Он уехал оттуда раньше донны Эухении. Певица этого, правда, не знала. Все ее мысли были заняты тем, как отделаться от Рабласи, который стал для нее сущей обузой.

Еще в конце дня, когда он заглянул к ней всего на несколько минут, она встретила его очень холодно, и Рабласи заподозрил, что певица что-то замышляет, и решил поторопиться с осуществлением своих планов. А тут еще неприятный инцидент с бароном. Рабласи понял, что медлить больше нельзя. И на этот раз он по своему обыкновению рассчитывал на великодушие и отходчивость, свойственные всякому честному человеку. Он надеялся, что д'Эпине не обратится сразу в полицию. Он был уверен, что впереди у него целая ночь, и не собирался упускать свой шанс.

Был поздний вечер, впрочем, не настолько поздний, чтобы его повторный визит выглядел непростительной дерзостью. Он велел доложить донне Эухении, что его привели к ней обстоятельства чрезвычайной важности.

Певицу он застал в салоне. Встретила она его крайне сдержанно. На предложение сесть он ответил отказом.

– Простите, мадемуазель, что я опять явился к вам… – начал он.

– Напротив, я даже рада, – ответила донна Эухения. – То, что я собиралась сообщить только завтра, я смогу сказать вам уже сейчас. Луиза как раз у Терезы…

– Как? – с притворным, а может быть, и искренним удивлением спросил Рабласи. – Разве мадемуазель Тереза в Париже? Я не знал!

– Для меня это тоже новость, – сухо ответила донна Эухения. – Я случайно узнала об этом сегодня утром и сразу же послала к ней подругу. Разговор у них получился долгий, и Луиза подробно передала мне все, о чем они говорили. Удивление, вызванное ее рассказом, оказалось настолько велико, что мне трудно его с чем-нибудь сравнить, разве только с презрением, какое я испытываю к вам. Вы обманывали меня, господин де Ратур! Использовали меня, чтобы отомстить Терезе! Что еще заставило вас добиваться моего расположения – не знаю, но то, что рассказала о вас Тереза, не слишком лестного свойства, и если хотя бы половина этого правда…

– Простите, а нельзя ли мне услышать этот рассказ целиком? – насмешливо поинтересовался Рабласи.

– Оставьте ваши остроты и подумайте лучше о собственной безопасности! – заметила донна Эухения. – Тереза передаст дону Лотарио, что вы в Париже, и этот молодой испанец…

– …попытается очернить меня, где только сможет! – закончил Рабласи. – Вполне естественно. К сожалению, я не в силах помешать ему. Завтра на рассвете, а если успею, то еще этой ночью мне придется покинуть Париж.

– Так спешно? – с явным облегчением спросила певица.

– Увы, мадемуазель. Вернувшись домой, я обнаружил письмо своего родственника. Он пишет, что мой брат, офицер в Марселе, проиграл крупную сумму и вообще так запутался в долгах, что есть опасение, как бы он не застрелился, тем более что шансов вернуть долги чести у него нет. Поэтому я должен раздобыть здесь, в Париже, как можно больше денег и спешить к нему. А у меня самого – ни гроша! К кому мне обратиться? Мои парижские друзья небогаты, кое-кто из них в отъезде, а завтра утром мне уезжать!

Жалобный тон, каким были сказаны эти слова, призван был тронуть сердце певицы. И донна Эухения не устояла.

– Сколько денег вам нужно для брата, господин де Ратур? – сочувственно спросила она.

– Родственник написал о восьмидесяти тысячах франков. По его мнению, чтобы немного привести в порядок дела брата, на первое время хватит и этой суммы. Я, разумеется, подумал о вас, мадемуазель, и если бы вы смогли…

– Восемьдесят тысяч франков! Такой суммы у меня нет. Но, может быть, для спасения вашего брата достаточно и пятидесяти тысяч? Я готова одолжить их вам!

– О, донна Эухения, вы ангел! – воскликнул Рабласи. – Уже недалеко то время, когда я смогу все чистосердечно объяснить и одолеть своих врагов. Тогда и вам станет ясно, что обманул вас не я. Впрочем, оставим это! Что толку говорить, если я не в силах ничего доказать!

Он говорил это с единственной целью – заполнить томительную паузу, которая непременно возникла бы, когда донна Эухения отошла к своему секретеру. При этом он следил за каждым ее движением. Певица отперла секретер, выдвинула потайной ящик и достала пачку банкнотов и ценных бумаг.

В тот же миг Рабласи подскочил к донне Эухении и, обхватив ее за талию, крепко прижал к себе; ладонью он зажал ей рот, а свободной рукой сгреб деньги.

Все произошло настолько быстро, что певица не успела даже крикнуть. Впрочем, будучи женщиной сильной, она сумела вырваться и подбежала к окну. Разбила стекло и начала звать на помощь.

– Дьявольщина! Не хватало еще поднять переполох! – в бешенстве вскричал Рабласи, продолжая лихорадочно обшаривать ящик в поисках банковских билетов. – Ну, наконец-то!

И он торопливо рассовал по карманам свою добычу.

Между тем на донну Эухению от неожиданности и страха словно оцепенение нашло, она не могла издать больше ни звука. Все, что проделывал Рабласи, казалось ей тяжелым, мучительным сном. Лишь когда негодяй с довольным видом задвинул опустевший потайной ящик, она, опомнившись, заступила ему дорогу.

– Вы обокрали меня, сударь! – воскликнула она. – Да вы просто вор!

– Хватит! Думайте что хотите – мне безразлично! У меня нет времени болтать с вами! Прочь с дороги!

Однако певица как будто вновь обрела все свои физические и душевные силы и не двинулась с места.

– Отсюда вам не выйти! – вскричала она с угрозой. – Тереза права! А я все никак не могла поверить. Теперь вижу: вы самый заурядный грабитель, а может, и того хуже – убийца! Я передам вас полиции!

Рабласи резким движением оттолкнул певицу. Казалось, борьбы не избежать, но в этот миг дверь распахнулась.

– Именем закона, вы арестованы, Этьен Рабласи! – раздался голос полицейского комиссара, а затем появился и он сам в сопровождении своих подчиненных и Франца д'Эпине. – Так и есть! Это он, Рабласи!

Изрыгая проклятья, Рабласи оставил певицу и мрачно уставился на вошедших.

– Он обокрал меня! Забрал все мое состояние! – вырвалось у донны Эухении.

– Ложь! – возразил Рабласи. – Когда я вошел в этот дом, при мне было триста тысяч франков!

– А мне известно, что у него в карманах не было ни франка! – вмешался барон. – Все, что будет у него обнаружено, он украл. Готов поклясться!

Полицейские увели Рабласи в соседнюю комнату.

В салоне остались только двое – певица и Франц д'Эпине. Теперь, когда все было позади, донна Эухения внезапно побледнела и в изнеможении опустилась в кресло. Барон подал ей воды.

– Сколько же времени мы не виделись, мадемуазель! – сказал он. – Не знаю, помните ли вы меня, но…

– Разумеется, помню! Вы барон д'Эпине!

– Значит, вы узнали меня… Как же вы не побоялись в столь поздний час остаться наедине с этим типом? И поблизости никого не было?

– Никого! Моя подруга, Луиза д'Армильи, уехала в гости. Прислуге я сказала, что хочу побыть одна, и девушка, вероятно, ушла спать. В прихожей, правда, горничная, но она, наверное, по своему обыкновению, заснула.

– Вы правы, она спала. Нам пришлось будить ее. Воспользоваться звонком мы не решились, предпочли стучать, – ответил барон. – Впрочем, вы не ожидали ничего дурного, ведь этот человек бывал здесь не раз…

– Господин барон! – воскликнула певица, и ее бледное лицо окрасилось ярким румянцем. – Конечно, я заслуживаю этих слов! Но клянусь вам, этот человек впервые оказался со мной один на один в такое время и приняла я его лишь затем, чтобы никогда больше не видеть! Боже мой! Никто этому не поверит! Грабитель, убийца!… Пропало мое доброе имя!

Она закрыла лицо руками. В ее словах было столько искренности, столько простодушия, что барон понял всю опрометчивость своих предположений и почувствовал, что зашел слишком далеко.

– Простите меня, мадемуазель Данглар! Вам, вероятно, хочется побыть одной. Доброй ночи! Надеюсь, этот неприятный инцидент исчерпан.

– О, как не хватает мне сейчас Луизы! – вздохнула певица.

– А где она? Может быть, я сумею вернуть ее вам. Эжени назвала фамилию некоего парижского семейства.

– Да, там действительно сегодня званый вечер. Кстати, я тоже в числе приглашенных, – вспомнил д'Эпине. – Я попытаюсь уговорить вашу подругу вернуться домой.

– Благодарю вас, – сказала Эжени. – Однако, дорогой барон, как получилось, что в нужный момент вы оказались здесь вместе с полицейскими?

– Не сейчас, мадемуазель! – ответил д'Эпине. – Может быть, вы позволите нанести вам визит в другой раз, и я объясню вам суть дела. Это было стечение обстоятельств…

– …которое спасло мое состояние, а возможно, и жизнь! – продолжила Эжени. – Я должна отблагодарить вас, но не так, как сегодня. Сегодня я не в силах. Прошу вас прийти завтра, если найдете возможным. Обещаю, что вы застанете меня в совсем другом настроении!

– С удовольствием! – поблагодарил барон и откланялся.

В эту минуту в салон вновь вошел комиссар с банкнотами и ценными бумагами, так недолго находившимися в карманах Рабласи, и аккуратно сложил их на столе. Эжени взяла один банкнот и протянула комиссару, а остальные деньги, не считая, убрала в секретер.

– Наконец-то он в наших руках! – с удовлетворением сказал комиссар, выходя вместе с бароном из комнаты. – Неплохая добыча! И все это ваша заслуга, господин д'Эпине! Ну, уж теперь мы так пристроим голубчика, что ему не улизнуть!

XII. СЕМЕЙСТВО МОРРЕЛЬ

Перенесемся теперь в предместье Парижа – Сен-Жермен, во дворец герцога***, уже знакомого нам друга графа Монте-Кристо, и аббата Лагиде, очевидца и участника злополучного побега из тюрьмы капитана Морреля.

Слуга только что доложил герцогу о прибытии доктора Било, одного из лучших парижских врачей, занимавшегося главным образом врачеванием душевных болезней и творившего в этом деле чудеса.

Герцог встретил его с непритворным радушием, которое свидетельствовало о давних дружеских отношениях.

– Итак, сегодня решающий день? – спросил он врача.

– Я считаю, что капитан совершенно здоров и вполне в состоянии вынести все, что ему предстоит увидеть и услышать.

– Тем лучше! – заметил герцог. – А старый Вильфор?

– По моему мнению, этот господин, насколько я успел понаблюдать за ним, никогда не был душевнобольным. Он страдал, скорее всего, сильным нервным расстройством. Когда я увидел его впервые, то сразу понял, что с ним произошло. Из-за сильного душевного потрясения он впал в прострацию. Вывела его из этого состояния столь же сильная встряска, которой, по-видимому, способствовала и физическая боль. Думаю, теперь и ему можно рассказать все.

– В таком случае, я могу быть откровенен и с одним, и с другим? Могу ничего не скрывать от них?

– Несомненно! Обращайтесь с ними как со здоровыми людьми, у которых, правда, слабые нервы, поэтому всякую ошеломляющую новость им нужно сообщать с осторожностью.

– Прекрасно! Вас я пригласил, чтобы иметь кого-то поблизости на тот случай, если вдруг потребуется врачебная помощь. Не могли бы вы, доктор, подождать в этой комнате, пока все не закончится?

– С удовольствием! Я захватил с собой книгу. Так что не беспокойтесь обо мне. Только дайте знать, когда надобность в моем присутствии отпадет, чтобы я мог уйти.

Герцог отправился на другую половину своего огромного дома и спросил у слуги, где капитан Моррель. После прогулки по саду Моррель, как выяснилось, опять вернулся в свою комнату.

Герцог постучал и вошел к Моррелю.

Он застал капитана за чтением газет. Как все, кому пришлось долгое время провести в закрытом помещении, Моррель был довольно бледен, однако никто не смог бы обнаружить на его лице следы душевной или какой-либо иной болезни.

– А-а, это вы, доктор! – сказал он, не поднимая глаз от газеты, затем отложил ее в сторону и поднялся навстречу вошедшему. – О-о, простите, я ошибся! – воскликнул он, увидев герцога. – Вас, сударь, я не знаю!

– Не узнаете, капитан Моррель? – спросил, улыбаясь, герцог. – А мне помнится, однажды мы уже виделись с вами. Разве вы меня забыли?

– Нет, как угодно, сударь, я не могу припомнить ваше лицо, – ответил Моррель. – Голос, правда, мне знаком, но воспоминания словно покрыты мраком…

– Иначе и быть не может, – улыбнулся герцог, – ведь мы виделись ночью!

– Ночью? – задумчиво переспросил Моррель.

– Той злополучной ночью, когда вы пытались бежать из тюрьмы! – пояснил герцог.

Моррель закрыл лицо руками, словно пытаясь избавиться от печальных воспоминаний. Герцог с тревогой наблюдал за ним. От этой минуты зависело очень многое.

– Да, – сказал наконец Моррель с глубоким вздохом, – теперь я вспомнил! Вы – тот самый человек, который приходил от графа Монте-Кристо обсудить план моего побега.

– Совершенно верно! – просиял герцог. – Вы, я вижу, отчетливо помните ту роковую ночь. А теперь я готов назвать вам свое имя! Я – герцог***.

Моррель почтительно поклонился собеседнику. Имя, которое тот назвал, было известно всему Парижу.

– Может быть, вы присядете, сударь? – предложил он герцогу.

– Охотно! – ответил тот. – Тем более что мне необходимо кое-что сказать вам. – И он расположился напротив капитана с таким расчетом, чтобы отчетливо видеть его лицо. – Первым делом я хочу сообщить, что вы сейчас находитесь в моем доме.

– Так это ваш дом, сударь? В таком случае мне остается поблагодарить вас за гостеприимство! – воскликнул Моррель. – Отчего я не знал этого раньше? Я бы успокоился и чувствовал себя счастливым! Я бы знал, что нахожусь под зашитой друга!

– Доктор сказал вам, что вы были тяжело больны, когда удалось освободить вас из заключения?

– Да, сударь. Он сообщил мне также, что теперь наконец выяснилось: я никакой не Рабласи, и от обвинений, предъявленных мне правительством, осталось только обвинение по политическим мотивам. По этой причине и во избежание новых конфликтов с правительством мне разрешено находиться в этом доме. Но должен сознаться, сударь, мне кажется, время для меня просто остановилось.

– Правительство разыскивало вас в связи с Булонским делом. Так что воссоединиться со своей женой во Франции вам бы не удалось. Ваша поездка в Германию, к жене, расстроилась из-за вашего нездоровья. Поэтому я счел за благо оказать вам свое гостеприимство до тех пор, пока не добьюсь вашего помилования…

– Помилования? – воскликнул Моррель. – Но позвольте, сударь, я не желаю этого! Я хочу только справедливости и буду бороться за нее.

– В таком случае, мой друг, вы рискуете навсегда или по крайней мере на долгие годы лишить себя семейного счастья! Вы собираетесь жить в разлуке с женой и сыном?

– О нет, при одной только мысли об этом меня бросает в дрожь! Бедная моя Валентина – я не виделся с ней больше года! Бедный мой Эдмон! Теперь он, должно быть, уже бегает! Но помилование… нет, не хочу!

– Прошу вас, капитан, предоставьте все хлопоты вашим друзьям!

– Но мои друзья не могут желать, чтобы я покрыл свое имя позором!

– Разумеется, это никому не приходит в голову! Но послушайте! Ведь сторону принца вы приняли по совету графа Монте-Кристо?

– Да, его совет укрепил меня в стремлении последовать моим политическим симпатиям.

– Вот и прекрасно! А теперь граф хочет, чтобы вы приняли эту свободу без каких бы то ни было дополнительных условий. А что до французского правительства, ему, как вы знаете, важно было лишь узнать от вас некое имя. Возможно, оно достигло своей цели каким-либо иным способом. Как бы то ни было, теперь правительство не имеет к вам никаких претензий.

– Ну что же, пусть так! Я не буду противиться желанию графа! Меня никогда не покидала надежда, что в один прекрасный день он войдет в мою комнату. Но…

– Вы увидите графа. И очень скоро, – ответил герцог, и на его лице промелькнуло выражение печали. – Однако к делу. Я пришел сказать вам, что врач нашел вас совершенно здоровым.

– Слава Богу! – вскричал Моррель, вскакивая с места. – Тогда мне нужно спешить к Валентине!

– Постойте! – остановил его герцог. – Прежде я хочу напомнить вам еще кой о ком, кто состоит с вами в родстве. О человеке, который на пороге старости оказался один в целом свете…

– Кого вы имеете в виду? – обеспокоенно спросил капитан.

– Старого де Вильфора, отца вашей жены.

– Как? Разве он жив? Ведь ходили слухи, что он сошел с ума и исчез. Так он жив? Боже мой, где же он?

– Гораздо ближе, чем вы можете себе представить! – И герцог рассказал Моррелю уже известную читателям историю старика Вильфора, добавив: – Только случай вернул ему рассудок. Сейчас он, как и вы, находится в моем доме. Бедняга не знает, что у него есть дочь, сын, внук. Прежде чем встретиться с Валентиной, пойдемте к этому несчастному!

И капитан вместе с герцогом вышли из комнаты. Они прошли длинным коридором и поднялись по лестнице. У одной из дверей герцог остановился и постучал.

– Войдите! – донесся до них старческий голос, и они открыли дверь.

Старик сидел, устроившись у окна. Подобно Моррелю, он сперва решил, что явился врач.

– Доброе утро, доктор! – произнес он, вставая, и направился к двери.

– Подождите немного! – шепнул герцог капитану, и тот остался за дверью, не спуская, впрочем, глаз со своего столь неожиданно обретенного вновь тестя.

– Позвольте! – заметил тот, убедившись, что обознался. – Ведь вы не доктор!

– Вы правы, господин королевский прокурор! – согласился герцог. – Я – владелец этого дома, герцог***!

Вильфор был, казалось, поражен, он никак не ожидал услышать столь громкое имя. Затем отвесил хозяину дома почтительный поклон. Ничто в его облике не говорило о былой болезни. Он ничем не отличался от любого старика, согнувшегося под бременем прожитых лет и перенесенных невзгод.

– Удивительное дело, сударь, – сказал Вильфор. – Я полагал, что пользуюсь гостеприимством доктора. Если бы я знал, кто дал мне приют, я взял бы на себя смелость разыскать и поблагодарить вас! Простите, что…

– Полноте! Это я должен просить у вас прощения, что не зашел раньше! – смутился герцог. – Но врач уверял меня, что вы все еще слабы и нуждаетесь в покое!

– Вовсе нет! Я совершенно здоров. Но я злоупотребляю вашей добротой.

– Не будем говорить об этом. Да и куда вам идти!

– Это верно, – согласился Вильфор, тяжело вздохнув. – Куда? Некуда!

– Мне бы не хотелось будить в вашей душе мрачные воспоминания! – мягко заметил герцог. – Но все-таки есть место, где вам будет тепло и уютно.

– Тепло и уютно? – с горечью воскликнул старик. – Нет! В целом свете не найдется больше уголка, где я мог бы почувствовать себя счастливым. Да у меня и нет на это права. Я не заслуживаю его.

– Не говорите таких слов! Да, вы совершили проступки, которые вызывают угрызения совести. Но вы раскаялись в содеянном и понесли суровое наказание. А впереди у вас – счастливая старость. В окружении собственных детей…

– Сударь! – горестно вскричал Вильфор. – Ваши речи убивают меня! Мои дети мертвы… все… а этому ублюдку, этому проклятому Бенедетто, если он еще жив, я желаю смерти. Эдуард погиб… Валентина…

– Валентина жива! – Герцог взял старика за руку. – Вы этого не знали?

– Я ничего не знаю! Ради Бога… я заклинаю вас, сударь… не шутите со мной так… это слишком жестоко. Позвольте, как вы сказали?… Валентина жива? Значит, у меня есть дочь?

– И к тому же счастливая дочь! Валентина замужем за славным человеком, капитаном Моррелем. Она – мать семейства. Слышите, господин де Вильфор, вы – дедушка.

Ошеломленный услышанным, старик медленно опустился в кресло. Герцог вытащил флакончик с нюхательной солью, который захватил с собой, и брызнул несколько капель в лицо близкого к обмороку Вильфора. Потом обернулся, собираясь дать знак Моррелю. Но в этом уже не было необходимости, капитан стоял перед стариком на коленях. – Отец! – воскликнул он. – Все, что вы сейчас узнали, – истинная правда! Валентина жива, а я – ее муж! Вы не помните меня? Я тоже считал Валентину умершей, я тоже шел за ее гробом. Но граф Монте-Кристо спас ее, потому что это была мнимая смерть. Граф соединил меня с ней. Вы были тогда больны, тяжко больны, и мы не могли вам это сказать!

Казалось, Вильфор пытается собрать свои душевные силы. Испытание и в самом деле было суровым, но он выдержал его с честью. Он в полной мере осознал, какое счастье подарила ему судьба, и невольно произнес вполголоса:

– Благослови, Боже, графа Монте-Кристо!

– Аминь! – добавил герцог. – А теперь пойдемте со мной. У меня есть для вас еще сюрпризы!

Капитан протянул руку своему тестю. Вильфора била дрожь. Он словно все еще пытался осмыслить нечто непостижимое. И при том горел желанием вновь увидеть свою дочь. Однако силы изменили ему, Моррелю пришлось помочь старику спуститься по лестнице.

Когда они проходили мимо комнаты, где ожидал врач, герцог открыл дверь.

– Благодарю вас, доктор, – сказал он. – Все именно так, как вы предсказывали. Все хорошо!

Затем он вместе с Моррелем и Вильфором двинулся дальше. Наконец они очутились в великолепной приемной, а оттуда прошли в более скромно обставленный кабинет. Там в большом и удобном кресле на колесиках неподвижно сидел древний старец. Вильфор замер от неожиданности, а потом бросился к его ногам.

– Отец! Вы ли это? Боже мой! Отец! Раз вы здесь, то и Валентина, должно быть, где-то поблизости!

Это и в самом деле был почтенный Нуартье де Вильфор, отец королевского прокурора, теперь уже бывшего, который в эту минуту, заливаясь слезами, обнимал колени недвижимого старца. Как мы знаем, Нуартье был парализован. О теплившейся в нем жизни говорили только глаза, с непередаваемым выражением глядевшие на вновь обретенного сына, припавшего к его ногам.

Тем временем в кабинет вошел некий господин с дамой и двумя детьми.

– Жюли! Эмманюель! – воскликнул капитан и бросился в объятия сестры и ее мужа. Дети радостно прыгали вокруг, не зная, как выразить свой восторг.

Счастье этих людей можно было бы назвать полным, если бы не отсутствие еще одной особы, а между тем она, не замеченная покуда ни Вильфором, ни Моррелем, уже стояла в дверях. Это была Валентина, а с нею маленький Эдмон.

Первым ее увидел Макс.

– Валентина! Любовь моя! Эдмон, мальчик мой! – вскричал он, а в следующий миг прижал жену и сына к своему сердцу. Все свидетели этой долгожданной встречи были взволнованы до глубины души.

Услышав слова Морреля, Вильфор, омывший слезами радости иссохшие руки старика Нуартье, повернул голову и тоже увидел Валентину. При виде дочери, умершей и погребенной на его глазах, он не удержался от возгласа, в котором соединились и восторг, и изумление. Он не мог отвести от нее глаз – вероятно, она все еще казалась ему чудесным видением. Наконец лицо его прояснилось и засияло безмерным счастьем.

В первые минуты все мысли Валентины были только о муже, да и Моррель думал лишь о жене и сыне. Но внезапно она заметила отца, которого считала умершим, вскрикнула и лишилась чувств. Макс, угадавший причину ее обморока, едва успел подхватить ее.

– Отец? Это в самом деле мой отец? – промолвила она, очнувшись.

– Да, дорогая! – ответил Моррель. – Ты видишь, он жив! Я тоже узнал об этом только сегодня!

Валентина бросилась к отцу. Отец и дочь заключили друг друга в объятия и залились радостными слезами.

– Пойдемте, Моррель! – сказал герцог, налюбовавшись этой сценой. – Оставим их, они прекрасно обойдутся без нас. Пойдемте! Пусть наговорятся вдоволь – им есть что сказать друг другу.

Капитан согласился и вместе с герцогом вышел в соседнюю комнату. Их примеру последовал и Эмманюель со всем своим семейством. Валентина осталась с отцом и дедом.

Не будем даже пытаться описать, о чем они там говорили и что чувствовали. Пусть пылкая фантазия каждого читателя нарисует картину того, какие чувства испытывают люди, которые считали друг друга умершими, а теперь неожиданно встретились!

– Как мне благодарить вас, сударь? – воскликнул Моррель, с жаром пожимая руку герцогу. – Как мне выразить свои чувства? Вы сделали меня бесконечно счастливым!

– Благодарите не меня – благодарите графа Монте-Кристо! – ответил герцог. – Я действовал по его просьбе!

– Но как мне высказать ему свою благодарность? Где найти его? – вскричал Макс.

– Скоро он будет в Париже, – успокоил его герцог. – Тогда и скажете ему все. Может быть, ваша благодарность принесет ему облегчение, ибо он пережил невосполнимую утрату. Но не будем об этом. Скоро вы все узнаете.