Текст книги "Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)"
Автор книги: Адам Олеарий
Жанры:
Европейская старинная литература
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 44 страниц)
Глава XCVI
(Книга VI, глава 17)
Отбытие из Тарку и прибытие к шемхалу
12 мая мы вновь собрались в дорогу и рискнули, соблюдет ли Махмуд слово или нет. Багаж везли на телегах, запряженных волами и лошадьми от тарковцев; возчикам пришлось усилить провозную плату втрое: тогда они только согласились запрячь. Когда они, при снаряжении в путь верховых лошадей, захотели еще больше с нас потребовать, мы их оставили на месте, и большая часть людей наших в течение первых двух дней должны были идти пешком. В течение этого дня мы шли через ровную, пустынную местность две мили вплоть до пределов страны султана Махмуда, которую небольшая река отделяет от тарковской области. По дороге несколько татарских князей прибыли к нам и просили, чтобы наш медик Гартман Граман поехал с ними в горы к пациенту. Так как мы опасались, что его там удержать, и не хотели сначала согласиться на их просьбу, то татары оставили двух князей при свите в качестве заложников. Мы ночевали в открытом поле, расставив сильную стражу. Нашим ужином были хлеб и мутная вода. После полуночи татары вновь доставили нашего медика в лагерь.
13 мая, в день Святой Троицы, мы собрались в путь весьма рано и прошли 4 мили по пустынной стране с подлеском. Когда по дороге Алексей ударил одного из возчиков палкой по голове, все татары распрягли своих лошадей у телег и хотели уходить, оставив багаж среди поля; нам пришлось ласковыми словами снова уговаривать их. Мы переночевали в подлеске и легли не евши.
14 того же месяца мы проехали лишь милю и пришли к реке Койсу. Это, по моему мнению, река Albanus, описанная Птолемеем. Она берет начало в Кавказе, несет мутные воды при очень сильном течении, по ширине мало уступает Эльбе, и в данном месте была глубиной более, чем в три роста человеческих.
По эту сторону реки на холме лежит деревня или местечко Андре, в котором султан Махмуд имеет свою резиденцию; говорят, что недалеко от этой деревни находится ключ с кипящим горячим ключом, впадающим в пруд, в котором можно купаться.
Жители этой местности, как говорят, между прочими свадебными церемониями, обладают такой, что каждый свадебный гость приносит с собой стрелу, которой он стреляет вверх в стену или в потолок помещения. Стрелы должны оставаться так, пока они или сами упадут или же сгниют; значения этого обычая я не мог узнать. Жители здесь большей частью рыбаки; часто они находились на реке, так как она богата рыбой, и помощью острых железных крючков, привязанных к длинным местам и удерживаемых на дне, они ловили очень много осетров, а также другую породу рыбы, сходную с осетром.
Едва дошли мы до реки, как татары в нескольких лодках поспешили к нам и предложили перевезти нас на другую сторону. Они сплели две палатки из ветвей, подвязали под каждую из них две лодки и приготовили таким образом два плота, так, что на каждом могла стоять телега. Когда это приспособление было готово, они потребовали с каждой телеги (их было с русским багажом 70 штук) два рейхсталера. Когда мы стали говорить против этой несправедливой платы за перевоз, они, не сказав нам и доброго слова, оставили нас у реки, перевели плоты вновь на другую сторону и там ликовали, кричали и били в ладоши. Шемхал оставался также на той стороне в подлеске с несколькими всадниками, так что мы опять не знали, преданы ли мы или проданы. Около реки мы устроили хижины из зеленых ветвей и поместились здесь. Так как по некоторым причинам мы не могли совершить нашего богослужения в открытом собрании, то несколько человек нас собрались и совершили одни свое богослужение по случаю Троицы, насколько мы были в силах это сделать. При этом мы вспомнили о родине нашей, а я в особенности о милом Лейпциге, где мы зачастую с величайшим весельем справляли этот праздник; поэтому начать наше празднование пришлось слезами, которые примешивались к нашему напитку, каковым здесь являлась вода с уксусом. Обед наш, к которому наши ученые люди пригласили друг друга в гости, состоял из прохладительного напитка из воды, уксуса и хлеба. При этом, однако, все-таки мы начали с того, что, с добрыми пожеланиями, вспомнили о наших добрых друзьях.
Глава XCVII
(Книга VI, глава 18)
Как нас шемхал принял и угощал
15 того же месяца русский посланник Алексей подошел к берегу, знаками попросил доставить себе лодку, велел переправить себя на тот берег, поговорил с шемхалом о том, как к нам отнеслись [перевозчики], и повел дело так, что они должны были взять с нас за перевозку всего багажа не более двух томанов или 32 талеров. Когда мы еще в тот же день переехали, послы тотчас же велели поставить свою палатку и распределить кругом нее орудия. Шемхал явился с двумя своими братьями в сопровождении 50 вооруженных всадников. Это был человек 36 лет, жирный, крепкий и осанистый, с рыжеватой бородой. Он явился в шелковом кафтане из зеленого дараи [317]317
дараи. В подл.: Darai.
[Закрыть] с броней, над которой был надет мохнатый черный войлочный плащ; у него были сабля, лук и стрелы, как и у всех других. Он сошел с коня, любезно принял послов, сел с ними под палатку и предложил нам всяческие добрые услуги и подарил несколько овец и ягнят. Он велел предложить нашим людям большой котел осетрины, нарезанной и разорванной небольшими кусочками и вареной с солью, [разлив его] по деревянным корытам, выдолбленным вроде наших, подобного рода, посудин (Mulden); кроме того, в особых деревянных сосудах подавалась похлебка из щавеля и коровьего масла, чтобы туда макать рыбу. Этот обед мы вкусили со столь хорошим аппетитом, как ни разу еще не ели во время великолепнейших персидских банкетов, так как здесь голод был нашим кравчим. Послы со своей стороны угощали шемхала водкой и музыкой, которую он захотел послушать; в промежутках мы много раз стреляли в виде салюта из пушек.
Когда шемхал пробыл около двух часов и наполовину охмелел, он уехал, но потом вновь приехал. Ему подарили: пару золотых браслет, серебряный кубок, красный суконный плащ, подбитый бархатом (его носил во время аудиенции наш покойный художник), пару пистолетов, саблю, бочку пороху, несколько кусков шелковой материи, несколько кусков сафьяну. Он немедленно же накинул плащ, и в свою очередь подарил послу Брюг[ге]ману свой войлочный плащ, накинул его на него, и был очень весел и радостен.
Посол Брюг[ге]ман – к выгоде нашей – в льстивых речах внушил татарам надежду на гораздо более великолепные подарки и выгоды, которых они впредь могут ожидать от нас. [Он сказал: ] «Мы ежегодно будем посещать эту страну, привозя богатые товары; теперь мы лишь готовили дорогу, что шах Сефи велел подтвердить своему послу, следующему за нами. Данные места нам в нашей стране были совершенно неизвестны, и поэтому мы не знали, что за знатный государь здесь живет; иначе бы наш милостивый князь и государь не преминул почтить и его посольством. Впредь это непременно будет сделано». Говорилось и еще многое другое, в том же роде. Все это очень понравилось шемхалу, и он тем охотнее пропустил нас и устроил так, что мы за дешевую цену могли получить 22 верховых лошади до Терок.
Таким образом, мы примирились с этим расславленным перед нами столь жестоким Исавом, и дело дошло до того, что он выказал к нам одну лишь дружбу. Если бы варвары захотели, и Бог попустил бы, то нам мог бы придти здесь конец. Так как мы находились между двумя реками, то татарам, чтобы погубить нас, не нужно было даже обращаться к силе; они могли просто лишить, нас жизненных и путевых средств. Однако, Господь Бог, Которому еще раз слава, милостиво помог нам пройти это место.
Рано утром 16 мая шемхал с 50 всадниками вновь прибыл и конвоировал нас на протяжении четверти мили сквозь частый подлесок; потом, любезно простившись с нами, он поехал обратно. Мы же поехали открытым полем еще две мили до другой реки, именуемой Аксаем, с водой тихой и мутной и шириной немногим более 25 локтей. Некоторые говорят, что это рукав реки Койсу, который недалеко от моря вновь к этой реке возвращается. Поэтому я так и изобразил эту реку на своей персидской карте.
У этой реки нам пришлось ждать, пока татары не перевезли сюда на телегах челноки и плетенки. Тем временем, так как у берега находилось глубокое болото, через которое телеги не могли идти – каждый из нас, сколько нас тут было, должен был отрезать еще вязку тростнику, росшего густо и обильно на берегу; с их помощью мы загатили болото и устроили пристань. В начале ночи, при лунном свете, мы переправились. Здесь нам также пришлось заплатить возчикам два томана, хотя они вряд ли заслужили больше 6 талеров. Некоторые из нас – как сказано, оставленные одним из начальников [318]318
одним из начальников – Брюггеманом.
[Закрыть] – должны были вновь лечь без еды.
17 мая мы проехали 7 миль через ровную сухую степь, откуда уже более не были видны Кавказские горы, исчезнувшие в направлении к СЗ. К полудню, когда я несколько заехал вперед с магистром Флемингом, послы со свитой, ранее, чем мы предполагали, расположились к полуденному обеду и к кормежке, и, хотя мы и приехали обратно, все-таки после обеда нам уже ничего не хотели дать. Поэтому, чтобы утолить голод (ведь мы и предыдущий день постились), мы принуждены были накопать из земли дикого чесноку, есть его с черствым хлебом и пить воду из гнилой лужи. Посланник [Романчуков] пожалел нас и велел нам дать кусок рыбы, вяленой на солнце.
Поздно вечером мы прибыли к реке Быстрой и разлеглись в кустах, расположенных по берегу. Эта река – одна из главнейших: она так глубока и почти так же широка, как Койсу, но течет не столь быстро; вода ее такая же мутная. В северной своей части, приблизительно в 6 милях от каспийского побережья, она отделяет от себя два рукава, из которых один теперь получил название Тименки, а раньше назывался, как и теперь его зовут, Тер[е]ком. Он дал городу, мимо которого течет, наименование Терки. Ширины он в 30 локтей. Другой рукав – севернее его – той же величины и именуется Кизляром, потому что в песке своем он несет некоторые зернышки, блестящие как золото; он несколько мелок, вследствие чего в жаркое лето совершенно высыхает. Этот рукав отделяется в 8 милях к северу от города. Все эти реки текут с ЗСЗ в море, а Кизляр является последней рекой в этих местах, за которым в 65 милях следует Волга, текущая с севера. По сверению с Птолемеем, эти реки и рукава их должны быть [тождественны с следующими древними названиями]: Аксай – это Caesius, Быстрая – Germs, Тименка или Терек – Alonta, а Кизляр – Adonta. Дело в том, что между Albanus'ом или Койсу и Rha или Волгой никаких больше других рек нет.
Река Быстрая отделяет пределы дагестанских и черкасских татар. Поэтому, когда тарковские возницы нас сюда доставили, они опять ушли.
Глава XCVIII
(Книга VI, глава 19)
О поездках в Терки и о виденных нами больших землях и странных полевых мышах
На следующий день мы переправились с нашим багажом и опять с большой радостью вступили в страну христиан. Мы воскликнули, обращаясь назад:
Язычники! Теперь спокойной ночи вам
Желаем мы, прибыв к крещеным берегам.
Привет, черкасы, вам! Вы с храбрым вашим станом,
Хотя не крещены, послушны христианам!
Дело в том, что хотя эта страна и обитается языческими татарами, но все же все они подвластны великому князю, который повсюду среди них насадил воевод и правителей, а также простых русских, и церкви.
Провизия здесь была очень дорога, так что мы за барана должны были заплатить 2 1/2 рейхсталера. Правда, для кухни закупалось немногое, так как в этом месте, в подлеске, много гнездилось галок [319]319
галок. В подл.: Thalen, то же, что Dohlen.
[Закрыть], птенцы которых пошли некоторым из нас в пищу.
19 того же месяца мы поехали с черкасскими возницами дальше, прошли 5 миль через бездорожную равнину, поросшую тростником и немногими деревьями. Деревья в некоторых местах были рассажены далеко простирающимися кругами, с голым пространством внутри. Пройдя шесть миль, мы остановились в степи у выкопанного колодца или, вернее, у лужи, в которой вода была такая гнилая, что даже некоторые из животных не хотели пить ее. Почва в этом месте была так продырявлена змеями и другими гадами, что нельзя было найти целой площади даже в локоть шириной. Хотя нам и пришлось лежать на земле, все-таки никто из нас не получил вреда от какого-либо гада.
20 мая степь продолжалась на протяжении 4 миль до города Терки. Там и сям мы видели очень много красивых пестро окрашенных змей, из которых иные бывали толщиной с добрую руку и длиной более трех локтей; свернувшись клубками, они лежали на солнце.
В этой области, особенно вокруг Терок, мы видели странный род полевых мышей [320]320
полевых мышей – сусликов
[Закрыть], называющихся по-арабски jerbuah. Они похожи на мушловки, по величине и окраске – на хомяков, встречающихся часто в Саксонии, вокруг Магдебурга и Ашерслебена, моего отечества; или же они похожи почти на белку; только шерсть их темно-коричневого цвета, и головы, как у мышей, но с длинными ушами. Спереди у них короткие, а сзади очень длинные ноги; бежать они в состоянии лишь в гору, а в ровной местности должны очень медленно ползти, вследствие чего обыкновенно прыгают – в чем они очень проворны. Они поднимаются более чем на локоть от земли. Хвосты у них гладкие и длинные, как у крыс, но не такие толстые и с белым пучком в конце; хвост они держат загнутыми вперед на спину в роде, как у нас обыкновенно рисуют львов; когда большое количество их прыгает, то получается очень приятное зрелище. Говорят, что их много вокруг Вавилона и в Арабии; арабы их употребляют в пищу. Где они привыкнут забираться в дом, там они, как говорят, уносят деньги, если могут достать их. Пример этому рассказал мне перс Хакверди. Однажды у его отца пропали деньги из комнаты, и он заподозрил жену и детей. Увидав, однако, как-то выглядывавшего из-за ковра jerbuah, он пришел к мысли, не уносит ли это животное деньги, положил на ковер аббас [монету с изображением шаха Аббаса], ушел и запер дверь; когда аббас также исчез, он велел раскопать нору и нашел гораздо больше денег в груде, чем у него пропало.
В этот день мы стремились возможно скорее в город Терки. Когда мы были в 1/4 мили расстояния отсюда, явился вышеназванного Мусала – в это время уехавшего – брат с полковником, посланцем от воеводы и 30 всадниками, чтобы нас встретить. Мы были желанными гостями; в палатках, разбитых ими под городом, они нас угощали пряниками, пивом, медом и водкой, пока в городе не приготовили квартиру, куда нас и повели.
На следующий день получен был подарок от воеводы, а именно 40 кушаний для послов; мы их с удовольствием ели.
Послы отправили некоторых из нас, да и лично сами через некоторое время отправились к Бикэ, матери князя Мусала, чтобы, по любезной просьбе ее, посетить ее. Они были очень любезно приняты, послали за нашими музыкантами и при хорошем угощении время проведено было весело. Вся свита сердечно радовалась, что мы освободились от диких, вероломных, враждебных дагестанских татар и вновь находимся в обществе русских, к которым мы давно привыкли. Нам казалось, что мы уже в отечестве своем. Поэтому Павел Флеминг и написал тогда, по случаю именин нашего доброго приятеля, веселым пером песню [321]321
песню. Песня чисто личного характера и с исторической точки зрения не представляет ценности. Поэтому она здесь опущена.
[Закрыть]…
Глава XCIX
(Книга VI, глава 20)
О черкасских татарах
Выше мы обещали на обратном пути подробнее остановиться на этих черкасах, так как ведь, насколько мне известно, никто ни из древних, ни из новых писателей ничего особливого о них не писал. Скалигер, правда, упоминает о черкасах в «Ехегс.», 33, pag. 167 и 303, s. 3, но в очень немногих словах. Он зовет их, как и Страбон, «зигами» (zygi); они их помещают над Кавказом у Понта и Мэотийского болота, т. е. близко к границам Азии и Европы. Однако, те, которых мы видели, это – скифы или сарматы каспийские; они живут в части Албании, которую с В и З замыкают Каспийское море и Кавказ, а с Ю и С река Быстрая и большая татарская или астраханская степь. Главным городом их были Терки. Великий царь московский военной силой покорил себе эти народы, населил укрепленные места русскими и предоставил черкасам жить вместе с ними в местечках и деревнях, притом под начальством князей и государей собственной своей нации, которые являются присягнувшими вассалами великого князя и должны просить от него земель в лен. Но когда происходят важные судебные разбирательства, то их приходится обсуждать с привлечением русского воеводы. Они платят великому князю дань, но не более того, чем нужно на содержание там солдат.
Мужчины большей частью крепкого сложения, черно-желтого цвета и с несколько широкими лицами, но не столь широкими, как у крымских и нагайских татар; у них длинные, черные как смоль волосы; от лба через темя вплоть до затылка они дают себе выбривать полоску шириной с дюйм; помимо того они у себя вверху на макушке (как мы видели у Мусала) дают свисать вниз небольшой изящно сплетенной косе. Скалигер плохо отзывается о черкасах и говорит: «Они вероломнее всех смертных и отличаются выдающейся бесчеловечностью», что мы могли бы, пожалуй, сказать о их соседях дагестанцах. Черкасы же теперь заметно мягче и ласковые, может быть потому, что они живут среди русских христиан и ежедневно с ними общаются. Язык их общий с другими татарами, и почти все умеют говорить по-русски. Одежда мужчин похожа на дагестанскую, но шапки их несколько шире и почти похожи на иезуитские шапки. Войлочные их плащи висят у них на ремне или на ленте через плечо; они у них не запахиваются, а поворачиваются ими по ветру и дождю; под ними тело может считаться вполне закрытым от всяческой погоды и ветра.
Женщины у них обыкновенно хорошо сложены, миловидны лицом, белотелы и краснощеки; волосы, черные как смоль, в двух длинных крученых локонах свисают с обеих сторон; ходят они с открытыми лицами. На голове у них двойные черные подушки, на которые они кладут нужный бумажный платок или платок, пестро вышитый, и затем все это связывают под подбородком. У вдов же сзади у головы большие надутые бычьи пузыри, обвитые пестрым флером или белой бумажной материей; издали получалось впечатление, точно у них по две головы. В летнее время женщины ходят в одних сорочках, окрашенных в красный, зеленый, желтый или синий цвет и сверху до пупа раскрытых, так что можно было видеть груди, живот и пуп.
Они были общительны и любезны. В первые дни нашего приезда они по четыре и более стояли по дороги на улицах, шли нам навстречу с нахальным выражением лица, которое приписывается древним амазонкам (ведь граница этих последних будто простиралась и сюда и еще дальше) и не отпускали нас раньше, как хорошенько осмотрев спереди и сзади. Когда они сидели в домах, то кивали нам, чтобы мы подошли. Они нисколько не стеснялись, когда некоторые из нас, трогая и осматривая их четки из янтаря, разных пестрых раковин, скорлупок, пестрых камней, оловянных и медных колец, свисавшие с шеи ниже грудей, иногда руками касались голого тела. Некоторые даже приглашали нас зайти в их дома. Говорят, что у них такой обычай: если заходят чужие посетить жен, то мужья добровольно удаляются и предоставляют гостям беседовать с женами. Впрочем, и вообще мужчины в течение дня редко бывают дома, но находятся на пастбищах у своего скота, которым они более всего и кормятся. Однако, говорят, что жены, тем не менее, верны своим мужьям и, как они говорили, – не соединяются плотски с другими. Это засвидетельствовал один из наших военных офицеров. Побужденный любезными кивками и речами молодых женщин, он отправился к ним в дом; здесь он искал способа попытать их, дав омыть свою голову и сшить себе носовые платки; эту службу ему охотно оказали, но когда он пожелал большего, ему было отказано со словами: их мужья вполне им доверяют, вследствие чего они должны непременно хранить верность; в противном случае, если бы дело обнаружилось, их не стали бы держать ни мужья, ни община. Во всем остальном, кроме соития, они позволяли делать с собой что угодно, причем были очень жадны и бойки, выпрашивая подарки; они и сами хватали все, что лишь могли достать. Осматривая и ощупывая у иных их немецкие костюмы снаружи и внутри, они залезали в карманы и вынимали, что им там попадалось.
Хотя мужчины, по обычаю магометан, имеют право брать более одной жены, все-таки большинство ограничивается одной. Когда муж помирает без детей и оставляет братьев, то старший должен взять вдову, чтобы восстановить семя своего брата, как и Мусал получил вдову брата в жены.
Вера Черкасов почти языческая. Правда, они обрезаются и веруют в Единого Бога, но у них нет ни письмен, ни жрецов, ни храмов. В определенные сроки они сами приносят жертвы, особенно об Ильин день. Также когда умирает знатный человек, собираются мужчины и женщины в поле, приносят в жертву козу и, как нам говорили, производят при этом странную дурацкую пробу, годится ли животное в жертву, а именно: они отрезают производительную часть, бросают ее об стену или забор, и если она не прилипнет, но скоро отпадет, то жертва признается недостойной; тогда нужно заколоть другую; если же она прилипнет, то жертва считается избранной. Тогда снимается шкура, растягивается и насаживается на длинный шест. Перед ним приносят жертвы, варят и жарят и друг с другом съедают мясо. Затем выступают несколько мужчин и молятся перед шкурой, один за другим. Когда молитва закончена, женщины уходят. Мужчины же остаются, садятся вновь и сильно напиваются брагой и водкой, так что потом вцепляются друг другу в волосы. Шкура остается на шесте до тех пор, пока ее не сменит новая жертва.
Такого рода козью шкуру мы при везде в Терки и выезде оттуда встретили недалеко от дома княгини Бикэ; вместе с головой и рогами она была натянута на черный крест, в середине четыре раза прорезана и водружена на длинном шесте. Это можно видеть на прилагаемом рисунке. Шест охранялся невысоким плетнем, чтобы собаки или что-либо нечистое не могли подойти и загадить святыню.
Своих покойников они честно хоронят, ставя на могилах колонны, а если похоронен кто-либо знатный, то целые прекрасные дома, Например, на гробе Мусалова брата построен прекрасный дом с пестрыми балками, расставленными в шахматном порядке; сверху он был усажен разными, но неуклюжими изображениями, представлявшими охоту. Жилые дома у них очень плохи, они лишь сплетены из кустарника и внутри обмазаны глиной; снаружи они не лучше с виду, как хлева крестьян в деревнях Голштинии. Их гробница и дома, устроенные для покойников, гораздо великолепнее и ценнее, чем жилища живых. Почему это делается, мне не было сообщено, так что я не знаю, не из того же ли предположения, какое были у древних египтян, живших в Мемфисе, по словам Диодора, пишущего в I книге, на стр. 47: «Жители этой страны весьма не высоко понята здешнюю жизнь, замкнутую в пределы. Но зато высоко они почитают все то, что после смерти даст большую славу за добродетели. Жилища живых называют они постоялыми дворами, так как в них мы проводим короткое время, а гробницы умерших – вечными домами, так как в преисподней проводится бесконечный век. Поэтому мало заботятся они о постройке домов, но не жалеют трудов для украшения гробниц». Черкасы весьма по-варварски печалятся о своих покойниках, царапают и рвут себе лоб, грудь и руки, так что кровь течет струями. Траур длится до тех пор, пока раны вновь заживут; поэтому некоторые, желая чтобы траур длился дольше, снова расцарапывают полузажившие раны.
Вот что я имею сообщить о черкасах, встреченных нами у Каспийского моря.
