Текст книги "Хрустальный ключ"

Автор книги: Абрам Вулис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

2

Сережа Тесленко заговорил сам, едва мы его вынесли на воздух.

– Попутчик мой где? Уцелел? Подлая душа! – Тесленко нервничал, жестикулировал. – Нет, все-таки, я все пойму… Я рядом, совсем рядом, – впадал в забытье и опять, очнувшись, настаивал: – Сейчас, сейчас все пойму…

В конце концов из отрывочных фраз Сережи мне удалось составить приблизительное представление о том, что произошло на северной азадбашской стене минувшей ночью. Тесленко и Дик, как называл его раненый (может быть, Ник, предположил я: это вполне в духе Налимова укорачивать имена), выбрали для бивуака узкий карниз. Дик выложил из рюкзака пачку печенья, пару консервных банок, а когда Тесленко начал вколачивать для страховки в скалу крючья, вызвался вдруг найти местечко получше. Пообещал: «Мигом вернусь!» – и ушел в сторону отвесного кулуара. Не было его с полчаса, и Сергей встревожился. Крикнул раз, потом еще раз – ответа не последовало. Тогда Сергей, прихватив ледоруб, полоз следом за шерпом. Сергей был вконец измотан, когда увидел расщелину, на миг осветившуюся изнутри слабым, тусклым огоньком. Так могла бы гореть, например, свеча или спичка. «Дик!» – гаркнул из последних сил Тесленко. Свет погас, и из расщелины высунулась голова. Это и в самом деле был Дик. «Местечко нашел?» – спросил Тесленко. «Ах, местечко! Нет, не нашел». Сергей просто по инерции продолжал приближаться к расщелине. И тогда шерп быстро пригнулся, в руках у него, как показалось Сергею, чиркнула спичка – и из расщелины рвануло странным голубым пламенем, таким сильным, что аж загудело все вокруг. Шерп едва успел отпрянуть от огня – увы, без ледоруба. Ледоруб он забыл в расщелине, и, стало быть, с ледорубом можно было навеки проститься. «Прикуривал», – растерянно посетовал шерп. Спускаться к бивуаку в темноте, да еще с одним ледорубом на двоих было опасно. Хорошо, что у Сергея была с собой веревка. Близ кулуара Сергей почувствовал, что заблудился, в непривычном освещении местность казалась неузнаваемой. Понадеявшись на веревку и на шерпа, Сергей устремился вниз: разведать характер склона. И… очнулся в шелестовской палатке.

– Непонятно, – сказал Норцов так важно, точно ради его экспертного суждения все это рассказывалось. – Шерпу было нелегко вынуться из веревки. К вдобавок – зачем бы он стал это делать? Себе на погибель?

– Зачем? Говорю же: надо побывать на Сусингене, – сказал Арифов. – Там ответ. Здесь, – он глазами показал на палатку, – здесь никакого ответа не будет.

И словно назло Арифову, из палатки донесся довольно внятный шепот:

– Серега, старик! Ты, что ли?

И вот нас уже шестеро возле палатки. Двое в спальниках в упор смотрят один на другого. Лицо Сергея, изукрашенное ссадинами, синяками, царапинами, открыто. Шерп по макушку в бинтах, и нам видны только его глаза. Они сощурены, хотя, казалось бы, фонарик Шелестова – не из тех светил, которые способны ослепить живое существо. Впрочем, этот прищур скорее всего, выдает настороженность шерпа, его решимость обороняться до конца. От кого? Сейчас все нервные силы шерпа сосредоточены на Тесленко. Арифову он не подарил и секундной доли внимания – да и остальном тоже. Значит ли это, что он сознает преимущества своего марлевого инкогнито и собирается ими широко пользоваться? Безусловно! Значит ли это, что Тесленко тоже участник затянувшейся игры под кодовым названием «Сусинген?» Неизвестно! Значит ли это, наконец, что Арифов состоит с Налимовым в особых отношениях, расходящихся с моей версией? Ну, скажем, они незнакомы? Или, наоборот, они союзники, партнеры и т. п.? Неизвестно, опять же неизвестно! А шерп все сверлит и сверлит глазами Сергея.

– Куда, дорогой, тебя понесло с горы? – заговаривает он свистящим шепотом. – Представил меня бы обществу, любезный. Как в лучших домах, – нажимает шерп на шутейную педаль.

– Да уж представил бы! – говорит Сергей. – Про веревочку узнал бы, а уж потом…

– Про веревочку? А что про веревочку? – удивляется шерп. – Узел был плохой, наверное. Так и вышло: один в одну сторону, другой – совсем в другую.

– Са-а-авсем в другую, – передразнил его Шелестов. Арифов отодвинулся куда-то еще глубже в темноту, и я вдруг отметил, что он ни разу голоса не подал при этом шерпе и ни на йоту не придвинулся к фонарику. Пожалуй, при таких условиях Налимов (если в спальнике лежал Налимов), вполне мог проморгать своего преследователя. «Сейчас Арифов под каким-нибудь предлогом уберется отсюда, – подумал я. – Или вообще нет правды на земле!». Арифов и вправду встал и глухо проронил:

– Вы как хотите, а я в два часа ночи сплю обычно. И другим советую.

* * *

Вторые сутки кряду Норцов ревностно исполнял в моей жизни роль будильника:

– Саид меня в кулуар с собой взять хочет. «Интересно, говорит, что за штука этот Сусинген». Идти?

– Идти! Конечно, идти! – вырвалось у меня. – Хотя и анархизм все это. Ладно, авось Шелестов простит, а Торосов не узнает. Но ухо держать востро!

На заре, едва розовое небо погасило последнюю звезду над голубыми горами, Норцов выскользнул из палатки следом за Арифовым и вскоре исчез с глаз долой. Я принялся разжигать примус и набивать котелки да кастрюльки снегом, и превращать этот снег в воду, и попутно намечать немедленную вылазку на Сусинген. Как вскоре выяснилось, у Шелестова были свои планы.

– Авантюра целиком на их совести, – пробрюзжал он, когда услышал об уходе Арифова и Норцова. – Мы спустим раненого в базовый лагерь. Потом уж будем с ними разбираться. – Теперь в его голосе звенела непререкаемая воля, и вчерашнего покладистого полуночника словно не бывало. – Возьмете рюкзак шерпа. Помимо своего.

У шерпа, видимо, была сломана нога: один единственный шаг – и он потерял сознание. Шелестов, впрочем, не ожидал чего-либо иного. Рюкзак он загодя повесил себе на грудь, и подхватив Дика, кинул его этаким тигриным рывком себе за спину.

– Пошли! – Шелестов не оглядываясь побежал вниз; снежный хвост завихрялся позади него, как вода за глиссером…

Ну, наконец-то Кленову дело привалило – и притом прямо с неба. Он забегал, засуетился, развел возню со всякими примочками да припарками, бинтами да мазями. А Шелестов дождался, пока шерп очнется.

– Выздоравливай поскорее! Духом, говорю, воспрянь. А кости врачи тебе склеят. В солнечном городе Ф. Мы пока вот с ним на Азадбаш сбегать должны.

Нетерпение, а может быть, любопытство, а может быть, то и другое, вместе взятое, сделали меня необычайно ходким на подъеме; я нисколько не отставал от мастера спорта Шелестова. Впрочем, мастер спорта потихоньку выдавал мне излишки своей неукротимой энергии: то подтянет, то подтолкнет, то поддержит. Мы быстро вышли к месту ночевки, отдохнули и взяли курс на Сусинген. Не буду расписывать подробности этой экспедиции. Скажу лишь, что по трудности она существенно превышала мои спортивные данные; в некоторых местах я выглядел ничуть не лучше, чем шерп на спуске. Один раз Шелестов сунул меня куда-то себе под мышку, другой раз толкал с полчаса перед собой как детскую коляску. Зато на привалах я работал за двоих, рассказывая ему о своем задании. В конечном счете, мы выбрались к пологой ложбине, упиравшейся и расщелину. В этот момент мне уже было понятно, почему Арифов и Норцов не попались нам на спуске. Они небось с их посредственной – в сравнении с Шелестовым – квалификацией только-только достигли цели.

Расщелина оказалась входом в пещеру, своды которой были дочерна прокопчены. Мазнул пальцем сажу – свежая! Внизу, под «дверью», разинуло клыкастую пасть каменное сопло, готовое, кажется, выбросить нам в лицо фонтан адского пламени. Вокруг стоял противный запах – ну, как бы жженной резины.

Наших предшественников не было видно. Но это не удивило ни Шелестова, ни меня: пещера зигзагами уползала куда-то в глубь горы, и Норцов с Арифовым могли быть за первым же поворотом. Собственно, там они и были. Услышав голоса, Арифов мигом возник перед нами.

– Газ горел вчера. И весь выгорел, – кивнул он на сопло. – Кончился баллон. – И, видя, что брови мои взметнулись от удивления, пояснил: – Природный баллон. Небольшой резервуар, когда-то отсеченный перемещениями горных пород от основных подземных полостей.

– Отверстие было, по-видимому, заложено вон тем булыжником, но булыжник сдвинули, – поддержал Арифова мой кругляш.

– Ну и что? Тот булыжник все-таки не камень в зажигалке?

– Газ загорелся не случайно, – заговорил опять Саид. – Это кому-то нужно было.

– Значит, шерпу! Но зачем?

– Не знаю, – ответил Арифов. – Может быть, костер налаживал, а оно само полыхнуло. А булыжник под напором пламени отлетел.

Арифов со сноровкой прирожденного эксперта-криминалиста орудовал сначала в одном, потом в другом, потом в третьем ответвлении пещеры, то и дело отдавал распоряжения Норцову, и когда они, меняя, так сказать, место работы, сталкивались со мною, кругляш всякий раз показывал мне, что никаких новостей у них нет.

У нас с Шелестовым, на нашем правом фланге тоже сначала ничего интересного не было. А потом как началось! В маленьком, рассчитанном на гномов, никак не на людей, гротике Шелестов заметил джутовые клочья, которые, как тут же выяснилось, прикрывали бочонок, укутанный в обветшавшую овечью шкуру. Пробка из бочонка вынулась без труда, и нашим глазам явили свой блеск – по-иному об этом не скажешь – золотые монеты азиатской чеканки, потускневшие и все равно ослепительно яркие.

В последней из неосмотренных нор мы обнаружили еще один бочонок. Вновь зажмурили глаза в предвкушении нестерпимого морального блеска, излучаемого всяким золотом, особенно же потускневшим, времен Гаруна аль-Рашида. Но в бочке, из которой мы поспешно удалили затычку, монет не было. Была в ней крутая, почти окаменелая смолистая масса…

В лагере все шло своим чередом. Шерп молча полеживал на спальничке близ палатки, Тесленко прихрамывая ходил от одного примуса к другому, Кленов разглядывал в бинокль склоны, подпиравшие вершину.

– Ракета была зеленая, – отрапортовал он Шелестову через плечо, не отнимая бинокль от глаз.

Ну, хорошо, ни одна альпинистская жизнь больше не находится под угрозой, спуск штурмовой группы протекает нормально, метеорологические условия ему благоприятствуют. Слава богу!

Но кто же все-таки он, этот шерп? Налимов, как утверждают документы? Пока повязки не будут сняты, ответить на этот вопрос мы не сможем. Да и тогда сможем ли? При падении лицо шерпа было сильно изуродовано. «Родная мать не узнала бы», – заметил по этому поводу Шелестов.

И вот, ворочаясь рядом с Норцовым в душной палатке, я время от времени дотрагивался пятками до рюкзака с сокровищами Сусингена и успокоенно думал: «Во всяком случае, магнит, притягивающий к себе всю эту публику, – у нас в руках, или, что в принципе то же самое, – у нас в ногах. Пускай теперь попляшут». С такими приятными мыслями я уснул.

Проснулся, когда горы налились предрассветным сиянием. Но разбудила меня не заря, а холодок, вливавшийся в наше жилище со стороны задней палаточной стенки. Поерзал. Попытался приткнуть озябшие ноги к рюкзаку, но никак не мог нащупать рюкзак. Сон с меня как рукой сняло. Лихорадочно приподнялся и нырнул в нагромождение альпинистского хлама. Шарил, шарил. Но шарить-то было не к чему. Рюкзак – не иголка. Раз его не видно, значит, его нет. И разрез в неплотном перкале задника весьма прозрачно показывает, каким способом его изъяли.

Крадучись, мы с Олегом обошли спящий, а местами даже похрапывающий лагерь. У Арифова, можно сказать, было алиби, поскольку длиннющий Шелестов фамильярно закинул на него свои ноги. Как два близнеца, в одинаковых позах мирно посапывали Тесленко и Кленов. А справа от Кленова, куда вечером уложили шерпа, было пусто.

Рванули вниз. Спуск был технически несложный. Беги себе хоть до самого Аламедина. Но до Аламедина бежать не пришлось. Сразу же за лагерем на валуне сидел шерп. Никакой поклажи у него не было.

– Плохо мне стало, – просипел он. – Сердце. Поближе к докторам!

– Отлично! – восхитился Норцов мудрым этим решением. – Придется мне вас проводить.

Я разглядывал выжженное овальное пятно в желтой травяной шкуре горы. Казалось, здесь недавно жгли костер… Нет, вряд ли. Зола была бы, уголья. А здесь – я пригнулся – только щепотка розового порошка.

– Так что мы пойдем, – сказал Норцов. И тотчас они – впереди бодрый кругляш, позади ковыляющий шерп в марлевой маске – отправились в путь.

Я стряхнул с ладони несколько розовых крупинок на валун и поднес к ним спичку. Мигом вспыхнуло пламя, которое и сейчас, при свете восходящего солнца, слепило глаза. Этот огонь видели мы с Норцовым. И, наверное, этот же огонь наблюдал Сережа Тесленко. Ну, ладно! Предположим, на Сусингене шерп отпугивал Сергея от пещеры. А здесь?

Сигнал… Кому? Сигнал, как выстрел: у него должна быть мишень. Сигнал, как письмо: у него должен быть адрес. Собственно, сигнал и есть письмо. И, следовательно, товарищ Салмин Юрий Александрович, пофантазируем на тему: загадочный получатель письма. Кто он? Где он? И о чем его могут информировать?

Самое простое – местонахождение незнакомца. Выбор у него в этом смысле мизерный: Аламедин, базовый лагерь, ну, еще вершина (что, впрочем, весьма сомнительно, ибо там как-то не до фейерверков). Все. Ничего я не упустил? Вроде ничего. Теперь посмотрим, какой информацией располагает наш шерп. Больше, чем кто-либо другой на свете, он знает про сусингенский клад.

Пойдем дальше. Из «где» и «о чем» попытаемся слепить «кто». По-видимому, не Шелестов, не Тесленко и не Кленов. Их шерп имел в лагере. Арифов отпадает по той же причине… Постойте-ка, постойте-ка, товарищ Салмин, не горячитесь. Будьте любезны вернуться из заоблачной выси на нашу грешную землю. А конкретнее – на тропинку близ альплагеря «Аламедин». Какую-то темную личность чабан в нашем разговоре поминал. «Похож альпиниста, только не альпинист… Возле перевала в палатке живет». Э-эх, детективы! Спросить бы чабана: «А кто, мол, живет?» Так нет же, не спросили. Почему-то представился мне тогда седовласый профессор, раскинувший свой шатер близ пастушеского стана в расчете на добрый кумыс и свежие лепешки. И отвел этот профессор от себя вальяжным жестом все и всякие подозрения.

Между мною и пастбищем близ перевала пролегла глубокая впадина, на первый взгляд, трудно преодолимая. Но ведь звериные тропки как-то перебирались с одной каменной гряды на другую. Переберусь и я. А Норцова с шерпом догоню там, ниже.

Увы, напрасно я отводил себе роль фланирующего джентльмена со стэком. Ибо у палатки меня встретил… Вот уж неожиданность! Такая долгожданная неожиданность!.. Кто бы вы подумали? Налимов! Не кто иной как Налимов. Налимов собственной персоной. Тот самый, чья физиономия запечатлена была на фотографии в паспорте. Правда, он отпустил теперь бороду.

С инкогнито пришлось распроститься. Предъявил Налимову служебное удостоверение. Осмотрел палатку. Под ее крылом обнаружил рюкзак с кладом, едва прикрытый грудой гальки. Конфисковать его удалось без осложнений: на изнанке рюкзачного клапана химическим карандашом была выведена моя фамилия.

– Откуда это здесь – понятия не имею, – осклабившись, заявил Налимов.

– Объясню в «Аламедине».

Норцова и шерпа мы чуть не настигли на слиянии двух отрогов. Но я замедлил темп. Зачем прежде времени устраивать этой парочке свидание. Пусть считает шерп, что мы зевнули Налимова, Налимов – что мы упустили шерпа.

Рано поутру в шатровой палатке Ковальчика я принялся за Налимова уже по-настоящему.

– Как попали мои вещи к вам в палатку?

– Об этом я еще вчера сказал: понятия не имею.

– Где вы работаете?

– В столице, – глумливо заметил Налимов. – Где же еще востоковеду работать? – и, как бы осознав, что грубость не в его интересах, уточнил. – В институте рукописного и печатного слова. Исполняющий обязанности старшего научного сотрудника.

– В отпуске сейчас?

– Ученый никогда не бывает в полном отпуске. Наука никогда не освобождает своих рабов, – претенциозно заявил Налимов, ускользая от вопроса, и я сделал вид, что это ему сошло с рук.

– Какой тематикой занимаетесь в институте?

– Чем может востоковед заниматься в институте рукописного слова? Восточными рукописями.

– Какого периода?

– Какого? – высокомерно покосился на меня Налимов. – Средних веков.

– И какими авторами, – нимало не смутившись, продолжал я. – Имена какие-нибудь назовите. Навои, Улугбек… – неопределенно помахал рукою, поясняя, что полный перечень интересующих меня имен отнял бы слишком много времени.

– Имена? Много ли вам скажут имена?! Ну, например, такие: Назрулла аль-Юсуфи, Хуссейн Гафури, Джаббар Ибрагим?

– Ваш отдых здесь, в горах, он как-то скуден в смысле комфорта, неуютен… Никак не пойму: кумысом вы лечитесь, что ли? Или природой любуетесь? Только зачем же ради природы себя удобств лишать? Могли бы в альплагере устроиться. На турбазе. В санатории каком-нибудь.

– Разве я говорил хоть слово об отдыхе? Я здесь работаю. Дело в том, что язык жителей высокогорья сохраняет речевые конструкции, характерные для средневековых рукописей. Это весьма важно при расшифровке темных мест. Словно кровь живая в текст вливается, – и вдруг Налимов проскандировал. – Вольется – и течет, струится, как быстроструйная водица. Быть у воды и не напиться – вовек такое не простится.

– Значит, воспользоваться организованным отдыхом вам так и не удалось? – мне хотелось перевести разговор на «Хрустальный ключ»: как раз там мнимый Забелин рифмовал: «Столица, тра-та-там, столица, быть у воды – и не напиться». – Никаких путевок, курсовок и прочих профсоюзных благ?

– Путевок-курсовок? – переспросил по своему обыкновению Налимов и очень внимательно глянул на меня. – Послушайте, а на каком основании вы меня допрашиваете? Или я заблуждаюсь, и мы просто мило беседуем на вольные темы? В таком случае, позвольте мне заметить, что наша тематика представляется мне странной. Было бы естественно, если бы вы говорили о рюкзаке, который мне кто-то подбросил с явно провокационной целью. Или о действительной моей провинности – о потере паспорта. Так нет же, вам все санатории да дома отдыха подавай, санатории да дома отдыха. Я возражаю против напрасной траты времени, – произнеся эту тираду Налимов делано рассмеялся. – Итак, повторяю: я в данное время работаю. Рад был бы работать и в данный момент. Надеюсь, вы приложите максимум усилий… Простите, я под арестом?

– Ни в малейшей степени, – ответил я. С вас как бы взята подписка о невыезде. Сугубо временная мера. А теперь скажите, насколько вы близки с Арифовым?

– Мне непонятен ваш вопрос. С каким еще Арифовым? Простите, но в ваших репликах иногда слышится провокационная нотка. Арифов – фамилия распространенная. Мало ли каких Арифовых я знаю!

– Уточняю: Саида Арифова. Кандидата биологических наук.

– Ах, этого… – протянул Налимов таким тоном, точно последние двадцать лет своей жизни  э т о г о  Арифова ему вспоминать не приходилось. – Знаю, как же, знаю. Не очень, правда, хорошо. И не очень по-хорошему. Но знаю.

– Это чрезвычайно существенно, что вы подчеркнули: не по-хорошему. Чем же плох для вас Саид Арифов?

– Плох – не то слово, – заюлил Налимов. – Подозрителен он мне, вот и все. Замашки богоборческие. То ему Лысенко, видите ли, не нравится – в период, когда с Лысенко все обстояло благополучно. То… – голос Налимова упал до вкрадчивого шепота. – Впрочем, более серьезные темы, вероятно, уместнее затрагивать в другой обстановке… Быть может, даже в письменной форме.

– Поконкретнее вы ничего сказать не можете? – слегка одернул я его. – Какие-нибудь факты?

– Вы ведь договорить не даете, – проворчал, совсем осмелев, Налимов. – Порою мне сдается, – тут Налимов осторожненько так прицепился ко мне: задабривают, де, этого сыщика чужие гипотезы или, напротив, озлобляют. – Порою мне сдается, что он замешан в каких-то аферах, шахер-махерах. В кладоискательстве каком-нибудь.

Ишь куда он нагнул, этот Налимов. По линии морально-политической – богоборчество, по линии социально-экономической – кладоискательство! А в целом, не валютчик ли он? Знал, плут, по каким клавишам ударять и какую мелодию наигрывать. В суфлеры навязывался. Я решил для виду клюнуть.

– На чем, собственно, вы основываетесь? Неужели на происшествии с рюкзаком? Считаете, что Арифов где-нибудь поблизости?

– Все, что вы говорите, имело бы смысл, если бы Арифов был в горах, но… – Налимов выжидал. Теперь уже не очень ясно было, я ли его допрашиваю или он меня. Поддаться, что ли? Брякнуть прямо так: Арифов не только в горах, он рядом, в нескольких километрах от вас. Нет, слишком тертым мужиком оказался Налимов. Такому палец дашь – руку оттяпает.

– А разве я подозреваю персонально Арифова? Арифов, в конце концов, может носить другую фамилию.

– Вы знаете, – осторожно продолжал Налимов, – у меня смутное ощущение, что Саид здесь, в горах? Ничего определенного – флюиды какие-то…

– Постараемся разузнать.

В это же время Норцов сидел у изголовья шерпа. Шерп постанывал да и выглядел неважно. Глаза лихорадочно блестели, вызывая представление о запавших щеках и пересохших губах. Повязка, только вчера обновленная врачом альплагеря, за ночь успела загрязниться.

– Давайте, наконец, познакомимся, – предложил Олег, после чего назвался.

– Ну, а я, дорогой, Налимов Назым. Сокращенно – Ник. Да ты поглядеть мой паспорт мог.

Роскошь-то какая: то ни одного Налимова, а то сразу два!

– Проживаете где?

– В столице, на улице Новой.

– А работаете?

– В институте.

Норцов уж и не стал спрашивать шерпа о должности: и без того все было ясно. Исполняющий обязанности старшего научного сотрудника.

– В отпуске?

– В отпуске.

– В очередном?

– В очередном.

– Что вы думаете о пожаре на Сусингене? Отчего начался?

– Искра от сигареты… И газ… Я закурил – все началось.

– Когда полыхнуло, где вы находились?

– Внутри, в пещере. Чуть шашлык из меня не сделался.

– А Тесленко, он где был?

– А он снаружи. Я еще мог поджечь. А Тесленко – никак.

Понятно. Он согласен был на роль без вины виноватого.

– Знали о кладе? – спросил Норцов.

– О чем, о чем?! – поразился Налимов-второй. – Ты, дорогой, пожалуйста, меня не разыгрывай.

– Последний вопрос: Арифов – эта фамилия вам известна?

– Распространенная фамилия, любезный. Но корешей Арифовых у меня нет.

– Допустим. Тогда вот что: раньше, до Азадбаша, вы встречали Саида? Ну, тот худой, пульс ваш щупал каждые два часа?

– Нет. Никогда не встречал, – ответил Налимов-второй.