Текст книги "Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)"

Автор книги: Адам Олеарий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 44 страниц)

Глава LXXXIII

(Книга IV, глава 20) <sup>[291]291
  Главы 18 и 19 IV книги нами не переведены. 18 глава рассказывает о въезде в Шемаху и приеме посольства местными персидскими властями. Присутствовал при приеме русский посланник Алексей Савинович Романчуков. Среди персидских войск находился отряд пехоты в 2 000 чел., по словам Олеария, большею частью из армянских христиан. Здесь же рассказывается о великолепном угощении у хана, об иллюминации Шемахи и т п. 19 глава излагает, как посольство 3 месяца оставалось в Шемахе. Среди разных эпизодов, рассказанных в этой главе, следует отметить описание водосвятия у армян. Богослужение армян Олеарий нашел сходным с католическим, а само водосвятие – с русским однородным обрядом. Во время торжества русский посланник сидел по левую, а голштинские послы по правую руку шемахинского хана. За присутствие и за охрану водосвятия армянская церковь ежегодно платила хану 1 000 талеров, но, тем не менее, праздник проходил не без надругательств со стороны мусульман. Армянский епископ просил послов похлопотать за него у хана, чтобы добиться постройки армянского монастыря в городе; соответствующая просьба послов, действительно, была уважена. Армяне за эту услугу обещали записать имена послов в вечное поминанье. Посланник Романчуков, недовольный приемом у хана, выехал из Шемахи раньше голштинцев. Олеарий в Шемахе посетил мусульманское медресе и мечеть. Встреченный им здесь мусульманский астроном сообщил ему долготы и широты почти всех мест Азии и частичные карты; Олеарий, по проверке их своими наблюдениями, нашел большинство из них совершенно правильными. В марте послов посетил в Шемахе католический монах Аmbrosius dos Anios, португалец по рождению, бывший приором августинского монастыря в Тифлисе. Он говорил, кроме родного и латинского языков, еще на грузинском, турецком и персидском. Он помог Олеарию в занятиях этими языками и рассказывал о виденных им странах. Здесь же рассказывается следующий эпизод о переводчике: «Был некий персидский раб, по имени Фаррух, по рождению русский, но в молодости похищенный, проданный в Персию и обрезанный. Так как он часто беседовал с нашими людьми, с которыми мог говорить по-русски, то он вечером 20 марта 1637 года явился и предупредил послов, чтобы они не очень полагались на нашего персидского переводчика Рустама. Последний, по его словам, писал своим друзьям в Испагань и сообщал им следующее: „Хотя он и пробыл довольно долгое время у немцев, язычников, тем не менее он вовсе не отступил, как они воображают, от магометанской религии, но твердо ее держится; по возвращении он это достаточно докажет“. Рустама этого обыкновенно называли Сергием; он был перс по рождению и несколько лет тому назад ездил с шахским персидским послом в Англию. Когда здесь господин его стал сурово с ним обращаться, он бежал, направился к англичанам, крестился у них и пробыл здесь несколько лет. В наше время он жил у своего восприемника, английского резидента в Москве. Когда он узнал, что мы направляемся в Персию, он разными средствами и мольбами добивался участия в поездке в Персию, говоря, что намерен получить свое наследство от отца и начать торговлю в Москве. Наконец, после усиленных уверений, что он вернется с нами обратно, он нами был охотно принят, так как обещал верно служить, и был назначен переводчиком. По прибытии в Ардебиль мы начали замечать, что Фаррух говорил правду, так как Рустам направился к месту погребения их великого святого Ших-Сефи, делал земные поклоны и молился, выказывая себя истинным мусульманином, что и просил явно засвидетельствовать. Когда в Испагани мы его задержали под арестом, он бежал в убежище Аллакапи, земно со слезами кланялся шаху и главе их религии, сетеру, принят был под их защиту и остался в Персии».


[Закрыть]</sup>

О городе Шемахе и об окружающих горах

Город Шемаха различно называется и пишется разными писателями. Некоторые пишут его Sumachia, Summachia и Samachia, как, например, Бизарр, Барбар и др., а испанцы Xamachi. На ландкартах некоторые ставят его выше, другие ниже Дербента, а еще иные в обоих местах. Туземцы и персы называют его, по нашему произношению, Шамахие. Ввиду извилин дороги, переходящей через горы и посреди них, город этот лежит в 40 добрых милях или 6 днях пути за Дербентом. До Каспийского берега у Бакуйе [Баку], если идти верхом или пешком через горы на Лахадж, таможенное место, 2 дня пути [отсюда], или тем же путем на верблюдах – 4 дня. Шесть дней пути приходится (как безразлично пишут другие), если захотеть с тяжело нагруженными верблюдами обойти горы равниной у реки Аракса. Долгота здесь составляет 84°30′ а широта – 40°50′. Здесь столица важной страны, именовавшейся у древних Media Atropatia, а ныне называющейся Ширваном, хотя некоторые и желают зачислить ее в Гирканию, на границе которой она приходится. Как говорят, Шемаху построил Ширван-шах. Она лежит в горах: поэтому ее и нельзя увидеть, пока не подойдешь близко. Раньше она имела гораздо большую окружность и до 6000 очагов, но очень уменьшилась во времена шаха Аббаса <sup>[292]292
  Аббас Великий, правил с 1586 по 1628 г.


[Закрыть]</sup> вследствие войн с турками. Она состоит из двух различных частей, которые обе были окружены стенами. Так как шах Аббас заметил, что турки больше нападали на защищенные и укрепленные места, стараясь занять их, и проходили мимо открытых местечек, и так как он полагал, что крепости, лежащие не у границ или проходов, но посередине страны, для него более вредны, чем полезны, он и велел сам снести укрепления у южной части, которая имела наиболее сильную стену, так что она лежит теперь вроде открытого местечка, В том же роде было поступлено и с большими Городами Тавриз, Нахджуан [Нахичевань] и Кенджэ.

Турки, однажды, отняв Шемаху у персов и думая ее укрепить, как говорят, построили стены исключительно из надгробных плит, похищенных с персидских могил и собранных отовсюду.

Северная часть несколько меньше; она лежит у холма и окружностью почти столь же велика, как Лейпциг. Окружена она каменной, но плохой стеной без особого рва, так что и при закрытых воротах можно пробраться в город. В городе 5 ворот. Улицы в обеих частях очень узки, с низкими каменными, глиняными и земляными домами; живут здесь персы, армяне и немного грузин; хотя каждая из этих наций и имеет свой особый язык, все они, как и вообще жители Ширвана, говорят по-турецки. Главное занятие их – пряденье, тканье и вышивание шелком и бумагой.

На южной стороне города имеется большой рынок или «базар» с несколькими различного вида крытыми улицами, в которых помещаются их лавки с разным товаром: пестрой бумажной тканью, шелком, серебряной и золотой парчой, луками, стрелами, саблями и другой ручной работой; все это можно купить по дешевой цене. Тут же на рынке 2 пакгауза или гостиных двора с разными ходами и каморками, куда являются чужие купцы и торгуют оптом. Один из них называется Шах-караван-сарай, здесь останавливаются русские, торгующие оловом, медью, юфтью и соболями. Другой называется Лозги-караван-сарай, сюда заходят черкасские татары, ведущие здесь свою торговлю: они продают лошадей, женщин, малолетних или взрослых девиц, мальчиков и девочек, частью купленных ими, частью украденных у русских в пограничных местностях или же у кого-либо из своих же соплеменников. На возвратном пути русский посланник Алексей, человек смелый, шутливый и молодой, ради шутки пошел в этот караван-сарай посмотреть на живой товар. Между прочим он приценился к красивому мальчику, за которого желали 6 томанов, предлагая за него 2 томана (32 рейхсталера). Эта цена показалась черкасскому работорговцу совершенной насмешкой, он ударил мальчика по его posteriora и сказал такие бесстыдные слова: «Ведь употребление и пользование этой частью его тела тебе обойдется дороже». В том же караван-сарае находятся и евреи, доставляющие из Тессерана прекраснейшие персидские ковры.

Бань, [здесь] называемых хамам и почитаемых персами столь же высоко, как и русскими, имеется в городе три. Они посещаются ежедневно, а именно две из них днем женщинами, а ночью мужчинами: баня хамам-ших, расположенная недалеко от замка, посещается только мужчинами. Перед ней стоят два больших дерева, которые они высоко почитают, так как они посажены здесь ради святого, по имени Ших-Мурита, погребенного рядом с этой баней в мечети. Доходы этой бани употребляются на содержание места погребения: на свечи, платки и т. д., а остальное раздается бедным. Народ собирается здесь для молитвы чаще, чем в других мечетях, которых в городе Шемахе и вне его имеется шесть.

Город, равно как и вся область Ширван, управляется ханом и калентером в качестве губернатора и наместника; они имеют свое местопребывание в северной части города. Хан должен следить за правосудием, бдительно соблюдать страну от врага и держать постоянно наготове 1000 человек, которые содержатся той же провинцией. Калентеру поручено казначейство, т. е. он должен собирать подати и производить выплату их; он не может выступать в поход вместе с шахом, так как город всегда должен охраняться гарнизоном.

Этот хан, по имени Ареб, соблюдал во дворе своем большую пышность. По роду своему – на что в Персии не обращают большого внимания – он был низкого происхождения, а именно сын крестьянина из провинции Сераб, расположенной между Ардебилем и Тавризом. Он стал так знаменит своей храбростью, что когда шах Сефи подступил к крепости Эривани <sup>[293]293
  Эривани. В подл.: Eruan.


[Закрыть]</sup>, чтобы вновь отнять ее у турок, ему поручено было быть цейхмейстером. Здесь он так мужественно бился, что не только понес от врага много ран (их он нам однажды на пиру показал на голове и руках), но и представил шаху несколько отрубленных турецких голов; за это его сделали ханом и назначили на должность, занимавшуюся раньше Ферруханом, погибшим во время той же осады. Он, как и калентер Яябек, был значительного роста и с серьезным выражением лица; если он не был пьян (оба они, Аребан в особенности, даже более еще, чем Яябек, были подвержены пьянству и редко бывали трезвы), то был весьма любезен.

Из древностей мы в Шемахе не встретили ничего достойного упоминания. Никто ничего не знал о гнусной башне, которая (как говорит англичанин Джон Картрайт <sup>[294]294
  Джон Картрайт. В подл: Kartright. Заглавия его сочинения Олеарий не приводит.


[Закрыть]</sup> в своем описании путешествия) была построена из булыжника и плитняка, между которыми было замуровано много голов или черепов прежних здешних дворян. В городской стене я увидел высеченные из камня головы двух мужчин, но никто не мог мне сказать, что они означают. В остальном все так, как означенный англичанин пишет о расположенной недалеко от Шемахи старой разоренной крепости. В полумиле от города к северу находится довольно высокая крутая гора, которую они зовут Калэ Кюлустан <sup>[295]295
  Кюлустан. Так и теперь называются развалины крепости у Шемахи.


[Закрыть]</sup>. Близ нее и на ней видны многие куски стен бывшей сильной крепости. Наверху в почве находился выложенный большими квадратными камнями глубокий погреб, а рядом с ним колодец. Нам сообщили, что этот замок неким ширван-шахом (страна эта раньше имела своих царей) построен был для своей хассэ, или наложницы, более всех других им любимой, и назван был Кюлустан; разрушен же он Александром Великим. Внизу в долине течет река, по обе стороны которой очень плодородная местность; весной, как говорят, она стоит покрытая многими прекрасными цветами и разноцветными тюльпанами, которые дико растут здесь. Поэтому я полагаю, что от них гора получила свое название. «Кюлустан» [гюлистан] значит «долина роз», т. е. место, где растет много роз и цветов. «Калэ» же значит «крепость». Недалеко от Калэ Кюлустана в сторону Шемахи стоит другая весьма высокая гора, на которой стояли две часовни; в первой, более значительной из них, построенной в форме параллелограмма, стояла высокая сложенная из камня гробница, обвешанная многими пестрыми лоскутами, тряпицами, изогнутыми хворостинками, перевязанными шелком в роде луков. В другой часовне стояли две гробницы с подобными же украшеньями. Говорят, что в обеих часовнях лежат святые мужи; поэтому персы часто поднимаются сюда и молятся у их гробниц.

Здесь по нескольким ступеням можно было спуститься в более глубокий свод, где, говорят, была погребена Амелек-Канна, дочь царя. Эта последняя отличалась особой любовью к одинокой девичьей жизни, и, когда отец неволей хотел выдать ее замуж за татарского государя, то она, как говорят, сама покончила с собой. Возможно, что живущие здесь девицы (как говорит вышеупомянутый автор) ежегодно в определенное время собирались сюда к гробнице, чтобы оплакивать смерть [А]мелек-Канны <sup>[296]296
  Амелек-Канны. Во второй раз Олеарий почему-то называет ее уже не Amelek-Kanna, a Melek-Kanna.


[Закрыть]</sup>; однако в настоящее время персы уже ничего подобного не знают. Если же жители города Шемахи и соседних деревень летом в течение нескольких недель посещают эту гору, а также Кюлустан в больших массах, то это происходит не ради означенной девицы, но по другим причинам, а именно из-за прохладного воздуха на высотах гор в то время, когда внизу в равнине царит, как говорят, сильная, нестерпимая жара. При таких обстоятельствах бывает, что они, по обыкновению своему, несколько более, чем в остальное время, молятся у расположенных здесь гробниц своих пюров. Говорят, что некоторые ремесленники и бедняки только дни проводят наверху, но ночью вновь спускаются в свои дома. Что же касается хана, калентера и других вельмож, то они, как говорят, остаются наверху в своих палатках в течение трех месяцев, пока длится большая жара. Скот они в это время гонять к горам Эльбурс, где они находят не только сносный воздух, но и хорошие пастбища. Эльбурс – это часть Кавказа, граничащая с Грузией в сторону области Табессеран; с вышеозначенных гор ее очень хорошо видно. На этом Эльбурсе раньше персы держали свой негасимый огонь и поклонялись ему; теперь же подобные огни и их поклонники (как сообщают Teixera и другие на основании его) не только вокруг [Р]ешта, но во всей Персии уже не встречаются, а бежали в Индию, где теперь еще, говорят, сохранилась особая секта таких огнепоклонников. Об этом подробнее рассказано в путешествии высокоблагородного Иоганна-Альбрехта фон Мандельсло.

Глава LXXXIV

(Книга IV, глава 21)

Путешествие из Шемахи в Ардебиль

Обращаюсь вновь к нашему путешествию. После того как 27 марта к вечеру наши вещи были посланы вперед, за ними на следующее утро за два часа до рассвета последовали господа послы. Так как хан и калентер в Шемахе при возврате истраченных на пропитание денег не оказались столь милостивыми, как мы ожидали, посол Брюг[ге]ман не захотел, чтобы калентер или вообще кто-либо из персов их провожал из города. Поэтому послы взяли свои пистолеты под мышки и впотьмах вышли из города, а за городом сели на лошадей и уехали с немногими людьми из свиты, предоставив остальным выбираться, как они сами могли. Сделав в 2 милях от города остановку для кормежки, мы нашли, что один из наших солдат Александр Чаммерс, шотландец, раньше болевший, но уже почти выздоровевший, сидит мертвый в телеге. Мы похоронили его здесь у красивого холма, поросшего многими гиацинтами, по левую сторону дороги, и после полудня сделали еще полмили дальше до места погребения персидского святого пюр-Мардехана в местности Факерлу. Здесь мы расположились в открытом поле под нашими телегами. Ночевка была весьма плохая; почти всю ночь была страшная буря с сильными раскатами грома, молнией, ветром, дождем, снегом и морозом; тут же еще посол Брюггеман велел греметь из пушек. На следующий день он сильно рассердился на персов за то, что они оставили на месте несколько пушек для металлических снарядов, слишком тяжелых для того, чтобы лошади могли их таскать на особо устроенных носилках. Он со многими бранными выражениями укорял мехемандара, плюя на хана, калентера и на самого мехемандара: он говорил, что все ими сказанное ложь, велел сказать хану, что он либо получит его голову, либо потеряет свою собственную. Сначала предполагали оставаться здесь до тех пор, пока пушки прибудут. Но когда мы обсудили и обдумали неудобство этого места, где не было поживы ни человеку, ни скоту и не имелось ни огня, ни дров при очень холодной погоде, а мы все были в мокрых одеждах, так что, вероятно, наши больные и наша молодежь не долго бы выжили здесь, – то мы пошли дальше и через две мили прошли мимо расположенного с правой стороны караван-сарая Тахи, а затем прошли еще две мили далее до конца Шемахинских гор.

Эти горы сверху низко всхолмлены и очень плодородны; зимой же и осенью обыкновенно здесь дождь, снег и распутица. В конце этих гор имеется веселый вид вниз (в долину), так как страна под ними местами на 10, а иногда и более миль совершенно плоская, без холмов даже в локоть высотой; в ясную солнечную погоду она вся зеленела и было очень приятна на вид, в то время как у нас наверху шли снег и дождь. Очень удобно можно было рассмотреть, точно на разостланной ланд карте, обе знаменитые у писателей реки Араке и Куру, со всеми их извилинами и местом слияния.

В то время как некоторые из нас, поехав вперед, спустились с горы (которая, несмотря на высоту в полмили, представляла удобную дорогу и вовсе не была крута, и пришли в место с прекрасной светлой погодой), мы увидели, что задняя часть поезда длинным рядом выходит как бы из тучи: верхняя часть горы была одета в густой туман и как бы скрыта в тучах. Мы расположились под горой по правую сторону, в нескольких оттаках или татарских хижинах, устроенных здесь пастухами, рядом с их стадами, и разделенных на несколько обба или орд.

30 марта мы проехали 4 мили в равнину к деревне Казилю, По дороге мы встретили нескольких пастухов, которые рядом со стадами ехали в телегах или верхами, уложив с собой на телегах, лошадях, волах, коровах и ослах свои дома, своих жен, детей и все, сюда относящееся; это было очень смешное зрелище. В этот день, как затем в течение всего путешествия [в Персии], мы, большей частью, имели ясную солнечную, приятную погоду и не видели небо застланным нигде, разве лишь на высоких горах и вокруг них.

В последнее число марта мы прошли по берегу 2 мили вперед до деревни Джават, лежащей у реки Куры. Здесь дома были построены из тростника или камыша и вымазаны глиной. В четверти мили далее Араке впадает в Куру под высотой полюса в 39°64′. Аракс берет начало к ЮЗ от Куры, но впадает в нее с ЗСЗ. Обе реки шириной по 140 шагов, вода в них бурая, тихая и глубокая, а берега довольно высоки. На берегах, как во всем Мокане, на лугах росла Glycyrrhiza или солодка в большом количестве и иногда толщиной с руку. Вываренный сок ее был гораздо слаще и приятнее на вкус, чем таковой же у нас в Германии.

Река Кура лежит на границе между Ширваном и Моканом; у деревни Джават на ней имеется корабельный мост, через который мы прошли 2 апреля, и по ту сторону реки в Мокане были встречены новым мехемандаром, или путеводителем, посланным от хана ардебильского. Нам дали для поездки и для доставки багажа 40 верблюдов и до 300 лошадей, так как ввиду высоких гор и глубоких долин, через которые теперь шел наш путь, мы впредь не могли более пользоваться телегами. Кроме лишних средств для перевозки, мы получили достаточное количество провизии, а именно: на каждый день по 10 овец, 30 батманов вина, рису, масла, яиц, миндалю, изюму, яблок и т. п. в изобилии; в воскресенье после проповеди мы поехали дальше, и путь почти с милю шел по Араксу. Мы устроили свой привал на ночь в полумиле от берега в степи, в круглых пастушьих хижинах, которые мехемандаре для нас велел сюда поставить.

3 того же месяца мы прошли по этой степи 4 ферзанга или мили и снова ночевали в упомянутых, посланных вперед хижинах. В этот день мы видели несколько больших табунов дичи, которая у турок зовется джейран, а у персов аху. Эти животные, с виду почти как олени, но шерсть у них красная и рога без отростков, загнутые назад, как у коз; бегут они очень быстро. Говорят, что дичь эта встречается только в Мокане а также вокруг Шемахи, Карабаха и Мерраге.

4 того же месяца мы прошли еще 6 миль и расположились у реки Вальхару, хотя и могли бы пойти дорогой более близкой посередине степи, но из-за водопоя пришлось идти таким окольным путем по реке. Здесь мы нашли много черепах. Они устроили в высоком берегу, а также и внутри суши в холмах отверстия в песке, поместили там яйца и притом исключительно со стороны, обращенной к полудню, чтобы они там лучше могли высидеться от солнечной жары. Так как мы увидели, что по ту сторону реки люди живут в шалашах, некоторые из нас, чтобы узнать, что это за народ, перебрались на тот берег и заговорили с ними. Дети этих жителей бегали совершенно нагишом, а взрослые были в простых бумажных кафтанах; к нам отнеслись они весьма любезно и доброжелательно: они принесли молока нам испить; полагая, что мы солдаты, пришедшие помочь их государю против турок, они пожелали, чтобы Бог прогнал неприятеля перед нами вплоть до Стамбула: так называется Константинополь.

6 апреля мы дошли до конца Моканской (Муганской) степи, к горам и области Беджируан <sup>[297]297
  Беджируан. Tz у Олеария мы передаем в персидских и др. восточных названиях обыкновенно через дж.


[Закрыть]</sup>, перешли через небольшую реку, ввиду ее извилин, раз 12, и устроили привал на ночь у деревни Шехмурат в 5 милях от вчерашнего места ночлега. Дома здесь построены у горы или в горе, так как передние части сложены из обломков камней, а задняя часть строений примыкала к самой горе; покрыты они были тростником. Все дома оказались пусты. Люди Аребана, прошедшие впереди нас для поднесения новогодних подарков шаху, распространили о нас неправильный слух, будто мы жестокий, ненасытный народ, будто, куда мы ни придем, мы все грабим и опустошаем, и к тому же еще и бьем людей. Поэтому все крестьяне из боязни разбежались от нас во все стороны. Здесь некоторые из нас, чтобы поискать растений и осмотреть местность, забрались на очень высокую каменистую гору, но мы ничего особенного не увидали. К тому же расположенные кругом горы отнимали вид. Вверху горы из ущелья в скале выбегал чистый красивый ключ, у которого мы нашли краба в скалистой щели, через которую текла вода; некоторые из нас, никогда ничего подобного не видевшие, посмотрели на это, как на чудо, и животное сочли ядовитым. Действительно, нужно было удивляться, как краб попал в это место, находящееся в 2 милях от моря и на столь высокой горе; ведь краб считается морским животным. Мы уселись у ключа, с тоской подумали о нашей дорогой родине, жалели о том нашем счастье и благополучии в Германии, которые теперь остались за нами, а также о злой судьбе, которую ежедневно можно ожидать в столь диких местах от нехристей, пили водой здоровье наших добрых друзей в Германии, и ввиду того, что гора была крута, спустились не без опасности.

6 того же месяца мы через горы и между ними прошли лишь 2 мили, встретили в разных местах фиговые деревья, росшие дико, и остановились в вымершей деревне Дизле. Едва мы заняли опустевшие помещения, как нам сообщили, что в минувшую осень чума здесь опустошила все дома. Послы тотчас же с большинством свиты выбрались из деревни в чистое поле, разбили палатку, вокруг которой народ сначала разместили под открытым небом, а потом поздно вечером получили несколько круглых хижин, которые мехемандар велел привезти на волах. Этого рода хижины [кибитки] составляются из длинных изогнутых брусьев, соединенных в виде круга и могущих быть то разобранными, то вновь сложенными. Когда благородный наш фон Ухтериц пробыл лишнее время в деревне и замедлил прийти в палатку, посол Брюг[ге]ман сурово на него напустился, говоря, что, придя из зачумленного дома, он их всех может заразить; фон Ухтериц так испугался, что немедленно же после этого заболел изнурительной лихорадкой. Некоторые же из нас, видя, что воздух наполнен густым вонючим туманом и что погода холодная, остались вместе в одном из домов: здесь мы собрали дров, развели посередине дома добрый огонь, расселись кругом и услаждались завоеванным во время предыдущей ночевки вином, которое каждым было доставлено в собственной бутылке. И так мы провели эту ночь, отгоняя от себя страх чумы всякими веселыми историями и шутками. В той же деревне начат был постройкой большой караван-сарай для ост-индийцев, торгующих с Шемахой; он уже был достроен наполовину.

Отсюда до караван-сарая Аггис 5 миль, и здесь растет очень много полыни. Путешественники на этом месте никогда не позволяют своим верблюдам и стадам пастись. Они по опыту знают, что пастбище отравленное и что скот от него умирает. Поэтому 7 того же месяца нам пришлось сделать большой переход за день, так как мы должны были рысью с одной лишь кормежкой проехать 10 миль через довольно высокие горы. Так как погода была неприятная, дул ветер и шел снег, то не только наши люди, которые должны были ехать весь день без еды, очень отощали и заболели, но и верблюды частью отставали, частью даже падали со своей поклажей. К полудню мы прошли мимо названного караван-сарая Аггис; он лежит по правую руку, прекрасен, велик и величествен; таких мы еще не встречали раньше. У него мы встретили прекрасно разубранного перса с двумя слугами; он сказал, что послан к нам навстречу шахом, с приказанием быть нашим мехемандаром и позаботиться о том, чтобы господа послы получали хорошее содержание и были поскорее доставлены к шаху. К вечеру мы зашли в деревню Джанлю у подножья горы. Здесь находились прекрасные большие сады с плодовыми деревьями, но не было дров для разведения огня; пришлось поэтому жечь коровий, верблюжий и лошадиный помет, чтобы согреться. В эту ночь наше квартирмейстер был послан в Ардебиль, чтобы там приготовить для нас помещение.

8 того же месяца мы, после завтрака, опять пошли через горы Джицетлу добрых 3 мили. У конца этих гор течет река Карасу, вытекающая из гилянских гор Бакру и впадающая в Араке; она протекает здесь у деревни Самиам под составленным из 6 сводов изящным каменным мостом, длиной в 80 шагов; мы перешли через него.

8 полумили от реки находится деревня Джабедар в 2 небольших милях от Ардебиля; сюда мы зашли и остались здесь и на следующий день, т. е. на Пасху. Здесь люди из коровьего и лошадиного помета сложили большие и острые кучи, а частью прибили его к стенам, чтобы он здесь на воздухе и солнце высох и стал пригодным для горения. Дома и комнаты были полны вшей и блох, которые здесь осыпали нас и сильно нас мучили.

9 апреля мы праздновали нашу Пасху при восходе солнца, дав из каменных орудий и мушкетов 3 салюта, а затем мы слушали проповедь и совершили богослужение.

К полудню пришел присланный шахом новый мехемандар, по имени Неджест-бек, любезный, веселый человек, посетил послов и приветствовал их по случаю праздника. Он доставил с собой подарки, состоящие из пяти вяленых рыб, блюда с хлебом, гранат, яблок, особой породы груш, похожих на лимоны, но очень сочных, с совершенно особенно приятным запахом и вкусом. Здесь же были огурцы, соленый чеснок и ширазское вино, считающееся наилучшим в Персии.

[После этой главы опущен весь рассказ о путешествии в Персию, а также все описание Персии, т. е. кн. IV, гл. 22–45, кн. V, гл. 1-42 (все), кн. VI, гл. 1–4 и 8. Нижеследующие главы, 5-я и 6-я, той же книги, приведены с опущением тех частностей, которые находятся в связи с непереведенными главами. В главе 5 рассказывается, как в 1638 г., возвращаясь из пребывания в Персии, посольство вновь дошло до местностей, впоследствии вошедших в состав Российской империи].