Текст книги "Сказание о Бахраме Чубина из «Шахнаме»"

Автор книги: Абулькасим Фирдоуси

Глава пятьдесят вторая
Хосров посылает Настуда с войском вслед за Бахрамом. Бахрам захватывает Настуда в плен. Прибытие Бахрама к хакану Китая

 
Когда воздвигла свой чертог заря,
Ночной дозор предстал глазам царя
 
 
И доложил, что скрылся неприятель,
Что убежал с дружиной зложелатель.
 
 
Расстроен этим, выбрал царь царей
Три тысячи воинственных мужей,
 
 
Таких, чьи быстроскачущие кони,
Как всадники, одеты были в брони,
 
 
Настуду приказал возглавить рать,
Бахрама отыскать и покарать.
 
 
Настуд помчался в смуте и тревоге,
Но не было Бахрама на дороге.
 
 
Скакал по бездорожью Чубина,
Душа его была потрясена.
 
 
О венценосных людях рассуждая,
Богатый караван сопровождая,
 
 
Храбрец Изадгушасп с Ялонсиной
Скакали незнакомой стороной.
 
 
Когда уже стемнело, в отдаленье
Вдруг показалось бедное селенье.
 
 
С душой смятенной, с пересохшим ртом,
Бахрам вошел к одной старухе в дом,
 
 
Учтиво попросил, во имя неба,
Воды немного и немного хлеба.
 
 
Ушла старуха, бедности стыдясь.
Потом, с дырявым ситом возвратясь,
 
 
Пред воинами постелила кожу,
Взглянула исподлобья на вельможу,
 
 
Познавшего гонения судеб,
И положила в сито черствый хлеб.
 
 
Заполнив дом старухи до отказу,
Бойцы о боге вспомнили не сразу.
 
 
Ялонсина Бахраму дал барсам,
Все вознесли молитву небесам,
 
 
И с любопытством женщины смотрели,
Как жадно черствый хлеб вельможи ели.
 
 
Когда они поели, Чубина
Спросил: «А нет ли у тебя вина?»
 
 
И та: «Вы не сердитесь на старушку:
У тыквы я отрезала верхушку
 
 
И сделала я чашу из нее.
А в старой тыкве я храню питье».
 
 
Сказал Бахрам: «Что старой тыквы краше,
Когда найдем вино в подобной чаше?»
 
 
Старуха тыкву принесла с вином,
Чтоб люди горе потопили в нем.
 
 
Взял в руки тыкву Чубина, желая
Чтоб радовалась женщина седая.
 
 
«Ты, матушка, приветила гостей.
А много ли ты знаешь новостей?» —
 
 
Спросил Бахрам. Ответила старуха:
«Ох, сын мой, столько слов дошло до слуха,
 
 
Что даже стал мой бедный ум богат.
Лишь об одном все люди говорят:
 
 
«Бахрам бежал без войска, полон страха,
А войско перешло под знамя шаха».
 
 
И тот: «О мать, святая всех святых,
Да будет польза мне от слов твоих!
 
 
Разумно ли Бахрам бежать решился,
Иль в этот миг он разума лишился?»
 
 
Старуха молвила: «Ты – львов гроза,
Но, видно, див затмил твои глаза!
 
 
Пойми, что все смеются над Бахрамом:
Он от Хосрова убежал со срамом!»
 
 
Сказал Бахрам: «Так было суждено.
И если он из тыквы пьет вино,
 
 
И если хлеб ячменный ест из сита,
И если он один – себе защита,
 
 
И если был он вынужден бежать, —
То обо всем, приветливая мать,
 
 
До нового ты помни урожая,
Ячмень на скудном поле собирая».
 
 
Поев, заснул он в хижине глухой,
С кольчугой, с кушаком под головой.
 
 
Открыло солнце тайну небосвода, —
Трубу отъезда поднял воевода.
 
 
Помчались. Тростниковый лес возник.
Срезало множество людей тростник.
 
 
Один из тех людей к дружине вышел.
«Добро пожаловать! – Бахрам услышал, —
 
 
Но как случилось, что издалека
Ты в заросли забрался тростника,
 
 
С бойцами, скачущими в беспорядке,
С руками, окровавленными в схватке?»
 
 
Сказал Бахрам: «К чему вам тростники?
Ведь вы – переодетые стрелки!
 
 
Я знаю вас – и кто вы, и откуда,
Я знаю, что Хосров призвал Настуда,
 
 
Велел ему взобраться на коня,
Чтоб жалкий муж преследовал меня,
 
 
Чтоб я пред ним главу склонил покорно,
Признав, что ваше войско непоборно».
 
 
Все спешились, построились в рады
И двинулись, топча свои следы,
 
 
Из ножен вынули мечи стальные,
Одели в пламя заросли густые.
 
 
Зарделись тростники со всех концов.
Огонь сжигал живых и мертвецов.
 
 
Настуда увидав на поле бранном,
Бахрам с седла его сорвал арканом.
 
 
Не мог вельможа вырваться из пут,
Пощады попросил себе Настуд,
 
 
Сказал: «О богатырь, достойный власти!
Прости меня, погрязшего в несчастье,
 
 
Не убивай меня своей рукой,
Я верным сделаюсь твоим слугой!»
 
 
Сказал Бахрам: «Себя лишь обесславлю,
Когда такого труса обезглавлю.
 
 
Я не убью ничтожного врага,
Такой, как ты, не нужен мне слуга!
 
 
Беги к тому, кто нас возненавидел,
Поведай все, что от меня увидел».
 
 
Настуд вознес Бахраму сто похвал,
Он землю перед ним поцеловал.
 
 
Бахрам, собрав бойцов вооруженных,
Погнал коня вдоль зарослей сожженных
 
 
И с горсткой преданных богатырей
На родину приехал, в город Рей.
 
 
Он пробыл там, спокойствие вкушая,
И поскакал к властителю Китая.
 

Глава пятьдесят третья
Хосров разрушает стоянку Бахрама и пишет письмо кайсару. Ответ и дары кайсара

 
Примчался шах, тем временем, к шатрам,
Где прежде с войском пребывал Бахрам.
 
 
Дотла стоянку сжег любимец счастья,
Бойцам раздал он кольца и запястья.
 
 
Обрадовались воины дарам,
А властелин помчался в божий храм.
 
 
Он по полю пошел с согбенным станом
И, в храм вступив, упал перед Язданом.
 
 
Воскликнул: «Грешен я, ты – справедлив.
Ко мне великодушье проявив,
 
 
Ты вырвал недруга из почвы с корнем,
Пребуду я твоим рабом покорным!»
 
 
В шатер вернувшись, шах велел писцу
Кайсару написать: «Хвала творцу!
 
 
Он дал мне счастье, знанье и отвагу,
Открыл мне путь к невидимому благу,
 
 
Помчался я, возмездием влеком,
Столкнулся я в бою с моим врагом.
 
 
Мне поле боя не казалось тесным,
Покинут был Бахрам царем небесным.
 
 
Как пламя битвы, пыл его погас.
Во мраке ночи он бежал от нас.
 
 
Без войска он бежал, тоской палимый,
Разбили рать и стан его сожгли мы.
 
 
Теперь спастись мы не дадим ему!»
Была печать приложена к письму,
 
 
И вестник поскакал с письмом владыки.
Когда прочел его кайсар великий,
 
 
Восславил он того, кто создал мир,
Устроил во дворце богатый пир,
 
 
Он щедро дервишам раздал динары,
Чтоб радовались молодой и старый,
 
 
И быстро на письмо нашел ответ,
Благоухавший, словно райский цвет:
 
 
«Бог справедливый, милостивый, правый,
Бог солнца, и луны, и звездной славы,
 
 
Бог знатности, возмездья гневный бог
Победу одержать тебе помог.
 
 
Молись ему, лишь он – твоя защита,
Твори добро и тайно, и открыто».
 
 
Хранимый для великих дел венец,
Который завещал ему отец,
 
 
И ожерелье, и ларец богатый,
И жемчугом расшитые халаты,
 
 
Рубины, что сверкали блеском звезд,
Украшенный жемчужинами крест,
 
 
И сто верблюдов с длинными ногами,
Навьюченных каменьями, деньгами,
 
 
И золотой престол, – отправил в дар
Царю победоносному кайсар.
 
 
Четыре мудреца и звездочета
Сопровождали караван почета.
 
 
Навстречу им велел послать Хосров
Высоких саном тысячу бойцов.
 
 
Прочтя письмо и потрясен дарами,
Сказал мобеду правящий царями:
 
 
«Халат румийский – дивной красоты.
Жемчужной нитью вышиты кресты.
 
 
Иран таких не знает одеяний:
Их надевают только христиане.
 
 
Когда халат надену, скажет свет:
«Как христианский царь, Хосров одет».
 
 
Обидится кайсар, коль не надену,
Быть может, заподозрит он измену.
 
 
Как быть? Боюсь услышать клевету:
Мол, ради выгод стал рабом Христу».
 
 
Сказал мобед: «Ученье наше свято,
А вера не зависит от халата.
 
 
Зардушта веры ты высокий жрец,
Хотя кайсар – твоей жены отец».
 
 
Хосров надел, не оскорбляя дара,
Венец кайсара и халат кайсара,
 
 
Прием устроил он в своем дворце,
Предстал в халате, в царственном венце.
 
 
Решили те, в ком были ум и знанье:
«Исполнил он кайсара пожеланье».
 
 
Другие молвили: «Погиб Иран,
Шах принял тайно веру христиан».
 

Глава пятьдесят четвертая
Ниятус обижается на Бандуя. Их примиряет Марьям

 
Украсил утром шах свою обитель,
Воссел на трон Каяна повелитель,
 
 
Гостей созвал он в розовый приют,
Сказал слуге: «Румийцы пусть придут».
 
 
Явился Ниятус на то собранье,
С мужами знаний и с мужами брани.
 
 
В халате Рума к ним Хосров сошел,
С приветливой улыбкой сел за стол.
 
 
Приблизился Бандуй с травой священной.
Молиться начал шах творцу вселенной,
 
 
И что-то тихо произнес потом.
Тут Ниятус, следивший за столом,
 
 
(Раскладывал он хлебы в то мгновенье),
Встал шумно с места и сказал в волненье:
 
 
«Я в святотатстве, шах, тебя виню:
Надевши крест, не молятся огню».
 
 
Вскочил Бандуй, столкнув плоды и вина,
Ударил по лицу христианина.
 
 
Властитель пожелтел, как шамбалид,
И ярость овладела им, и стыд,
 
 
Сказал Густахму: «Этот грубый воин
Сидеть с вельможей рядом не достоин.
 
 
Безмозглый, оскорбил румийца он,
Меня заставил осрамиться он».
 
 
Ушел румийский витязь непреклонный,
Обидой и вином воспламененный,
 
 
Надел кольчугу, вынул меч стальной,
Чтобы нарушить на пиру покой,
 
 
Посла отправил во дворец Хосрова.
Тот всадник произнес такое слово:
 
 
«К тебе пришел я, чтоб разбить врага,
Меня ударил подлый твой слуга.
 
 
Пришли ко мне презренного Бандуя,
А нет – в сраженье войско поведу я».
 
 
Тут вспыхнул шах: «Пусть знает Ниятус,
Что от Зардушта я не отрекусь,
 
 
Не отрекусь от веры славных предков,
Моих священных и державных предков.
 
 
Никто не думал вспоминать Христа,
Чисты от оскорбления уста,
 
 
Но верен я Зардушту и Яздану,
Христианином никогда не стану.
 
 
Я видел Рум, я знаю край родной,
Кто ты такой, чтоб в спор вступать со мной?»
 
 
«Я возмущенье войска успокою,
Я Ниятуса помирю с тобою, —
 
 
Сказала мужу мудрая Марьям, —
Пусть твой Бандуй пойдет со мной к шатрам,
 
 
Клянусь, его обратно приведу я,
Но пусть румийцы взглянут на Бандуя.
 
 
Без повода зачем стремиться в бой?
Не лучше ль мирною пойти тропой?»
 
 
Пришелся шаху тот совет по вкусу,
Отправил он Бандуя к Ниятусу,
 
 
Велел он десяти богатырям
Сопровождать Бандуя и Марьям.
 
 
Нужна владыке мудрая царица,
На чьих устах всегда совет хранится!
 
 
«Начни, – сказала, – с дядей разговор,
Ты, легкомысленный зачинщик ссор!»
 
 
Скажи ему: «Иль ты забыл, что вместе
Кайсар и шах идут во имя чести?
 
 
Что с ним родством связал себя кайсар,
Сокровища отправил шаху в дар?
 
 
Иль ты забыл, что слышал от кайсара:
«Не отвернется шах от веры старой!»
 
 
Иль хочешь ты, сердитый Ниятус,
Чтобы распался двух держав союз?
 
 
О нашем благоденствии ревнуя,
В свои объятья заключи Бандуя!»
 
 
Полезен был племянницы совет,
И рассмеялся Ниятус в ответ,
 
 
Бандуя щедро одарил вельможа,
Пошел с ним рядом, сердца не тревожа.
 
 
Шах молвил, Ниятуса увидав:
«Бандуй, затеяв ссору, был неправ.
 
 
Лишен ума, с разгоряченной кровью,
Он из-за веры предался злословью.
 
 
А ты, воитель, будь его умней,
Не затемняй ты солнца наших дней.
 
 
Ужель труды кайсара мы развеем?
Еще мне битва предстоит с злодеем,
 
 
Я жажду отомстить за кровь отца,
Чтоб радовались чистые сердца,
 
 
Ормузд мне завещал свои проклятья,
Хочу его убийцу покарать я!»
 
 
Ответил Ниятус: «О царь царей,
Привержен вере пребывай своей,
 
 
Мудрец к чужим святыням не стремится,
Ты не сердись на пьяного румийца!»
 
 
Они беседовали за столом,
И к войску Ниятус пошел потом.
 

Глава пятьдесят пятая
Дары Хосрова Ниятусу и румийцам и проводы их в Рум. Послание вельможам Ирана

 
Наутро шахиншах сказал Харроду:
«Румийцы опоясались к уходу.
 
 
Укрась чертоги пышно и светло,
Устрой прием, поведай мне число
 
 
Отрядов старых и новоприбывших,
Всех воинов, мне честно послуживших.
 
 
Обидеть никого я не хочу,
Двойную плату каждому вручу».
 
 
А самым храбрым, сверх обильной платы,
Коней вручили, ценные халаты,
 
 
А Ниятусу дали жемчуга,
Подарен также был ему слуга,
 
 
Украшенный алмазным ожерельем,
И конь, скакавший с шумом и весельем.
 
 
Так много было роздано даров,
Что говорили: «Превзошел Хосров
 
 
Все мыслимые щедрости границы!»
Отправились на родину румийцы.
 
 
Он Руму города вернул назад,
Те, что Кисро завоевал, Кобад,
 
 
С румийцами провел два перехода, —
Яд горечи сменила сладость меда.
 
 
Потом отправился он в храм огня.
Завидев купол, он сошел с коня,
 
 
В слезах к святому подошел он месту,
Он две недели там читал Авесту.
 
 
Когда настало празднество огня,
Хосров, обычаи отцов храня,
 
 
Предписанные совершил обряды,
Прося прощенья, помощи, отрады.
 
 
Он столько дервишам раздал добра,
Алмазов, золота и серебра,
 
 
Диргемов столько, что кругом сказали:
«Теперь в жилищах наших нет печали».
 
 
Затем, чтобы вкусить земных даров,
В богатый город поскакал Хосров.
 
 
Был изобилен этот край счастливый,
Сады цвели и золотились нивы.
 
 
Там пребывал когда-то Нуширван:
В том городе построил он айван.
 
 
Царю обрадовались горожане,
Трон для него воздвигли на айване.
 
 
Воссел Хосров на дедовский престол,
Велел, чтобы к нему писец пришел,
 
 
Чтоб написал советник белоглавый
Посланье обитателям державы.
 
 
Приняв совет Бандуя, шахиншах
Густахма, искушенного в делах,
 
 
Исполненного разума и знаний,
Наместником назначил в Хорасане.
 
 
Бурзмехр, приятный станом и лицом,
Назначен был советником-писцом.
 
 
Потом щедроты шах излил без края,
Ситарха, Даробгирда одаряя.
 
 
Был награжден обильно Ромбарзин,
Велел послать Шапуру властелин
 
 
Дары, овеянные благодатью,
Послание, скрепленное печатью.
 
 
Другим посланием был награжден
Вельможа родовитый Андиён:
 
 
Шах дал ему все города Кирмана,
Чтоб справедливо правил, без обмана.
 
 
Решив Гардую целый край отдать,
Он снова приложил свою печать.
 
 
Болуя, с кем дружна была удача,
Назначил шахиншах владыкой Чача.
 
 
Тухвору молвил: «Утром и в ночи,
Храни от всех сокровищниц ключи».
 
 
Затем взглянул Хосров на ратоборцев,
На малых и великих царедворцев,
 
 
Сказал вельможам твердые слова:
«Харрод Бурзин отныне ваш глава.
 
 
Он шахскими делами будет править,
Свое на всех указах имя ставить».
 
 
Все войско, до единого бойца,
Что шаху было верным до конца,
 
 
И деньги получило, и халаты,
Поехало на отдых в край богатый.
 
 
Глашатаи, правдивые мужи,
Весьма красноречивые мужи,
 
 
С воззванием помчались по державе:
«О подданные шаха! Вами вправе
 
 
Лишь справедливый править властелин, —
Покорности достоин он один.
 
 
Не надо крови проливать в Иране
И совершать не надо злодеяний.
 
 
А если вас обидит кто-нибудь,
На вашу жизнь захочет посягнуть,
 
 
То будет притеснитель тот повешен,
В огне святом сгорит за то, что грешен.
 
 
Принадлежат вам и добро, и дом,
Что вы добыли собственным трудом.
 
 
Пусть ест и пьет свободно каждый сущий,
А нет – пусть к нам прибегнет неимущий.
 
 
Есть в каждом городе у нас казна:
Она трудами предков создана.
 
 
Раздать мы приказали казначеям
Голодным людям все, чем мы владеем,
 
 
Чтоб нищие надежду обрели,
И пищу, и одежду обрели.
 
 
О них забота будет недреманна,
Все из казны получат по три мана».
 
 
Дивился мир деяниям его!
Благодаря даяниям его
 
 
Держава сделалась цветущим раем,
Повсюду был Парвиз благословляем.
 
 
Такой владыка лучше во сто крат
Отступника, что знаньями богат!
 
 
Лишь тех должны хвалы мы удостоить,
Кто хочет свой народ благоустроить.
 

Глава пятьдесят шестая
Плач Фирдоуси на смерть сына

 
Вот жизнь прошла, мне шестьдесят шестой,
Не надо мне гоняться за тщетой.
 
 
Отцу о смерти сына думать надо,
И в этой думе будет мне отрада.
 
 
Был мой черёд покинуть этот свет,
А милый сын ушел во цвете лет.
 
 
Спешу тебе навстречу, друг далекий,
А встречусь – выскажу свои упреки:
 
 
«Был мой черёд, а ты, в расцвете сил,
Ушел и разрешенья не спросил.
 
 
Ты защищал от бед отца родного,
Но ты ушел от спутника седого.
 
 
Не потому ли от меня ушел,
Что молодого спутника нашел?»
 
 
Тридцать седьмой зимы не пережил он,
Обманутый в мечтах, уйти решил он.
 
 
Он постоянно был суров со мной…
Не в гневе ль ныне стал ко мне спиной?
 
 
Но он ушел, а боль со мной осталась,
Мне тяжкая тоска в удел досталась.
 
 
Ушел он, и теперь в садах творца
Он выбирает место для отца.
 
 
Увы, никто не приходил оттуда,
Ни разу не было такого чуда!
 
 
Он смотрит на меня, он ждет меня,
Он сердится: задерживаюсь я.
 
 
Я медлю, он торопится в дорогу,
Со стариком итти не может в ногу,
 
 
Я стар, он молод, я – отец, он – сын,
Но, не спросившись, он ушел один.
 
 
Что сберегли мы от земного дела?
Душа да будет панцырем для тела!
 
 
Прошу я милосердного творца,
Насытившего чистые сердца,
 
 
Чтоб все твои грехи тебе простил он,
Чтоб дух твой омраченный просветил он.
 

Глава пятьдесят седьмая
О Бахраме Чубина и хакане Китая

 
А ты, старик, веди вперед рассказ,
Свои достаны сказывай сейчас.
 
 
Когда Бахрам добрался до Турана,
Его встречали сын и брат хакана.
 
 
При каждом был руководитель-жрец,
Что ни боец их рати, то храбрец.
 
 
Десятитысячная рать Китая
Скакала, витязя сопровождая,
 
 
Склонился пред властителем Бахрам,
Из уст излиться дал он похвалам.
 
 
Тот подошел к нему, приязни полон,
Ладонью по лицу его провел он,
 
 
Потом спросил о трудностях пути,
О битвах, что пришлось ему вести.
 
 
Поговорил владеющий страною
С Изадгушаспом и Ялонсиною.
 
 
Бахрам на золотую сел скамью,
Хакана руку в руку взял свою
 
 
И так воскликнул: «О достойный славы
Военачальник и глава державы!
 
 
Тебе известно, что Хосров-злодей
На всей земле преследует людей.
 
 
Продолжит он преследованье злое,
Когда он даже заживет в покое.
 
 
Вот мы с тобой сидим к лицу лицом.
Поможешь мне в хорошем и плохом, —
 
 
Я стану другом преданным Китаю,
Своим вожатым я тебя признаю.
 
 
А если сомневаешься во мне, —
Не будем говорить наедине.
 
 
Я помощи твоей просить не стану,
И взоры я направлю к Индостану».
 
 
«О благородный, – отвечал хакан, —
Тебе не надо ехать в Индостан.
 
 
Я родичем своим тебя считаю,
Как сын мой, дорог будешь ты Китаю.
 
 
Страна моими думами живет,
Со мною знать, со мной простой народ.
 
 
Я над вельможами тебя поставлю,
От подчинения тебя избавлю».
 
 
«Мне в этом поклянись, – Бахрам сказал, —
Хочу, чтоб сердце твой язык связал».
 
 
Воскликнул властелин чистоязыкий:
«Во имя бога, нашего владыки,
 
 
Клянусь, что буду я с тобой во всем, —
Я друг тебе в хорошем и плохом!»
 
 
Друзья, расположась на двух айванах,
Ковров потребовали златотканых,
 
 
Потребовали разного вина,
Беседуя друг с другом дотемна.
 
 
Потом хакан прислал ему каменья,
И слуг, и золотые украшенья,
 
 
Утешить в горести его спеша,
И сумрачная ожила душа.
 
 
Не ездил на охоту, на забавы,
Не приходил решать дела державы,
 
 
Не пил вина и не играл в човган
Без друга сокровенного хакан!
 
 
Он засыпал, Бахрама прославляя.
Так жизнь текла властителя Китая.
 
 
Пришел однажды в ясный час утра
К хакану знатный муж Макотура.
 
 
Во время битвы знал он путь к удаче,
Он жемчугом хакана был богаче.
 
 
Увидел в изумлении Бахрам:
Тот муж ударил пальцем по губам,
 
 
Как простолюдин делает, являя
Покорность повелителю Китая, —
 
 
И слуги, средь дворцовой тишины,
Ему вручили деньги из казны:
 
 
За каждый из почтительных ударов
Тот получал по тысяче динаров!
 
 
Так продолжалось много дней подряд.
Темнел при этом у Бахрама взгляд.
 
 
Однажды он сказал, смеясь: «Великий,
Перед тобой склоняются владыки,
 
 
Но тысячу динаров на заре
Ты каждый день даешь Макотуре,
 
 
Дела такие вижу я впервые:
Накопит он богатства даровые!»
 
 
Сказал хакан: «Таков закон страны.
Пред тем, кто нас храбрее в час войны,
 
 
Кто ради нас тяжелые лишенья
И горе терпит на полях сраженья,
 
 
Гордиться никогда мы не должны,
Ему даруя от щедрот казны.
 
 
Захочет возвеличиться над нами, —
Его глаза мы ослепим деньгами,
 
 
Не то поднимет войско против нас,
Чтоб от крамол наш светлый день погас»,
 
 
Сказал Бахрам: «Неправ ты, царь Китая,
Бесстыдному невеже потакая.
 
 
Не должен царь, достигший до звезды,
Вручать рабу правления бразды.
 
 
Прикажешь, – я тебя избавлю скоро
От наглого раба и от позора!»
 
 
Сказал хакан: «Зачем тебе приказ?
А сможешь от него избавь ты нас».
 
 
Сказал Бахрам: «Ответствуй речью гневной.
Лишь он придет за данью каждодневной,
 
 
А лучше – промолчи ему в ответ,
Будь с ним суров: поможет мой совет».
 
 
Рассвет развеял тьму лучом багряным.
Предстал Макотура перед хаканом.
 
 
На воина властитель не взглянул,
От слов его хакан свой слух замкнул.
 
 
Тот рассердился на царя Китая,
Зрачки расширились, огнем сверкая,
 
 
Спросил: «Зачем унизил ты меня?
Зачем я дожил до такого дня?
 
 
Лежит вина, я знаю, на Бахраме:
Он к нам явился с тридцатью друзьями,
 
 
Чтоб нашей рати гибель принести,
Чтоб ты свернул с правдивого пути!»
 
 
Сказал Бахрам: «О воин, храбрый в сече,
Повел ты слишком скоро эти речи.
 
 
Когда властитель, разумом ведом,
Захочет следовать моим путем,
 
 
То впредь не будешь ты, слуга лукавый,
Так дерзко расхищать казну державы
 
 
Лишь потому, что ты смелее льва,
Что ты в бою – трехсот стрелков глава!»
 
 
Не посмотрел воитель на хакана,
Пришел он в гнев и ярость, из колчана
 
 
Он вынул тополевую стрелу,
Сказал Бахраму: «В боевом пылу
 
 
Она – язык мой, грозный переводчик!
Давай же встретимся без проволочек.
 
 
Когда придешь ты завтра во дворец,
То берегись: наступит твой конец».
 
 
Едва Бахрам услышал это слово,
Он одарил стрелою тополевой
 
 
Макотуру и молвил: «Вот мой дар.
Еще почуешь ты ее удар».
 
 
Макотура сердито брови сдвинул,
В безмолвном бешенстве дворец покинул.
 

Глава пятьдесят восьмая
Смерть Макотуры от руки Бахрама

 
Едва лишь ночь приподняла подол
И солнца свет из-за горы взошел,
 
 
Макотура надел доспехи брани,
Предстал с мечом, прославленным в Туране.
 
 
Для боя выбрали глухую степь:
Барс не заглядывал в такую степь!
 
 
Бахрам помчался в царственной кольчуге,
А с ним – хакан, сановники и слуги:
 
 
Хотелось им взглянуть на диких львов,
Узнать: чей жребий – счастлив, чей – суров.
 
 
С земли вздымая пыль до небосвода,
Бахраму крикнул гневный воевода:
 
 
«О мужестве ты помнишь ли в борьбе?
Желаешь ли ты первенства себе?»
 
 
Бахрам ответил: «В спор вступил ты первым,
Хочу, чтоб и стрелу пустил ты первым».
 
 
Тогда Макотура взглянул вокруг,
Обрадовался, натянул свой лук —
 
 
Концы его согнул он тетивою, —
И отпустил колечко пусковое.
 
 
Впилась в кольчугу быстрая стрела,
Но сталь сквозь сталь пробиться не могла.
 
 
Ждал Чубина, исполнившись терпеньем,
Чтоб враг его насытился сраженьем,
 
 
А тот, решив, что сломлен Чубина,
Погнал обратно, с ревом, скакуна.
 
 
Сказал Бахрам: «Постой, искатель боя!
Смотри: я не убит еще тобою.
 
 
Ты слово молвил, – выслушай ответ,
А не умрешь – ступай, запрета нет».
 
 
Врагу предстал он тополем в кольчуге, —
Железо воском сделалось в испуге!
 
 
Стрела Бахрама прянула, быстра,
Насытился тогда Макотура
 
 
Сраженьями, динарами и славой,
Окрасил землю полосой кровавой.
 
 
Когда Макотура пускал стрелу,
Он крепко привязал себя к седлу —
 
 
И в нем остался, несмотря на рану.
Бахрам, погнав коня, сказал хакану:
 
 
«Стремился к власти этот муж войны,
Теперь могильщики ему нужны».
 
 
Воскликнул царь: «Бахрам, взгляни-ка лучше:
Живым сидит в седле твой враг могучий!»
 
 
Сказал Бахрам: Тот, кто сидит в седле, —
Мертвец, и должен предан быть земле.
 
 
Когда б твои враги, как этот воин,
В живых остались, – был бы ты спокоен!»
 
 
Тут всадника отправил властелин,
Чтоб он сказал: погиб ли исполин?
 
 
Макотура был мертв, к седлу привязан,
Судьбой неотвратимою наказан:
 
 
Иранский воин был его сильней, —
И рассмеялся царь в душе своей.
 
 
Так размышляя, он достиг айвана.
Сияла радость на челе хакана.
 
 
Отправил он Бахраму Чубина
Венец владыки, чудо-скакуна,
 
 
Мечи, кольчуги, палицы и шлемы,
Динары, и алмазы, и диргемы.