Текст книги "Средневековая Испания"

Автор книги: Аделина Рюкуа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

X. ЧАСТНАЯ ЖИЗНЬ

Испанец времен Средневековья был, прежде всего, личностью. Будь он христианином, мусульманином или евреем, он знал, что есть только один Бог, который и создал его по Своему подобию; он знал также, что только от него самого зависит, получит ли он вечное спасение. Перед лицом закона испанец также был личностью: он имел права, имел обязанности и был единственным ответственным за свои слова и свои поступки.

Но эта личность не жила изолированно. Она была частью сообщества, которое обеспечивало ей условия жизни и защиту, а также требовало взамен сотрудничества. Эта «социализация» начиналась с интеграции в религиозное сообщество. Обрезание или крещение, эти религиозные действия вписывали вновь прибывшего в ту или иную группу (он принадлежал к той или иной семье, был чьим-то сыном, чьим-то крестником), и она давала ему имя, а следовательно, и общественное положение.

Вся жизнь индивида, таким образом, проистекала внутри более или менее обширных групп, начиная от семьи и церковного прихода и кончая городом и королевством, проходя через профессиональную корпорацию, братство или церковный орден. К изолированной личности испытывали недоверие: речь, несомненно, могла идти о бродяге, грубияне или злоумышленнике, другими словами, о ком-то далеком от цивилизации. Единственными, кто не попадал под это правило, были правители (власть, по определению, считалась чем-то, что не могло быть разделено ни с кем) и отшельники, посвятившие себя исключительно Богу.

Для жизни в обществе требовалось обучение. Испанцы времен Средневековья были в этом убеждены, и этому уделялось большое значение: дети получали образование, которое посредством педагогических и мнемотехнических[71]71
  Мнемотехника (от греч. mnemonikon– искусство запоминания) – система специальных приемов, служащих для облегчения запоминания. Включает в себя составление предварительного плана, выделение смысловых опорных пунктов, представление материала в форме наглядного зрительного образа и др. – Примеч. пер.


[Закрыть] методов должно было предоставлять им материальные и духовные знания для того, чтобы сделать из них членов сообщества.

Нормальные условия жизни предоставлял город. Как и все жители Средиземноморья, жители Иберийского полуострова испытывали чувство презрения к «мужланам». Именно в городе испанцы, богатые или бедные, благородные, торговцы или земледельцы, выбирали себе место жительства, вступали в брак, имели свой дом, принимали участие в жизни своего сообщества, находили возможности для развлечений, короче говоря, могли проявить себя такими, какие они есть. Для них известность лежала в основе всего: только общественное мнение делало человека благородным, уважаемым или порочным, святым или преступником. Поэтому тот, кто решался переехать из города в город, должен был предоставить свидетелей условий или образа жизни, на которые он претендовал.

Испанец, таким образом, жил на виду у других. Жилище, в котором он проживал, и костюм, который он носил, отражали ту роль, которая предназначалась ему в сообществе. «Не красьтесь», – призывали моралисты женщин, так как макияж считался подлогом, желанием показаться не тем, кем человек является на самом деле, изменить то, что было создано Богом. Но значимость общества не исключала социальной подвижности. Тот, кто развил в себе какой-то талант, мог заставить его приносить доход: Сид, своими собственными силами завоевавший королевство, не был только персонажем романа. Точно так же тот, кто заполучил состояние или, наоборот, впал в нищету, не терял одновременно с этим своего достоинства. В конечном итоге все, что происходило с человеком, было угодно Богу: «общественное мнение» лишь констатировало факт.

Будучи личностью внутри общества, житель Иберийского полуострова гордился тем, что он испанец. Это была гордость, которая многими воспринималась как высокомерие. Испанец не являлся человеком короля. Он принадлежал, прежде всего, своей земле, на которой он родился, которая «естественно» была местом его происхождения: он считался гражданином того или иного королевства. И когда он порывал со своим королем или изгонялся, он «денатурализировался». Выше всего испанец ставил свою честь.

ИМЕНА

Фамилия служила одновременно для идентификации человека как личности и как члена того или иного рода или сообщества. Она, таким образом, состояла из непосредственно имени, а также из дополнительного указания на родственную связь («сын такого-то») или географическое происхождение. Но имя, полученное во время обрезания или крещения, не было единственным: часто использовались и прозвища, которые внутри той или иной группы дополнительно характеризовали человека, который его носил.

♦ Имя

Имя у каждого было свое. Оно создавало духовную связь между библейскими героями, святыми или пророками и тем, кто это имя получал. Количество имен, даваемых детям, было ограничено в еврейском мире, где преобладали такие имена как Авраам, Исаак, Иуда (Егуда), Моисей, Соломон, Самуил, реже встречались такие имена как Иаков или Иосиф. Количество имен было ограничено и в мусульманских сообществах, там имена в основном напоминали, что человек есть раб (Abd) Божий: Например, Абд Аллах – «раб Божий», Абд аль-Рахман – «раб Милосердного», Абд аль-Малик – «раб Владыки», Абд аль-Карим – «раб Великодушного», Абд аль-Азиз – «раб Могучего» и т.д.; дети могли также носить имена Али, Мухаммад (или Ахмад), Ибрагим, Муслим (Маслама), Сайд (или Сад), Сулейман или Юсуф. Женщина обычно носила имя (Мариам, Фатима, Хафсах, Айша, Салама, Санийя и т.д.), которое соединяло их с отцом, сыновьями или мужем.

Для ранней Средневековой христианской Испании было характерно огромное множество имен. Имена святых соседствовали здесь с именами римского происхождения (например, Феликс, Фульгентиус или Валериус), с вестготскими именами (например, Фреденандус, Гундиславус, Сисебутус), местными именами (например, Бера, Эннекони, Овекус, Муниус, Тода, Веласко, Санча), а в период с 900 по 1050 год в Леонском королевстве – с арабскими именами (Мелик, Абдельмелик, Абдала, Махамут, Абдерахман). Но это разнообразие стало исчезать примерно после 1100 года с проведением грегорианской реформы: дети стали, главным образом, получать такие имена, как Альфонс, Фернанд, Хуан, Педро, Родриг (Родриго или Руи), Санчо, Мария, Екатерина, Хуана, а также, в зависимости от эпохи, Диего, Доминик, Гарсия, Гонзаго, Беатриса, Тереза или Изабелла. В Сарагосе в конце XV века 23% мужчин именовались Хуанами, а 25% женщин – Мариями.

♦ Фамилия

Когда количество имен, даваемых детям, сократилось, для идентификации человека среди его тезок стали необходимы дополнительные указания.

Фамилии жителей мусульманской Испании, будь они евреями или мусульманами, напомнили о родственной связи, а иногда о географическом происхождении.

Фамилия могла служить настоящей генеалогией, в которой человек не был уже просто «сыном такого-то» (ibn или ben) или «отцом такого-то» (abu), a очень часто именовался как потомок по нисходящей от какого-то древнего предка той или иной семьи. Философ Абу-ль-Валид Мухаммад ибн Ахмад ибн Мухаммад ибн Рушд (1126—1198) остался известен потомкам под именем Ибн Рушд (Аверроэс).

В некоторых случаях это своеобразное отчество, напоминавшее о семейном происхождении, дополнялось пометкой о географическом или этническом происхождении, а также о выполняемой функции. Мыслитель и ученый Абу-ль-Казим Сайд ибн Ахмад ибн Абд аль-Рахман ибн Мухаммад ибн Сайд (1029—1070) звался Саидом из аль-Андалуса («Андалусийцем»), аль-Куртуби («Кордовцем») или еще аль-Тулайтули («Толедцем»). Имя Самуил бен Юсуф ибн Нагрелла ха-Нагид Гранадский (993– 1056) напоминало о том, что его владелец был глава (nagid) еврейского сообщества своего города.

В арабскоязычной Испании напоминание о генеалогии в большей степени определяло человека, чем просто одно имя. В христианской же Испании после 1100 года лишь указание на родство позволяло выделить человека из толпы всевозможных Педро, Хуанов и Альфонсов: практиковались имена типа «Хуан сын Педро» (Иоханнес Петри по-латыни, Хуан Перес или Жуан Периш в разговорном языке). Но использование имени отца не было систематическим, как в аль-Андалусе, и люди определялись также и по географическому происхождению или еще более просто – по выполняемой функции или практикуемому ремеслу.

В конце Средних веков указание на родственную связь стало систематическим, и фамилия стало проходить от поколения к поколению без изменения. Сокращение количества имен предполагало, что и отчества, от них происходящие, тоже не были особо многочисленны. Высокопоставленные семьи взяли в привычку добавлять к отчеству пометку о месте происхождения семьи: маркиз де Сантильяна принадлежал к семье Лопесов из Мендосы, «Великий Капитан» Итальянских войн был из Фернандесов из Кордовы; это топографическое указание могло даже заменить отчество, и великий инквизитор становился известен под именем Томаса из Торкемады, хотя его семья давным-давно уехала из маленького городка Торкемада.

Родственная связь не всегда шла по отцовской линии. Фактически отчества могли выбираться родителями, черпаясь в среде четырех бабушек и дедушек с целью облегчения наследования, присоединения ребенка к материнской линии или даже к бабушке по отцовской линии, если та имела более высокое общественное положение, с целью лучше распределить приобретенные владения и включить детей в то или иное родство.

Но имя могло также быть дано крестным во время крещения. Многие евреи и особенно мусульмане, решив обратиться в христианскую веру, получили так очень известные имена: еврей Моисей из Ху-эски стал в 1106 году Петрусом Альфонси (Педро, сыном Альфонса) в честь своего крестного короля Арагона Альфонса Воинственного. Другие получали имена, которые напоминали о географическом происхождении: например «Толедано», «Санта Фе» (de Santa Fe) или «Сантамария» (de Santamaria).

♦ Прозвище

В обществе, где количество имен было ограничено, а следовательно, были ограничены и возможности указания на прямую родственную связь, прозвища играли очень важную роль. Ими не обладали все без исключения, но некоторые прозвища даже становились своеобразными именами.

Прозвища часто давались правителям. Они могли прославить своих владельцев: халиф Абд аль-Рахман III звался аль-Назир ли-дин Аллах, что значило «Победоносный за Божью веру», король Альфонс V Португальский звался «Африканец» из-за своих африканских завоеваний. Прозвища отражали какую-то физическую особенность своих владельцев: «Толстый», «Левша» и т.п.; кроме того, они подчеркивали душевные или личностные качества человека: «Благородный», «Мудрый», «Церемонный», «Жестокий».

Прозвища, носившиеся жителями полуострова, в основном соответствовали физическим особенностям людей («Черный», «Лысый», «Рыжий») или географическим местностям (поэт Иегуда ха-Леви звался ha-Qastalli, то есть «Кастилец», а также их специальностям (астроном Абу-ль-Казим Асбаг ибн Мухаммад аль-Гарнати (980—1030) звался al-Muhandis, то есть «Геометром». Мода тоже играла свою роль: в X и XI веках северные христиане охотно брали прозвища (cognomenta), принадлежащие людям других сообществ: какой-нибудь Салютус мог иметь прозвище Мелик или Абдалла. В конце Средневековья прозвища в основном указывали на место, занимаемое в потомстве: например, «Старший» или «Младший».

ДОМ

Дом – это то место, где протекала частная жизнь. Он представлял собой в некотором роде «королевство» хозяина дома, и, действительно, можно было провести немало параллелей между домом и королевством: управление королевством было похоже на управление домом, как узнали мусульмане, евреи и христиане от «Аристотеля, написавшего книгу для Александра о том, как тот должен был править в своем доме и своем королевстве». Таким образом, дом был семейным очагом, совокупностью всех, кто жил под одной крышей, символом принадлежности к тому или иному сообществу: в христианской Испании только тот, кто прожил в городе десять лет и имел свой дом, мог требовать, чтобы его считали гражданином.

Будучи местом, предназначенным исключительно для частной жизни, дом строился, как и в античные времена, вокруг одного или нескольких внутренних дворов (patios), и имел не так много выходов на улицу. Если пространство позволяло, он имел лишь большой первый этаж. Когда пространство было ограничено, он мог состоять из двух или трех этажей. Дом имел контакт с внешним миром, то есть с улицей, благодаря нейтральному пространству, чему-то вроде прихожей, шедшей перед частным пространством (zaguari): эта прихожая позволяла открывать двери на улицу, встречать тех, кого не допускали внутрь, хранить сельскохозяйственные орудия или размещать животных.

Раскопки показали, что дома в аль-Андалусе строились по следующей схеме: центральный двор, в который можно было войти через прихожую (zaguari), и вокруг которого располагались комнаты для проживания и для хозяйственных нужд; конюшни имели свои особые ворота. Жилища в Сиезе (Мурсия), датирующиеся XII и XIII веками, имели несколько patios, главные и вспомогательные комнаты, спальни, кухню, отхожее место, конюшни и особое место для нечистот; лестница позволяла подниматься на верхний этаж. Размеры домов колебались от менее чем 50 квадратных метров до более чем 300 квадратных метров.

Дома в христианском Толедо следовали еще этому плану в течение четырех веков после завоевания города королем Кастилии: они были одно– или двухэтажными, выход на улицу осуществлялся через zaguan или портал, в их центре находился один или несколько patios, в которых размешались колодцы, позволявшие запасаться водой. Многочисленные помещения, комнаты и кухня выходили на этот двор, в то время как конюшни имели отдельные ворота, а богатые жилища включали в себя также погреба, склады для зерна и огороды.

^{Толедские дома (примерно 1200 г.)} 

Ha севере полуострова здания часто сооружались вокруг двора (corral), а дома или группы домов представляли собой изолированные островки, которые соединялись с улицей единственной дверью. Когда здания вырастали в высоту, и все происходящее выносилось на суд соседей во время открытия окон, нарушавшего интимность жизни. Дом, где проживала жительница Арагона Антония из Солсоны, имел в конце XV века только один вход (zaguan) и двор; на втором этаже находились главная зала, оснащенная альковом, скромная спальня, кухня и комната, служившая кабинетом мужчинам семьи, в которой отец и сын были нотариусам.

Богатые жители городов строили себе дома, являвшиеся настоящими дворцами. Габриель Санчес Сарагосский имел дом размером 30 на 40 метров, он был трехэтажным, имел прямоугольный внутренний двор, вдоль которого шли галереи верхних этажей. Главная зала была размером приблизительно 20 на 8 метров, потолок в ней был деревянным, а все украшения дверей были выполнены из гипса и напоминали королевский дворец Альхаферия. Но и не доходя до подобных размеров, дома в конце Средневековья оснащались различными удобствами: многочисленными каминами, стеклами, дверями. Немецкий врач Жером Мюнцер, посетивший Гранаду в 1494 году, отмечал, что в то время богатые мусульмане «имели великолепные дома с patios, садами, проточной водой и другими прекрасными удобствами». За тридцать лет до этого чешский барон Леон Розмитальский восхищался садом епископского дворца в Браге в Португалии.

Кровати с балдахинами или шкафами, сундуки, скамьи и табуреты составляли главную обстановку дома, которая иногда включала стол (часто на козлах) и очень редко стулья; мусульмане и христиане предпочитали сидеть на полу, на коврах и подушках. Домашняя кухонная утварь была из глины или из металла, а наиболее богатые обладали посудой из олова или позолоченного серебра.

Если обстановка была скромной, то, напротив, по подобию дворцов дома были обильно украшены деревянными или крашеными потолками, кожаной облицовкой стен, гобеленами, коврами и богатыми тканями. Estudio, где хранились книги и рукописи, иногда украшались драгоценными изделиями и могли иметь шкафы. Полы в скромных домах были каменными, кирпичными или деревянными, их покрывали кожей, коврами, циновками или соломой. Окна укреплялись внутренними ставнями из дерева или толстыми шторами. По ночам освещение в домах обеспечивали масляные лампы, смоляные факелы или сальные свечи; более дорогой воск чаще использовался для освещения церквей.

СЕМЬЯ

В доме живет семья. Брак и дом, впрочем, так тесно объединены, что слово casa, означающее дом, указывает также и на существование супружеской связи – casarse. Пожениться, таким образом, означает «взять дом». И этот «дом» является почти предприятием, в которое каждый вносит свой посильный вклад: отец, его жена и дети.

Семья в основном представляет собой супружескую ячейку: отец, мать и дети. В мусульманской Испании, где закон этого не предписывал, моногамия, похоже, считалась нормой. Только богатые могли иметь нескольких жен, но супружеские контракты могли и им навязать моногамию: жена эмира Ибн Худа в XIII веке заставила его пообещать никогда не жениться на другой женщине. Брак, легальный акт, не имел ничто общего с содержанием сожительниц. В конце XI века эмир аль-Мутадид Севильский имел единственную жену Итимад (она была поэтом), но при этом у него было 700 сожительниц, если верить хронисту Ибн Хайяну. Христианские правители также имели сожительниц, положение которых не имело ничего общего с положением законных жен: в XIV веке Альфонс XI Кастильский имел многочисленных сыновей от Элеоноры Гусман, один из которых в конце концов лишил трона своего сводного брата.

Человек женатый имел более высокое общественное положение, чем холостяк. В супружеской семье отец был ответственен за дом. Он управлял имуществом своей жены и своим собственным, должен был обучать своих детей и «управлять» домом; он должен быть поправлять, в случае необходимости, членов семьи. В конце XV века молодые люди Арагона сочетались браком примерно в 20—25 лет и брали себе в жен девушек в возрасте от 16 до 20 лет.

Женщины имели права, которые гарантировались законом. В мусульманской Испании, вопреки юристам и моралистам, которые пытались ограничить общественную жизнь, женщины занимались различными видами деятельности, преподавали, ходили на рынок, были владелицами земель или библиотекаршами и не носили паранджу постоянно в XIV веке, как отмечал Ибн аль-Хатиб. В христианской Испании женщина была равна мужчине перед законом, она имела право на свою долю в наследстве, оставшемся от родителей, равную долям своих братьев. Эта доля добавлялась к приданому (orras), которое давал ей муж в день свадьбы; этим имуществом муж управлял всю свою жизнь, а если он его растрачивал, жена могла потребовать компенсации через суд. Вдовая женщина управляла своим имуществом сама и могла быть опекуншей несовершеннолетних детей. Перед смертью она могла распорядиться своим имуществом; часто для этого она выбирала «улучшение» доли одной из своих дочерей. Будь то в христианской Испании или в Испании мусульманской, внебрачные связи женщины очень сурово наказывались законом.

Документы свидетельствуют о том, что супруги часто любили друг друга, так было даже в аристократических кругах, где браки организовывались семьями. Многочисленные упоминания «моей дорогой жены» или «моей дорогой и любимой жены» свидетельствуют, что так было на протяжении всех Средних веков; в 1214 году Элеонора Английская лишь на три недели пережила своего мужа, короля Альфонса VIII Кастильского. Но насилие также имело место в отношениях между мужьями и женами; хронист Ибн Хайян сообщал, что халиф Абд аль-Рахман III изуродовал одну из своих рабынь, которая не ответила на его ухаживания, и обезглавил другую, которая ему разонравилась.

Браки между членами различных религиозных сообществ не приветствовались властями; в аль-Андалусе они были даже запрещены для женщин-мусульманок. Однако они все равно имели место и иногда способствовали обращению в другую веру, но случалось и так, что один из супругов менял религию, а другой за ним не следовал: раввин Саломон ха-Леви обратился к христианству в конце XIV века одновременно с отцом и сыновьями, стал епископом Бургоса под именем Пабло де Санта Мария; а вот его жена осталась верна еврейской религии.

Дети находились под покровительством отца до полного совершеннолетия, то есть до 25 лет; отец отвечал за их образование, в случае необходимости отвечал за них перед правосудием. Они же обязаны были уважать родителей и подчиняться им, а также должны были взять на себя их содержание, если в этом возникала потребность. Семьи не выглядели многодетными: от двух до шести детей – это было нормой, согласно документам. Детская смертность была высокой, и сорок детей эмира аль-Мутадида выглядели скорее исключением. Хотя документов на эту тему и немного, все же кажется, что дети были любимы: в Барселоне в 998 году братья Одегарий и Лонгобард выражали почтение своему отчиму, который выучил их и сохранил их имущество.