Текст книги "Коготь Хоруса"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Annotation

Когда Хорус пал, его сыны пали вместе с ним. Лунные Волки – сломленный легион, раздираемый соперничеством и преследуемый прежними союзниками, рассеялся по всему пространству Ока Ужаса. Что касается Абаддона, величайшего из последователей магистра войны, то о нем ничего не слышали уже долгие годы. Но когда тело Хоруса исчезает из мавзолея, союз легионеров отправляется на поиски бывшего Первого капитана, чтобы убедить его принять собственный жребий и продолжить то, что начал Хорус.

Аарон Дембски-Боуден

ПЕРВАЯ КНИГА

Действующие лица

Две минуты до полуночи

Часть первая

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Часть вторая

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Это последнее

Об авторе

Аарон Дембски-Боуден

КОГОТЬ ХОРУСА

ПЕРВАЯ КНИГА

о Черном Легионе

Идет сорок первое тысячелетие. Вот уже более ста веков Император неподвижно восседает на Золотом Троне. По воле богов он стал лидером всего человечества, а с мощью своих неутомимых армий – повелителем миллионов миров. Его тленная оболочка незримо подпитывается энергией изобретений, дошедших из Темной Эры Технологий. Он – Владыка Империума, которому ежедневно приносят в жертву тысячи душ, поэтому он никогда не умрет до конца.

И в этом бессмертном состоянии Император несет свою бдительную стражу. Могущественные флоты курсируют в зараженных демонами миазмах варпа, на этой единственной тропе, соединяющей далекие звезды. Их путь освещает Астрономикон, физическое воплощение воли Императора. Громадные армии сражаются в бесчисленных мирах с его именем на устах. Величайшими из его солдат стали Адептус Астартес, космические десантники, генетически модифицированные супервоины. У них есть и братья по оружию – Имперская Гвардия и бесчисленные планетарные защитные силы, вечно бдительная Инквизиция и техножрецы Адептус Механикус. Но даже при всей своей громадной численности они едва ли смогут сдержать натиск извечной угрозы чужих, еретиков, мутантов и еще более ужасных врагов человечества.

Быть человеком в такие времена означает быть песчинкой в громадной пустыне. Это значит жить под властью самого кровавого и жестокого режима из всех существующих. Нужно забыть о власти технологии и науки, ведь уже многое было потеряно и никогда не возродится. Забыть обещания прогресса и разума. Во мраке будущего есть только война. Нет мира среди звезд, есть лишь бойня и смех ненасытных богов.

Действующие лица

В алфавитном порядке

Анамнезис

Усовершенствованный машинный дух, управляющий боевым кораблем «Тлалок». Рожден в Кузнице Церера на Священном Марсе.

Ашур-Кай Кезрема, Белый Провидец

Воин XV легиона, рожден на Терре. Колдун группировки ХаШерхан, провидец пустоты на боевом корабле «Тлалок».

Валикар, Резаный

Воин IV легиона, рожден на Терре. Страж мира-фабрики Галлиум, а также командир боевого корабля «Тан».

Гира

Демон, рожден в Море Душ. Связан с Искандаром Хайоном.

Джедхор

Воин XV легиона, рожден на Терре. Жертва Рубрики Аримана.

Искандар Хайон

Воин XV легиона, рожден на Просперо. Колдун группировки ХаШерхан, а также командир боевого корабля «Тлалок».

Кадал Орлантир

Воин III легиона, рожден на Кемоше. Сардар группировки 16-й, 40-й и 51-й рот Детей Императора, а также командир боевого корабля «Элегия совершенства».

Кераксия

Адепт Механикум, рождена на Священном Марсе. Правительница мира-фабрики Галлиум, а также Госпожа Ореола Ниобии.

Куревал Шайрак

Воин XVI легиона, рожден на Терре. Воин группировки Дурага-каль-Эсмежхак, один из юстаэринцев.

Леорвин Укрис, Огненный Кулак

Воин XII легиона, рожден на Высадке Нувира. Предводитель группировки Пятнадцать Клыков, а также командир боевого корабля «Челюсти белой гончей».

Мехари

Воин XV легиона, рожден на Просперо. Жертва Рубрики Аримана.

Нефертари

Эльдарская охотница, Чистокровная Коморры. Подопечная Искандара Хайона.

Оборванный Рыцарь

Демон, рожден в Море Душ. Связан с Искандаром Хайоном.

Саргон Эрегеш

Воин-жрец XVII легиона, рожден на Колхиде. Капеллан ордена Медной Головы.

Телемахон Лирас

Воин III легиона, рожден на Терре. Младший командир группировки 16-й, 40-й и 51-й рот Детей Императора, а также командир боевого корабля «Опасность экстаза».

Токугра

Демон, рожден в Море Душ. Связан с Ашур-Каем Кезремой.

Угривиан Каласте

Воин XII легиона, рожден на Высадке Нувира. Солдат группировки Пятнадцать Клыков.

Фабий, Прародитель

Воин III легиона, рожден на Кемоше. Бывший Главный апотекарий Детей Императора, командир боевого корабля «Прекрасный».

Фальк Кибре, Вдоводел

Воин XVI легиона, рожден на Хтонии. Вожак группировки Дурага-каль-Эсмежхак, а также командир боевого корабля «Зловещее око». Бывший командир юстаэринцев.

Цах'к

Мутант («homosapiensvariatus»), рожден на Сорциариусе. Смотритель стратегиума на борту «Тлалока».

Царственный

Солнечный Жрец, Воплощение Астрономикона, рожден волей Бога-Императора.

Эзекиль Абаддон

Воин XVI легиона, рожден на Хтонии. Бывший Первый капитан Сынов Хоруса, бывший Верховный Вожак юстаэринцев. Командир боевого корабля «Дух мщения».

Две минуты до полуночи

999. М41

Началу предшествовал конец.

Я говорю, а перо тихо скребет по пергаменту, исправно записывая каждое мое слово. Этот мягкий звук кажется почти уютным. Мой писец пользуется чернилами, пером и пергаментом – старомодно и почти забавно.

Мне неизвестно его подлинное имя, неизвестно даже, сохранил ли он имя. Я несколько раз спрашивал его об этом, однако ответом был лишь скрип пера. Возможно, у него есть лишь серийный код. Подобное не редкость.

– Я буду звать тебя Тотом, – обращаюсь я к нему.

Он никак не реагирует на учтивость. Я рассказываю, что так звали древнего и прославленного просперского писца. Он не отвечает. Представьте, как я разочарован.

Не знаю, как он выглядит. Мои заботливые и милосердные хозяева ослепили меня, приковали к каменной стене и предложили исповедаться в своих грехах. Мне не хочется называть их пленителями, поскольку я появился среди них без оружия и сдался без сопротивления. Термин «хозяева» представляется более справедливым.

В первую ночь они лишили меня первого и шестого чувств, оставив слепым и бессильным во мраке.

Итак, мне неизвестно, как выглядит мой писец, однако я могу предположить. Это сервитор, который не ведает сомнений, как и миллионы прочих. Я слышу биение его сердца. Оно бесстрастно, словно размеренное тиканье метростандарта музыканта. Когда он двигается, киборгизированные суставы стрекочут и пощелкивают, вдохи и выдохи с механической размеренностью срываются с вялых губ. Ни разу не слышал, чтобы он моргнул. Скорее всего, его глаза заменены аугметикой.

Чтобы начать подобное повествование, требуется честность, и только эти слова кажутся истинными. Началу предшествовал конец. Так погибли Сыны Хоруса. Так вознесся Черный Легион.

История Черного Легиона начинается со штурма Града Песнопений. Именно там все изменилось, именно там сыны нескольких легионов отбросили былые цвета и впервые отправились на битву в черном. И все же для этой истории нужен контекст. Давайте начнем с Войн легионов и поисков Абаддона.

Со временем записи о той эре в анналах имперской истории пострадали, как это обязательно бывает со всеми воспоминаниями, а подробности исказились, сделав летопись смехотворной. Это была эпоха относительного покоя и процветания. Пламя Ереси подернулось слоем пепла, и империя человечества неоспоримо властвовала над Галактикой.

Немногие уцелевшие архивы, зафиксировавшие хоть какие-то детали того «золотого века», взывают к нему почтительным шепотом – а хронометры все тикают, приближая полночь этого последнего, темного тысячелетия.

Если можете, представьте себе эти владения. Единая и непобедимая империя, раскинувшаяся среди звезд, – враги уничтожены, предатели истреблены. Любой, кто возвышает голос против поклонения «божественному» Императору, несет наивысшее наказание, расплачиваясь жизнью за грех богохульства. Все породы ксеносов в имперском пространстве выслеживаются и вырезаются с беспощадной безнаказанностью. Человечество обладает той мощью, которой ему недостает теперь. Подлинный упадок межзвездного царства Императора еще не начался.

И все же осталась опухоль. Империум не уничтожил своих врагов. Не до конца. Он просто забыл о них. Забыл о нас.

Впервые за долгую историю человечества мир был построен на горделивом невежестве, которое следует за победой, доставшейся слишком горькой ценой. Уже спустя считаные поколения после того, как пылала галактика, Ересь и последовавшее за ней Очищение начали уходить в легенды.

Верховные Лорды Терры – те видные деятели, кто правил от имени павшего Императора – думали, будто нас больше нет. Думали, что мы сокрушены или погибли в позорном изгнании. Между собой они распространяли истории о том, что мы низвергнуты в загробный мир и вечно терзаемся в Великом Оке. В конце концов, какой смертный может выжить в величайшем варп-шторме, когда-либо прорывавшемся в реальность? Губительный вихрь в центре Галактики обеспечил удобный способ казни – бездну, куда новое царство могло сбрасывать изменников.

В те первые дни крепость, которой предстояло стать военным миром Кадия, представляла собой всеми забытый аванпост из холодного камня. Она не нуждалась в громадном боевом флоте для патрулирования своих галактических владений, а население ее было избавлено от своей нынешней участи. Сейчас губернаторы-милитанты скармливают людей мясорубкам Имперской Гвардии, которые поглощают детей и выплевывают наружу солдат, обреченных на смерть.

В ту забытую эпоху Кадии не было нужно ничего из этого, ведь ей почти ничто не угрожало. Империум был силен, потому что его враги больше не поднимали клинков для свержения ложного Императора.

У нас были иные войны. Мы сражались друг с другом. Это были Войны легионов. Они бушевали по всему Оку с яростью, которая заставляла вспоминать о Ереси со смехом.

Мы забывали Империум в той же мере, что Империум забывал нас, хотя со временем наши битвы начали выплескиваться в реальное пространство. Нашей вражде стало тесно в самой преисподней.

Я пообещал открыть все, и я человек слова, несмотря на те прегрешения, которыми, по мнению моих тюремщиков, запятнана моя душа. Взамен они пообещали мне столько чернил и пергамента, сколько понадобится для записи моей исповеди. Они распяли меня, зная, что это мне не повредит. Лишили мою кровь чародейства и вырвали глаза из глазниц. Но мне не нужны глаза, чтобы диктовать эту хронику. Все, что мне нужно, – терпение и небольшая слабина цепей. Я – Искандар Хайон, рожденный на Просперо. На низком готике Уральской области Терры «Искандар» произносят как «Сехандур», а «Хайон» как «Кайн».

Среди Тысячи Сынов я известен как Хайон Черный – за свои прегрешения против нашего рода. Войска магистра войны зовут меня Сокрушителем Короля – магом, который поверг Магнуса Красного на колени.

Я – предводитель ХаШерхан, лорд Эзекариона и брат Эзекиля Абаддона. Я проливал вместе с ним кровь на заре Долгой Войны, когда первые из нас стояли закованными в черное в лучах восходящего красного солнца.

Каждое слово на этих страницах – правда.

Позором с тенью преображены,

В черном и золоте вновь рождены.

Часть первая

ДЬЯВОЛЫ И ПЫЛЬ

Глава 1

КОЛДУН И МАШИНА

Долгие годы, предшествовавшие Битве за Град Песнопений, я не ведал страха, поскольку мне было нечего терять. Все, чем я дорожил, обратилось в пыль на ветрах истории. Вся истина, ради которой я сражался, теперь стала не более чем праздными философствованиями, которые изгнанники нашептывают призракам.

Все это меня не особенно злило и не погружало в меланхолию. За столетия я усвоил, что лишь глупец пытается бороться с судьбой.

Оставались только кошмары. Мой дремлющий разум получал мрачное удовольствие, возвращаясь к Судному Дню, когда по улицам пылающего города с воем бежали волки. Всякий раз, когда я позволял себе уснуть, мне снился один и тот же сон. Волки, постоянно волки.

Адреналин рывком выдрал меня из дремоты. Мышцы ныли от молочной кислоты, руки дрожали, а кожа покрылась холодными кристалликами пота. Протяжные вопли последовали за мной в дневной мир, угасая в металлических стенах моей медитационной камеры. Бывали ночи, когда этот вой отдавался в моей крови – я ощущал, как он движется по венам, отпечатавшись в генокоде. Пусть волки и были всего лишь воспоминанием, но они охотились с упорством, превосходящим ярость.

Я дождался, пока они растворятся в гуле корабля вокруг. И только потом поднялся. Хронометр показывал, что я проспал почти три часа. После тринадцати дней бодрствования даже урывки сна были желанной передышкой.

На настиле пола моей скромной спальни лежала, отдыхая и внимательно наблюдая, волчица, которая не была волчицей. Ее белые глаза, бесцветные, словно безупречные жемчужины, следили за тем, как я встаю. Когда спустя мгновение зверь поднялся, его движения были неестественно плавными, словно независимыми от мышц и сухожилий. Волчица двигалась не так, как настоящие волки, даже не как волки, что преследовали меня в снах. Она двигалась, словно призрак, натянувший на себя волчью шкуру.

По мере приближения к существу оно все меньше походило на подлинного зверя. Когти и зубы были словно отлиты из черного стекла. В сухой пасти не было слюны, и волчица никогда не моргала. От нее пахло не плотью и шерстью, а дымом пожарища – вонь пепелища моего родного мира.

«Хозяин», – пришла мысль волчицы. На самом деле, это было не слово, а понятие, знак подчинения и привязанности. Впрочем, человеческий – и постчеловеческий – разум инстинктивно воспринимает подобное как язык.

«Гира», – отправил я в ответ телепатическое приветствие.

«Ты спишь слишком громко, – сообщила она. – Я славно наелась в тот день. Последние вздохи рожденных на Фенрисе. Треск белых костей и пряный вкус мозга внутри. Пощипывание благороднейшей крови на языке».

Ее веселье развеселило и меня. Ее самоуверенность всегда была заразительной.

– Хайон, – разнесся по комнате тусклый нечеловеческий голос.

В нем совершенно отсутствовали как эмоции, так и признаки пола.

– Мы знаем, что ты проснулся.

– Так и есть, – заверил я пустоту.

Под кончиками пальцев была темная шерсть Гиры. Она казалась почти что реальной. Пока я почесывал волчицу за ушами, она не обращала на это внимания, не проявляя ни удовольствия, ни раздражения.

– Иди к нам, Хайон.

В тот момент я не был уверен, что готов для этой встречи.

– Не могу. Я нужен Ашур-Каю.

– Мы фиксируем интонационные сигнификаторы, которые указывают на обман в твоем ответе, Хайон.

– Это потому, что я тебе лгу.

Никакого ответа. Тем лучше.

– Что там с уровнем энергии в предкамерах, подключенных к хребтовым магистралям?

– Изменений не зафиксировано, – заверил меня голос.

Жаль. Впрочем, не удивительно, учитывая режим энергосбережения на корабле. Я встал с плиты, которая служила мне ложем, и помассировал саднящие глаза большими пальцами. Сон не освежил меня. Из-за истощения энергоресурсов «Тлалока» освещение отсека было тусклым – в точности как в те годы, когда я, тизканский мальчишка, читал пергаменты при свете переносной светосферы.

Тизка, некогда именуемая городом Света. В последний раз я видел родной город во время бегства, когда на обзорном экране оккулуса уменьшался горящий Просперо.

В какой-то мере Тизка продолжала существование в новом родном мире легиона – Сорциариусе. Я посещал его, затерянный в глубинах Ока, несколько раз, но мне никогда не хотелось там остаться. Многие из братьев чувствовали то же самое – по крайней мере, редкие счастливчики, чей разум остался нетронут. В те бесславные дни Тысяча Сынов в лучшем случае представляли собой разобщенное братство. В худшем же они вообще забывали о том, что значит быть братьями.

А что же Магнус, Алый Король, некогда вершивший суд над своими сыновьями? Наш отец сгинул в метаморфозах Великой Игры, ведя Войну Четырех богов. Его устремления были эфирны и призрачны, а амбиции его сынов все еще оставались мирскими и смертными. Все, чего нам хотелось, – выжить. Многие из моих братьев продавали свои знания и боевое чародейство крупнейшим из игроков в сражающихся легионах, ведь на наши таланты всегда был спрос.

Даже среди мириада миров, купающихся в энергиях Ока, Сорциариус отличался особенной неприветливостью. Все его обитатели жили под пылающим небом, которое лишало смысла понятия день и ночь, и где в непрестанном хороводе кружились терзаемые мукой мертвецы. Я видел Сатурн в той же системе, что и Терра, а также планету Кельмаср, которая вращается вокруг белого солнца Клово. Обе планеты окружали кольца из камней и льда, выделявшие их среди небесных собратьев. У Сорциариуса было такое же кольцо – призрачно-белое на фоне бурлящего лилового пространства Ока. Оно состояло не изо льда или скал, а из вопящих душ. Мир изгнания Тысячи Сынов в буквальном смысле венчала корона из завывающих призраков тех, кто погиб из-за величайшей лжи.

По-своему это было красиво.

– Иди к нам, – послышался механический голос из настенных вокс-динамиков.

Почудилась ли мне легкая примесь мольбы в мертвенной интонации? Это обеспокоило меня, хотя я и не мог сказать, почему.

– Лучше не стоит.

Я направился к двери. Гире не требовалась команда идти следом. Черная волчица неслышно шагала за мной. Белые глаза наблюдали, обсидиановые когти щелкали и скрежетали по палубе. Иногда – если бросить взгляд в нужный миг – тень Гиры на стене казалась чем-то высоким с рогами и крыльями. В иные моменты моя волчица вообще не отбрасывала тени.

За дверью стояли на часах двое стражей. Оба были облачены в кобальтово-синий керамит с бронзовой отделкой, а шлемы отличались высокими хельтарскими плюмажами, которые напоминали о просперской истории и древних ахцтико-гиптских империях Старой Земли. Как я и ожидал, оба повернули головы ко мне. Один, мрачный, словно храмовая горгулья, даже удостоил меня медленным приветственным кивком. Когда-то такое проявление жизни раздразнило бы меня призраком ложной надежды, но теперь я избавился от подобных заблуждений. Мои сородичи давно сгинули, их убила гордыня Аримана. Их место заняли эти рубрикаторы, не-мертвые пепельные остовы.

– Мехари. Джедхор, – приветствовал я их по имени, несмотря на всю бессмысленность этого.

«Хайон». Мехари смог передать имя, однако это было проявлением простого и безличного повиновения, а не подлинного узнавания.

«Прах, – передал Джедхор, тот, кто кивнул мне. – Все – прах».

«Братья», – ответил я рубрикаторам.

Когда я пытался взглянуть на них вторым, куда более острым зрением, это сводило с ума: ведь в керамитовых оболочках, в которые они обратились, таилась как жизнь, так и смерть. Я потянулся к ним – не физически, а робким усилием психического восприятия. С таким же напряжением мы вслушиваемся тихой ночью в звук отдаленного голоса.

Я ощущал близость их душ, в точности как в те времена, когда они ступали среди живых. Однако внутри доспехов был лишь пепел. Вместо памяти в их сознании плавал туман.

В Джедхоре я почувствовал крошечный тлеющий уголек воспоминания: вспышка белого пламени, которая затмевает все остальное и длится не дольше мгновения. Так умер Джедхор. Так умер весь легион. В беснующемся огне.

Хотя в разуме Мехари порой вспыхивали такие же проблески памяти, в тот день я ничего в нем не почувствовал. Второй рубрикатор замер в величественной позе стража, сжимая болтер и глядя на меня бесстрастным Т-образным визором шлема.

Я не раз пытался объяснить парадокс живых мертвецов Нефертари, но мне всегда недоставало верных слов. В последний раз, когда мы беседовали на эту тему, это выглядело особенно беспомощно.

– Они там и не там, – говорил я ей. – Оболочки. Тени. Не могу объяснить это тому, у кого нет второго зрения. Это все равно что пытаться описать музыку родившемуся глухим.

В тот момент Нефертари провела своей когтистой перчаткой по шлему Мехари, и ее хрустальные ногти царапнули одну из неподвижных красных глазных линз. Ее кожа была белее молока, светлее мрамора, достаточно прозрачной, чтобы смутная паутина вен просвечивала под резко очерченными скулами. Она и сама выглядела полумертвой.

– Ты это объяснишь, – отозвалась она с холодной, нечеловеческой улыбкой, – если скажешь, что музыка – это голос эмоций, которые музыкант посредством искусства передает зрителям.

И ответил на эту изящную шпильку кивком, но больше ничего не сказал. Мне не доставляло удовольствия делиться подробностями проклятия братьев даже с ней, не в последнюю очередь потому, что на мне лежала часть вины за их судьбу. Это я пытался помешать Ариману в последний раз бросить кости.

Это я потерпел неудачу.

Привычный укол смешанного с виной раздражения вернул меня в настоящее. Рядом со мной зарычала Гира.

«За мной», – приказал я двум рубрикаторам.

Команда с треском пронеслась по психической нити, соединявшей нас троих, и их подтверждение откликнулось гулкой пульсацией. Мехари и Джедхор двинулись следом, глухо стуча подошвами по палубе.

В длинном проходе, ведущем на мостик, зашипел и ожил еще один вокс-динамик.

– Иди к нам, – произнес он.

Снова тот же монотонный призыв, манивший меня в глубь холодных коридоров корабля.

Я посмотрел прямо на один из бронзовых акустических приемников, которые испещряли сводчатые стены основного хребтового коридора. Этому придали форму улыбающейся погребальной маски андрогина.

– Зачем? – спросил я.

Из динамиков по всему кораблю шепотом раздалось признание – всего лишь очередной голос в хоре призраков:

– Потому что нам одиноко.

Жизнь на борту «Тлалока» была контрастна и противоречива, как и на всех имперских кораблях, выброшенных на берега Преисподней. В Великом Оке существовали как участки стабильности, так и турбулентные потоки, и корабли, заходившие в пространство Ока, в конечном счете починялись такому же нерегулярному ритму.

В этом царстве мысль становится реальностью, если иметь силу воли, достаточную, чтобы вызвать нечто из ничто варпа. Если смертный чего-то жаждет, варп зачастую дает ему это, хотя лишь в редких случаях не просит заплатить нежданную и непомерную цену.

После того как слабейшие покончили с собой, будучи не в силах совладать с собственным взбунтовавшимся воображением, на хаосе обломков начала возводиться иерархия экипажа. В сводчатых залах «Тлалока» общество вскоре перестроилось по принципу деспотичной меритократии. Те, кто был мне наиболее полезен, возвышались над теми, кто не был. Вот так просто.

Многие в экипаже были людьми, захваченными в рабство во время набегов в ходе войн легионов. Ниже них стояли сервиторы, а выше – звероподобные мутанты, урожай генных хранилищ Сорциариуса. Ночь за ночью по коридорам разносилось эхо их рева, сопровождавшего ритуальные схватки. Они сражались на нижних палубах, где смердело звериной шерстью и потом.

Чтобы добраться до Анамнезис, ушло почти два часа. Два часа переборок, медленно, со скрежетом открывающихся в режиме энергосбережения. Два часа трясущихся подъемных платформ. Два часа темных коридоров и песни варпа, терзающей металлические кости корабля. Когда корабль рассекал наиболее плотные из волн Ока, все хищное тело «Тлалока» натужно скрипело и по нему проходила дрожь.

Снаружи бушевал шторм. Нам редко приходилось реактивировать поле Геллера внутри Ока, однако эта область была больше варпом, чем реальностью, и за нами пылал океан демонов.

Я не обращал внимания на мелодию варпа. Прочие в нашем отряде утверждали, что во время самых жестоких бурь слышат голоса – голоса союзников и врагов, предателей и преданных. Я ничего подобного не слышал. По крайней мере, голосов.

Гира следовала за нами, периодически исчезая в тенях по собственной прихоти или из-за соблазна на что-то поохотиться. Моя волчица исчезала во мраке и возникала где-то еще из другой тени. Каждый раз, когда она сливалась с пустотой, незримые связывающие нас узы чуть ощутимо дрожали.

Мехари и Джедхор, напротив, вышагивали в безмолвном согласии. Я находил в их обществе мрачное удовлетворение. Они были надежными и верными спутниками, пускай и неважными собеседниками.

Порой я обнаруживал, что разговариваю с ними, как будто они до сих пор живы, обсуждаю свои планы и отзываюсь на их стоическое молчание так, словно слышу ответ. Я гадал, как расценили бы мое поведение еще способные дышать сородичи на Сорциариусе и страдает ли кто-либо еще из братьев подобной слабостью.

Чем дальше мы уходили в глубь корабля, тем меньше он напоминал овеянную скорбью крепость и тем сильнее – трущобы. Аппаратура становилась все более ветхой, а обслуживавшие ее люди – все более жалкими. Когда я проходил мимо, они кланялись. Некоторые плакали. Кое-кто разбегался, словно паразиты на свету. Им всем хватало ума не заговаривать со мной. Я не питал к ним особой ненависти, однако из-за постоянного зуда их мыслей рядом с ними неприятно было находиться. Они вели бессмысленную жизнь во тьме, рождаясь, живя и умирая рабами непонятных им господ на непонятной войне.

Нижние палубы опустошали циклы эпидемий. Во время большей части наших набегов мы просто охотились на рабов, чтобы пополнить ряды неквалифицированной рабочей силы. Раз в несколько десятилетий требовалось атаковать другой легион, чтобы заполнить палубы экипажа после очередной заразы, порожденной Оком. Око Ужаса было неласково к немощным и слабовольным.

Когда я добрался до просторных, связанных между собой помещений Внешнего Ядра, вокруг появилось некое подобие порядка. Громадные залы были заполнены сервиторами и облаченными в рясы культистами Бога-Машины. Все они суетились вокруг лязгающей машинерии, выстроившейся вдоль стен, прикрепленной к потолку и установленной в гнездах, вырезанных в полу. Здесь нам предстал обнаженный мозг «Тлалока», с венами из композитных кабелей и витых проводов и плотью из ветшающих черных стальных машин и ржавеющих железных генераторов.

Однозадачные рабочие бригады по большей части не обращали внимания на появление своего господина, хотя культисты-надсмотрщики кланялись и расшаркивались так же, как людское стадо на верхних палубах. Я ощущал их нежелание склоняться перед властью, которая не разделяет их трепета перед Омниссией, однако я не был к ним жесток. Пребывая здесь, они могли служить нуждам самой Анамнезис, а такой чести алкали многие в Машинном Культе.

Лишь немногие выражали искреннее почтение, приветствуя командира корабля. Однако их уважение не имело для меня значения. Меня не заботили и те, кому его недоставало. В отличие от неквалифицированных людей-чернорабочих, также влачивших жизнь без солнца в чреве корабля, у этих жрецов были более неотложные обязанности. Им некогда было простираться ниц перед владыкой, уделяющим им очень мало внимания. Я позволял им спокойно трудиться, а они отвечали мне таким же вежливым равнодушием.

В каждом зале над сгорбленными жрецами и шаркающими сервиторами высились несколько роботов-часовых: человекоподобных кибернетических воинов типов «Таллакси» и «Бахарат». Все они стояли неподвижно, свесив головы и опустив оружие. Как и сервиторы, неактивные роботы не замечали нашего перехода из Внешнего Ядра во Внутреннее.

Внутреннее Ядро представляло собой один отсек, отрезанный от остального корабля серией герметичных люков. Туда имели доступ лишь высшие чины экипажа. Автоматические лазерные турели неохотно ожили, со скрипом выдвинувшись из гнезд в стенах и отслеживая наше приближение по подвесной палубе. Я сомневался, что энергии для стрельбы хватит больше чем половине из них, – однако зримое доказательство того, что управляющий «Тлалоком» машинный дух все еще придерживается определенных стандартов, ободряло.

Вход во Внутреннее Ядро отличался вычурной отделкой, почти как дворцовые врата. Сами двери представляли собой огромные плиты темного металла, на которых были выгравированы свивающиеся тела просперских змей. Змеи высоко держали гребнистые головы и широко раскрывали пасти, чтобы пожрать двойное светило.

Единственным стражем здесь был еще один автомат «Бахарат»: четыре метра механических мускулов и металлической мощи, вооруженные наплечными роторными пушками. В отличие от тех, что были во Внешнем Ядре, этот оставался активен. Из сочленений доспеха все еще доносился шум поршней, а оружейные установки гудели от заряда.

Безликое забрало киборга равнодушно и оценивающе уставилось на меня, после чего массивные железные лапы машины сделали шаг в сторону. Робот не заговорил. Здесь почти никто не говорил. Все общались при помощи пакетов шифрованного машинного кода.

Я прижал руку к одной из огромных скульптур – ладонь накрыла лишь одну чешуйку на шкуре левой змеи – и направил сквозь запертые врата мгновенный мысленный импульс.

«Я здесь».

Под нестройный хор лязгающих засовов и дребезжащих механизмов первая из семи переборок с натугой начала открываться.

Машинный дух – воплощение важнейшего из союзов: прямой связи между человечеством и Богом-Машиной. Для техножрецов марсианского Механикум – того более чистого и достойного института, что предшествовал закосневшему Адептус Механикус, – нет формы существования священнее, чем это божественное слияние.

Тем не менее большинство машинных духов – примитивные и ограниченные создания. Их производят из разномастных биологических компонентов, сохраняющих подобие жизни с помощью химических растворов, а затем подчиняют системам, с которыми им придется вечно работать по воле загруженных программ. В империи, где искусственный интеллект является верхом ереси, создание машинных духов сохраняет в ядре любого автоматизированного процесса живую человеческую душу.

Вершиной этой технологии обычно считаются боевые машины легионов космодесанта и культов Марса, которые позволяют воинам после увечья и смерти продолжать сражаться внутри бронированной оболочки кибернетического полководца. Ступенью ниже находятся вспомогательные системы целенаведения боевых танков и десантно-штурмовых челноков, а сразу за ними следуют второстепенные когнитивные устройства боевых кораблей размером с Хорусод, бороздящих пустоту.

Однако существуют и иные шаблоны. Иные вариации на тему. Не все изобретения равнозначны.

«Я здесь», – передал я за врата.

Я почувствовал, как биологические компоненты машинного духа ворочаются в своей цистерне с холодной аква витриоло, запуская в ответ последовательность действий подчиненной системы. Спустя мгновение двери Внутреннего Ядра начали Ритуалы Открытия.

Сущность в сердце корабля, известная как Анамнезис, ждала. У нее это очень хорошо получалось.

«Стоп», – передал я братьям безмолвный приказ.