Текст книги "Властелин мира"

Автор книги: Адольф Мютцельбург

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 40 страниц)

– Пришлось немного проучить его! Думаю, это пойдет ему на пользу! – пробормотал Бенедетто. – А теперь пошевеливайся! Пора выходить в море!

Он положил на палубу маленького Эдмона, над которым тотчас склонилась несчастная Гайде, убрал ненужную теперь доску и поднял якорь.

– Святая матерь Божья! – завопил Данглар. – Ты собираешься выходить в море, а сам ничего не смыслишь в парусах! Опомнись, Бенедетто! Подождем по крайней мере кого-нибудь из контрабандистов!

– Вот ты и жди, если есть охота, а мне некогда! – вскричал прокаженный. – В детстве мне не раз приходилось переправлять контрабанду, болтаясь взад-вперед между Корсикой и побережьем. Да и ты, надеюсь, кое-чему успел научиться! Лево руля, Данглар! Теперь право руля! Так, отлично. Еще лево руля!

Распуская паруса один за другим, он отдавал команды барону, и лодка медленно двигалась между скалами в открытое море. Там ее подхватил свежий северный ветер. Бенедетто закрепил снасти, сам сел к рулю, поставил паруса по ветру, так что судно немного накренилось на один борт, и взял курс на юг.

– Вот и все, Монте-Кристо! Теперь ищи нас, если можешь! Море следов не оставляет!

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

I. ПЕРВЫЙ УДАР

Мы покинули графа Монте-Кристо в ту минуту, когда он, мучимый мрачными предчувствиями, но скрывающий свою озабоченность, стоял перед штурманом, который под его взглядом пришел, казалось, в полнейшее замешательство и смущение.

– Что случилось? – спросил граф. – Ты что же, любезный, говорить разучился?

– Бертуччо и Джакопо ничего не подозревали… ее сиятельство графиня… никто не предполагал ничего подобного… должно быть, это те самые негодяи… – бессвязно лепетал штурман.

– Ладно! Придется подождать возвращения на остров, – коротко заметил граф. – Бертуччо там?

– Да, ваше сиятельство! А Джакопо… Джакопо пустился в погоню за этим… этим… злодеем…

Монте-Кристо сделал ему знак замолчать, взглянул на подавленного, пребывающего в глубокой депрессии Морреля, отдал приказ сниматься с якоря и сам встал к штурвалу. Дул тот же северный ветер, что помог Бенедетто уйти от преследования, но теперь он заметно крепчал, достигая порой ураганной силы.

Время тянулось страшно медленно. Наконец на горизонте показалась небольшая светлая точка. Постепенно она увеличивалась, и вскоре можно было уже различить скалистые берега острова Монте-Кристо.

– Этого больного господина поместите в мою каюту! – распорядился граф и, спустившись в шлюпку, приказал матросам налечь на весла. Через несколько минут он уже сошел на берег и спокойно направился к дому. – Передайте Бертуччо, что я жду его!

Едва граф оказался у себя в кабинете, Али известил о приходе управляющего. Прямо с порога Бертуччо бросился к ногам графа и, протягивая ему пистолет, умолял без промедления лишить его жизни.

– Прекратите ломать комедию, синьор Бертуччо! – холодно произнес граф. – Что это еще за глупости! Ступайте к ее сиятельству и скажите, что я собираюсь прийти к ней!

Управляющий испустил глубокий вздох и понурил голову.

– Графини здесь нет… – с трудом выдавил он.

– Как «нет»? – недоуменно переспросил граф. – Она что же, уехала, не предупредив меня?

– Она исчезла, а с ней и молодой граф… – пробормотал Бертуччо.

– Они оба исчезли? Как это возможно? Что это значит? – Силы изменили графу, и он опустился в кресло.

– Это я, я один во всем виноват, ваше сиятельство! – не помня себя от горя, вскричал управляющий. – Мне следовало быть осторожнее! Но кто мог подумать, что у этих негодяев хватит наглости посягнуть на вашу собственность?

– Синьор Бертуччо, я хочу знать, что здесь произошло!

– Слушаюсь, ваше сиятельство! Позавчера вечером, когда мы с Джакопо уже легли спать, прибежал Пьетро. Он сказал, что в покои графини ворвались какие-то неизвестные. Мы схватили ружья и со всех ног бросились туда. Нас встретили пулями. Но вскоре нам удалось одолеть этих людей – контрабандистов или пиратов, не знаю! Несколько человек мы застрелили, остальных взяли живыми. А когда попытались узнать, что с графиней, не нашли ее. Она пропала – исчезла вместе с вашим сыном и прокаженным!

– Прокаженным? – спросил граф, призывая на помощь все свое самообладание. – Но при чем тут прокаженный, если речь о моей жене и моем сыне?

– Как же! Ведь именно он надоумил этих негодяев напасть на ваш дом! – объяснил Бертуччо. – И знаете, ваше сиятельство, кто это был? Бенедетто! Помните такого?

– Бенедетто? – повторил граф. – Сын Вильфора?

– Он самый! – подтвердил управляющий. – На другoe утро мы отправились туда, где стояла лодка этих разбойников, и нашли старого Вильфора. Он лежал в луже крови, раненный ножом в грудь, но был еще жив. Мы принесли его сюда, перевязали, сделали, что смогли. Надеемся, он оправится от раны.

– Ас чего ты взял, что тот прокаженный – Бенедетто? – спросил граф.

– Мы захватили главаря шайки. Он и назвал мне это имя. А из всего остального, что он рассказал, я догадался, что это наш старый знакомый Бенедетто.

– Главарь здесь?

– Здесь, ваше сиятельство! Кроме него, мы взяли еще троих, а четверо погибли в перестрелке.

– Немедленно приведи его ко мне! Я хочу говорить с ним!

Бертуччо поспешил исполнить приказ. Монте-Кристо по-прежнему сидел в кресле. Даже оставшись один, он ничуть не изменился в лице. В его чертах застыли нетерпеливое ожидание и решимость. Удар судьбы, поразивший графа в самое сердце, еще не оставил никаких зримых следов.

Вскоре управляющий вернулся, на этот раз в сопровождении нескольких слуг. Они привели с собой Тордеро. Голова у него была обмотана платком, одна рука – на перевязи, на ногах – цепи.

– А теперь оставьте нас одних! – приказал граф. Управляющий и слуги молча повиновались.

Темные глаза Монте-Кристо испытующе впились в лицо контрабандиста, проникая, казалось, в самую его душу. Тордеро, вначале дерзко, с вызовом смотревший на графа, не выдержал его взгляда. От его самоуверенности не осталось и следа.

– Так вот кто напал ночью на это мирное жилище! – с насмешкой и презрением сказал граф. – Вот кто не испугался спящих женщин! Рад познакомиться с таким отчаянным храбрецом!

При каждом слове графа Тордеро невольно вздрагивал.

– Выкрасть у меня жену и сына! – продолжал Монте-Кристо. – Настоящее геройство, что и говорить! Как же ты решился на такое? Разве тебе не известно, глупец, что ни один из твоих собратьев во всей Италии не взглянет теперь в твою сторону, даже если я отпущу тебя? Разве тебе не известно, что я сам, мои близкие и моя собственность находятся под защитой братства? Разве тебе не известно, что любой итальянский разбойник отныне может плюнуть тебе в лицо? Это не только его право – это его долг!

– Я ничего не знал… – побледнев, едва слышно ответил Тордеро. – Да мне и в голову не приходило похищать женщин и детей.

– Вот как? Кто же подбил тебя на подобную низость?

– Дьявол! – в гневе вскричал Тордеро. – Это он, бестия, он, подлый предатель! Этот трус бросил нас и бежал! Видно, я был нужен ему только для того, чтобы отомстить вам!

– Я и сам так думаю! – с горечью заметил Монте-Кристо. – Он что-нибудь говорил об этом?

– Сказал, что хочет во что бы то ни стало отомстить вам, сказал, что от меня требуется совсем немного – развязать ему руки. Да и я тоже хорош: доверился человеку, которого Бог так разукрасил! Правда, он признался, что сам вызвал у себя эту проказу. Да, редкое страшилище, что и говорить! Он называл себя Бенедетто, – ответил контрабандист.

– И ты считаешь, что он намеренно обезобразил себя до неузнаваемости?

– По крайней мере так он сказал. Не знаю, возможно ли такое.

– И он пришел уговаривать тебя напасть на мой дом?

– Он прислал за мной Джакимо.

– Кто такой этот Джакимо?

– Один из наших. Он у нас на все руки: где разнюхать-разузнать, где сварить-поджарить. Мы взяли его из милости. Хвастался, что раньше, в Париже, был богачом, чуть ли не банкиром. Сдается мне, этот Бенедетто знаком с ним. Уж очень по-свойски они болтали.

– Джакимо знал, что встретит здесь Бенедетто?

– Нет, мы остановились тут случайно. Послали Джакимо подальше от берега набрать щавеля. Там он, видно, и встретил Бенедетто.

– Ты, может быть, слышал, как Бенедетто его называл?

– Слышал, да забыл. Вот если бы услышал еще раз…

– Данглар? Он называл его Данглар?

– Верно, Данглар!

– А этого Данглара тоже схватили или, чего доброго, убили в перестрелке?

– Какое там! Говорят, он улизнул вместе с Бенедетто.

– Вот как! – сказал Монте-Кристо, подавляя готовый вырваться из груди тяжелый вздох. – Теперь ты сам убедился, что этот Бенедетто бесстыдно предал тебя!

– Еще бы! Ведь он уверял, что ваших людей всего шестеро, а мы насчитали целую дюжину! Ясно, решил действовать нашими руками! Попадись он мне сейчас – удавил бы не моргнув глазом! – вскричал Тордеро, невольно сжимая в кулак левую, здоровую руку.

– Ну вот что! Теперь слушай меня! – сказал Монте-Кристо. – Тебя толкнули на гнусное преступление, позорное вдвойне. Во-первых, ты нарушил законы братства, которые запрещают причинять вред тому, кто находится под его защитой. Во-вторых, ты, вольно или невольно, помог похитить беззащитную женщину и ее невинное дитя. В моей власти убить тебя или передать в руки правосудия. А может быть, подвергнуть еще более тяжкому наказанию: вернуть тебе свободу, чтобы тебя постигло презрение твоих товарищей! Но ничего этого я делать не буду. Я дам тебе возможность хоть отчасти искупить свою вину. Но сначала ответь, не знаешь ли ты, куда бежал этот Бенедетто?

– Ума не приложу, господин граф! Клянусь спасением души!

– А не согласишься ли ты сопровождать меня, когда я отправлюсь по его следам?

– О чем речь? Если позволите, я готов! С удовольствием прикончил бы этого мерзавца, которому вздумалось дурачить меня!

– Я вижу, ты ранен. У тебя рука на перевязи, – сказал граф.

– Верно! Правую зацепило немного, но левой я владею ничуть не хуже!

– Прекрасно, беру тебя с собой. А теперь ступай! Все остальное тебе скажут.

Отвесив глубокий, почтительный поклон, Тордеро удалился. Он целиком покорился воле графа.

По знаку Монте-Кристо вновь явился Бертуччо. Оставаясь внешне совершенно спокойным, граф расспросил его обо всех подробностях той зловещей ночи. Оказалось, Джакопо, едва дождавшись рассвета, выбрал лучшую парусную лодку среди тех, что были на острове, и отправился на поиски похитителей. В то утро дул северный ветер, и старый моряк взял курс на юг, ибо резонно предполагал, что первым делом беглецы постараются как можно скорее уйти подальше от острова. Куда на самом деле направился Бенедетто, никто толком не знал.

Затем граф приказал, чтобы его оставили одного. Только теперь, уединившись в своем кабинете, куда не имел доступа никто, кроме Али, он дал волю своим чувствам, но не безудержному гневу и не облегчающим душу слезам – он предался той немой, невысказанной скорби, которая мучительнее всех прочих людских страданий. Лишь там, в кабинете, один на один со своим горем, он со всей ясностью представил себе положение Гайде и сына, лишь там мысленно оценил всю опасность, которая им грозила. В том, что Бенедетто жаждал мести, не было сомнений. Но каким образом он намеревался осуществить ее? Убить Гайде и маленького Эдмона? Потребовать за них огромный выкуп? О, если бы речь шла только о деньгах! А вдруг его мщение зашло еще дальше, вдруг он уже погубил малютку? А Гайде, его прекрасная, чистая Гайде… Каково ей оказаться во власти этого убийцы Бенедетто, этого сластолюбца Данглара? При одной мысли об этом граф терял самообладание, кровь закипала в его жилах.

Наконец он взял себя в руки и стал рассуждать трезво. Куда мог бежать Бенедетто, где он рассчитывает спрятать свою добычу? Корсика, Тоскана и Сардиния находятся от острова Монте-Кристо приблизительно на одинаковом расстоянии. Попутный северный ветер вполне мог соблазнить Бенедетто плыть до самой Сицилии или же выбрать южный берег Неаполя, изобилующий всякими укромными местечками. У графа не было ни малейших сомнений в том, что ему удастся обнаружить прокаженного. Он надеялся на помощь Луиджи Вампы, обитавшего в Риме. Если все брави получат приказание выследить Бенедетто, можно быть уверенным, что не пройдет и двух недель, как преступник будет найден. Но тогда, увы, может оказаться слишком поздно!

Нужно действовать без промедления, ибо это решает успех дела.

Граф составил план поисков. Необходимо тотчас же направить гонцов в Геную, на Корсику, в Ливорно, Кальяри, Неаполь и на Сицилию. Особый гонец поедет в Рим. Ему надлежит отыскать Луиджи Вампу и убедить его как можно быстрее приступить к поискам Бенедетто. Что касается самого графа, он решил вместе с Тордеро обследовать на своей паровой яхте побережье Корсики и Сардинии, поскольку многое говорило за то, что Бенедетто не отважится на слишком продолжительное плавание. Для этого у него чересчур трусливый сообщник и ненадежное суденышко.

Но что станет с Моррелем, что будет со всеми этими запутанными делами, невольной причиной которых явился он сам, – делами, которые ему необходимо как можно скорее уладить и довести до благополучного завершения? Как вырвать Валентину из лап Ратура, вернуть рассудок бедному Максу, поддержать павшего духом дона Лотарио?

Душу графа раздирали сомнения. Такого удара судьбы он не ожидал. Как поступить, на что решиться? Пожертвовать женой и сыном во имя спасения тех, кто пострадал по его вине? Спасти Гайде и Эдмона, бросив на произвол судьбы остальных, оказавшихся в нужде и несчастье подчас вопреки их собственным усилиям?

Никогда прежде его разум и его душа не трудились с таким напряжением, как в эти часы лихорадочных раздумий. От него зависели тысячи людей, в его руках была жизнь некоторых из них, и вот подлая месть какого-то Бенедетто грозила расстроить все его замыслы, навсегда погубить его семейное счастье, сделать его, графа Монте-Кристо, виновником несчастья других! «Слишком далеко ты зашел, слишком далеко – кричал его внутренний голос. Но, несмотря ни на что, он продолжал надеяться, продолжал верить: еще ничего не потеряно. Но с чего начать? Гайде и Эдмон, Макс и Валентина, дон Лотарио, Вольфрам и Амелия – все они обращали к нему свои взоры в ожидании помощи и поддержки. За судьбу этих людей он отвечал перед Богом и собственной совестью. Спасение одного из них могло обернуться гибелью другого. „Слишком далеко! Ты зашел слишком далеко!“ – продолжал терзать графа неумолимый внутренний голос.

Наконец Монте-Кристо принял решение. Сначала он должен выручить тех, кто рядом с ним. Он заглянул к Мор-релю, продолжавшему пребывать в полнейшей отрешенности, и объяснил Бертуччо, как ухаживать за больным. Затем отправился к старому Вильфору.

Старик лежал на мягком ложе в своей уединенной комнате. Для его спасения были приняты все меры. Рана оказалась довольно серьезной, но не смертельной. Граф самым тщательным образом осмотрел раненого. Особенно поразил его спокойный, осмысленный взгляд старика. Монте-Кристо принялся расспрашивать Вильфора о некоторых подробностях его злоключений, и старик отвечал ему вполне разумно, даже поинтересовался, где он находится.

Граф покидал старика с чувством некоторого облегчения – судьба Вильфора уже не вызывала у него особой тревоги…

Все было готово к отплытию. Яхта стояла под парами, выбрасывая в воздух клубы густого дыма. Еще до подъема якоря по разным направлениям отправились парусные лодки с гонцами графа.

II. ПОДОЗРЕНИЕ

В доме графа Аренберга в Берлине существовала некая комната, где, кроме него, почти не бывало посторонних, да и сам владелец дома появлялся там не слишком часто. Это была комната Терезы.

Хозяйка комнаты, удобно устроившись у окна, целиком погрузилась в чтение. Спустя некоторое время Тереза оторвалась от книги и взглянула на часы. Скоро ее позовут к обеду – обед у графа подавали в половине четвертого.

Услышав приближающиеся шаги камердинера, Тереза покинула будуар и направилась в столовую.

Если не считать графа, она застала там только господина де Ратура. Он приходил с визитом ежедневно, и граф уже обращался с ним с той фамильярностью, какая позволительна по отношению к старому знакомому. Ратур воспринимал оказанную ему честь с величайшим смирением; он был достаточно хитер, чтобы не злоупотреблять ею. Казалось, он ни на миг не забывал, что Аренберг занимает несравненно более высокое положение в обществе и он, Ратур, обязан относиться к нему с должным почтением.

Сегодня в полдень Ратур явился с очередным визитом и принял приглашение остаться к обеду.

Тереза и Ратур раскланялись как добрые знакомые, однако на теплое приветствие гостя она ответила гораздо более сдержанно. За столом завязался легкий, непринужденный разговор. Ратур – не без содействия графа – уже успел завести в Берлине кое-какие знакомства и теперь рассказывал о них, не позволяя себе, впрочем, никакой развязности.

– В последнее время вам случайно не приходилось видеть дона Лотарио? – поинтересовался граф.

– Увы! – ответил Ратур. – Я ожидал встретить его у вас.

– У нас он теперь бывает редко – реже, чем мне бы хотелось, – заметил граф.

– Вероятно, он с головой ушел в свои занятия, – сказала Тереза.

– Любопытно, какие же науки привлекают этого молодого человека?

– Если не ошибаюсь, он упоминал историю, национальную экономику и прочие науки, изучающие общество, – ответил граф.

– В самом деле? – удивился Ратур, и на его лице мелькнула тень недоверия.

– Вы, кажется, усомнились в этом? – спросила Тереза, заметив перемену в лице гостя. – Отчего же?

– Обычно в его возрасте отдают предпочтение иным вещам, мадемуазель! Если он действительно прилежно постигает науки, остается лишь восхищаться им! Ибо, как я слышал, он не лишает себя радостей бытия, а умение сочетать наслаждение жизнью с усердным изучением наук я считаю немалым искусством!

– Что я слышу? – удивился Аренберг. – Я полагал, дон Лотарио ведет весьма и весьма затворническую жизнь, не желая знать ничего, кроме своих книг. А он, выходит, завзятый бонвиван?

– В Париже, говорят, он был именно таков, – продолжал Ратур. – Там немало поражались его тратам, ведь состояние дона Лотарио считалось не из самых крупных. А теперь оно и того меньше – он сам рассказывал!

– Там, в Париже, я что-то не замечала за ним больших расходов, – возразила Тереза.

– Молодые люди, даже если и выглядят скромниками, проматывают подчас огромные суммы. К примеру, проигрывают в карты или тратят на женщин, – заметил граф.

– Вот как! – невозмутимо сказала Тереза, опуская глаза. – Неужели и дон Лотарио подвержен этим страстям?

– Что до игры, пожалуй, так оно и есть, – ответил Ратур. – Более того, я убежден в этом. А что касается женщин, теперь он, видно, понял, что тратиться на них неразумно, лучше приобретать деньги с их помощью.

– Должна сознаться, что не понимаю вас, – сказала Тереза.

– Я просто хотел сказать, мадемуазель, что выгодный брак не такой уж плохой способ поправить свои расстроенные финансовые дела, – ответил Ратур. – Если тебя одолевают страсти, удовлетворить их можно только с помощью богатства.

– И вы полагаете, что дон Лотарио не прочь жениться, чтобы завладеть богатым приданым?

– Я ничего не утверждаю, мадемуазель, – улыбнулся Ратур. – Но порой приходится восстанавливать свое пошатнувшееся благополучие именно таким способом.

После этих слов Ратура Тереза так пристально поглядела на него, что он не мог не заметить это. Впрочем, француз полностью сохранил самообладание.

– То, что известно нам о прошлом дона Лотарио, кажется, противоречит вашим представлениям, – вмешался граф.

– О его прошлом нам известно чрезвычайно мало, а то, что мы о нем знаем, больше похоже, мягко говоря, на самую заурядную авантюру, – заметил Ратур.

– Вовсе нет, – возразил Аренберг. – Единственное, что тут есть необычного, – это знакомство с лордом Хоу-пом, или графом Монте-Кристо. Но это можно объяснить.

– А вы уверены, что граф Монте-Кристо существует? – спросил, улыбнувшись, Ратур.

– Несомненно! Лорд Хоуп безусловно существует! – твердо ответил граф.

Вскоре собеседники поднялись из-за стола. Граф предложил гостю остаться на чашку кофе, и француз, у которого не было более никаких дел, согласился. Аренберг спросил, приходилось ли Ратуру бывать в комнате Терезы, и, поскольку тот ответил отрицательно, попросил у Терезы разрешения устроить десерт в ее будуаре. Подчиняясь законам гостеприимства, Тереза скрепя сердце дала согласие.

Граф и Ратур сидели в библиотеке. Тереза покинула их, вернувшись в свою комнату, и оставалась там в одиночестве до тех пор, пока спустя час слуга не доложил ей о приходе хозяина дома и его гостя. Графа позвали, и Ратур с Терезой остались вдвоем, француз сразу же ловко перевел разговор на сердечные дела. По всей вероятности, граф успел посвятить его в кое-какие подробности из прошлого своей подопечной.

– Мир женщины – любовь, – начал Ратур. – Она должна царствовать в этом мире, и нельзя допускать, чтобы престол, воздвигнутый в ее сердце, пустовал. Неужели вы хотите, чтобы ваше сердце навеки оставалось одиноким, с тех пор как тот неверный покинул вас?

– Я этого не хочу, – ответила Тереза с тем равнодушием, какое так убедительно умела напускать на себя, чтобы пресечь всякую доверительность. – Просто я пока не встретила того, кто показался бы мне достойным занять престол, о котором вы говорите.

– Разумеется, вы жаждете бога, героя! – воскликнул Ратур. – Где вы, однако, найдете такого?

– Вы ошибаетесь! – возразила Тереза. – Мне нужен человек. Но серьезностью и силой характера он должен быть похож на того, кого я прежде любила! Не скрою, найти такого не так легко. Но я буду искать. Кстати, как здоровье нашей знакомой, госпожи Моррель? Ее давно не было у нас, надеюсь, вашей вины в этом нет?

– Помилуйте, мадемуазель! – вскричал Ратур. – Напротив, я испробовал все средства, чтобы убедить ее бывать на людях, тем более у вас! Но она непреклонна.

– Вероятно, она тоже не в силах забыть горячо любимого мужа. Видите, сударь, женские сердца хранят верность прошлому.

– Время – лучший лекарь, – заметил Ратур, – а если это окажется не под силу времени, найдутся смелые, достойные молодые люди, готовые взять эту миссию на себя.

– Не хотите ли вы сказать, что госпожа Моррель…

– …найдет кого-нибудь другого и утешится, – смеясь, закончил Ратур. – И очень возможно, что этим другим окажется наш друг дон Лотарио.

– В самом деле? – спросила Тереза, вновь бросив пристальный взгляд на француза. – С чего это вы взяли?

– Дон Лотарио нанес моей подопечной несколько визитов, к которым, кажется, она отнеслась весьма благосклонно. Что ж, между нами говоря, у этого испанца недурной вкус. Я нахожу госпожу Моррель очаровательной, к тому же, насколько я знаю, у нее довольно крупное состояние.

– Они были бы прекрасной парой, – сказала Тереза, возвращаясь к своему рукоделию.

Что касается визитов дона Лотарио к Валентине, Ратур не покривил душой. Молодой' человек бывал у нее. Он приходил сказать, что написал Эмманюелю Эрбо, но, как ни странно, все еще не получил ответа. Он никогда не задерживался у Валентины более нескольких минут, не желая вызывать подозрения у Ратура. Его визиты никак нельзя было расценить иначе чем визиты вежливости.

В это время вернулся граф Аренберг, и спустя полчаса Ратур заявил, что ему пора уходить. Когда он уже собирался откланяться, слуга доложил о приходе дона Лотарио. По лицу Ратура было видно, что он жаждет остаться, но, поскольку он уже сказал, что должен уходить, ему не оставалось ничего другого, как бегло поздороваться с доном Лотарио и удалиться.

Дон Лотарио выглядел мрачнее обычного. Граф и Тереза встретили его укорами, что он столь редко навещает их. Испанец оправдывался, ссылаясь на свои занятия и необходимость как можно скорее найти свое место в жизни. Выслушав его резоны, граф с улыбкой заметил, что молодые люди иной раз занимаются больше на словах, чем на деле. Похоже, дон Лотарио пропустил намек графа мимо ушей. Во всяком случае, он ничего не ответил Аренбергу.

Волею случая молодой человек остался с Терезой наедине. К графу приехал какой-то друг юности, который просил принять его. Перед уходом Аренберг взял с дона Лотарио слово, что он останется до вечера.

Сперва молодые люди продолжали начатый разговор, но затем возникла пауза, и дон Лотарио никак не мог решить, о чем говорить дальше.

– Вы у нас такой редкий гость, да к тому же я почти лишена возможности побеседовать с вами наедине, – начала Тереза. – Так что даже не знаю, передали вы мой ответ профессору Веделю или нет.

– Разумеется, передал! – ответил дон Лотарио. – На днях он спрашивал, был ли я у вас. Я воспользовался случаем и уверил профессора, что у него нет более оснований тревожиться о вас, поскольку ваше сердце занято теперь другим.

– Ну, уж это слишком! – Тереза строго посмотрела на него. – Если не ошибаюсь, я тогда сказала только, что во мне вновь зародилась надежда, что я, вероятно, вновь смогу полюбить. И ни словом не обмолвилась, что меня заинтересовал какой-то определенный человек.

– Да ведь это одно и то же, – почти с горечью возразил дон Лотарио. – Уже сама возможность предполагает уверенность. Предчувствие любви и есть любовь.

– Может быть, вы и правы, – согласилась Тереза. – Что же ответил профессор?

– Мне показалось, он обрадовался. Сказал, что желает вам счастья. Потом спросил, кто тот счастливец, которому вы отдали свое сердце.

– Прямо так и спросил? – воскликнула Тереза. – Трудно поверить! Да и сам вопрос он мог задать только в том случае, если вы выдали возможное за действительное. Каков же был ваш ответ?

– Я сказал, что среди тех, кто вас окружает, не вижу никого, кто был бы достоин вашей любви. Еще я ответил, что мне, пожалуй, не понять вас, если вы отдадите сердце одному из тех, кто имеет счастье вас видеть.

– Тут вы оказались ближе к истине, – с некоторой долей иронии заметила Тереза. – Теперь сами убедились в своем заблуждении.

– Я высказал лишь собственное мнение, – ответил дон Лотарио, едва справившись с охватившим его волнением. – Тем не менее у вас всегда есть возможность выбрать одного из этих недостойных!

– Ну, довольно об этом, – улыбнулась Тереза. – Какой-то странный получается разговор!

– Не спорю! – ответил дон Лотарио. – Впрочем, было время, когда мы спокойно рассуждали о таких вещах, – я имею в виду время, когда мы встречались в Париже. Тогда вы относились ко мне с большим доверием, нежели теперь!

– С большим доверием? – почти изумленно переспросила Тереза. – Поверьте, дон Лотарио, я нисколько не переменила своего отношения к вам! Больше ли я доверяла вам – не знаю. Почему я должна сделаться с вами другой? Вы всегда были мне близким другом. Вы первый из молодых людей, кого я стала принимать после знакомства с Паулем, с кем я охотно беседовала обо всем. Скажу вам совершенно искренне, мне жаль, что теперь вы бываете у нас так редко!

– Вам и в самом деле жаль этого? – едва ли не с горечью спросил дон Лотарио, и на его лице появилось еще более безучастное выражение.

– Да, я и не думала шутить! Испанец промолчал.

– Мадемуазель Тереза! – начал он спустя некоторое время. – Позвольте и мне сказать. В Париже, как вы сами признали, я был единственным, кого вы принимали. Единственным – что может быть приятнее? Здесь же все иначе. Здесь вас окружает другое общество – общество, которое, может быть, вам ближе, а у меня настолько мало свободного времени, что я действительно не уверен, стоит ли идти туда, где я не нужен.

– Какое тщеславие! – полушутя заметила Тереза. – Что вы, собственно, имеете в виду?

– Берлин – ваш родной город, здесь вы встречаете старых знакомых, – ответил дон Лотарио. – Кроме того, к вам часто приходит господин де Ратур. Скажу откровенно, мне гораздо приятнее беседовать с вами наедине, чем в присутствии посторонних. Сама мысль о том, что я встречу здесь Ратура, удерживает меня от визитов к вам.

– Какая дерзость! – шутливо воскликнула Тереза. – Значит, вы требуете, чтобы мы отказали господину де Ратуру от дома только потому, что вам неугодно встречаться с ним. Разве не так?

– Пожалуй, так, – согласился молодой испанец. – Но именно потому, что я не вправе требовать этого – ведь глупо же! – я избегаю бывать у вас.

– Странный вы человек, дон Лотарио! – заметила Тереза. – А что бы вы сказали, если бы я перестала принимать господина де Ратура и принимала только вас, но при этом поставила бы вам условие не бывать нигде, кроме нас?

– Я немедля принял бы ваше условие и был бы счастлив! – вскричал молодой человек.

Тереза, вероятно, поняла, что разговор принял нежелательный оборот и может завести слишком далеко. Улыбка постепенно исчезла с ее лица, уступив место строгости и сдержанности.

– Или вы шутите, дон Лотарио, – сказала она, – или слишком много на себя берете. Даже ради близкого друга нельзя отказываться от всех знакомств. Господин де Ратур – знакомый графа Аренберга, и в этом качестве мне приходится его принимать. Впрочем, Ратур весьма интересный собеседник.

– Никогда в этом не сомневался, – холодно заметил дон Лотарио. – Он лучше знает свет и, наверное, больший знаток женских сердец, нежели я. Он мастер говорить молодым дамам лестные вещи; я этого не умею.

– Так вы полагаете, мне по вкусу подобные развлечения и подобная лесть? – с раздражением спросила Тереза.

– Как знать! – продолжал дон Лотарио. – Даже самые стойкие, самые мудрые из женщин подвержены этой слабости. Они жаждут потешить свое тщеславие и в конце концов бывают недовольны, если им не курят фимиама.

– Я признательна вам за то доброе мнение о женщинах, которое сложилось у вас за столь непродолжительное время ваших занятий, – сказала Тереза с непритворной холодностью. – Если бы это хоть немного касалось меня, я заметила бы вам, что вы, вероятно, водили знакомство лишь с женщинами определенного сорта, ибо только общение с ними могло дать вам повод для таких утверждений. Впрочем, меня это совершенно не касается.

– Если вы так думаете, вы заблуждаетесь, – возразил дон Лотарио. – Не считая вас и жены профессора Веделя, я не видел в Берлине ни одной женщины!

– Неужели ни одной? – с сомнением спросила Тереза. – А как же очаровательная госпожа Моррель?

– Ее, правда, видел, но буквально считанные минуты, – спокойно парировал молодой испанец.

Тереза не спускала с него своих проницательных глаз. Или она не нашла на его лице того выражения, какого ожидала, или подумала, что он притворяется, но по ее лицу пробежала тень смущения и беспокойства.

– Давайте говорить начистоту! – сказал дон Лотарио, наигранно улыбаясь. – Совершенно искренне! Ратура вам видеть приятнее, нежели меня. Так почему я должен жертвовать своими занятиями и своим уединением, если мой приход нагоняет на вас тоску? Или я встречаюсь здесь с Ратуром, и тогда вы сожалеете, что не вдвоем с ним, или я застаю вас одну, и тогда вы только и думаете о том, насколько было бы лучше, если бы на моем месте был Ратур.