Текст книги "Коготь Хоруса"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

– Ты был при Луперкалиосе? – спросил я.

Он ухмыльнулся остатками рта:

– На Монумент обрушились тысячи и тысячи – воины из моего легиона, из твоего, из всех Девяти. Даже отряды Сынов Хоруса обратились против своих сородичей, когда дошло до нанесения финального удара.

– Ты был при Луперкалиосе? – повторил я свой вопрос.

– Был. И трофеи оказались восхитительно богатыми, уверяю тебя.

– Вы забрали тело Хоруса. Скажи, зачем.

– Я здесь ни при чем. Это был лорд Фабий и его собратья по лаборатории, которые разглагольствуют о перспективе клонирования. Мой отряд не появляется возле их владений, и мы не разделяем их страсти к генетическим извращениям.

Пока что все было правдой. Его выжженный чувственными удовольствиями разум так и лучился искренностью. Впрочем, оставался еще один вопрос. Тот, что был по-настоящему важен.

– Почему ты бросил мои войска на Терре?

Улыбка сменилась влажным, булькающим смехом.

– Старая рана так и не зажила, «брат»?

Зажила ли она? Я полагал, что да. Мной двигало не жгучее желание мести, а лишь желание узнать, отчего так случилось. Только это, ничего больше. Действительно ли Дети Императора уже тогда так поддались своей жажде ощущений? Неужели они пожертвовали битвой у Дворца Императора только для того, чтобы выместить свою болезненную жажду убийства на беззащитном населении?

– Твоя боевая рота должна была поддержать мою, – сказал я. – Когда вы оставили нас без подкрепления, я лишился тридцати трех человек из-за пушек Кровавых Ангелов в Зале Небесного Отражения.

Опять ухмылка.

– У нас были иные цели. На Терре был не только Имперский Дворец, мой маленький тизканец. Гораздо больше. Вся та плоть, вся кровь. Все те крики. Посмотри, сколько рабов Третий легион забрал с собой в волны Ока. Наши трюмы были заполнены плотью смертных, и наша прозорливость хорошо нам послужила в последующие годы.

Я промолчал.

– Да и что вообще значили те тридцать три смерти? – продолжил Телемахон. – В любом случае через несколько лет они бы пали от Проклятия Аримана. Они были ходячими мертвецами вне зависимости от того, помогли бы тебе мои воины или нет. По крайней мере, они погибли в бою, а не от черной магии предателя.

Я продолжал молчать. Я смотрел не на него. Я смотрел внутрь него.

– Никто так не цепляется за прошлое, как тизканец. – Когда он произнес эти слова, в них послышались отголоски старых перебранок.

– Ты неверно понимаешь мое намерение, – наконец произнес я. – Я лишь хотел взглянуть тебе в глаза, говоря о моих братьях.

– Зачем?

– Чтобы увидеть в твоем сердце истину, Телемахон, и судить по ней о тебе. Если бы в тебе действительно не было сожаления о проступках твоего легиона, ты бы заслуживал казни. – Я протянул руку и похлопал по пристегнутому к спине боевому топору. – Если бы ты посмотрел мне в глаза безо всякого стыда, я бы снял твою изуродованную голову этим трофейным оружием.

Его резкий смех больше напоминал рычание.

– Тогда убей меня.

– Ты забыл, что я могу прочесть ложь по другую сторону твоих глаз, сын Фулгрима? Я не стану казнить тебя. Я тебя преображу.

И снова оплавленная ухмылка.

– Я предпочту честно заслуженное уродство целительному прикосновению колдуна.

Я следил за ним посредством Искусства, видя не плоть и кости, а переплетающуюся карту нервов и ощущений. Теперь мне стало заметно незримое прикосновение Младшего бога, проявившееся в нейронной паутине чувств и эмоций внутри тканей мозга. Чем он наслаждался. Чем больше не мог наслаждаться. Каким образом каждое чувственное переживание вплеталось в новое откровение удовольствия. Как ему достаточно было сделать кого-то беспомощным, чтобы его пальцы задрожали от восторга. Как последний вздох врага становился сладчайшим из ароматов, а кровь, отправленная по венам последним ударом сердца противника, – лучшим из вин.

Я наблюдал, как вспыхивают и гаснут синапсы его мозга. Каждый из них был маяком, направлявшим меня по путям работы его разума.

Наконец я прикрыл глаза. Когда я вновь открыл их, то смотрел на него своим первым чувством, а не шестым.

Пальцы моей перчатки с обманчивой мягкостью легли на его изуродованное лицо. Он издал ворчание от первого, похожего на удар бича, приступа боли по ту сторону глаз.

– Я не хочу, чтобы ты меня лечил, Хайон.

– Я не говорил, что собираюсь тебя вылечить, Телемахон. Я сказал, что намерен преобразить тебя.

Нефертари присела возле меня. Ее оперенные крылья были плотно прижаты к телу, от них исходил аромат самой ночи. Ей хотелось находиться рядом. Хотелось попробовать на вкус то, что должно было случиться дальше.

Я снова закрыл глаза. Нервная система пленника стала моим холстом, и я начал переписывать карту его жизни.

Он так и не закричал, отдам ему должное. Ни разу не закричал.

Глава 10

ПАУТИНА

Чтобы добраться до Элевсинской Завесы, надо было пройти через Лучезарные Миры. Только глупец направил бы свой корабль прямо к ним навстречу – разрушительным волнам феномена, который мы называли Огненным Валом. К счастью, существовала и другая возможность. Нам не обязательно было пересекать эту область, залитую психическим пламенем. Мы собирались прорваться мимо нее. Для этого нам нужно было войти в паутину.

Царства рушатся. Империи гибнут. Таков порядок вещей. Сейчас мы смотрим на угасающих эльдаров как на один из старейших видов Галактики, однако они были не более чем детьми-рабами Первой Расы, которых мы знаем под именем Древних.

О Древних нам не известно почти ничего. Они обладали холодной кровью и чешуйчатой кожей, а все прочее остается мифом и тайной. Их амбиции, влияние и могущество выходят за пределы понимания всех ныне живущих. Единственное, что мы знаем точно – они понимали природу варпа за тысячи лет до того, как большинство видов вообще появилось на свет, и знали о его опасности лучше, чем кто-либо из нас в силах представить даже теперь.

Мы называем его преисподней и Морем Душ, но это невежественная человеческая поэзия, привитая поверх холодной метафизической истины. Эмпиреи созданы из душ точно таким же образом, как в молекулы воды – из атомов водорода и кислорода, о чем говорится в текстах Темной Эры Технологий.

Эфирия, эктоплазма, пятый элемент. Называйте как хотите, но мы говорим о самой материальной субстанции душ. Варп – это не царство, куда переселяются души. Это царство, полностью созданное из материи душ. Души не существуют в варпе – она и есть варп.

Древние знали об этом. Знали и поднялись выше губительного прикосновения варпа, создав метод путешествия но Галактике, который избавлял от всякой необходимости перемещаться по преисподней. Даже моему отцу Магнусу Красному мало что было известно о нем, и он именовал это Измерением Лабиринта. Те из нас, кто ныне знает о его существовании, включая активно пользующихся им эльдаров, чаще называют его паутиной.

Это измерение тайных проходов тянется по всей нашей Галактике по другую сторону как реальности, так и нереальности. На одной планете это может быть всего лишь портал, открывающийся на одном массиве суши и ведущий на другой, и его размеров хватает для прохода одного человека. Где-то в другом месте, во мраке, где не светят звезды, по незримым пределам паутины движутся целые флотилии и миры-корабли эльдаров. Именно здесь сотни тысяч эльдаров, которые иначе были бы обречены, укрылись при рождении Младшего бога и гибели их империи. Комморра – родной Темный город Нефертари – крупнейший из портов чужих в ее глубинах, однако не единственный.

Время и бесконечная война оказались немилосердны к паутине. Целые области лабиринтообразных проходов заполонили демоны, и то, что некогда было охватывающим всю Галактику творением непостижимого гения чужой расы, ныне представляет собой лишь опустевшую оболочку былого величия. Основная часть безмолвна, холодна и позабыта. Уцелевшие участки по большей части не картографированы людьми, и миллиард врат паутины остается незримым для человеческих чувств. Это царство не для подобных нам.

Мы, обитающие в Империи Ока, видим остатки этого грандиозного сооружения чаще, чем кто-либо из имперцев. Оно существует в наших владениях точно так же, как на любом из примитивных имперских миров могут сохраняться каменные руины ушедших цивилизаций. Входы в разрушенный лабиринт располагаются сразу за пределами видимости или же проявляются на границах восприятия. На захваченных демонами планетах и в глубине Пространства Ока те из нас, кто обладает достаточно острыми чувствами, ощущает дыры в нашей искаженной реальности. Порой это нечто окутанное тенью и мрачно-величественное, вроде разлома в космосе – настолько огромного, что через него может пройти целый флот, – и в глубине его виден висящий в пустоте сумрачный образ ландшафтов чужой планеты. Другие же порталы просты и невелики, как, например, арочный проем из призрачной кости, погребенный под поверхностью планеты. Среди входов и выходов паутины нет единообразия.

Как того и следовало ожидать, большая часть туннелей паутины в пределах Великого Ока бесполезна и разрушена сокрушительным криком, который издал при рождении Младший бог. Большинство оставшихся, вне зависимости от того, активны они или нет, заполнены Нерожденными, ищущими способ углубиться в реальное пространство и жаждущими крови и душ на борту миров-кораблей эльдаров. Проходимыми в наших похожих на чистилище владениях считаются лишь несколько маршрутов, и даже этими затерянными путями пользуются редко. Часть просто не нужна – в конце концов, это ведь распадающиеся остатки сети, – поскольку ведет из никчемного к бесполезному.

Те же, что до сих пор исправно функционируют и по-настоящему полезны, безусловно, входят в число самых ценных секретов Ока. Те в Девяти легионах, кому удается составить хотя бы фрагментарные карты стоящих внимания порталов паутины, могут требовать за свои знания любую цену, и сотни группировок охотно заплатят.

Я узнал о Разрыве Авернуса почти сотней лет ранее, и ценой этого знания стали шесть лет службы группировке VIII легиона, возглавляемой воином по имени Дхар'лет Рул. Мои услуги всегда высоко оплачивались артефактными автоматонами Механикум, но кое-какие другие предложения были слишком ценны, чтобы проходить мимо.

Шесть лет обуздания демонов и уничтожения врагов Дхар'лета. Шесть лет мои рубрикаторы несли службу в кровавых рейдах против других боевых кораблей, и все это ради того, чтобы узнать местонахождение одного-единственного надежного прохода паутины.

Оно того стоило. Теперь мне были известны несколько дюжин все еще функционирующих путей внутри Ока – и хотя, возможно, я обладал не самой полной картой среди воинов Девяти легионов, это знание все равно имело неизмеримую ценность.

Большая часть входов в паутину не обозначена никакими искусственными метками или древними вратами. Мы привели «Тлалок» в область космоса, которая казалась точно такой же, как все остальные хаотичные воды Ока, и медленно скользили в хромосфере остывающего, умирающего белого солнца. Там, в тени, отбрасываемой пульсирующим ядром светила, мы перешли из Ока… куда-то.

Нас окутала чернота. Оккулус показывал не черноту глубокой пустоты, а черноту лишенного цвета и звезд ничто. Потянувшись за пределы корпуса, я ощутил лишь бесконечность. Подобного я не чувствовал больше нигде в Галактике. Даже в глубинах космоса гудели древние отголоски рождения звезд и тихие мысли далеких смертных. Это же место представляло собой полную противоположность жизни, материи, вообще всего. Мы плыли по другую сторону как реальности, так и нереальности.

Двигатели жарко полыхали, проталкивая нас сквозь абсолютную черноту. Казалось, мы пребываем в состоянии покоя, вообще никуда не направляемся. Анамнезис заверяла, что «Тлалок» движется вперед. Наши чувства были окутаны пеленой, приборы молчали, и то, что мы видели, противоречило ее словам.

Экипаж мостика был встревожен. Среди мутантов и людей вспыхивали ссоры и лилась кровь по самым ничтожным поводам. Они привыкли жить в кошмаре, где на них могли без предупреждения напасть демоны, но разрушенная паутина Древних – это было почти непереносимо для их сознания. Абсолютное ничто этой секции лабиринта приводило к сенсорной депривации в масштабах всего корабля. Когда я спал, то не видел снов о волках. Я вообще ничего не видел во сне и просыпался через пару часов ничуть не отдохнувшим.

– Так было и при прошлом переходе? – поинтересовался Телемахон.

Его прекрасная маска, восстановленная моими жрецами-оружейниками, сверкала полированным серебром в бледном свете командной палубы. У него появилась привычка класть руки в перчатках на навершия двух мечей в ножнах на бедрах. Пояс с мечами был затянут небрежно, почти как у тщеславного человека-стрелка, – рисовка, не удивлявшая никого из нас.

Я продолжал глядеть в бескрайнюю черноту.

– Точно так же. Это единственный отрезок паутины из виденных мною, который по-настоящему совершенно пуст.

– А что в других?

– Смерть, – ответила за меня Нефертари, стоявшая у моего трона. – Твари, вырвавшиеся из иных царств и реальностей. Твари, которых боятся даже Нерожденные.

Телемахон, непринужденно расположившийся на ступенях возвышения, не отрывал взгляда от оккулуса. Его голос звучал задумчиво.

– Мне ни разу не доводилось видеть Лучезарные Миры. Рассказы правдивы?

– Рассказов много, – произнесла Нефертари. – Правдивы они или нет, зависит от того, какие ты слушаешь.

– Как наивно с моей стороны ожидать прямого ответа на этом корабле.

В ответ Нефертари мягко рассмеялась. До сих пор физически ощущалось, насколько Телемахон ее жаждет, – эта аура незримо окрашивала воздух вокруг него. Он представлял насыщенный соленый вкус ее крови на своем языке, и эта мысль вызывала у него трепет.

– Кровь эльдаров не соленая, – сказал я ему.

Из-под лицевой маски донеслось рычание, хотя из-за изысканного тембра голоса оно больше напоминало кровожадное мурлыканье.

– Мне не нравится, что ты читаешь мои мысли.

– Какая жалость. Уверен, ты к этому привыкнешь.

Нефертари, намного меньше нас впечатленная бесконечной чернотой на экране, с улыбкой прислушивалась к нашей мелкой перепалке.

– Я пойду биться с Угривианом, – сообщила она и покинула возвышение.

Телемахон следил за тем, как она уходит, а Гира, в свою очередь, наблюдала за Телемахоном.

«Я хочу ее», – донеслось желание мечника, столь же ясное, как если бы он высказал его вслух.

Он не передавал мне слов, однако его тяга к убийству была настолько пылкой, что я не мог не почувствовать его мысли.

Гира тоже их слышала. Рычание моей волчицы прозвучало более низко и естественно, чем то, что вырвалось из горла мечника.

Телемахон повернул шлем к демону, обратив к волчице безмятежное серебряное лицо.

– Молчать, шавка! Никто не спрашивал твоего мнения.

Отвесив три положенных поклона, ко мне приблизился один из членов экипажа мостика, звероподобный мутант из кланов-стад Сорциариуса. Продолговатая голова раба смахивала на козлиную и не подходила для членораздельной речи. Из-за вывалившегося, покрытого пятнами языка и формы челюстей он не мог выразить свое неодобрение человеческой мимикой. Вместо этого мутант издал хрюкающий вскрик и стряхнул с вытянутой пасти слюну.

– Лорд Хайон. – Издаваемые звероподобным слова звучали как нечто среднее между козлиным блеяньем и медвежьим рычанием.

С его подбородка свисал сталактит тягучей слюны, брызги которой падали на палубу.

Я жестом дал ему свое соизволение.

– Говори.

– Сколько в Темноте? – прорычал он сквозь искривленные, мокрые от слюны зубы.

Я сел прямо, бросив краткий взгляд на платформу, где, как обычно, сборище оборванных людей, сервиторов и зверей-мутантов изучало консоли сканеров. Они наблюдали за нами обоими с необычным вниманием, то и дело поглядывая в сторону командного трона. Безмолвная и бескрайняя чернота нервировала их. Я чувствовал их тревогу, которой пока недоставало остроты, чтобы перерасти в страх.

– Верь Анамнезис, Цах'к.

Существо покорно склонило рогатую голову. Он был облачен в собранную по частям броню: противоосколочный жилет поверх примитивной кольчуги. Смесь боевой экипировки, снятой с офицера Имперской Гвардии, и поношенной защиты времен Эры Железа для родоплеменных поединков, которые наша каста рабов устраивала в чреве корабля. Мутант не носил пистолета, как офицеры Флота, вместо этого у него за плечом висела потрепанная лазерная винтовка с фонарем подсветки цели. За десятки лет не один служитель мостика отведал, как приклад этого ружья с хрустом бьет в лицо. Цах'к был эффективным исполнителем и опытным смотрителем. С каждым годом серая шерсть на его лице и когтистых лапах все больше покрывалась инеем седины. Он был так же обеспокоен, как и остальные, однако никак не выказывал своего страха. Звериные глаза глядели на прочих членов экипажа с тем же свирепым животным вызовом, что и всегда. Мой надежный надсмотрщик.

– Верю Королеве Призраков. Хм. Истинная правда.

Королева Призраков. У стад зверей-мутантов были чрезвычайно забавные верования. Их роду не дозволялось заходить в ядро, и для них Анамнезис была богиней корабля, которую надлежало всегда слушаться и умилостивлять посредством поклонения. Сражаясь в ямах, они приносили ей в жертву сердца врагов. В ночи, отведенные под ритуалы племени, они порой приносили в жертву детей.

– Верь ей, – повторил я.

– Верю, да, но…

Рассерженная его несговорчивостью, Гира зарычала. В ответ Цах'к оскалил на нее зубы.

«Прекратите, вы оба».

Цах'к трижды поклонился, согласно традиции, и отвернулся. Несколько других членов экипажа продолжали бросать на нас беглые взгляды. Я прокашлялся, чтобы привлечь внимание мутанта.

– Старик, почему я чувствую в твоих мыслях эту… тревогу?

Цах'к запнулся, вздрогнув, словно его ударили.

– Не знаю, лорд Хайон.

– Подойди сюда.

Он вновь приблизился ко мне, лязгая по палубе подкованными железом копытами.

– Чего изволите, лорд Хайон?

– Посмотри на меня, Цах'к.

К нам начинало поворачиваться все больше голов, причем их мысли были сдобрены чем-то вроде голодного шипения. Любопытно, любопытно.

Мало кто из рабов когда-либо напрямую встречался взглядом с Ашур-Каем или мной, и Цах'к не являлся исключением, несмотря на более высокое положение. Мутант поднял свою чудовищную голову, опасливо оглядывая меня выпуклыми черными глазами, один из которых скрывался за пластиковой линзой прицельного монокуляра. Остроконечные рога цвета грязной слоновой кости делали его достаточно высоким, чтобы быть одного роста со мной, сойди я с трона.

Вот оно. Причина его сегодняшнего беспокойства: мутная белизна, начинающая появляться в черной сфере правого глаза. Образующаяся катаракта.

– Цах'к, с годами твое зрение угасает. Не так ли?

Он оскалил свои зубы, плоские, словно надгробные плиты, и инстинктивно зарычал – не на меня, а на остальных присутствующих на командной палубе. От ближайших мутантов наплывал грубый вал насмешливой злобы. Несколько из них тоже издали довольное рычание, демонстрируя собственные зубы.

«Возвращайтесь к своим обязанностям», – передал я в сознание всех живых существ на мостике.

Психическое принуждение перегрузило разумы нескольких сервиторов, и те либо безвольно застыли у своих консолей, либо с бессловесным стоном обмякли в служебных люльках, нуждаясь в помощи техноадепта. Вскоре предстояла очередная лекция от Ашур-Кая касательно беспечного применения силы.

Цах'к опять повернулся ко мне. В его мыслях мерцали образы окровавленной шерсти и ножей во мраке. Своими словами я посрамил его, указав на его слабость в присутствии множества тех самых созданий, с кем ему предстояло биться на аренах для воинов кланов. Учитывая, сколько его сородичей годами терпели побои надсмотрщика, после этого публичного позора многие бы поспешили нанести ответный удар.

Он упрямо щелкнул звериными челюстями, стараясь не выплеснуть злость на меня. На Сорциариусе рождались преданные, хитроумные рабы.

Я велел ему опуститься на колени. Ноги с вывернутыми назад суставами делали эту задачу нелегким испытанием, да и от старых костей помощи было мало. В такой близости от него становилось гораздо легче разглядеть сотни шрамов, крест-накрест пересекающих мех более светлыми полосками шерсти. Раны на предплечьях, бицепсах, груди, горле, лице, руках… все спереди. Цах'к всегда встречал врагов лицом к лицу. Уверен, эта грубая отвага вызвала бы у Леора восхищение.

Закрыть и исцелить рану совсем не сложно. Просто заставляешь плоть выполнять ее природную функцию – образуются струпья, рубцы затягиваются и так далее. Но обратить вспять разрушения, нанесенные плоти, крови и костям временем? Это требует большего умения в Искусстве, чем многие когда-либо смогут добиться.

Имперские омолаживающие процедуры сочетают в себе науку химии и хирургическое мастерство, но все равно не достигают вершин Искусства. Они лишь имитируют наименьшие из его достижений. Врачи и гематоры просто обманывают генетику, клонируя плоть, синтезируя кровь или же извлекая собственную кровь пациента и меняя ее природу посредством восстанавливающих и обогатительных процедур.

Только варп позволяет переделывать саму плоть. Однако, вдыхая его в кровеносную систему, необходимо доверять ему. Его мутагенное прикосновение не всегда столь милосердно, как хотелось бы надеяться. Как я уже говорил ранее, в Великом Оке все мы носим на коже печать собственных прегрешений.

Кончики пальцев моей перчатки коснулись лба Цах'ка. Мне не было нужды притрагиваться к нему, однако касте рабов требуется определенная театральность. И, как и в любой демонстрации власти, фокус состоит в том, чтобы добиться результата без видимых усилий.

– Встань, – произнес я мгновением позже. – Встань и возвращайся к своим обязанностям.

Он открыл свои выпуклые глаза. Оба черные. Оба ясные, чисто-черные. Одно козлиное ухо дернулось. Дыша тухлятиной, он пронзительно вскрикнул – совсем как тот зверь, что составлял большую часть его генетической сути.

– Благодарю, лорд Хайон.

– Знаю. Ступай.

Он был слишком полезен, чтобы терять его в простом племенном поединке. Когда он приближался, сородичи пятились или сгибались над консолями, устрашенные его внезапной силой и аурой моей благосклонности. Даже его шерсть стала темнее: белые пряди седины вновь посерели. Один из самых высоких и сильных самцов отважился встретить возвращение Цах'ка лающим блеянием и был вознагражден за это ударом приклада винтовки в скулу. Буян покорно пригнул рога и вновь обратил окровавленную морду к своим делам. Вызов откладывался на другую ночь.

– Включить вокс-связь с третичной секцией экипажа.

– Включаю, – откликнулась Анамнезис через динамики вокса.

При звуке ее голоса несколько зверей-мутантов, по обычаю, прикоснулись к талисманам из кости или высушенной кожи, висевшим на шнурках на их мохнатых шеях.

– Неудачно, – сказала она. – Неудачно. Неудачно. Не удалось.

Никакого ответа от Фалька и его братьев. Ну конечно.

Я откинулся на троне из красного железа и резной кости, наблюдая за оккулусом, где разворачивалось бесконечное ничто. Гира у моих ног тихо зарычала. Ее белые глаза следили за тем, как я поглаживаю отключенный клинок силового топора.

«О чем ты думаешь, Гира?»

«Еще никто из Нерожденных не возвращался невредимым с Лучезарных Миров».

Ее слова заставили меня улыбнуться.

«Мы пройдем мимо них, даю тебе слово».

Взгляд ее перламутровых глаз переместился с топора на мой кобальтово-синий доспех.

«Пламя твоей души пылает ярче, господин. Я вижу, как секира плавится в твоих руках, а броня обгорела дочерна».

Я провел большим пальцем перчатки вдоль лезвия Саэрна. Мягкий скребущий звук умиротворял меня. В тот момент я считал, что ее слова – всего лишь особенности нечеловеческого восприятия окружающего нас мира. Я думал, что Гира не видит обыденных деталей и воспринимает мироздание посредством искаженных чувств демона, усматривая значимость во всем, вне зависимости от того, заслуживает оно того или нет.

Она продолжала смотреть на меня.

«Скоро пламя твоей души будет пылать так ярко, что заставит Нерожденных преклонять колени».

«Ты говоришь, будто Токугра».

В ответ на мою насмешку волчица резко щелкнула челюстями.

«Смейся сколько угодно, господин. Но я вижу тебя в опаленной броне, стоящим на коленях перед другим».

– Я покончил со стоянием на коленях.

Последние слова я произнес вслух и, осознав это, тут же пожалел о своей оплошности – ко мне повернулись звериные головы со всей палубы.

«Император мертв, а мой отец проклят. И я больше никогда не встану на колени».

Так дерзко. Так уверенно. Так невежественно. Гордыня тех, кому не за что сражаться.

Когда мы возникли из ничто Разрыва Авернуса, то вышли прямо в небо, залитое огнем. Только что были тишина и пустая темнота, а уже в следующий миг мы скользили в Пространстве Ока и пустота пылала золотым светом. Мою сетчатку болезненно резануло размытое яркое пятно. Мутанты и люди отпрянули от внезапного едкого сияния. Мы вынырнули из паутины в область Ока, опаляемую Астрономиконом Императора.

– Закрыть оккулус! – крикнул Ашур-Кай с наблюдательной платформы.

Прежде чем кто-либо из экипажа успел повиноваться, многослойная броня по спирали сомкнулась над обзорным экраном.

– Оккулус закрыт, – произнесла Анамнезис через вокс мостика.

Мы получили несколько секунд передышки, а затем корабль накренился у нас под ногами, достаточно сильно, чтобы половину экипажа стратегиума швырнуло на палубу. Леор рухнул со ступеней центрального возвышения, врезавшись в группу беспомощных сервиторов и переломав рабам одним богам ведомо сколько костей. Телемахон обнажил оба клинка и сохранял равновесие лишь благодаря тому, что всадил их в пол, чтобы держаться и крепко стоять на ногах.

«Огненный Вал?» – послал мне импульс Ашур-Кай, поднимаясь с палубы.

– Столкновение, – протрещала Анамнезис сквозь помехи, затопившие вокс-канал. – Температура корпуса повышается.

«Щиты! – передал я ей и всем на командной палубе. – Щиты!»

– Пустотные щиты в спящем режиме. Температура корпуса повышается.

«Тлалок» опять свирепо рвануло. Еще больше служителей мостика полетели на палубу, окатив дюрасталь волной керамита и плоти. По кораблю пронеслось громовое эхо.

– Столкновение, – снова произнесла Анамнезис, продолжая оставаться абсолютно спокойной. – Температура корпуса повышается.

Корабль начал раскачиваться, разбрасывая упавших по полу. Гравитационные стабилизаторы силились удержать его. «Тлалок» застонал, пронзительно заскрипел напрягшимися металлическими костями.

«Астрономикон рвет нас на части!»

В послании Ашур-Кая было столько отчаяния, сколько я никогда еще от него не слыхал.

«Этого не может быть. Мы прошли Огненный Вал».

Я потянулся за пределы корабля, раскинув во все стороны ментальную сеть. Было больно – проталкивать сознание в психический огонь все равно, что погружать руки в кипящую воду. За визгливой песнью Вечного Хора, звеневшей внутри моего черепа, я нащупал дикое сознание, громадное и нечеловеческое, утопающее в безумии, боли и панике. Оно цеплялось за «Тлалок», держась за нас и растворяясь в Свете Императора. От тонущего в текучей муке разума исходил поток страдания.

«СВЕТ ОГОНЬ ЖЖЕНИЕ ОГОНЬ СВЕТ СЛЕПОЙ ЖЖЕНИЕ»

Корабль опять рвануло, опрокинув еще больше членов экипажа на пол. На мостике взвыли сирены, а по моему ретинальному дисплею заструились гололитические рапорты о повреждениях. Теперь это была уже не просто нагрузка на корпус – отламывались целые секции хребтовых укреплений. Что бы ни находилось там снаружи, оно ломало «Тлалоку» спину.

«Нас что-то схватило, – передал я Анамнезис. – Убей его».

И вот тогда тварь заревела. Если от ее хватки корабль сотрясался, то от рева по каждому сантиметру костей «Тлалока» прошла жестокая дрожь, а на нижних палубах, где вопль существа разносился громче всего, у экипажа полопались барабанные перепонки.

К тряске присоединилась более привычная дрожь. Анамнезис дала бортовые залпы с обеих сторон корпуса. Целые орудийные палубы изрыгнули свою ярость в золотую пустоту. Беззвучные крики существа окрасились новой болью. Над нами вновь раскатился его драконий рев, мощности которого хватило, чтобы разбить несколько мониторов консолей.

– Температура корпуса повышается, – произнесла Анамнезис с приводящим в ярость спокойствием.

«Убей его, Итзара!»

– Заряжаю второй залп. Стреляю.

На оккулусе возникло изображение горящей и плавящейся плоти, окутавшей укрепления живым саваном. Розовая кожа плавилась в золотом пламени, яркий огонь пожирал ее заживо, и открывались миллионы отверстий, похожих на ямы с вязкой грязью.

Корабль содрогался, разваливаясь на части, но теперь я лучше видел существо. Нечто колоссальное, какой-то демон-дракон или пустотный змей, который в диком безумии ухватился за корпус, цеплялся за нас и давил, умирая в свете Астрономикона. Вне всякого сомнения, он спасался бегством, надеясь укрыться в паутине, и врезался в «Тлалок» как раз тогда, когда мы вырвались обратно в Пространство Ока. Охваченный смертной паникой, он держался за нас, словно утопающий за соломинку.

Я снова потянулся к его сознанию…

«СВЕТ ОГОНЬ СВЕТ»

…и проник в его разум, пробиваясь сквозь судорожный круговорот мыслей к поврежденному мозгу. Свет Астрономикона, безвредный для человеческой плоти и холодного железа, сжигал Нерожденных. Было до обидного просто…

«СВЕТ БОЛЬ ОГОНЬ»

…расколоть его умирающий разум на части. Все равно что добить раненое животное. Никто бы не смог подчинить тварь, не будь она ранена, однако истерзанную пушками «Тлалока» и тающую в психическом пламени… Я охватил сознание существа руками и, пусть оно и без того умирало, сдавил.

Оно взорвалось на разбитых укреплениях «Тлалока», окатив корабль шипящими сгустками внутренностей, которые продолжали растворяться в залитой золотом пустоте. «Тлалок» качнуло в последний раз. А затем все смолкло.

Внезапная тишина практически оглушала. Корабль медленно выправился. Экипаж снова поднялся на ноги. Прошло несколько секунд, прежде чем вездесущий гул двигателей вновь пробился в мое сознание.

Равновесия не потерял только Телемахон. Он не потрудился помочь мне встать. Вместо этого он убрал свои мечи в ножны и обратил безмятежный взгляд на оккулус. Похоже, что снаружи, в окутанной золотистой дымкой пустоте, все было спокойно. Мы вышли к Лучезарным Мирам, за Огненный Вал, где Астрономикон горел ярче и сильнее всего.

В тишине мне дышалось легче. Ко мне снова подошла Гира – во время столкновений она затаилась в безопасной тени.

«Господин», – передала она.

«Моя волчица».

– Анамнезис, сообщить о повреждениях.

– Обширны, – немедленно отозвалась Анамнезис. – Обрабатываю.

Автоматизированные чернильные стилусы на нескольких консолях начали выцарапывать на стопках грязного пергамента подробности полученных «Тлалоком» ран. Разум машинного духа в действии. Леор, наблюдавший за несколькими рабами у консоли ауспика, начал изучать распечатки. Я не сомневался, что одновременно на его глазных линзах выводился поток данных, обновляемый с большей скоростью, однако ему хотелось простоты.