Текст книги "Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)"

Автор книги: Адам Олеарий

Глава XXXV

(Книга III, глава 2)

О состоянии воздуха, погоды, почвы, растительности и садов страны

В великом княжестве состояние воздуха, погоды и земель, ввиду многих провинций, лежащих далеко друг от друга и в различных даже климатах, неодинаково. Что касается московской области и пограничных с нею, то здесь вообще воздух свежий и здоровый; как свидетельствуют все жители и как говорят и сами русские, здесь мало слышали об эпидемических заболеваниях или моровых поветриях, да и встречаются здесь зачастую весьма старые люди. Следует поэтому весьма удивляться, что в нынешнем 1664 г. <sup>[121]121
  нынешнем 1664 г. Слово «нынешнем» написано для издания 1656 г., но сохранено в последующих.


[Закрыть]</sup> во время смоленской войны в Москве появились ядовитое поветрие и сильная чума, продолжающиеся до сих пор, так что люди, по собственному мнению – здоровыми вышедшие из дому, как говорят, падают на улицах и помирают. Поэтому-то проезд к Москве и из нее закрыт.

В зимнее время вообще во всей России сильные холода, так что едва удается уберечься от них. У них не редкость, что отмерзают носы, уши, руки и ноги. В наше время, когда мы в 1634 г. впервые были там, была столь холодная зима, что перед Кремлем почва, из-за холода, потрескалась на 20 сажень в длину и на четверть локтя в ширину. Никто из нас с открытым лицом не мог пройти даже 50 шагов по улицам, не получив впечатления, что у него отморожены нос и уши. Я нашел, что вполне правильны утверждения некоторых писателей, что там водные капли и слюна стынут раньше, чем доходят ото рта до земли.

Хотя холод у них зимою и велик так, тем не менее трава и листва весною быстро выходят наружу, и по времени роста и созревания здешняя страна не уступит нашей Германии. Так как здесь всегда снег выпадает в большом количестве и на значительную высоту, то почва и кусты покрываются как бы одеждою и охраняются от резкого холода.

Ради сильных холодов и обилия снега, имеющегося в России и Лифляндии, здесь хорошо путешествовать и можно для езды пользоваться широкими русскими санями из луба или липовой коры. Некоторые из нас устраивали в санях войлочную подстилку, на которой ложились в длинных овчинных шубах, которые там можно очень дешево приобрести, а сверху покрывали сани войлочным или суконным одеялом: при такой обстановке мы находились в тепле и даже потели и спали в то время, как нас везли крестьяне.

Для езды очень удобны русские, правда маленькие, но быстро бегущие лошади, которые привыкли, при одной кормежке, пробегать 8, 10, иногда даже 12 миль, как и я дважды ездил из Твери в Торжок. Впрочем, дороги в этих местах, как и повсеместно в России, не имеют особых повышений и понижений.

Поэтому можно весьма быстро совершить продолжительную поездку, притом весьма дешево. Крестьянин, ездящий по найму, за 2–3 или – самое большее – 4 рейхсталера везет целых 50 немецких миль, как и я однажды за такую плату проехал из Ревеля в Ригу – 50 миль.

Как ни силен холод зимою, летом столь же велика жара, которая там тягостна для путешественника не только днем из-за солнечных лучей, но и из-за многочисленных комаров, которых солнце производит на свет в болотах, да и повсеместно в России; они ни днем ни ночью не дают покоя. Поэтому ночью приходится или лежать близ огня или же, как это указано выше, – под особой сетью для защиты от комаров.

Обширная страна эта во многих местах покрыта кустарником и лесами, большею частью – соснами, березами и орешником; много мест пустынных и болотистых. Тем не менее, однако, ввиду доброго свойства почвы, страна, где она хоть немного обработана, чрезвычайно плодородна (исключая лишь немногие мили вокруг города Москвы, где почва песчаная), так что получается громадное изобилие хлеба и пастбищ. И сами голландцы признают, что несколько лет тому назад, во время большой дороговизны, Россия сильно помогла им своим хлебом. Редко приходится слышать о дороговизне в стране. В иных местах в стране, где хлеб не находит сбыта, земля не обрабатывается более (хотя это было бы возможно), чем требуется для надобностей одного года; там никаких запасов не собирают, так как все уверены в ежегодном богатом урожае. Поэтому-то они и оставляют много прекрасных плодородных земель пустынными, как я сам это видел, проезжая через некоторые области с тучным черноземом, которые там поросли такою высокою травою, что она лошадям покрывала брюхо. Эта трава также, ввиду изобилия ее, ни разу не собиралась и не употреблялась для скота.

Следует удивляться и тому, о чем нам сообщали в Нарве: там на русской стороне, сейчас же за рекою, земля гораздо лучшая, и все растет быстрее и лучше, чем по ею сторону Нарвы в Аллентакене, хотя отделяется одна сторона от другой лишь рекою. В этом месте в Ингерманландии так же, как и в Карелии, России и Лифляндии на севере, земледелец бросает семена в землю всего за три недели до Иванова дня. Затем семя, ввиду постоянного согревания солнцем (которое еле касается горизонта при закате), на глазах у наблюдателей растет, так что в течение 7 или самое большее 8 недель успевают и посеять и пожать. Если бы они и пожелали раньше совершить посев, все равно семя не могло бы приняться, вследствие скрытого в земле мороза и холодных ветров.

У русских и в отношении жатвы имеется то преимущество перед лифляндцами, что они обыкновенно могут собрать свой хлеб сухим в амбары и кучи, в то время как лифляндцы принуждены сушить свое зерно на огне. В каждом сельском имении там имеются особо построенные сараи или дома, называемые у них ригами; в них хлеб, пока он еще в колосьях, накладывается на бревна, над печью, вроде таковой в пекарне; затем разводится огонь и поднимающимся жаром зерно сушится. Часто бывает, что подобные риги сгорают вместе с хлебом. Зерно, которое некоторое время сушилось в подобной сушилке, не дает такого хорошего семени для посева, как то, что само высохло.

В некоторых местах, особенно в Москве, имеются и великолепные садовые растения, вроде яблок, груш, вишен, слив и смородины. Положение, следовательно, здесь совершенно иное, чем то, что изображают Герберштейн, Гвагнин и другие писатели, утверждающие, будто в России, вследствие сильного холода, совершенно не находится плодов и вкусных яблок. Между другими сортами яблок у них имеется и такой, в котором мякоть так нежна и бела, что если держать ее против солнца, то можно видеть зернышки. Однако, хотя они прелестны видом и вкусом, тем не менее, ввиду чрезмерной влажности, они не могут быть сохраняемы так долго, как в Германии.

Тут же имеются и всякого рода кухонные овощи, особенно спаржа толщиною с палец, какую я сам ел у некоего голландского купца, моего доброго друга, в Москве, а также хорошие огурцы, лук и чеснок в громадном изобилии. Лактук и другие сорта салата никогда не садились русскими; они раньше вообще не обращали на них внимания и не только не ели их, но даже смеялись над немцами за употребление их в пищу, говоря, что они едят траву. Теперь же и некоторые из них начинают пробовать салат. Дыни производятся там в огромном количестве; в разведении их многие находят себе материал для торговли и источник пропитания. Дынь не только растет здесь весьма много, но они и весьма велики, вкусны и сладки, так что их можно есть без сахару. Мне еще в 1643 г. подобная дыня, в пуд (т. е. 40 фунтов) весом, была поднесена добрым приятелем на дорогу, когда я в то время уезжал из Москвы.

В садке и уходе за дынями у русских имеются свои собственные выгодные приемы, которые частью описаны Герберштейном. Они мягчат семя в парном молоке, а иногда и в отстоявшейся дождевой воде, прибавив к ней старого овечьего помета. Затем на земле устраиваются из смешанных лошадиного навоза и соломы удобренные гряды глубиною в два локтя. Сверху покрываются они хорошей землею, в которой они устраивают неглубокие ямы шириною с пол-локтя. В середину садят они зерно, чтобы не только тепло снизу, но и собранный со всех сторон жар солнца согревал и растил семя; ночью покрываются эти гряды от инея и мороза крышками, сделанными из слюды; временами крышки эти остаются и днем. После этого они обрезают отросшие в сторону ветви, а иногда и концы побегов. Таким образом прилежанием и уходом своим они помогают росту.

Нам рассказывали, что совершенно особая порода дынь или, вернее, тыкв растет за Самарою, между реками Волгою и Доном. Эта порода величиною и качеством похожа на другие обыкновенные дыни, но по внешнему виду имеет сходство с бараном, члены которого она совершенно ясно изображает. Поэтому русские и называют ее «баранцем». Стебель прикреплен как бы к пупу дыни, и куда она повернется (так как при росте она меняет свое место, насколько ей это позволяет стебель), там сохнет трава, или, как говорят русские, «пожирается» дынею. Когда дыня поспеет, стебель отсыхает, и плод получает меховую шкурку, подобно барану; по их словам, эту шкурку будто бы можно дубить и приготовлять к пользованию против холода. Нам в Москве показывали несколько кусков такой шкурки, оторванных от одеяла, говоря, будто они от дыни «баранец»; эта шкурка была нежна и курчаво-шерстиста, подобно шкуре ягненка, вырезанного из утробы матери или еще очень молодого. Скалигер упоминает в «Exercitationes», p. 181 о таком плоде, который, пока он окружен разными травами, быстро растет, подобно ягненку на пастбище, но при недостатке увядает и погибает. Русские говорят, что этот плод быстро зреет. Говорят, будто правда и то, что далее рассказывает Скалигер, а именно: будто кроме волков ни одно животное не падко на этот плод: благодаря этому обстоятельству и можно ловить волков.

Красивых трав и цветов в Москве в прежние годы было не много. Однако бывший великий князь вскоре после нашего пребывания в стране постарался прекрасно устроить свой сад и украсить его различными дорогими травами и цветами. До сих пор русские ничего не знали о хороших махровых розах, но ограничивались дикими розами и шиповником и ими украшали свои сады. Однако несколько лет тому назад Петр Марселис, выдающийся купец, доставил сюда первые махровые и провансские розы из сада моего милостивейшего князя и государя в Готторпе; они хорошо принялись здесь.

В Московии нет грецких орехов и винограда, но всякого рода вино часто привозится сюда голландскими и иными судами через Архангельск, а теперь доставляется оно и из Астрахани, где также начали заниматься виноградарством. Об этом нами будет ниже рассказано подробнее.

Отсюда можно вывести, что отсутствие [в Московии] некоторых плодов и растений следует приписать не столько почве и воздуху, сколько небрежности и незнанию жителей.

У них нет недостатка и в тех плодах земли, которые необходимы для обыкновенного питания в жизни. Конопля и лен производятся в большом количестве, вследствие чего полотно в России очень дешево.

Мед и воск, правда – часто находимые в лесах, имеются у них в таком изобилии, что они, несмотря на количество, потребное им для медовых питей и для восковых свеч, которыми они пользуются и для собственных надобностей и – в больших размерах – для богослужения, тем не менее могут продавать большими партиями и то и другое за границу. В большинстве случаев эти товары вывозятся через Псков.

Во всей России так же, как в Лифляндии, везде, где не устроено пашен путем выжигания леса, поверхность покрыта лесами и кустарником. Поэтому там много лесной и полевой дичи. Так как пернатой дичи у них имеется громадное количество, то ее не считают у них такой редкостью и не ценят так, как у нас: глухарей, тетеревов и рябчиков разных пород, диких гусей и уток можно получать у крестьян за небольшую сумму денег, а журавли, лебеди и небольшие птицы, вроде серых и иных дроздов, жаворонков, зябликов и тому подобных, хотя и встречаются очень часто, но считаются нестоящими того, чтобы за ними охотиться и употреблять их в пищу. Аисты не встречаются ни здесь, ни в Лифляндии.

Леса также богаты разными дикими животными, за исключением оленей, которых или совсем нет, или, как другие говорят, удается видеть очень редко. Лосей, кабанов, зайцев большое изобилие. В некоторых местах, как, например, и во всей Лифляндии, зайцы летом обычного серого цвета, а зимою – белоснежной окраски.

При этом следует удивляться, что в Курляндии, которая граничит с Лифляндиею и только Двиною от нее отделяется, зайцы зимою остаются серыми. Поэтому, если иной раз, когда Двина находится подо льдом, подобного зайца удается поймать в Лифляндии, то там его называют курляндским перебежчиком.

Причиною подобной перемены окраски является их темперамент. Ведь как говорит Caelius Rodiginis: «Волосы подражают цвету влаги, которая доставляет им пищу». Дело в том, что зверьки эти из-за болотистой и сырой местности гораздо более флегматичной или сырой и холодной природы, чем наши зайцы. Если тут еще присоединяется наружный холод зимою (как говорит Авиценна «in canticis»: «Зима имеет силу и природу флегмы»), то они делаются белыми, так как белый цвет получается от холода («белый волос указывает на холодное сложение», говорит Аверроэс по поводу приведенного места у Авиценны), подобно тому, как черный получается от жары. Если они теперь летом опять получают жаркий и сухой воздух, как это, конечно, там случается, то меняются одновременно и темперамент и окраска их. Я вспоминаю при этом, что рассказывал при мне мой покойный тесть в Лифляндии. Он летом к свадьбе одной из своих дочерей велел поймать несколько зайцев и посадить, – в его имении Кунда между Ревелем и Нарвою, – в погреб и там кормить. Через несколько недель их серая шерсть превратилась в белую, какая у них бывает зимою. Отсюда легко догадаться о причине подобной перемены.

Наряду с этой хорошею дичью встречается также нечистых животных, как-то: медведей, волков, рысей и тигров, лисиц, соболей и куниц, шкурами которых русские ведут обширную торговлю.

Так как, – как уже сказано, – местами много лишних пастбищ, то у них много имеется ручного скота: коров, быков и овец, которые продаются весьма задешево. Мы однажды, во время первой поездки в Ладогу, купили жирного быка, правда, небольшого, – так как вообще во всей России скот мелок, – за 2 талера, а овцу за 10 копеек или 5 мейссенских грошей.

В текучих водах и стоячих озерах, которых в России много, большое изобилие рыб всяческих пород, за исключением карпов, которых и в Лифляндии не находят. Однако в Астрахани мы видели много карпов необыкновенной величины, которых можно было покупать по шиллингу за штуку; их ловят в Волге. Вкус их, ввиду грубого, жесткого мяса, не очень приятен.

Среди ископаемых самое важное место занимает слюда, которая в иных местах получается из каменоломен и употребляется для окон во всей России.

Шахтовых копей эта страна не имела; однако немного лет тому назад на татарской границе у Тулы, в 26 милях от Москвы, открылась таковая. Ее устроили несколько немецких горнорабочих, которых, по просьбе его царского величества его светлость курфюрст саксонский прислал сюда. Эта копь до сих пор давала хорошую добычу, хотя преимущественно железа.

В семи верстах и в 1 1/2 милях от этой копи находится железоделательный завод, устроенный между двумя горами в приятной долине при удобной реке; здесь выделывается железо, куются железные полосы и изготовляются разные вещи.

Этим заводом по особому контракту, заключенному с ним великим князем, заведует господин Петр Марселис. Ежегодно он доставляет его царского величества оружейной палате известное количество железных полос, несколько крупных орудий и много тысяч пудов ядер; поэтому он как был и у прошлого, так состоит и у нынешнего великого князя в большой милости и почете. Он же ведет еще и иные крупные торговые дела в Москве.

При жизни царя Михаила Феодоровича, лет 15 тому назад, в известном месте в России некто указал также золотую жилу, но не сумел устроить рудник, вследствие чего не только не обогатился, как предполагал, но, напротив, стал бедным человеком.

Те, кто сулят обогатить государей новыми открытиями – как это часто делается при дворах князей, – имеют очень мало счастья и удачи при царском дворе. Прежний великий князь очень любил, чтобы ему указывали какие-либо новые средства для увеличения казны. Однако, чтобы оставаться без убытков в случае обмана или неуспеха, изобретатель должен был делать опыты на собственный счет, а если у него не было средств, то некоторая сумма давалась ему за каким-либо поручительством; если опыт удавался, то виновнику его выдавалась богатая награда, в случае же неудачи он, а не великий князь, нес убытки. В качестве примера я могу сослаться на только что упомянутый золотой рудник. В это время в Москве жил знатный английский купец – мой добрый друг – имени его я, по долгу чести, не могу назвать. Это был в общем искренний и доброжелательный человек, долго живший в Москве и ведший здесь выгодную торговлю. Когда он заявил и полагал, основываясь на особых качествах и знаках известной почвы, найти золотоносную жилу, великий князь согласился на поиски и даже, по поручительству, выдал на это деньги. Когда, однако, этому доброму человеку дело не удалось, работа и труды пропали даром, и собственного его имущества не хватило на то, чтобы заплатить взятые у великого князя взаймы средства, его посадили в долговую тюрьму. Потом его, по представлении поручителей, опять выпустили, ему разрешено было ходить и просить денег у добрых людей, так что он мог собрать денег, чтобы удовлетворить великого князя и поручителей своих и выбраться из страны. О такой своей неудаче и о том, как судили его в России, он сам рассказал мне во время моего последнего пребывания в Москве – когда это событие происходило – весьма подробно и в очень трогательных выражениях.

Глава XXXVI

(Книга III, глава 3)

О качествах северных народов и о народах, называемых самоедами.

Об устройстве страны и о произведениях местностей, расположенных к северу, вроде двинского, югорского и пермского краев, Сибири и Самоедской страны, которые признают великого князя своим государем, я, не быв там, не могу сообщить ничего определенного.

Русские сообщают и другие свидетели согласно утверждают – пожалуй, заимствовав один у другого, – что те страны вследствие сурового воздуха, долгой зимы и короткого лета, совершенно бесплодны и особенно неудобны для земледелия (как для хлеба, так и для плодовых деревьев), что жители ничего не знают о хлебе, но, вследствие изобилия в обширных диких местах, в реках и озерах дичи и рыбы, питаются этими последними, одеваются в звериные шкуры и ими же платят великому князю свои подати и налоги. Говорят, что прекраснейшие соболя, куницы, а также шкуры белых медведей (которые вельможами в Москве накидываются сзади на сани), рысей и иные меха весьма часто получаются оттуда и поступают в продажу в Москве и иных местах.

На самоедах я имею в виду остановиться подробнее, чем на других северных народах, как потому, что о них у землеописателей особых сведений не имеется, так и потому, что сам я с ними беседовал и получил сведения о их жизни. Ведь когда я в 1643 г. 30 июля должен был явиться в Москве на аудиенцию перед его царским величеством, а перед тем должен был ждать в посольском приказе, пока не спустится персидский посол, до меня призванный во дворец, то пришли сюда и два самоеда, которые были посланы из своей страны к великому князю для предложения ему в дар нескольких северных оленей и шкур белых медведей. Я пустился в разговор с ними: они говорили откровенно и понятно, отвечая на все вопросы вполне достаточно, так как они хорошо понимали русский язык, на котором я обращался к ним через моего переводчика.

У древних писателей не говорится о том, чтобы они именовались самоедами, но называются они скифами, и я думаю, что нынешнее название получено ими лишь от русских, когда они подпали под русское владычество. Так как они раньше ели людей – даже мясо собственных друзей после смерти их мешали они с дичью и поглощали, как о том рассказывают Плиний и Олай Великий – их и прозвали самоедами от русских слов «сам» и «ем». Об этом упоминает Гвагнин в описании Московии при упоминании о провинции Печоре. Название это обозначает то же, что греческое слово «антропофаги» (т. е. «людоеды»), которым их титулует Плиний; подобное рассказывают, между прочим, и о бразилианцах.

Страна их вовсе не называется Самогитиею (эту последнюю землеописатели полагают между Литвою, Польшею и Лифляндиею, а русские называют ее Жмудскою землею), но Самоедиею, которую на новых картах можно найти за Сибирью у гор, именуемых Гиперборейскими, перед и за великою рекою Обью, у Татарского моря и Вейгата (Вайгача), как называют это место голландцы.

Это те варвары, татары и язычники, которые в древности назывались «скифами северными, европейскими и азиатскими», так как жили они у границы и раздела Европы и Азии. О них упоминает Страбон в 7 книге и Квинт Курций в 7 книге, называя иных из них абиями-скифами – без сомнения, от реки Аби или Оби. О том же говорит Юстин во 2 книге, Олай Великий в своей «Historia de gentibus septentrionalibus», кн. 4 гл. 3, и Мюнетер в своей «Cosmographia», кн. 5, в 60 и следующих главах. У них нет укрепленных городов со строениями, но они и теперь еще живут в лесах и диких местах, как во время Александра послы их утверждали у Курция в означенной книге: «Мы скорее живем в пустынных и лишенных человеческой культуры местностях, чем в городах и среди изобильных пашен». Так как живут они в холодном поясе, то большую часть года они имеют суровую зиму и весьма высокий снег. Указанные только что нами послы дали это понять Александру, говоря: «Когда ты победишь весь род людской, то придется тебе вести войну с лесами и снегами, с реками и дикими зверями». Они живут в маленьких, глухих, наполовину в земле построенных избах, которые, как они говорили, кверху закругляются и заостряются и имеют посередине отверстие в качестве трубы, через которую они в зимнее время вылезают. Их избы совершенно покрываются снегом, который, как говорят, набирается выше роста двух человек, так что никто не может уже часто выходить или входить. Однако они устраивают себе ходы под снегом, через которые они переползают из одного дома в другой. Так как они в это время почти полгода не имеют ни солнца, ни дня, но непрерывную ночь, и вне домов почти ничем не могут заняться, они тем легче переносят погоду. Тем временем они пользуются для света рыбьим жиром и обходятся с его помощью до тех пор, пока не получат солнечного света: а именно – когда солнце вновь поднимется над линиею равноденствия и начнет проходить полуночные созвездия, то оно уже перестает заходить у них, и тогда у них нет ночи. Тогда снег исчезает, они опять выходят на сухую почву и могут запасаться на зиму.

Может быть верно и то, что некоторые люди писали о полуночных народах, а именно, будто среди них имеются люди, которые, наподобие ласточек и лягушек, полгода, а именно зиму, лежат мертвыми, а потом вновь оживают и начинают ходить летом. Смотри об этом у Гвагнина в описании «Лукоморья» и у Олая Великого. У них нет земледелия, они ничего не знают о хлебе, но едят вместо хлеба вяленую рыбу, мед и дичь, по рассказам, весьма у них обильную.

Самоеды низкорослы, имеют широкие лица, небольшие глаза и короткие ноги, они очень сходны с гренландцами, из которых я некоторых видел в Голштинии…

Что касается одежды самоедов, то она сделана из меха северных оленей. Они носят широкие шапки, иные – из разноцветных кусков сукна, полученных ими от русских, а опять иные – лишь из меха, на шапках висят длинные наушники, которые они застегивают под шеею. Рубашки свои они шьют из шкур молодых оленей, очень гладких и с коротко остриженной шерстью. Под рубашками у них шаровары, а над ними длинные кафтаны. Внизу рубашек и кафтанов у них пришиты длинноволосые хвосты. Их сапоги также из мехов, и во всех их одеждах мех выворочен наружу. Нитки, которыми они шьют свои одежды, приготовлены из жил. Носовые платки они готовят из зеленого дерева, скобля его в тонкие стружки и волокна, так что оно с виду становится похожим на тонко выскобленный рог или пергамент. Они берут горсть этих стружек, которые очень мягки, и ими вытирают себе нос.

Кафтаны свои они иногда, когда очень холодно, надевают на голову и дают рукавам свисать с боков, что представляет странное зрелище для непривычного человека. Вид издали таких людей, особенно с судна, пристающего к берегу, может быть, дал основание некоторым из древних писателей утверждать, будто существовали люди, не имевшие голов, но с лицом на груди, а также, что были люди со столь большими ногами, что они ими могли покрываться. Если бы действительно в мире существовали подобные люди, то, я думаю, мы имели бы теперь о них больше известий. Ведь за истекшие 100 лет весь мир на воде и на суше в достаточной мере обследован и изучен голландскими, английскими и испанскими мореплавателями, но, как видно из описаний их путешествий, они ничего подобного нигде не встречали. Если, однако, видели у этих людей большие ноги, то весьма возможно, что за таковые были приняты их большие так называемые лыжи.

Все эти народы, как и лапландцы, финны и черемисы, зимою, для перехода через глубокий снег, надевают длинные и широкие лыжи, частью из коры, частью вырезанные из дерева, на них они умеют быстро передвигаться. У финнов задняя часть за каблуком так же выдается, как и передняя, и некоторые из этих лыж достигают 3 локтей в длину, их называют Suksit. Подобного рода передвижение мы видели в Нарве, где полковник Порт для нашего увеселения велел некоторым финнам из числа своих солдат съезжать с большого холма перед городом. Самоедские лыжи называются «нартами», как справедливо указывает Гвагнин в описании области Пермской. Их сапоги также из подобных меховых шкурок, внутри выложены мехом и доходят до колен.

Северные олени по величине и внешности почти схожи с обыкновенными оленями, имеют белый с серым мех и широкие ноги, как у коров. Мы несколько штук видели в московском Кремле. Самоеды так приручают их, что они свободно приходят и уходят. Их употребляют вместо лошадей, впрягая их в небольшие легкие сани, которые устроены вроде получелноков или лодок; на них они чрезвычайно быстро ездят.

И голландцы в 1596 г. по Р. X., во время второго своего путешествия на север, невдалеке от Вейгата застали подобных самоедов. Они пишут об этом так. Когда они 31 августа этого года у Вейгата прошли милю по суше, то они застали человек 20 этого народа. Сначала они сочли их совершенно дикими. Действительно, самоеды, прежде всего, прибегли к луку и стрелам, с которыми они очень хорошо умеют обходиться, и хотели напасть на голландцев, как на непрошеных гостей. Когда они, однако, услыхали от русского переводчика – ведь, как сказано, самоеды понимают по-русски, – что голландцы пришли не врагами, а друзьями, они сложили лук и стрелы, приветствовали, любезно кланяясь, голландцев, пустились в разговор с ними и сообщили хорошие сведения о положении суши и моря. Они казались, однако, весьма робкими и недоверчивыми, несмотря на то, что голландцы обращались с ними любезно и выказывали доброжелательность. Когда одному из них подан был сухарь, он, правда, принял ею почтительно, сейчас же откусил от него и стал его есть, но все время при этом робко озирался; когда они услыхали раздавшийся издали со стороны моря выстрел из ружья, они испугались и заскакали, точно бешеные. Об этом можно прочитать подробнее в вышеупомянутом морском путешествии, голландской печати. Из описаний и рисунков голландских также видно, что самоеды заплетали свои волосы в длинные косы, причем они свешивались сзади через их одежды. Подобного явления я не замечал у тех, кого я видел в Москве. Один из них, которого, после рассказа о их, по нашему мнению, суровой и трудной жизни, спросили, между прочим, о том, как им понравились страна и жизнь московитов и не чувствуют ли они охоты жить скорее здесь, чем в собственной своей стране, – отвечал на это так: «Правда, Московия немало ему нравится, но та страна, в которой он родился, нравится ему гораздо больше, чем все другие страны; там для них жизнь привычная, и они вполне удобно и хорошо могут жить там. Он даже не сомневается, что если бы великий князь знал о доброй их жизни и о великолепии ее, то он оставил бы столицу и переселился к ним на жизнь».

Эти люди были настроены подобно Улиссу, который – как Мурет говорит по 1 книге Цицерона «De oratore» – скорее желал жить в своей скалистой и суровой родине, чем у Калипсо среди всяких удовольствий и увеселений; об этом можно прочитать у Гомера в [V] песне «Одиссеи». Можно сказать и с Овидием (lib. 1 de Pontoeleg.):

 
Nescio qua natale solum dulcedine cunctos
Ducit, et immemores non sinit esse sui.
Quid melius *Roma, Scythio quid frigore peius?
Hue tamen ex illa Barbauas urbe fugit.
_____________
Для всех нас край родной неизъяснимо мил,
Забыть его нельзя – то свыше наших сил!
Где лучше, чем в Москве? что Скифии скудней?
Но сердце варвара тоскует лишь о ней.
 

Эти народы раньше, будучи язычниками, почитали солнце и луну и резные идолы – как об этом можно узнать из неоднократно уже упомянутого описания морского путешествия. Голландцы на мысе или на углу Вейгата нашли расставленными несколько сот подобных грубых и бесформенно вырезанных идолов: когда они, уходя из этой страны, захватили один из идолов с собою, то какой-то самоед последовал за ними и с жестами, свидетельствовавшими о волнении, попросил вернуть ему изображение и отнес его на место.

Приблизительно 23 года тому назад самоеды присылали посольство к великому князю и просили его о присоединении к русской вере. Это и было сделано, и епископ владимирский с несколькими попами или священниками был послан туда, чтобы обучить их вере и крестить <sup>[122]122
  В переводе целиком опущена книги III глава 4 с описанием быта гренландцев, о которых Олеарий вспоминает по поводу самоедов. Фр. Ратцель в своей биографии Олеария придает этой главе большое историко-географическое значение. России она совершенно не касается.


[Закрыть]</sup>.