Текст книги "Хрустальный ключ"

Автор книги: Абрам Вулис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Отаджан, отец, один черный тополь – и все?

– Ой, много, очень много, – засмеялся старик. – Сначала береза будет, еще совсем внизу, дальше черный тополь будет, сто черный тополь.

Экая точность: сорок тысяч шагов и сто черных тополей!

Я уже готов был ринуться к Сусингену, но вовремя сообразил, что сорок тысяч шагов мне до вечера не сделать. Надо было пока выяснить, что за журналист, что за Саидов побывал в доме отдыха.

Отправился с расспросами к директору. Директор посмотрел на меня непонимающими глазами. Никакого журналист он не видел; вот, может быть, кто-нибудь из девочек… В кабинете, одна напротив другой, сидели за каким-то второстепенным столиком, без тумб и ящиков, две полные женщины, очевидно бухгалтерши. Еще бы, журналиста да не запомнить. Был, был журналист в «Хрустальном ключе», книжечку даже свою показывал, удостоверение личности. Что в натуре, что на карточке – отощавшее смуглое лицо. Не грех бы этому журналисту с месяц в «Хрустальном ключе» пожить, жирок нагулять. Расспрашивал про какого-то отдыхающего, но в книге учета не нашел ничего. Потом бухгалтерши рассказали ему свеженькую сенсацию: отдыхающий, мол, тут у них пропал. Журналист изменился в лице, стал расспрашивать, что за внешность была у Забелина. Одна из бухгалтерш Забелина не помнила вообще, другой же довелось как-то раз с ним столкнуться: пришел узнать, нельзя ли деньгами получить компенсацию за несъеденные обеды. Успела запомнить расшлепанные (точно к стеклу прижатые – пояснила она) его губы. Всем этим женщина поделилась с журналистом.

Что это за журналист Саидов и почему он предвидел исчезновение Забелина? Эх, укатить бы в город на часок-другой.

Возле административного корпуса стоял потрепанный мотоцикл с коляской. Судя по номеру – местный. Чей он, интересно? Заглянул к Эгамбердыеву. Там все было без изменений: старик гонял чаи и ораторствовал, Эгамбердыев слушал.

– Нельзя ли угнать вон ту машину? Долго что-то она стоит без присмотра? – оставалось еще добавить на манер Ларисы Николаевны: «шучу, шучу», но старик вскочил с возгласом:

– Давай повезу, зачем угонять!

Через час я сидел в рейсовом автобусе.

2

Первым делом зашел в телефонную будку и набрал свой служебный номер. Ответил Норцов.

– Что нового по налимовской линии? – спросил я.

– Кое-что есть, – сказал Норцов. – Прежде всего, от экспертов перевод Маджида начал поступать. По частям. Немножко из начала, немножко из середины. И там есть одно место…

– Приеду расскажешь, – оборвал я Норцова, и, голоснув такси, через несколько минут прибыл в правление Союза журналистов.

Всех Саидовых мне перечислили буквально через пять минут: Нурали Саидов, Азиз Саидов, Файзулла Саидов, Саид Саидов. Нурали работал в одной из областных газет в пятистах километрах от столицы. Остальные трое – в нашем городе. Ни один из Саидовых, таким образом, к городу Ф. отношения не имел. По именам и прочим анкетным данным было невозможно составить мнение о физиономиях Нурали, Азиза, Файзуллы и Саида. Понадобились личные дела. Техническая секретарша туманно ссылалась на какое-то завтрашнее совещание и еще на что-то, но после долгих уговоров сдалась, и у меня в руках оказались четыре пухлые папки.

Итак, Нурали Саидов. С фотографии смотрит пухлощекое лицо, исполненное лени. Нет, нет, Нурали не тот, кого я ищу. Судя по внешности, Нурали не снимется с места, чтобы с рюкзаком за плечами искать какого-то там Забелина.

Азиз в некотором смысле – антипод Нурали. Полная коллекция журналистских должностей. Такой мне подходит. Только вот нос у Азиза довольно круто свернут набок. Это женщины обязательно запомнили бы.

Кто следующий? Файзулла. Сразу отпадает. Шестидесятипятилетний редактор издательства «Наука».

Остается последняя кандидатура: Саид. Открываю папку и тотчас впиваюсь глазами в фотографию. Торчащие скулы, запавшие щеки… Он! Без сомнения, он! Анкета: Саидов Саид, кандидат наук, преподаватель педагогического института. Время заполнения: 1960 год. Давненько. И сведения скудноваты. Преподаватель  ч е г о? Кандидат  к а к и х  наук? Черт его знает! Филологических, скорее всего. Или исторических. Поищем разъяснений среди вырезок… «Сон и сновидение». Так, дальше… «В приемной у знахаря»… Господи, да тут сплошная медицина. Перелистываю наспех другие вырезки. «Можно ли заменить человеческое сердце?», «Магическое лекарство древних»… Точно, медицина. Под вуалькой легкомысленных заголовков. Причем же тут чабаны, которых Саидов намеревался интервьюировать? Тоже вуалька? Ведь совершенно очевидно, что журналистика для Саида Саидова – побочное занятие. Увлечение или развлечение, но никак не главное дело. У меня на миг возникает фантастическая гипотеза: Забелин – сумасшедший, удравший из психбольницы, а Саидов – врач, направленный ему вдогонку. Но я в темпе ликвидирую эту гипотезу. Наверное, все-таки современная система здравоохранения располагает более эффективными методами обуздания буйно помешанных. Продолжаю перебирать бумаги и вдруг под статьей, что посолидней, вместо обычного С. Саидов вижу: С. Арифов, кандидат биологических наук. Суюсь в автобиографию Саидова. Вот оно что! С нее-то и следовало начинать. Сразу же узнаю, что С. Саидов – псевдоним кандидата биологических наук С. Арифова, родившегося в 1924 году.

Значит, Забелина преследует человек, который несколько раньше – и тоже безуспешно – преследовал Налимова! Впрочем, откуда мне знать, успешно ли он их преследует или безуспешно и что в обоих случаях надо считать успехом?

Из управления я телеграфировал в Ф. просьбу выслать нам фотопортрет Забелина. А уж потом начал читать переведенного Маджида аль-Акбари. Признаться, попадались мне книжки позанимательней. Описания плодородных долин, дарующих путнику райские плоды, и чистых потоков, несущих свои воды к бурным морям… Я совсем было решил отложить Маджида, когда текст исподволь изнутри зажегся каким-то важным для меня значением.

«Ты проедешь, о путник, по этой земле двадцать дней, и великая равнина будет простираться и слева и справа от тебя, и ноги твоих лошадей будут вязнуть в песке, и тогда откроют тебе объятия прекрасные сады, и десять дней, не вкушая их сладости, ты будешь идти пока не вздыбится земля холмами, подобными муравейникам, и пять дней ты проведешь в пути, и тогда каменные стены встанут перед тобою. И великие крики джинов и взлет их огней и полет искр и дыма из их ртов и их глубокие вздохи и дерзость закроют перед тобой дорогу. Оглушит тебе уши и ослепит тебе глаза, так что ты не будешь ни слышать, ни видеть. И путник кладет в этом месте голову на луку седла и не подымает ее два дня. А после этого, знай, о дитя мое, джины улетят за хребты, и очистится небо, и засияет солнце, и ты увидишь холодную, как лед, реку, и гору справа от нее, что служит пристанищем орлам. Это гора большая и высокая, и над ней разделяются облака. Здесь нет облаков выше ее, так велика высота и так значительно она поднимается. Эта гора и есть цель твоих стремлений, и на плече ее – то, что нам нужно, и я из-за этого привел тебя с собой, и мое желание исполнится твоею рукою. А чтобы исполнилось оно, и увидел ты, что создал на этой горе Аллах великий, и чтобы взял это нечто и обогатился, пойдешь вдоль берега холодной реки и солнце будет перед твоими глазами, а локоть твой будет касаться орлиной горы, и увидишь ручей среди лоз, и, миновав его, поднимешься на гору, и свет станет тебя обжигать, и усилится над тобой зной. Но среди деревьев ты найдешь прохладу и отдохнешь, и найдешь ручей, который вытекает из-под двух порфировых плит, прижавшихся одна к другой, как сестры. Твой приход испугает ручей и он спрячется, но не пугайся ты, спутник, и ручей вернется и приведет тебя к пещере. И ты увидишь нечто, и разум твой будет ошеломлен тем, что сотворил Аллах великий, и станешь ты точно одержимый из-за удивительных вещей. А увидишь ты множество блестящих камней, подобных драгоценным алмазам и яхонтам и большим царственным жемчужинам. Но не прельщайся камнями, ибо они мертвы, а предпочти им истинное сокровище, ибо оно жизнетворное. А видом своим истинное сокровище – прах и тлен, грязь и глина, но открою я тебе его тайну, и ты узнаешь, что эта глина стоит больше, чем драгоценности шаха персидского и удивишься этому крайним удивлением. Ибо бьет в пещере полноводный ключ из особого вида амбры, и приходят в пещеру звери, и глотают ее, и уходят с нею в свои норы, и амбра согреваемся у них в брюхе, а потом они извергают ее изо рта в ручей посреди пещеры и амбра застывает на поверхности воды, и ее цвет и вид изменяются, и ручей прибивает ее к суше, и пещера полнится высохшей амброй, которой, нет цены, ибо она врачует все болезни. Побудь в этом месте и погрузись в сон, наслаждаясь приятным ветром и благоуханными запахами. И если станешь голоден, ешь, пока не насытишься и не поешь вдоволь, и пока душа твоя не отдохнет. А на рассвете уйдешь в обратный путь, нагруженный точно вьючная лошадь, и богатство будет ждать тебя в каждом городе мира правоверных».

Вот что шептал сквозь многовековую стену, разделявшую нас, Маджид аль-Акбари, замечательный поэт.

– У Налимова просто зарифмована вся эта география, – сказал Норцов.

Я ответил вопросом:

– Какие новости у Максудова, не знаешь?

– Я вам про главное, а вы… Максудов опрашивал сегодня сотрудников промкомбината, помнящих Суздальцева, ну, того, что справку Налимову выдал… Некоторые хвалили его за предприимчивость, некоторые, напротив, ругали за оборотистость. А один жуликом обозвал и в доказательство сослался на каких-то плюшевых медвежат. Муть какая-то. Артель производила медвежат, а Суздальцев будто бы их полностью скупал за наличные в ларьках и опять сдавал как готовую продукцию. Зачем?

– Ладно, верю, что Суздальцев медвежатник, черт с ним, это успеется. А по налимовской части как там?..

– Все тот же кустарь-одиночка рассказал, что Суздальцев имел ученого знакомого по фамилии… Угадайте-ка фамилию?

– Арифов? – быстро прикинул я.

– Ничуть не бывало. Церковенко. Специалист по сейфам.

– Церковенко? Медвежатник? – я едва не расхохотался.

– Ничуть не бывало. Специалист по починке сейфов, не по взлому. Автоматика и телемеханика.

Вошла рассыльная с пакетом. Это была фототелеграмма из Ф. – портрет Забелина. Фатоватый взгляд, тоненькие усики, галстук, завязанный модным узлом. Слава богу, хоть опознать-то его теперь можно будет…

Я не ожидал нынешним вечером никаких сюрпризов в «Хрустальном ключе». Но сюрпризы были.

– Вы, кажется, находитесь при исполнении служебных обязанностей, – нелюбезно встретила меня у ворот Елена Михайловна, – между тем я искала вас часа в четыре, то есть в рабочее время, и нигде найти не могла. В вашем кабинете, в бухгалтерии, вас не было…

– Вы могли обратиться к моему заместителю, – ответил я ей в тон.

– К этому периферийному работнику? У меня очень тонкое, деликатное соображение. Видите ли, однажды наш сосед, я имею в виду Забелина, уехал в город и, конечно, эту авантюристку, я имею в виду Ларису Николаевну, с собой не пригласил. За ужином она ему устроила сцену ревности. Он оправдывался: ему, якобы, в Ленинград нужно было звонить. И в подтверждение выложил на стол квитанцию. Маленькая бумажка, никчемная. Ну ее и заставили посудой. Когда мы все ушли из-за стола, Лариса Николаевна эту бумажку спрятала. Сегодня после обеда Лариса Николаевна выбросила ее в урну. Как только представилась возможность, я вытащила квитанцию и побежала искать вас… Посоветоваться больше не с кем… У Ричарда Багдасаровича курсовка кончилась…

– Уехал?

– Да, сегодня простился. – Вы должны меня правильно понять, – продолжала она, и у меня тотчас появилось желание понять ее неправильно. – Вот квитанция.

Я разгладил ядовито желтую бумажную ленточку. Какие предусмотрительные люди, эти связисты! На ничтожных тридцати-сорока сантиметрах разместить столько ценнейшего материала. Дата разговора – 28 июля, продолжительность разговора – три минуты. Вызываемый город – Ленинград. Телефон в Ленинграде – 055188. Фамилии вызывающего лица в квитанции, к сожалению, не было, но что разговор состоялся – этот факт сомнению не подлежал, иначе Забелин вернул бы квитанцию и получил назад деньги. Я протянул Елене Михайловне фотографию:

– Узнаете?

– Нет, не узнаю, – из-под выщипанных бровей на меня смотрели глаза, полные искреннего недоумения.

Остаток вечера я провел в сборах: получил в прокатном пункте кеды, рюкзачок, флягу, купил в буфете еды. Словом, подготовил себя к сорока тысячам шагов. Объяснил Эгамбердыеву, куда хочу отправиться. И тотчас уснул. Стулья в бухгалтерия нельзя назвать удобным ложем, но зато и проспать рассвет на нем невозможно…

…Вчерашний день без устали лупил по нервам, а этот с первого рассветного луча был ласков, безмятежен, величав. Птицы голосили во все свои маленькие легкие, точно торопились напеться до наступления зноя, чуть шевелилась листва. Солнце восходило на вершину Бургутханы где-то по ту сторону хребта, а я, стараясь выиграть побольше прохладного времени – по противоположному склону. Совук-су теперь бесновалась далеко внизу, среди камней, ивняка и берез. И шум ее то упадал до молитвенного шепота, устремленного к синему небу, то вновь исполнялся гнева и угрозы. Петли едва видимой тропинки метались то влево, то вправо, обходя скальные нагромождения, прятались в густых травах, но, главное, набирали высоту. Рощице черного тополя я обрадовался скорее как загнанный зверь, чем как довольный преследователь.

Наконец впереди показалась мохнатая арча. В десятке метров от нее торчали два камня, словно изготовленные к аплодисментам ладони, и булькала вода. Хрустальный ключ бил прямо из почвы, давая начало ручью, который, пробежав несколько шагов, вдруг провалился сквозь землю и уже оттуда, изнутри, из темноты, подавал голос. Передо мной распахнулся грот с бугристым сводом. В гроте ничего не было, кроме груды камней у самого входа и стремительной воды в глубине. Под камнями я отыскал жестяную банку, прикрытую плоским камнем, а в банке – сложенную вчетверо журнальную страницу. На одной стороне листа красовалась известная киноактриса в своей последней роли, на другой же, рядом с мелкими заметками, распластался кроссворд, вмонтированный в контурную карту Восточного полушария.

Ну, конечно, все вопросы, что вертикальные, что горизонтальные, выведывали у читателя разные тайны географии: какие вулканы по сей день извергаются в Африке, и какие пустыни сушат своим горячим дыханием цветущие сады Аравии, и какие реки поят Северный Ледовитый океан. Кроссворд был заполнен детскими каракулями, по которым трудно опознать почерк. Но ответы тем не менее отражали вполне взрослые познания. Где по смыслу вопроса и по обстоятельствам кроссворда должна была стоять гора Килиманджаро, там стояла гора Килиманджаро, а где, предположим, надлежало быть реке Печоре, там и текла река Печора. Я ел колбасу, запивал ее студеной водой, дивился, зачем кому-то понадобилось припрятывать в альпинистском туре на высоте две тысячи триста метров над уровнем моря журнальную страницу и между делом продолжал ее рассматривать. Черт побери. Как это я сразу не заметил! Помимо положенного числа географических названий на странице оказалось еще одно: пересекающиеся буквы в верхней четвертушке кроссворда были подчеркнуты и складывались если читать по часовой стрелке, в какое-то знакомое слово: Ламедина, Амединал, Единолам. Ба, Аламедин! Есть, есть такая река в Тянь-Шане! Там альплагерь! Еще раз обшарил окрестности родника. Без результатов. Ступил было на тропу, наладившуюся куда-то в сторону, за перевал. Нет, на эту тропу у меня не оставалось времени. И дунул что было сил вниз. На бегу у меня в голове колотилась одна лишь мысль: с чего я, собственно, вообразил, что Налимов в стихотворении и Маджид в трактате изображают именно этот маршрут? Ива будет, береза будет, черный тополь будет, арча будет, ручей будет? Господи, да в горах ведь везде так, куда ни сунься: и ива, и береза, и арча. Шагомер, конечно, повлиял: сорок тысяч шагов. И тщеславная надежда – одним ударом двух зайцев прихлопнуть. Налимова и Забелина. Или, может быть, двух зайцев от одного волка защитить, от Арифова.

3

Центральный переговорный пункт работает круглосуточно, и ранним утром в пятницу я был там. Человека, который двадцать дней назад разговаривал с ленинградским номером 055188 телеграфистки, конечно, не запомнили. И тогда я заказал этот номер. Несколько раз порывался отменить вызов: авантюра как худшая разновидность фантазии могла повлечь за собой со стороны капитана Гаттераса самую суровую кару. Порывался, но не успел. «Ленинград, квитанция четыре сорок один, вторая кабина», – провозгласила дикторша. «Алло, – встревоженно повторил сонный женский голос в трубке, – алло! Я вас слушаю». Похоже, Лариса Николаевна в самом деле была права, подозревая, что Забелин звонил женщине. «Алло, алло, ну говорите же, ради бога». Мне стало совестно. В Ленинграде сейчас полпятого, глубокая, хотя отчасти и белая ночь, а я развлекаюсь как мальчишка. «Алло, – хрипловато откликнулся я, – мне бы Василия Егоровича». «Вы ошиблись номером!» – сразу успокоился женский голос. «Простите, а куда я попал?» – глуповатое замечание, но без него вся авантюра вообще утрачивала смысл. «В гостиницу вы попали», – разволновался голос, но уже по-новому: раньше в нем слышалась тревога, теперь – раздражение. «Простите, пожалуйста… Пожалуйста, простите», – покаянно проговорил я. Зачем мне нужна была эта самодеятельность? Управление мигом установило бы все, что я с трудом выхлопотал в течение часа. Так нет же, сам! Сам! Сам! Но раз уж заварил кашу… Я попросил у телефонистки справочную книгу Ленинграда. Ага! Вот оно! Гостиница «Двина»! Теперь найдем дежурного администратора. Есть дежурный администратор!.. Ну что, продолжим в том же духе? – спросил я себя. И легкомысленно ответил: продолжим в том же духе. Оформил очередной заказ и, прождав сколько-то там минут, снова вошел во вторую кабину.

– Мне передали, чтобы я позвонил по номеру 055188, но дело было еще двадцать восьмого июля, в мое отсутствие. Можно узнать, кто мною интересовался? Учитывая расстояние, окажите любезность…

– Двадцать восьмого июля, говорите? – сдался наконец администратор.

– Двадцать восьмого…

– Двадцать восьмого. – Церковенко, – ответил администратор.

– Если принцип, управляющий некими событиями, – поучал я Норцова час спустя, – не лежит на поверхности, самое ошибочное – сделать вывод, что этого принципа вообще нет. Сколько мы бились с Налимовым: почему исчез да зачем исчез. А поработали – и вот уже обрисовалась фигура преследователя – Арифова. Многие его поступки по меньшей мере загадочны. Уход из пединститута после налимовской критики. И сразу же – попытка втереться к Налимову в доверие. Совместные посещения библиотеки, визиты к Снеткову. Удивительный в биологе интерес к древним рукописям. Все это, вместе взятое, приводит к выводу, что Арифов преследует какую-то особую, одному ему известную цель. – Тут я усмехнулся. – В какой-то мере, правда, она известна уже и другим. Отчасти мне. Отчасти, вероятно, и тебе. Эта цель – рукописи. Рукописи как непосредственная ценность. И рукописи как аккумулятор неустаревшей информации. Я понятно говорю?

– Вполне понятно, – откликнулся кругляш. – Арифову рукописи нужны для дела. Ну, скажем, секрет вечной краски разгадать. Или рецепт лекарства выведать. Или где клад лежит.

– Совершенно верно. И ищет Арифов что-то, что есть у Налимова. Налимов охраняет это «что-то». Отсюда – мнимые дружеские чувства сорокапятилетнего биолога к тридцатилетнему языковеду. В тактическом плане Арифова, – продолжал я, – серьезная роль отводится, по-видимому, Суздальцеву. Вполне вероятно, что ночью в квартире Налимова Суздальцев ждал Арифова, не зная, что он приходил раньше. Так мы получили еще одну нить. А другого арифовского партнера я нащупал позавчера…

– Заочно, что ли?

– Почти заочно. В «Хрустальном ключе» тоже человек испарился, некто Забелин. Так вот, этот Забелин на самом деле никакой не Забелин, а кто-то третий. И к нему в «Хрустальный ключ» пожаловал инкогнито, ради инспекции, что ли, сам Арифов. Но вот зачем Забелин звонил в Ленинград Церковенко – этого я никак не пойму… – А пока – ноги в руки и к Суздальцеву.

– Я ведь предупреждал твоего паренька, что новости на нынешний день не планируются, – неприветливо встретил меня Абушка. – Переводчики тоже люди. Общее заключение по рукописям: фотокопия – географический трактат; трепанная, которую ночью подкинули – жизнеописания великих табибов. А фолиант, принадлежащий Снеткову, – книга о лекарственных травах и минералах. К вечеру будут порции текста.

Максудов изучал в своей комнате какие-то анкеты.

– Тебе Норцов говорил? – вскинулся он мне навстречу.

– Говорил, говорил, – успокоил я Максудова. – Насчет медвежат, правда, непонятно.

– О-ой, какой ты наивный, – восхитился Максудов. – Насчет медвежат тебе непонятно? Медвежата туда-сюда ходят: артель – ларек, ларек – артель, артель – ларек, ларек – артель. Начальство довольно, план есть, премия есть. Материал кончен, новый дают, шей вельветовый костюм, продавай налево. Теперь понятно?

– Теперь понятно, – кивнул я. – Что ж, стоит заняться!

– Давность, – пожал плечами Максудов. – Ничего не докажешь.

– А Церковенко-то что? В какой-нибудь афере замешан?

– Нет, нет, – запротестовал Максудов. – Специалист по сейфам.

Оба дела так переплелись, что занимаясь одним, ты автоматически приобщался ко второму. И я изложил Максудову свою просьбу: узнать в Ф. – возможно, даже через жену Забелина, какие у него водятся друзья-знакомые в нашей солнечной столице, а затем справиться у этих друзей-знакомых, где их периферийный приятель. Задание было вполне во вкусе Максудова, во всяком случае, он пообещал к концу дня его выполнить. Видимо, в Ф. существовали позиционные гроссмейстеры областного масштаба.

Потом я испросил-таки новой аудиенции у Церковенко.

– Нам крайне необходима ваша помощь, – начал я.

– Чем можем, тем поможем, – афористически заявил Церковенко и зевнул.

– По некоторым данным, у вас были в свое время контакты с работником промкомбината Суздальцевым, – произнося эту фамилию, я неотрывно смотрел в лицо Церковенко (как говорят в подобных случаях, ел глазами начальство – правда, не свое, а чужое). Но, опять-таки как говорят в подобных случаях, ни один мускул на лице начальства не дрогнул.

– Если бы я запоминал каждого, с кем у меня были контакты, весь мой мозг превратился бы в компьютер – и корка и подкорка. А у меня семья на закорках. Зарабатываю детишкам на молочишко. Так что стараюсь не забивать голову излишней информацией.

– Сейфы. Ремонт сейфов в промкомбинате, – подсказал я.

– Сейфы? Причем тут сейфы? – переспросил Церковенко. – Ах, да, был у меня такой период, когда пришлось подрабатывать. Не вижу ничего предосудительного.

– А где вы тогда получали зарплату, – насторожился я.

– В политехническом, на кафедре автоматики, В свободное время брался за всякую мелочь – сейфы и прочее. Заключал трудовые соглашения, – в интонациях Церковенко вновь зазвенела обычная его самоуверенность.

– И таким образом вы познакомились с Суздальцевым, начснабом промкомбината?

– Так вот кого вы имеете в виду? – Церковенко продемонстрировал в широчайшей улыбке полный комплект сплоченных зубов молочно-восковой спелости. – И это вы называете контактами: получил ключи, отдал ключи, расписался в ведомости? Ха-ха-ха, – сочился добродушной насмешливостью Яков Михайлович.

– С той поры вы, конечно, Суздальцева не видели, – подыграл я Якову Михайловичу.

– Почему же не видел? – наглел прямо на глазах замдиректора. – Видел. Много раз видел. То на трамвайной остановке, то из окна троллейбуса. Иногда даже раскланивался. А что – это запрещается?

– Ни в коей мере, – сказал я.

– Товарищ инспектор, вы пришли поговорить о Налимове? Ведь живой человек пропал. Это не шутка. А вы тратите драгоценное время на пустяки. Знаком – не знаком, встречал – не встречал, привал – не привал… Я вынужден буду жаловаться вашему руководству… А вот пропавшая рукопись для вас в высшей степени важна. И представьте себе, мы тут сами кое в чем разобрались. Мы знаем, например, что шкаф, в котором она хранилась, был открыт соответствующим ключом. Значит, пропажа рукописи связана с пропажей Налимова.

– По нашим сведениям, рукописью весьма заинтересовался некто Арифов, кандидат биологических наук. Это имя вам ничего не говорит?

– Что-то говорит, а что – не пойму, – равнодушно откликнулся Церковенко…

В управлении меня поймала Света.

– Какая-то дама тебе звонила. Текст телеграммы просила тебе передать. Забери-ка!

Отправленная позавчера из Хандайлыка в семь тридцать телеграмма гласила:

«Выезжаю утренним поездом Ф. Намерен присоединиться группе альплагере Аламедин возможно уйду восхождение телеграфь здоровье настроение альплагерь будь умницей целую Саид».

Опять Аламедин! Все сходится. Надо прихватить кроссворд – и на доклад к Мистику.

Влетел в свою комнату и остолбенел. За столом в официальной позе сидел старший лейтенант Максудов, а перед ним с видом кающегося грешника елозил на стуле какой-то тощий субъект в нейлоновой рубашке.

– Разрешите представить, – начал было Максудов.

– Спешу к Торосову, – пресек его я.

– Тем более, – настаивал Максудов.

Я насторожился, Субъект потупился. А Максудов громовым голосом провозгласил:

– Иван Иванович Забелин собственной персоной.

Спиритический сеанс в исполнении гроссмейстера позиционной игры! Материализация духов! Воскрешение Забелина. Без усов, правда, но с отсутствием усов в конце концов можно было и смириться. А Максудов самодовольно ухмылялся:

– Город Ф. быстро сказал список знакомых. Знакомые сказали: «Как же, как же.»

– У вас была путевка в «Хрустальный ключ»? – обратился я к нейлоновой рубашке.

– Была, – покаянно простонала рубашка.

– Вы ею воспользовались?

– Воспользовался, – сползая в бездну отчаяния, стонала рубашка.

– То есть? Вы отдыхали в «Хрустальном ключе?»

– Нет, не отдыхал, – вздыхала рубашка.

– И значит?

– И значит, я продал путевку, – прошелестел Забелин, и лицо его от ужаса лишилось всякого выражения, как когда-то ранее усов; казалось, еще несколько вопросов – и самого лица не станет: исчезнет нос, пропадут брови, истают глаза. Испарится Забелин снова.

– Сдали в соответствующий профсоюзный орган?

– Да, то есть нет… уступил члену профсоюза…

– Со скидкой в семьдесят процентов?

На сей раз Забелин ничего не ответил, и, опасаясь, что сейчас-то и начнется необратимый процесс дематериализации, я перешел к главному.

– Кому же вы ее продали?

– Я ее в профсоюз нес, в республиканский комитет, а тут меня у самой двери он и перехватил…

– Узнал про путевку телепатическим способом?

– Так я ее в руках нес.

– Ага, понятно. Однако вы о нем расскажите поподробнее.

– Так я ж его не помню совсем.

– Зеленый змий?

– Какой там зеленый змей! Под мухой я, правда, был. Так что не помню, но вроде человек как человек. Он мне деньгу, я ему путевку – и привет.

Увидев меня, Абуталиев молитвенно вытаращил глаза. Это была, кажется, попытка показать мне мое изображение в кривом зеркале криминалистического юмора.

– По рукописям что-нибудь набежало? – спросил я.

– Ладно уж, не буду тебя томить, – ласково сказал Абушка. – Не будем его томить? – справился он у кого-то в дальнем углу комнаты. – Не будем! Медицинский фолиант и трепаную рукопись с приключениями табибов переводчики просмотрели бегло. Полагали, что рецепты для рожениц тебе сейчас не к спеху.

– Но вместе с водой они могли выплеснуть и ребенка, – усмехнулся я.

– Ничего! Не выплеснули! Ребеночка мы тебе сейчас преподнесем. Преподнесем? – справился он у того же советчика. – Преподнесем! Установлено, что тексты всех трех рукописей пересекаются в одной точке.

– Сусинген?! – вскричал я.

– Сусинген, – подтвердил Абуталиев. – Именно там умудренный опытом и благословенный аллахом лекарь найдет лекарство всех лекарств, бальзам всех бальзамов – мумиё. Способ употребления – в фолианте Снеткова. А случаи из лекарской практики с описанием всех декораций – в ночном манускрипте.

Итак, мумиё! Действие мумиё приравнивалось в туманных журнальных заметочках к действию живой воды. Мумиё омолаживало старцев и, предположительно, воскрешало покойников. Мумиё! А не разыгрывают ли меня ребята?

– Скажи, о сладкоголосый пророк, в какой же аптеке искать это лекарство всех лекарств и бальзам всех бальзамов? – в данную минуту я твердо помнил, что лучшее средство против шутки – шутка. Подобное – подобным, как говорят врачи.

– В медицинской рукописи на сей счет есть некоторые намеки, – вполне серьезно отвечал Абуталиев. – То и дело упоминается исчезающая река или ручей. Может быть, сухое русло. В одном случае – близ горы Бургутханы, во втором случае – близ горы Азадбаш. В любом случае тебя ждет, судя по ночному манускрипту, то есть по книге табибов, некая пещера. Перед тем как войти в нее, рекомендуется совершить намаз.

Мумиё? Что ж, это вполне объясняет интерес Арифова к рукописям! Новые факты аккуратно, как биллиардные шары в лузу, укладывались в мою версию. Слегка даже пританцовывая, я шел по коридору и вдруг из-за поворота на меня накатился забинтованный по самую макушку Норцов.

– Олег! Что за маскарад?

Олег, конфузясь, рассказал мне следующее.

Придя на Тополевую, он позвонил, накликал на себя все ту же бабу, суздальцевскую жену, и услышал от нее, что муженек ее… нет, не приехал и вестей не прислал. Норцов медленно побрел прочь, как вдруг его внимание привлек звук открывающейся калитки. Из дворика, озираясь, вывалился какой-то тип в стеганом халате. «Дервиш», – вспомнил вдруг Норцов сумбурный рассказ Ардальона Петровича. У Налимова бывал какой-то «дервиш».

Кругляш двинулся за незнакомцем по противоположной стороне улицы, по раскаленному асфальту, потому что тот, естественно, предпочел затененный тротуар. Лучший способ привлечь внимание дервиша, вероятно, придумать было трудно. Сорокаградусная жара – и на самом солнцепеке пешеход, которому, видимо, надо срочно согреться.

Норцов не отставал от дервиша до самого входа на Памирский базар. Потом незнакомец нырнул в толпу, и кругляш прохлопал бы его, если бы не отошел к шашлычным рядам у глинобитной стены, поодаль от людского потока. Тут-то он опять и увидел дервиша. Расстелив перед собой тряпичный коврик, незнакомец огладил седую бороду и принялся, щурясь, разглядывать пестрый люд, торговавший разными пряностями да фруктами. В конце концов глаза дервиша остановились на чернявом мужчине, лихо отвешивавшем товар то одному, то другому разморенному покупателю. Заметив дервиша, мужчина стал двигаться еще живее, а когда очередь иссякла, оставил прилавок и пошел куда-то в сторону шашлычников. Не выпуская из поля зрения дервиша, Норцов устремился за чернявым. Того чем-то заинтересовал угрюмый старик, уже успевший, кажется, раза три-четыре побыть мумией. Взъерошенный ворон на коленях у старика кивнул головой, не то раскланиваясь с пришельцем, не то прицениваясь к коробке с гаданиями.