Текст книги "Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»"

Автор книги: Абулькасим Фирдоуси

Глава двадцать девятая
Встреча Хосрова с Бахрамом на поле боя и их переговоры

 
С Бахрамом в поле встретился Хосров:
Приветлив шах, а враг его суров.
 
 
Алмазами и золотом венчанный,
В халате из парчи золототканой,
 
 
Шах восседал в серебряной броне
На резвом, серой масти, скакуне.
 
 
Подобными Густахму и Бандую,
Подобными Харроду и Гардую,
 
 
Он был сановниками окружен.
Спокойствием царя царей взбешен,
 
 
Сказал Бахрам своей угрюмой свите:
«На этого ублюдка посмотрите!
 
 
Он, захватив родителя престол,
В своем бесстыдстве мужество обрел.
 
 
Вооружась, как богатырь великий,
И впрямь он возомнил себя владыкой!
 
 
Нет грешника ничтожней и грязней,
А перенял обычаи царей!
 
 
Смотрите: Нуширвану подражая,
Привел он войско, битвой угрожая.
 
 
Найдется ли среди его дружин
Хотя б один могучий исполин?
 
 
Какой из них воистину бесстрашен,
Воинственностью гордою украшен?
 
 
Какому он прикажет храбрецу
Со мною встретиться лицом к лицу?
 
 
Я настоящих ратников не вижу,
Ни лучников, ни латников не вижу.
 
 
Где звон мечей, где стрел крылатых дождь?
Где палицы стремительная мощь?
 
 
Где гул богатырей? Где рев слоновий?
Где воеводы, жаждущие крови?
 
 
Когда я цели захочу достичь,
Разрушит горы мой военный клич,
 
 
А если рать на битву с морем двину,
Я кровью обагрю его пучину!»
 
 
Замолк, погнав могучего коня.
Сказал бы про летучего коня:
 
 
То птица счастья, сказочная птица,
Спешит над тесным полем боя взвиться!
 
 
Бойцы двух ратей, все до одного,
Смотрели с изумленьем на него.
 
 
Размахивая палицей, со склона
Бахрам спустился к берегу Нахрвона
 
 
И вот предстал глазам царя царей.
Спросил Хосров своих богатырей:
 
 
«Кому из вас знаком Бахрам-воитель?»
Ответствовал Гардуй: «О повелитель,
 
 
Вот всадник в белом скачет впереди,
Он с черной полосою на груди,
 
 
Высокий, он столбу подобен дыма,
Глаза его горят неукротимо».
 
 
Хосров, едва взглянув на седока,
Почувствовал, что смерть его близка.
 
 
Шах вопросил: «Не тот ли это воин,
Чей гордый конь могуч, красив и строен?
 
 
Не тот ли, кто сутулит грубый стан?
Кто завистью и злобой обуян?
 
 
Не тот ли, узкоглазый, кривоносый,
Кто дерзко отвечает на вопросы?
 
 
Не тот ли, на кого смотреть грешно,
Чье сердце Ахриману вручено?
 
 
Ответьте, кто из смертных согласится
Такому человеку подчиниться?
 
 
А в нем самом, что так жестокосерд,
Я подчинения не вижу черт…»
 
 
Сказал Хосров Густахму и Бандую:
«Теперь я мысль открою вам простую:
 
 
Осел не хочет подойти к вьюкам?
К нему с поклажей подойди ты сам!
 
 
Бахрам, что одержим ужасным дивом,
Сам не последует путем правдивым.
 
 
На поле боя не нужны слова:
Сильнейший достигает торжества.
 
 
Но все же, опасаясь пораженья,
Избегнуть я попробую сраженья:
 
 
Не лучше ль, чем в конце во прахе лечь,
О мире повести вначале речь?
 
 
Когда ответом я доволен буду, —
Его злодейства прежние забуду,
 
 
Над областью вручу Бахраму власть,
Отдам ему своей державы часть:
 
 
Я ради мира это сделать вправе, —
Мир благо принесет моей державе:
 
 
Отрада поселяется в сердцах,
Когда великодушен падишах».
 
 
«О царь царей! – Густахм ему ответил, —
Твой недруг неумен, твой разум светел,
 
 
Ты справедлив, твой раб несправедлив.
О шах, сиянье мудрости явив,
 
 
Так поступи, как ты находишь нужным,
Начало дай речениям жемчужным!»
 
 
Желая мира и к войне готов,
Бахраму крикнул издали Хосров:
 
 
«Мироискатель, преданный Яздану,
Твои дела хвалить я не устану!
 
 
Ты украшенье шахского дворца,
Опора войска и оплот венца.
 
 
Светильник ты на пиршестве веселом,
Ты чист перед отчизной и престолом.
 
 
Я, размышляя о твоей судьбе,
Увидел мужа славного в тебе.
 
 
С тобою розно жили мы доселе, —
В общении с тобой найду веселье!
 
 
Приди ко мне, могучий исполин,
С друзьями, во главе своих дружин,
 
 
Тебя назначу – бог свидетель правый —
Верховным воеводою державы!»
 
 
Но выслушал Хосрова Чубина
И отпустил поводья скакуна,
 
 
И поклонился в сторону Хосрова,
И молвил, не сходя с коня гнедого:
 
 
«Я радостен, моя судьба светла,
Она мне славу, счастье принесла,
 
 
А ты, злонравный, рассуждать не вправе
О счастье, справедливости и славе.
 
 
Как может властвовать подобный шах?
Я сожалею о твоих рабах!
 
 
Тебе служил я долго, шах Ирана,
Ласкал я кольца твоего аркана,
 
 
Теперь арканом я тебя свяжу,
Теперь тебя казнить я прикажу, —
 
 
Недаром я решил воздвигнуть плаху:
Смерть – воздаяние такому шаху!»
 
 
От этих дерзких и обидных слов
Желтее шамболида стал Хосров.
 
 
Он понял, что Бахрам не хочет мира,
Что жаждет стать владыкой полумира.
 
 
«Неблагодарный! – он сказал в ответ, —
В твоих повадках благородства нет.
 
 
Как можно гостя оскорблять жестоко,
Когда к тебе он прибыл издалека?
 
 
Ты чужд учтивости богатырей,
Не ведаешь обычаев царей.
 
 
Так персы не ведут себя, арабы,
Так поступает только духом слабый.
 
 
Боюсь, ты плохо кончишь, Чубина,
Душа твоя, как плоть твоя, черна.
 
 
Пройдет, быть может, сто тридцатилетий, —
Все будут помнить о твоем ответе.
 
 
Как смел ты злом ответить на добро?
Иль ты забыл, что предок мой – Кисро?
 
 
Что мой отец – Ормузд, оплот закона?
Кто более меня достоин трона?»
 
 
Бахрам ответил: «Честь и стыд поправ,
Ты выказал, Хосров, свой гнусный нрав.
 
 
Тебе ли шахские пристали речи?
Ты начал их с гостеприимной встречи, —
 
 
Нова уловка – песенка стара.
Ту истину тебе понять пора,
 
 
Что ты не шах, владеющий вселенной,
А грешник, бесполезный и презренный.
 
 
Венец владыки – на моем челе,
Твои следы сотру я на земле.
 
 
Ты царствовать не будешь, непотребный,
Иранские мужи тебе враждебны,
 
 
Они тебя на части разорвут,
Собакам на съеденье отдадут!»
 
 
Хосров ответил: «Говоришь ты грозно,
Потом раскаешься, но будет поздно.
 
 
Тому, кого покинул ум, – беда:
Язык его не ведает стыда.
 
 
Самовлюблен, ты хвастаешь: «Я сдуну
Хребет, который равен Бисутуну!»
 
 
Но оком разума ты посмотри:
Тебе враждебны все богатыри.
 
 
Скорее сад взойдет в пустыне дикой,
Чем венценосным станешь ты владыкой.
 
 
Забудь свои мечтанья о венце,
О справедливом вспомяни творце.
 
 
Покинь стезю греха, стезю обмана, —
Тебя погубит ересь Ахримана!»
 
 
Сказав, с коня он спрыгнул средь травы,
Венед бесценный снял он с головы
 
 
И взоры к солнцу обратил с мольбою:
«О светоч правды! Вот я пред тобою!
 
 
Мой дерзкий раб готовит мне конец,
Позором он покроет мой венец.
 
 
Ты возлелеял дерево надежды,
Не дай же мне закрыть навеки вежды,
 
 
А если ты желаешь, чтоб сейчас
Со мной Каянов царский род угас, —
 
 
Предамся я служению Яздану,
Огню молиться днем и ночью стану,
 
 
Земных богатств туда я не возьму,
Лишь дервиша надену я суму,
 
 
Я в рубище закутаюсь, как нищий,
И ланей молоко мне будет пищей.
 
 
Но если силу, власть царя царей
Я сохраню по милости твоей,
 
 
Тебе слугой покорным я пребуду,
Стезею правды следуя повсюду.
 
 
Озару, охранителю огня,
Отдам я в жертву своего коня.
 
 
Халат мой златотканый и запястья,
И серьги, и венец – источник счастья,
 
 
С динарами тугие кошели
Рассыплю щедро по лицу земли.
 
 
Разрушенные злобною рукою,
Я страны заново благоустрою,
 
 
Там, где онагр и лев нашли приют,
Плодовые деревья расцветут.
 
 
Отдам я часть казны державной храму.
Пленив бойцов, что преданы Бахраму,
 
 
Заставлю их, священный жар храня,
Поклонниками сделаться огня.
 
 
К жрецу приду с отрадой и к мобеду, —
Лишь войску моему даруй победу!»
 
 
С земли поднялся шах в кругу вельмож —
На дервиша воистину похож.
 
 
Как пыль, восстал он с места, где молился,
Потом к Бахраму с речью обратился:
 
 
«Проклятый раб! Твой разум ослепив,
Тебя околдовал коварный див.
 
 
Изобразил он ад цветущим садом,
Изобразил пустыню вертоградом,
 
 
Он бездну – высотой изобразил,
Уродство – красотой изобразил!
 
 
Ты видишь плод, приманчивый для взгляда, —
Но руку протянул ты к древу яда.
 
 
Ты – подданный: во всем твоем роду
Искателей венца я не найду.
 
 
Обязан ты сойти с пути порока,
Ты о себе не должен мнить высоко:
 
 
Увы, у рака нет орлиных крыл,
Да и орел над солнцем не парил!
 
 
Забыл ты о своей простой породе,
Забыл ты о Гургине и Милоде.
 
 
Клянусь тебе престолом и венцом,
Что, встретившись с тобой к лицу лицом,
 
 
Когда ты потеряешь все дружины,
Я не приближу дня твоей кончины.
 
 
Ты мне сказал жестокие слова.
Защиты я ищу у божества.
 
 
Пусть власти шахиншаха я не стою, —
Но никому не буду я слугою!»
 
 
Сказал Бахрам: «Молчи ты, Ахриман,
Уста твои рекут один обман!
 
 
Отец твой царствовал благочестиво,
Со всеми поступал он справедливо, —
 
 
Ты сделал так, что свет его померк,
С престола злобно ты его низверг,
 
 
Так по какому ты присвоил праву
Его державу, и венец, и славу?
 
 
Ты – проходимец с языком лжеца.
В отличие от своего отца
 
 
Несправедливость на земле ты множишь.
Хотя ты сын Ормузда, ты не сможешь
 
 
Ирана удержать венец и трон.
Гробницу приготовь: ты обречен.
 
 
Я – за несчастного Ормузда мститель,
К тому же я Ирана повелитель.
 
 
Попробуй вспомнить притчу иль рассказ
О муже, что лишив владыку глаз,
 
 
Потом законно царствовал в Иране:
Подобных не отыщешь ты преданий!
 
 
А если так, судьбе ты покорись
И с тем, что я – владыка, примирись,
 
 
Со мною не соперничай напрасно, —
Всё под луной и солнцем мне подвластно!»
 
 
Хосров сказал: «Безумна клевета,
Что мне отца отрадна слепота.
 
 
Так было суждено и так свершилось —
От господа приходят гнев и милость.
 
 
За словом слово ты, безумный, льешь,
И в каждом – дерзость, преступленье, ложь.
 
 
Ты жаждешь ныне шахских одеяний, —
Смотри, на саван не достанет ткани!
 
 
Нет у тебя ни предков, ни земель, —
Таких царей не знали мы досель!
 
 
Раздутый ветром, на себя взгляни-ка:
Ну, нечего сказать, хорош владыка!
 
 
И до тебя бывали храбрецы,
Победно воевали храбрецы,
 
 
Но слуги не искали шахской власти,
Считая, что им чуждо это счастье.
 
 
Так что же ты свирепствуешь сейчас
И слез не точишь из бесстыжих глаз?
 
 
Царит лишь тот, в чьем сердце – благородство,
В ком разума сияет превосходство,
 
 
Лишь тот достоин быть среди царей,
Кто прочих справедливей и добрей.
 
 
Недаром небом вручено мне царство, —
Предвидел светлый бог твое коварство.
 
 
Я принял с благодарностью венец,
Которым был украшен мой отец.
 
 
В наследство от царей и от мобедов,
Что жили, тайну бытия изведав,
 
 
В наследство от старинных мудрецов,
От витязей и набожных жрецов
 
 
Досталась также вера мне святая,
Которую Зардушт принес из рая.
 
 
Приняв наследство, буду до конца
Защитником и веры, и венца.
 
 
Всем принесу богатство и веселье, —
И дервишу, молящемуся в келье,
 
 
И бедным щедрость выкажу мою
Везде – в родном краю, в чужом краю.
 
 
Пустыни раем сделаю счастливым
На благо людям, и стадам, и нивам.
 
 
То, что мы здесь творим, – на небесах
На справедливых взвешено весах.
 
 
Везде прославлю добрые деянья, —
На небе мы получим воздаянья.
 
 
Отец мой, ты сказал, пленил сердца,
Но мне престол достался от отца,
 
 
А ты, ничтожный и неблагодарный,
С Ормуздом первый начал бой коварный.
 
 
Твое оружье – ложь и плутовство,
Но с ними не достигнешь ничего,
 
 
Я за Ормузда отомщу, как воин, —
Кто более меня венда достоин?»
 
 
«Достоин ты того, – сказал Бахрам, —
Чтобы тебя причислили к рабам.
 
 
Ты – шахский сын, но ты забыл, однако,
Что предок твой, сын дочери Бобака —
 
 
На шаха Ардашир сумел напасть,
Убив его, забрал престол и власть.
 
 
Стал царствовать убийца Ардавана,
Пустило корни дерево Сасана.
 
 
Прошли века, и ветер, полный сил,
Подул – и это дерево свалил:
 
 
Отныне наши дни стоят у власти,
Страною наше управляет счастье.
 
 
Едва я на лицо твое взгляну,
Мне хочется с тобой начать войну.
 
 
Померк твой свет! Как лев свирепый прянув,
С лица земли смету я род Сасанов,
 
 
Их злые уничтожу семена,
В сказаниях сотру их имена,
 
 
Да станут все они добычей мрака,
Да воцарится снова род Аршака!»
 
 
Сказал Хосров: «О лжец с душой раба!
Когда Сасанам власть дала судьба,
 
 
То так и будет! Царству посторонний,
Кто ты такой, чтобы рассуждать о троне?
 
 
Твои розийцы, – кто они, скажи?
Они – убийцы, воры и ханжи!
 
 
Из Рея кучка их пришла сначала,
К дружинам Искандаровым пристала,
 
 
Опору в Руме их глава обрел
И неожиданно забрал престол.
 
 
Разгневался тогда создатель мира
И возложил венец на Ардашира:
 
 
Из рода шахов этот воин был,
Венца Каянов он достоин был.
 
 
Теперь скажи: кто властелин державы?
Кто истинный наследник царской славы?»
 
 
Бахрам ответил, гордо глянув: «Я!
Знай: вырву с корнем род Каянов я!»
 
 
Хосров спросил: «Ты слышал ли преданье,
Что мудрость говорит нам в назиданье?
 
 
«Величие, присущее венцу,
Вручать опасно мелкому глупцу:
 
 
Возьмет – и станет корчить падишаха,
А требуешь назад – дерзит от страха.
 
 
Когда ты власть безродному вручишь,
Ты собственное сердце огорчишь».
 
 
Бахрам, не на тебя ли намекая,
Нас поучает мудрость вековая?
 
 
Пошел тропой блужданий мой отец:
Тебя возвысил в сане мой отец,
 
 
Тебе послал он царственные знаки.
Но ты, вельможа, выросший во мраке,
 
 
Злодеем стал, неслыханным досель,
Едва испробовал ты власти хмель.
 
 
Ты, Чубина, Ормуздом возвеличен,
Его лишь милостями ты отличен,
 
 
Он дал тебе оружье, знамя, рать,
Серебряный престол, свою печать.
 
 
Но тот престол поставил ты над бездной,
Когда решил достичь ты славы звездной.
 
 
Решил ты, воевода, шахом стать,
Но, жертва дива, должен прахом стать!»
 
 
Сказал Бахрам: «Вместилище пороков,
Достойный только лишь одних упреков,
 
 
Ты с волей не считаешься творца,
Не заслужил ты шахского дворца.
 
 
Ты отнял у отца родного зренье, —
Как утаишь такое преступленье?
 
 
Твои друзья ждут твоего конца:
С тобой – их речи, а со мной – сердца.
 
 
Меня поддерживает мощь хакана
И воинства Ирана и Турана.
 
 
Каянов истребив, из Парса в Рей
Перенесу престол царя царей,
 
 
Добро я возвеличу средь народа,
Возобновлю обычаи Милода,
 
 
Ораш – мой предок и Гургин – мой дед,
Во время битвы я в огонь одет!
 
 
Давно ли Совашах, искатель брани,
Хотел, чтоб счастья не было в Иране,
 
 
Хотел отнять венец, престол, печать,
Хотел с землею храм огня сравнять,
 
 
Чтобы рабами стали все иранцы,
Чтобы владели ими чужестранцы!
 
 
Четыреста по тысяче стрелков,
Не меньше тысячи двухсот слонов, —
 
 
С такой пришел он силою военной.
Сказал бы ты: ей тесно во вселенной!
 
 
Но я возглавил рать в опасный час
И нашу землю от неволи спас.
 
 
Я опоясался мечом защиты,
Войска Турана были мной разбиты.
 
 
Венца блистанье – в имени моем,
А трон я высеку своим мечом.
 
 
Но муж, который к битве не способен,
Не будет никогда царям подобен:
 
 
И муравей твою отнимет власть,
Едва захочет на тебя напасть!»
 
 
Хосров сказал: «О вестник зла! Кто ныне,
Скажи мне, вспоминает о Гургине?
 
 
Он никогда дворцом не обладал,
Ни троном, ни венцом не обладал,
 
 
Его следов нигде мы не отыщем!
И ты, как он, безвестным был и нищим,
 
 
Пока перед царем Михронситод
Не выделил тебя из воевод.
 
 
Тебя владыка вытащил из скверны, —
Об этом ты забыл, высокомерный!
 
 
Не пожелал Изед, чтобы хакан
Разрушил и поработил Иран.
 
 
Зачем себе ты приписал победу,
Которой мы обязаны Изеду?
 
 
Ты восхваляешь свой военный дар.
Но нужно быть таким, как Искандар,
 
 
Чтоб омрачить величье шахиншаха.
А ты, похожий на исчадье праха,
 
 
Ты должен вечно пребывать в аду, —
Тебе другого места не найду.
 
 
Проклятый див! Из-за твоей гордыни
Оделся день Ормузда в траур синий.
 
 
Не ты ли, хитростью руководим,
Чеканил деньги с именем моим,
 
 
Желая, чтоб меня не стало в списке
Живых. О раб из низких – самый низкий!
 
 
Источник ты вселенской тьмы и зла,
Невинных кровь из-за тебя текла.
 
 
Ты обратись к дарующему богу,
Найди добра и разума дорогу
 
 
Затем, что счастье нынешнего дня
Пройдет и для тебя, и для меня,
 
 
Исчезнут в бесконечном мирозданье
Твое дыханье и мое дыханье.
 
 
Но если в руки ты себя возьмешь,
Из сердца своего изгонишь ложь,
 
 
Оценится, Бахрам, твоя отвага,
И ты получишь часть мирского блага.
 
 
Ты будешь жить, как учит нас Зардушт,
Вкушая мир и злодеянью чужд.
 
 
Когда же ты на небо возвратишься,
То своего творца не устыдишься.
 
 
Зардушта вспомни и слова его:
«Казните лютой казнию того,
 
 
В чьем сердце нет перед Изедом страха
И кто злоумышляет против шаха».
 
 
Нетрудно счастья потерять звезду,
Живя во тьме, окажешься в аду.
 
 
В своем раскайся черном преступленье,
Больного исцеляет наставленье, —
 
 
Здоровый дух смогу тебе вернуть,
На истинный тебя наставив путь.
 
 
Не разум ли является лекарством
Для тех, кто завладеть стремится царством?
 
 
Ты помнишь ли, как некогда Заххок
Людей Ирана ужасам обрек,
 
 
Он гибель нес и старикам, и юным,
Но был за то наказан Феридуном.
 
 
Все воины твои – мои рабы.
Они мертвы перед лицом судьбы.
 
 
Они ушли от шаха, вероломны,
Хоть слабо теплился твой свет заемный.
 
 
Но щедростью я привлеку сердца, —
Ни одного не сохранишь бойца.
 
 
Божественной лишен ты благодати.
Да, Совашаха разгромил ты рати,
 
 
Но с той поры поверили войска
В то, что победа над врагом легка.
 
 
Их опьянили радостные кличи,
Пресытили военные добычи.
 
 
Я не хочу, чтоб эти смельчаки
Погибли ныне от моей руки,
 
 
И воинство, что славой осиянно,
Исчезло бы с лица земли Ирана, —
 
 
Тем самым трон бы зашатало наш!
Еще ответь: в те дни, как жил Ораш,
 
 
Кто шахом был, кто управлял страною?
Да, впрочем, хватит мне болтать с тобою!»
 
 
Бахрам сказал: «Читал я письмена, —
Был шахом Минучехр в те времена».
 
 
Ответствовал Хосров: «О черноликий!
Когда ты ведаешь, кто был владыкой,
 
 
То как же ты забыл, ко злу влеком,
Что Минучехру был Ораш рабом?»
 
 
Сказал Бахрам: «Рожденный для обмана,
Воистину из рода ты Сасана,
 
 
А родословная его плоха:
Был пастухом и сыном пастуха».
 
 
Хосров промолвил: «Разве не Сасанам
Обязан ты своим высоким саном?
 
 
Ничтожнейший из мелких воевод,
Кто дал тебе богатства и почет?
 
 
Нет у тебя ни предков, ни владенья,
Неведомого ты происхожденья!»
 
 
Сказал Бахрам: «Ты гневом обуян,
А все-таки был пастухом Сасан!»
 
 
«Доро», – Хосров ответил, – мир покинув,
Сасану трон оставил властелинов.
 
 
Не надо помощи искать во лжи.
Будь побежден, но честью дорожи.
 
 
А ты, лишен величья, чести, знаний,
Мечтаешь стать владыкою в Иране!»
 

Глава тридцатая
Возвращение Хосрова и Бахрама к своим военным станам, и совет, который дала Гурдия Бахраму

 
Сказал – и засмеялся властелин,
Помчался в сторону своих дружин.
 
 
Тогда к Бахраму с клятвой обратиться
Решили три свирепых хаканийца:
 
 
«В тот день, когда сразимся мы с врагом,
Тебе мы тело шаха принесем.
 
 
Живые или мертвые, – сурово
Исполним это клятвенное слово!»
 
 
Один из них, презреннейший седок,
Но грозен, и отважен, и жесток,
 
 
Для страшных битв воспитанный хаканом, —
С натянутою тетивой, с арканом,
 
 
За венценосцем юным поскакал:
Голодный волк, убийства он алкал.
 
 
Аркан свой длинный бросил он сначала,
Но венценосца гибель миновала:
 
 
Бандуй поспешно натянул свой лук,
И в сторону аркан взметнуло вдруг.
 
 
Сказал Бахрам туранцу с черным сердцем:
«Кто приказал тебе, чтоб с миродержцем
 
 
Ты силою померялся в бою?
Иль ты забыл, что я пред ним стою?»
 
 
Затем в шатер вернулся он с дороги
В отчаянье, печали и тревоге.
 
 
Предчувствуя недоброе, сестра
Тотчас пришла под сень его шатра,
 
 
К Бахраму с пылкой обратилась речью:
«Мой брат, что скажешь мне про эту встречу?
 
 
Когда с тобой, по молодости лет,
Хосров был груб, – не гневайся в ответ,
 
 
Во имя мирных с ним переговоров
Не отвращай от шаха гордых взоров!»
 
 
Ответствовал своей сестре Бахрам:
«Не причисляй Хосрова ты к царям!
 
 
Нет силы у него на поле брани,
Отваги нет, ума и дарований.
 
 
Властитель – тот, кто сам достиг высот:
Отвага, ум ценней, чем знатный род!»
 
 
Сказала Гурдия: «Воитель смелый,
Где честолюбья твоего пределы?
 
 
Давно я говорю с тобой, Бахрам, —
Сестре не внемлешь, дерзок и упрям.
 
 
Жреца из Балха вспомни поученье:
«Издревле горько правды изреченье».
 
 
Вот правда: ты мечтой себя не тешь, —
Державу разрушает твой мятеж.
 
 
Венец и царство – не твоя добыча.
Ты слышал ли, чему нас учит притча?
 
 
Рогов коровьих захотел осел, —
И что же? Без ушей в сарай пришел!
 
 
Ты хочешь ли насмешек, осужденья,
Что низкого Бахрам происхожденья?
 
 
Сочувствия к Хосрову я полна,
Из-за него душа моя больна.
 
 
Отец его – в живых, престол – на месте,
А ты меж ними встал, забыв о чести!
 
 
Не знаю, что тебя в грядущем ждет,
Но кровью плачу ночи напролет.
 
 
Ты обретешь проклятия державы:
Ты льнешь к цветку, но полон он отравы!
 
 
Уж в том, что будет всюду речь слышна:
«Покрыл себя позором Чубина,
 
 
Он собственным злодейством обесславлен», —
Уж в том господний будет гнев проявлен!
 
 
Бесценно имя доброе одно,
Бессмертию принадлежит оно,
 
 
Все остальное – прах, добыча тлена…
О брат, из адского ты вырвись плена!
 
 
Кто славу дал тебе? Подумай сам:
Ормузду всем обязан ты, Бахрам.
 
 
Пошел ты в битву по его приказу,
Безвестный, возвеличился ты сразу, —
 
 
И вот престола ищешь ты теперь.
От бога все добро идет, поверь,
 
 
А ты неблагодарным оказался,
Из-за удачной битвы ты зазнался!
 
 
Военного искусства ты знаток,
Но Ахриман в силки тебя завлек,
 
 
Ты грешен перед шахом и Изедом
Как тот, кому правдивый путь неведом.
 
 
Когда – Изадгушасп тому виной —
Вспылил Ормузд, рассерженный тобой,
 
 
Ты должен был явить свое покорство:
Раб, не вступай с судьбой в единоборство!
 
 
Когда же был властитель ослеплен,
И сын его взошел на шахский трон,
 
 
Ты должен был предстать пред шахом новым,
Украсить трон, украшенный Хосровом,
 
 
От венценосца ты б не видел зла,
И стала бы твоя судьба светла.
 
 
Венчанный счастьем, ты б не знал напасти, —
Зачем же ты возжаждал шахской власти?
 
 
Из рода Ардашира, посмотри,
И старые, и юные цари
 
 
Еще живут, сильны на поле брани.
Кто шахом назовет тебя в Иране?
 
 
Тебе ли стать властителем страны
Без войска, и сокровищ, и казны?
 
 
Был грозен Совашах, источник страха, —
Отважно победил ты Совашаха,
 
 
Яздана благодатью осиян,
От зла Иран очистил и Неран…
 
 
С тех пор, как богом этот мир построен,
Такой, как Сам, не появлялся воин.
 
 
Когда, отца обычаи поправ,
Явил Навзар свой злобный, дикий нрав,
 
 
Сановники решением единым
Избрали Сама новым властелином.
 
 
Сказал он: «Воеводе не к лицу
Стремиться к падишахскому венцу:
 
 
Венец мой – у подножья трона шаха,
Я у подножья трона – ниже праха!..»
 
 
Храбрей тебя, душою чист и прям,
О брат мой, не искал престола Сам.
 
 
Сказала я. Ты черный жребий вынул,
Затем, что ясный ум тебя покинул».
 
 
Бахрам ответил: «Ты, сестра, права.
Свидетель бог – верны твои слова.
 
 
Но говорить об этом бесполезно:
Влечет меня таинственная бездна.
 
 
Я болен: поздно мне итти к врачу.
Но умереть я тоже не хочу!..»
 
 
И в тот же день, у берега Нахрвона,
Вельмож призвав и посадив у трона,
 
 
Сказал им юный шах: «Столпы дворца,
Чьи мудростью насыщены сердца!
 
 
Горнило испытания прошли вы.
Пусть мы доверчивы и справедливы,
 
 
Не следует, идя путем прямым,
Поклонам верить, кланяться самим.
 
 
Еще добра я сделал вам так мало,
Чтоб вас из-за меня судьба терзала.
 
 
Служа престолу, вы познали боль,
Познали мира горечь вы и соль.
 
 
Заветной с вами поделюсь я тайной,
Ее не разгласите вы случайно:
 
 
Расстроится мой замысел, едва
Узнают воины мои слова.
 
 
Я в эту ночь войска введу в сраженье,
Устрою на Бахрама нападенье.
 
 
Я вижу, что Бахрам сильней меня,
Что свалит он противника с коня,
 
 
Но мудрости не вижу я в Бахраме.
Он речь свою наполнил похвальбами,
 
 
Кричит все время о борьбе с Совой,
Кичится он заслугою былой.
 
 
Меня юнцом незрелым он считает,
Меня мечом и палицей пугает,
 
 
Но я не струшу, если в этот час
Друзей, соратников найду я в вас.
 
 
Пусть он не знает, что я ждать не стану,
Что в эту ночь я на него нагряну,
 
 
Едва стемнеет, – в мускусной ночи
Мы выступим и обнажим мечи!»
 
 
Душой и телом преданы Хосрову,
Вельможи вняли царственному слову,
 
 
А юный шах вошел к себе в шатер,
Так, чтоб не видел посторонний взор,
 
 
Велел позвать Густахма и Бандуя
И опытного витязя Гардуя.
 
 
Он рассказал им о делах войны,
Спросил их – будут ли ему верны?
 
 
Сказал Густахм: «Властитель светлоокий,
Ты мало думаешь о злобном роке.
 
 
Ты ночью нападешь на гордеца,
Но этим успокоишь ли сердца?
 
 
Как телу твоему близка рубаха,
Бахрама войско близко войску шаха.
 
 
Все связаны между собой родством,
Воюют с братом брат и сын с отцом:
 
 
Не думай, что одержишь ты победу:
Сражаться с внуком не прикажешь деду!
 
 
Едва услышит войско твой приказ, —
Страшись: наступит твой последний час!»
 
 
Сказал Гардуй: «Спешить не будем боле.
То, что прошло, подобно ветру в поле.
 
 
Ты не надейся на ночную тишь:
От войска никогда не сохранишь
 
 
Таинственных приготовлений к бою —
И собственной заплатишь головою!»
 
 
Хосров всем сердцем принял тот совет.
Среди седых вельмож, видавших свет,
 
 
Правдивых, многоопытных и честных,
Он выбрал нескольких, умом известных,
 
 
Таких, как лев Густахм, Харрод Бурзин,
Как Андиён – отважный исполин,
 
 
Стремительный Бандуй, Шапур почтенный,
Настух – сей войскоборец несравненный,
 
 
А также и других, что берегли
И жизнь его, и мощь его земли.
 
 
Вельможи поднялись на возвышенье:
Легко оттуда ринуться в сраженье!
 
 
Открылся их глазам зеленый дол:
Для праздничных веселий он расцвел.
 
 
Хосров увидел издали дружины.
Холм возвышался посреди долины.
 
 
Сидел Бахрам, войскам теряя счет,
В кругу больших и малых воевод,
 
 
И так им говорил искатель брани:
«Не видите ли вы в противном стане
 
 
Отцов и братьев, близких и родных?
Должны сказать вы каждому из них:
 
 
Во имя общей веры, общей крови
Послушны мне, пусть будут наготове,
 
 
Едины с нами, пусть ко мне придут
И пусть мне клятву верности дадут,
 
 
А я им дам сокровища в добычу,
Как вас, их подниму и возвеличу.
 
 
Ну, кто остался там, в конце концов?
Два-три отряда немощных бойцов.
 
 
Что к бою из Армении приспели,
Да войско, собранное в Ардабеле.
 
 
Сравню я с горсткой пыли тех вояк:
Начнется битва – будет сломлен враг!»
 
 
Все воеводы приняли то слово,
Что молвил предводитель их суровый.
 
 
Из войска сразу выбран был писец,
Красноречивый острослов, мудрец.
 
 
Он под покровом сумрака ночного
Пробрался тайно в спящий стан Хосрова.
 
 
Ту речь, которую сказал Бахрам,
Он знатным передал богатырям,
 
 
Ее наполнив лаской и приветом.
Вельможи не замедлили с ответом:
 
 
«Хосрову мы до той поры верны,
Пока не начал с вами он войны.
 
 
Оттягивает шах свое решенье.
Как знать, чем кончится для вас сраженье?
 
 
Держите наготове храбрецов:
Должно быть, ночью выступит Хосров…»