Текст книги "Описание путешествия Голштинского посольства в Московию и Персию (c гравюрами)"

Автор книги: Адам Олеарий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 44 страниц)

Глава LXIII

(Книга III, глава 30)

Об исповеди и причастии

Исповедь русские считают необходимым делом для обращения к Богу и примирения с Ним. У взрослых и разумных она непременно должна предшествовать причастию. Допускают к исповеди и причастию в любое время. Однако обыкновенно пользуются для этой цели временем около Пасхи. На Страстной неделе иные пораньше, а большинство в пятницу идут к исповеди и затем в субботу перед Пасхой получают причастие. В течение восьми дней перед исповедью они должны истязать свое тело суровым постом: не едят ничего, кроме черствого хлеба с квасом и кислыми напитком, от которого у них в животе начинается боль и они делаются полубольными. Исповедь должна совершаться внутри церкви под круглым сводом перед священником. Исповедующийся должен непрестанно смотреть на особо назначенную для этой цели икону, рассказать все грехи, им совершенные, и обещать вести лучшую жизнь. После этого священник разрешает его от грехов и, смотря по величине его грехов, назначает ему в виде наказания: либо попоститься некоторое время, либо сделать несколько сот или тысяч поклонов перед иконой своего святого, приговаривая: «Господи, помилуй», или воздержаться от жены своей в течение некоторого времени (последнее, ввиду их пылкого нрава, является для них, если они только выдержат это, очень тяжелым наказанием), либо не входить некоторое время в церковь, но останавливаться у дверей ее. Если же грехи столь велики, что даже эти виды наказаний еще недостаточны, то грешнику приходится омыться святой водой, зачерпнутой из освященной в крещение реки и сохраняемой для подобных надобностей в течение целого года в церквах, откуда священники за деньги продают ее. Тогда они полагают, что исполнили переданное через пророка Исаию повеление Божие и освободились от грехов своих.

Св. причастие не может быть принято в день мясоястия, но в пост, или же в день, когда оно принимается, нужно поститься.

Они принимают причастие под двумя или, можно даже сказать, под тремя видами, так как они смешивают хлеб, вино и воду. Хлеб, употребляемый у них для св. причастия, должен быть квашен и испечен вдовой священника. И это обстоятельство является одной из причин, почему русские не желают придерживаться латинской церкви, так как в этой последней при св. причастии применяется неквашеный хлеб. Они говорят: «Это иудейский обычай, так как иудеям при вкушении пасхального агнца было приказано есть пресный хлеб, а именно в память об освобождении их из Египта; мы же, христиане, ничего не имеем общего ни с египетским рабством, ни с освобождением от него. К тому же Христос при установлении св. причастия не ел со своими учениками иудейского пасхального ягненка, и поэтому вовсе не должен был иметь неквашеный хлеб. Когда иудеи едят своего пасхального агнца, они и этот обычай должны соблюдать, и еще многие иные церемонии, которые не происходили во время Христовой вечери. Ведь Христос не стоя ел со своими учениками за столом, но сидя, так как в ином случае Иоанн не мог бы возлежать на груди Его. Кроме того, не написано в Писании; „Христос взял неквашеный хлеб“, но „хлеб“, переломил его, подал ученикам и сказал, чтобы они ели его в память Его страданий, а вовсе не в память освобождения из Египта». На этом основании русские, заодно с греческой церковью, полагают, что латинская церковь поступает неправильно, употребляя в данном случае неквашеный хлеб. На этом основании Михаил, константинопольский патриарх, предал анафеме латинскую церковь и проклял ее, как видно из «Anton.», ч. III, стр. 571, и из послания папы Льва IX от 1064 г. к только что названному патриарху; это послание можно прочитать в «Concila magna», т. XX, стр. 467 и в «Annales» Барония, т. II, стр. 212. Хлеб, который у русских применяется во время причастия, частью освящается в великий четверток, частью в тот же день, когда думают им воспользоваться. Тот, который освящается в великий четверток, применяется для больных и приготовлен следующим образом. Они берут испеченный для этой цели хлеб, величиной вдвое больше рейхсталера и с изображением распятия по середине. Над ним поется «Агнец Божий» и произносится благословение, а затем та часть, на которой распятие, выкалывается железным инструментом, похожим на копье, и разрезается. Затем ее кладут в деревянного голубя и вешают над алтарем, чтобы мыши или что-либо нечистое не проникло сюда. Если теперь в течение года кто-либо заболеет и вдруг пожелает причаститься, то берется небольшой кусочек такого хлеба из голубя, на него наливаются три капельки красного вина, все это кладется в чашу, затем иногда подливается сюда немного воды (иногда же не делается это – смотря по тому, как больному легче принять) и на ложке подается больному. Иногда, если больной не в состоянии проглотить хлеб, ему подается одно вино. Когда они дают причастие здоровым в церкви, во время публичного приобщения, то у них имеется небольшой круглый хлебец величиной с полрейхсталера, сформированный и вырезанный вроде предыдущего. От него они отламывают столько кусков, сколько имеется причащающихся, крошат их в красное вино и несколько тепловатую воду (они говорят, что кровь и вода, вытекшие из раны Христовой, без сомнения, были еще несколько теплы), благословляют все это и полагают, что при этом происходит пресуществление, а именно, что хлеб и вино воистину превращаются в плоть и кровь Христовы. Они подают их приобщающимся на ложке, говоря при этом: «Вот истинные плоть и кровь Христовы, за тебя и за многих приносимые во оставление грехов твоих; сколь часто ты их принимаешь, то принимай их в воспоминание о Христе. Бог да благословит тебя». Этот способ давать причастия с накрошенным в вино хлебом применялся у некоторых еще в четвертом веке, и таких людей называли тогда «intinctores» [ «обмакиватели»]. В 337 г. папа Юлий I отверг и проклял этот способ, как о том можно прочитать в «Concilia magna», т. II, стр. 620, постановление 7.

После принятия св. тайн некоторые русские, желающие быть особенно благочестивыми, ложатся и засыпают, или же принуждают себя спать целый день, чтобы не иметь повода грешить. В воскресенье после этого они получают в церкви от священника еще кусочек освященного хлеба, из которого средняя часть и распятие вырезаны для причастия, и съедают его. Это они называют «кутьею» <sup>[173]173
  «кутьею». Олеарий здесь, очевидно, напутал.


[Закрыть]</sup>, которая у них должна являться как бы даром и знамением общей христианской любви между ними.

Они дают немного причастия и малым больным детям; тем же, кто уже достигли семилетнего возраста, оно дается обычным способом. Они говорят, что с семи лет люди начинают грешить. Такое учение ими, без сомнения, заимствовано из древней церкви, которая, по принятии крещения, считала детей достойными воспринять причастие. Подобный обычай существовал в III веке во времена Киприана, как видно из его книги «De lapsis»; он продержался и до V даже века, до времен Августина, как можно прочесть в I книге соч. Августина «De peccatorum mentis et remissione», гл. XIX и XX (они помещены в томе VII, стр. 666). Позже только остатки от причастия давались детям. Из Никифора Каллиста видно, что такой обычай существовал в Константинополе. Если от освященного хлеба и вина что-либо оставалось, то остатки давали натощак в пищу безупречным детям, ходившим в школу. И сам Никифор вкушал эти остатки, как он сообщает в XVII книге «Церковной истории», гл. XXV, стр. 889. У безумных причастием только касаются губ.

Священника, в тот день, когда он погребал мертвого, или прощался с покойником, не имеет права подавать причастие, так как он считается тогда нечистым. Он также не может его дать роженице в том месте, где она родила ребенка; напротив, ее приходится перенести в иное помещение и хорошенько обмыть. Раньше они рассылали св. дары по стране к тем, кто не имели вблизи себя священников, иногда также давали освященный хлеб солдатам и путешественникам на дорогу, чтобы они, только исповедавшись дома, могли потом в любое время принять его. Они обыкновенно сохраняли его до тех пор, пока не заболевали чем-либо, с тем, чтобы в случае, если б не удалось подняться с одра, тем не менее не без запаса направиться в вечную жизнь.

Рассказывают, впрочем, что и у древних был обычай принимать часть св. даров в причастии, а часть сохранять при себе, чтобы находить в них утешение во время преследований и других несчастий или вкушать от них до обеда. Это видно из Тертуллиана, который во 11 книге «К супруге», стр. 482, говорит, обращаясь к супружеской чете из язычника и христианки: «Пусть муж (язычник) не знает, от чего ты тайком вкушаешь накануне всякой пищи. И если даже он будет это знать, он не поверил бы, что хлеб есть то, чем он называется». Также и Киприан в книге «De lapsis» говорит: «Когда некая женщина сделала попытку недостойными руками открыть свой ларец, в котором были св. дары Господа, ее испугал поднявшийся оттуда огонь, так что она не решилась подступиться». Это обыкновение оправдывает Василий в послании «Ad Caesariam Patriciam», говоря: «Так как отшельникам было совсем неудобно и слишком трудно ходить часто в церковь и христианские собрания, то им пришлось привыкнуть к тому, чтобы брать Евхаристию и освященные хлеб и воду с собой в пустыню». Об этом см. также у Беллармина «De Eucharistia», lib. IV, cap. 4, pag. 785. В древние времена были и такие люди, которые пользовались вместо вина виноградным суслом для причастия. Они опускали в освященное сусло кусок полотна, затем сушили его и сохраняли; когда нужно было воспользоваться им, они отрезали от него кусок и обмывали его в воде, как о том можно прочесть в «Concilia magna», т. II, стр. 610; против них направлено постановление 7.

Имеются известные лица: например, те, кто нарушили присягу, кто совершили убийство и покаялись или же совершили еще иные крупные грехи, – которым причастие не дается даже вплоть до смертного одра их. Вольному, которому никакое лекарство уже не может помочь, они дают причастие одновременно с последним помазанием, и после этого больной уже не имеет права принимать лекарства, но должен отдаться всецело на волю Божию. Они не дают такому больному и есть, если только не станет очевидным, что он вновь поправляется и что поэтому можно вполне надеяться на его выздоровление. Мощи или кости святых они опускают в воду или водку, которую дают пить больному. Это обстоятельство заметил и Поссевин: см. «De rebus Moscoviticis», p. 5.

Некоторые богатые люди, находясь на одре болезни и замечая, что приходит время помирать, принимают причастие, а затем принимают монашеский чин, дают себя постричь, помазать и надевают монашеское одеяние. Такой человек, принявший серафимские одежды (как они их называют), в течение восьми дней не может принимать ни лекарства ни пищи. Они говорят: теперь он уже находится в чине святых ангелов. Если окажется, что подобный больной, против ожидании, выздоровеет, то он должен сдержать свой обет, развестись со своей супругой и идти в монастырь.

Глава LXIV

(Книга III, глава 31)

О погребении их покойников

Русские женщины оплакивают своих покойников (Поминовение усопших)

Что касается похорон у русских, то таковые происходят, как и все их публичные действия, с весьма многими церемониями. Как кто помрет, сходятся ближайшие друзья его и помогают женщинам чрезвычайно громко выть и вопить. Они становятся кругом трупа и спрашивают: «Отчего он умер? разве чувствовал он недостаток в еде, питье, одежде или чем-либо подобном? разве жена его недостаточно была хороша, молода, прекрасна и верна?» и т. д. Эти же жалобы повторяются у могилы, где предполагается зарыть данное лицо. Нечто подобное происходит на могилах в определенное время года, как о том подробнее рассказано выше.

Тотчас же посылают за священником и дарят ему пива, меду и водки, прося помолиться за душу умершего, чтобы ей было хорошо. Труп моют, одевают в белую полотняную одежду, надевают ему башмаки из тонкой красной кожи, кладут руки крест-накрест и затем кладут его в гроб (таковые продаются у них открыто во многих частях города; они срублены из целых деревьев и различной величины), после чего накидывают на гроб покрывало, иногда – кафтан покойного. Гроб приносят в церковь, и если покойник был человек знатный, то он остается в церкви зимой в течение 8 дней. Здесь священник ежедневно окропляет его святой водой, окуривают его миррой, поет при этом и служит заупокойные обедни за души усопших.

Вынос тела происходит таким образом. Покойника несут 4 или 6 человек; если умерли монахиня или монах, то монахини и монахи должны нести гроб. Перед покойником идут несколько закутанных женщин из числа ближайших друзей покойника, поднимая весьма жалкие вопли и крики. Иногда они громко кричат, иногда они несколько останавливаются, то они опять начинают причитать и жалуются на слишком раннее отшествие их друга, говорят, что лучше было бы, если бы он пожил дольше, так как он был человек благочестивый и дорогой для них. В то же время несколько попов, идущих впереди покойника и за ним и несущих иконы и кадильницы, поют что-то, причем в их пении можно разобрать лишь слова: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный».

За покойником следуют ближайшие друзья и добрые знакомые, притом без всякого порядка, целой гурьбой. У каждого в руке по восковой свече. По приходе их к могиле и по установке покойника на место, гроб раскрывается и на покойника еще раз кадят. Над ним держат икону, которую он, в честь своего святого, особенно почитал, священник читает молитву и часто повторяет следующие слова: «Господи, помяни эту душу»; кроме того, читаются еще и некоторые изречения по чину греческой литургии. Оставшаяся вдова в это время стоит у тела и ее печальный крик еще раз раздается с повторением вышеприведенных вопросов. Потом друзья, вместе с ней, подходят к гробу, целуют его, а иногда, под конец, и самого покойника и затем отступают в сторону. После этого подходит поп и дает мертвецу паспорт<sup>[174]174
  мертвецу паспорт. У Олеария ясно сказано «паспорт» (Pass), и такое название этой грамоты было обычно у иностранцев (ср. «Посольство фон Кленка», 1900, стр. 437). П. Барсов переводит: «разрешительную молитву».


[Закрыть]</sup> в могилу. Этот паспорт за деньги покупается в Москве у патриарха, а в иных местах у митрополитов и архиепископов; в случае же отсутствия этих последних – у попов. Паспорт составлен в таких выражениях:

«Мы, NN, епископ и священник здесь в N, исповедуем и свидетельствуем сим, что настоящий N жил у нас как истинный православный христианин. И хотя он иногда и грешил, он все-таки покаялся в своих грехах, получил разрешение и принял св. причастие во оставление грехов. Он правильно чтил Бога и святых его, постился и молился, как следует. Со мной, N, своим духовником, он во всем примирился, так что я вполне простил ему вси грехи его. Поэтому мы и дали ему в дорогу этот паспорт, чтобы он мог показать его св. Петру и остальным святым, дабы беспрепятственно быть впущенным в двери радости».

Этот паспорт подписан патриархом, епископом или попом, снабжен печатью и кладется покойнику меж двух пальцев. Простоватые люди думают, что этот паспорт, точно рекомендательное письмо, имеет большое значение для того света. На самом деле, он больше всего на пользу священникам, которые получают за него деньги. Подобный паспорт упоминается Гвагнином, «De religione Moscovitomm», гл. II, стр. 174. Как только паспорт передан мертвецу, гроб закрывается и закапывается. Они ставят всех мертвецов так, чтобы они лицом были обращены к восходу солнца. После того как покойник похоронен, окружающие крестятся перед иконами и направляются опять домой. Друзьям устраивается траурный пир, здесь запивают горе, и обыкновенно мужчины и женщины, сильно охмелевшие, возвращаются домой.

Русские печалятся о своих мертвецах шесть недель, причем в это время богатые устраивают большие пиры, приглашая наряду с друзьями и всех священников, присутствовавших на похоронах. Они пользуются для этой цели третьим, девятым и двадцатым днями; однако почему они берут именно эти, а не иные какие-либо дни, о том я ничего не мог узнать до сих пор у русских. Без сомнения, этот обычай ими заимствован у греков, которые, как видно из примечаний Мартина Крузия к «Historia ecclesiastica Turco-Graeciae», стр. 213, имеют этот обычай в Константинополе, но вместо двадцатого дня берут сороковой. Причины этих пиров, которые двоякого рода, могут быть узнаны на том же месте. Эти три пиршества должны обозначать то же, что [римские] insta или parentalia. Это – воспоминание и жертвы о покойниках для того, чтобы оставшиеся относились друг к другу с любовью и дружбой. Поэтому-то установлены особые кушанья, как-то: освященный хлеб, называемый у русских кутьей. Греки справляют подобные пиршества в своих церквах, и между прочим раздают также такие кусочки освященного хлеба. Русские же (попы так же, как и другие) при подобных братских пиршествах, пьют так дружно, что потом на руках и ногах ползут домой.

Над местом погребения или могилами тех, у кого есть некоторые средства, на кладбищах устраиваются небольшие хижины, в которых можно стоять человеку; они обыкновенно завешаны циновками. В них через каждые шесть недель поп, капеллан или монах должен ежедневно утром и после полудня читать некоторые псалмы Давидовы и несколько глав из Нового Завета ради спасены душ умерших. Хотя русские, подобно грекам, не верят в существование чистилища (как о том правильно пишут Герберштейн, Поссевин и Гвагнин), тем не менее они уверены, что существуют особые два места, куда попадают души сейчас по отделении своем и где они ждут страшного суда и восстановления тел своих; места эти соответствуют тому, как кто жил и совершал ли он добрые или злые дела. Благочестивые попадают в веселое и приятное место, где они живут в радости, в сообществе добрых ангелов, безбожные же попадают в мрачную чудовищную долину, где живут страшные, злые духи.

Поэтому они и полагают, что душа, по оставлении тела, находясь как бы на пути к этим местам, прилежной молитвой и предстательством своего бывшего исповедника, попа, монаха или иного кого-либо может быть приведена на истинный путь в радости и к общению с добрыми ангелами, а если она направилась налево, в юдоль страха, то все-таки Бог может быть смягчен жертвами и умолен, чтобы Он оставил свой гнев по поводу грехов ее, вписал ее в книгу жизни и в свое время в великий день суда оказал ей тем большую милость. Эту цель преследуют они и в своей раздаче милостыни. Когда помирает богатый человек, то в течение шести недель ежедневно раздается бедным некоторое количество хлеба и денег. И так ведь среди русских находятся люди, которые не только много средств жертвуют на церкви и монастыри, но, кроме того, щедрой рукой раздают милостыню бедным, хотя, с другой стороны, они не очень совестятся обмануть своего ближнего при покупке, продаже и других делах. Когда лавочники по утрам идут из домов своих в церковь и оттуда в лавки свои, то они сначала на хлебном [ситном] рынке покупают несколько хлебов, берут их с собой, разрезают их и делят между нищими, которых в Москве чрезвычайно много. У этих нищих от таких милостынь получается столь большое изобилие всего им нужного, что они режут хлеб в четырехугольные куски, величиной в дюйм, сушат в печах и продают эти, по их выражению, «сухари» целыми мешками на рынках проезжим людям.

Глава LXV

(Книга III, глава 32)

О приверженцах других религий, которых московиты частью переносят, частью не терпят

Московиты относятся терпимо и ведут сношения с представителями всех наций и религий, как-то: с лютеранами, кальвинистами, армянами, татарами, персиянами и турками. Однако они крайне неохотно видят и слышат папистов и иудеев, и русского нельзя сильнее обидеть, как выбранив его иудеем [жидом], хотя многие из купечества довольно похожи на жидов. Лютеране и кальвинисты до сих пор встречали хороший прием не только в разных местах в стране, но и в самой Москве при дворе, ради торговли и сношений, которые с ними усердно ведутся, а также и ради тех должностей, на которых они служат его царскому величеству дома и в поле. Тех из них, что живут в Москве, имеется до 1000. Каждому разрешается по своему совершать богослужение в публичных церквах. Раньше обе религии имели в городе Москве в округе Царь-город свои построенные здесь церкви. Однако лютеране лет 20 тому назад <sup>[175]175
  лет 20 тому назад. Так сказано во всех изданиях, начиная с издания 1656 г.


[Закрыть]</sup> потеряли церковь из-за ссоры и драки женщин, споривших о первенстве. Когда перед тогдашней осадой Смоленска немецкие военные офицеры женились на купеческих служанках, то эти последние, как жены капитанов и поручиков, уже более не хотели сидеть ниже бывших своих барынь. Жены же купцов полагали, что было бы постыдно для них, если бы те, кто недавно были их служанками, стали сидеть выше, чем они сами. Вследствие этого в церкви поднялся большой спор, который, в конце концов, перешел в драку. Патриарх в это время проезжал мимо церкви, увидел свалку и спросил о причинах ее. Когда ему сообщили, что это в немецкой церкви идет спор из-за мест, он сказал: «Я полагал, что они будут приходить в церковь с благоговейными мыслями для совершения своего богослужения, а не ради высокомерия». После этого он приказал, чтобы тотчас церковь была сломана, и, действительно, в тот же день она была разрушена до основания. Лютеранам, однако, позволили построить вне Белой стены, в округе Большой город, новую.

Старинные немецкие костюмы (Иностранцы в русской деревне)

Кальвинисты также внутри Белой стены стали, рядом со своей деревянной часовней, строить красивую каменную церковь и довели ее почти до крыши. Так как, однако, патриарх и великий князь не разрешили постройки, а лишь смотрели на нее сквозь пальцы, то патриарху как-то пришло в голову приказать разрушить эту церковь, а заодно упразднить и часовню, находившуюся близ нее. После этого кальвинисты некоторое время для слушания проповеди ходили в церковь к лютеранам, пока они, наконец, не получили собственной церкви.

Когда некоторое время спустя лютеране принуждены были, по настоянию патриарха, убрать свою церковь и из Большого города, они, с соизволения его царского величества, заняли вне вала на свободной площади место и построили на ней церковь, большую, чем предыдущая. Однако, недавно, при отмене русской одежды (о чем сказано выше), они вновь со своей церковью должны были перейти на другое место. Произошло это таким образом.

Попы в Москве уже 15 и более лет жаловались, что немцы, живущие среди русских в городе, закупили самые большие и лучшие площади из их приходских земель и обстроили их так, что попы потеряли многое из своих доходов. Однако, так как предыдущий великий князь относился благосклонно к немцам, им ничего нельзя было добиться. Теперь, однако, когда сам патриарх стал жаловаться, что немцы ходят среди русских в одинаковых с ними одеждах и как бы крадут у него благословение, попы воспользовались случаем, возобновили свою жалобу и довели дело до того, что отдан был строгий приказ: кто из немцев хочет перекреститься по русскому обряду, тот пусть остается жить в городе, но кто отказывается поступить так, тот обязан в течение короткого времени вместе с жилищем своим выбраться из города за Покровские ворота, в Кокуй, место, где 40 и более лет тому назад немцы исключительно жили и где погребен датского короля Христиана IV брат, герцог Иоганн.

Это место лежит на реке Яузе и получило название Кокуй по следующей причине. Так как жены немецких солдат, живших там, видя что-либо особенное на мимо идущих русских, говорили друг другу: «Kuck! Kucke hie!», т. е. «Смотри! Смотри здесь!», то русские переменили эти слова в постыдное слово: «х. й, х. й» (что обозначает мужеский член) и кричали немцам, когда им приходилось идти в это место, в виде брани <sup>[176]176
  в виде брани: «Немчин и т. д. Подл.: Nimzin trisna chui, du Teutscher, packe dich auff etc.» У Даля в словаре говорится о поговорке «Фрыга [то же, что иностранец, немчин], шиш на Кокуй», причем Кокуй является обычным, неизвестного происхождения, названием места, а «шиш» обозначает приблизительно то же, что и «цыц». Tz у Олеария обыкновенно обозначает ч.


[Закрыть]</sup>:

«Немчин, [м.]чись на х. й, х. й», т. е. «Немец, убирайся на…» и т. д. По этому поводу к его царскому величеству была направлена жалостливая челобитная: они, немцы видят, что в настоящее время, безо всякой причины, подвергались они поношению со стороны русской нации, и, несмотря на верную службу свою и доброе расположение, выказанные перед его царским величеством и его подданными, тем не менее, на улицах, со стороны разных оборванцев, встречают и слышат вслед столь постыдные слова. Они просят поэтому его царское величество, чтобы он, по похвальному примеру предков своих, принял их под милостивейшую защиту свою и оберегал от таких поносителей и т. д. После этого его царское величество велел публично объявить следующее: «Кто с этого дня будет кричать [подобные слова], хотя бы вслед самому незнатному из немцев, тот, безо всякого снисхождения, будет наказан кнутом», т. е. по их способу. Действительно, несколько человек нарушителей этого запрета были так наказаны, что ушли домой с окровавленными спинами. Теперь немцы освободились от этих позорных криков вслед. Его царское величество теперь дал этому месту другое наименование, назвав его «Новой иноземской слободой». Здесь каждому, по его личному состоянию, должности или промыслу, отведено определенное место для построек и вся слобода разделена правильными улицами. Те, у кого в городе были деревянные дома, велели их сломать и вновь сложить в Новой иноземской слободе, где они теперь, в случае часто возникающих у русских пожаров, живут в гораздо большей безопасности, чем в городе. Большинство немцев говорят, что снятие русской одежды и отделение от русских домов и ежедневных сношений с русскими было им столь же больно, как, например, было бы для рака утопление его, ради наказания, в воде.

Когда немцы теперь увидели, что им как бы дан особый город для мирной жизни в нем, они не задумались сами сломить свои, далекие теперь от них, церкви и перенести их к своим очагам и домам, в «Новую иноземскую слободу». Теперь у лютеран здесь две немецкие церкви, а у кальвинистов – голландская и английская. Сначала, впрочем, они и здесь терпели сильный соблазн, вследствие обвинения жены полковника Лесли в том, будто она (как выше сказано) своевольно бросила русские иконы в огонь. В немецких церквах тогда сорвали кафедры проповедников и алтари, а также снесли и крыши, но через некоторое время им разрешено было вновь покрыть церкви крышами; лишь алтари и кафедры проповедников им не позволили возобновить. Лютеране огородили большое кладбище, на котором они и кальвинисты погребают своих покойников. Обе религии здесь уживаются мирно друга с другом, и ради веры не бывает неприятностей. Нынешний лютеранский проповедник – г. Бальтазар Фаденрехт, человек очень ловкий и даровитый. Предыдущий проповедник (в наше время) был г. Мартин Мунстерберг из Данцига, даровитый и прилежный человек, сначала имевший хорошие средства и бывший очень щедрым; из-за этого, а также вследствие испытанных им больших пожаров, он потерял все свое имущество и сильно преследовался русскими за долги, так что от заботы и горя он заболел и умер, не достигнув даже 36 лет. Предшественник его, г. Геор Окзе, человек старый, был привезен в Москву, в качестве купора для вина, евангелическим купцом Каролем Молином. Так как община стала увеличиваться и долгое время не имела правильно поставленного пастыря, а все-таки хотела в определенное время слушать проповедь, этот же г. Георг был достаточно начитан и знал толк в проповедях, то они избрали его в свои пасторы, и он прилежно справлял эту должность в течение нескольких лет. Когда он, наконец, от старости устал читать и заниматься и на проповеднической кафедре стал несколько заговариваться, то община освободила его от служения, дав, однако, ему и жене его содержание для жизни. Он был еще жив во время первого нашего посольства.

Реформаты также имели ученого человека в качестве проповедника. Это – магистр Гейнрих Инхенгёффер из Герцберга, сначала бывший лютеранином, прибывший с солдатами в страну и служивший походным проповедником в войну под Смоленском. Позже в Москве он стал кальвинистом. Он написал рассужденьице, напечатанное им в Бремене под заглавием: «Ключ к истинному пониманию „запертых дверей“ Joh. 20», и опровергнутое суперинтендентом в Борне в мейссенской земле доктором Давидом Авербахом <sup>[177]177
  Авербахом в разных изданиях Averbach и Awerbach; можно передать и через «Ауэрбах».


[Закрыть]</sup>. Оставшаяся вдова этого магистра Инхенгёффера, живущая еще в Москве, – дочь знаменитого виттенбергского богослова доктора Форстера. Он никогда не уговаривал ее к отпадению, к чему, впрочем, она и сама не чувствовала склонности; напротив, он говорил: «Пусть она останется при лютеранской вере: она может спастись и при ней, так как поступить лучше она не умеет». У реформатов имеется и теперь ученый муж – магистр Андрей Гардинус, родом из Шотландии.

Как сказано, русские ничего не имеют против нахождения в их стране лютеран и кальвинистов вместе с их богослужением. Что же касается римско-католиков или папистов, то они до сих пор встречали у них мало расположения; напротив, они вместе с их религией были как бы мерзостью в их глазах. В 1627 г. король французский Людовик XIII прислал посла по имени Луи-де-Гэ к прежнему великому князю, с просьбой разрешить французской нации свободу торговли в России; при этом он сделал попытку добиться постройки для них католической церкви. Однако в этом ему было отказано.

Когда должна была начаться война со Смоленском, и между начальниками, которые были призваны в страну, оказались и католики, то им за посадку в страну дан был подарок, а затем их с добрым конвоем вновь отправили через границу. В договорах, которые они заключили с нами ради персидской торговли, они внесли строгий запрет, чтобы в случае направления голштинцев для торговли в Персии, они не имели в своей среде людей латинской веры (так зовут они римских католиков). Так ненавистно у них и самое имя их. Следует удивляться, как они, тем не менее, в 1610 г. избрали в великие князья Владислава, королевича польского; впрочем, они потом, еще до начала им действительного управления, отвергли его и позже относились к полякам и к их религии с гораздо большей ненавистью, чем раньше, за то, что они совершили над иконами их, русских, столь большие надругательства.

Эта древняя и как бы прирожденная ненависть и недружелюбие русских к папистам или латинской церкви, впитана их предками от греков и их религии и от них передана потомству и получила дальнейшее развитие. Так как русские являются сторонниками греческой церкви, то они полагают, что в этом деле должны разделять вражду, которую греческая церковь хранила по отношению к латинской в течение многих сот лет.

Откуда получился такой раздор между греческой и латинской церквами, которые сначала были совершенно согласны друг с другом, видно из церковной истории. А именно: началось дело из-за спора епископов о первенстве, а затем присоединились сюда еще некоторая ошибочные мнений о догматах веры, принятые греками, против учения римской церкви…