Текст книги "Разведчик Пустоты"

Автор книги: Аарон Дембски-Боуден

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Талос поднял гладиус, несколько раз примерившись и взвесив его в руке. Затем он обрушил шар, венчающий рукоять, на грудину Ксарла – раз, потом еще и еще. Каждый удар сопровождался глухим стуком. В четвертый раз он вложил в удар больше силы, и в кости появилась неровная трещина. Еще несколько ударов расширили отверстие достаточно, чтобы Талос смог продеть пальцы под ребра и распахнуть грудную клетку брата, словно хрустящую, трещащую книгу. Вонь опаленной плоти и внутренностей скоро заполнила небольшое помещение. Талос просунул руку в перчатке в грудь Ксарла и вытащил первую округлую железу. Поначалу чувствовалось сопротивление – прогеноид был тесно связан с нервной системой. Он покоился в мускульном мешке, пронизанном сосудами.

Пророк опустил пригоршню вязкой плоти в медицинский контейнер. В лучшие времена в такие моменты произносили слова прощания и клятвы. Сейчас ничего не шло на язык.

Талос взял в ладони голову Ксарла и повернул набок. Когда тело сдвинулось с места, из открытого рта и обнаженных легких вырвался вздох. Несмотря на все обучение, несмотря на все, что пророк видел за столетия своей жизни, от этого звука руки его превратились в лед. Некоторые инстинктивные реакции оставались настолько человеческими, настолько глубоко встроенным в само его существо, что их нельзя было подавить. Этот вздох мертвеца вызвал одну из них. Пророк почувствовал, как кровь похолодела в жилах – пускай всего на один миг.

Прогеноидная железа в горле Ксарла извлеклась куда легче. Острием гладиуса Талос разрезал кожу и сухожилия, так что в мертвой плоти образовалась широкая рана. Он вытащил еще одну пригоршню кровавой пленки и опутанного венами мяса и опустил в контейнер к первой.

Поворот крышки, щелчок, и медицинский контейнер плотно закрылся. На его боковой стороне загорелась зеленая руна.

На то время, что потребовалось бы для нескольких медленных вдохов и выдохов, Талос замер на коленях у тела брата. Он ничего не говорил и ни о чем не думал. Изуродованные останки Ксарла мало напоминали воина в жизни – изломанный и поверженный, он был просто грудой расчлененной плоти и расколотого керамита. Талоса посетило предательское желание поживиться доспехом брата, но он подавил эту мыслишку падальщика. Нет, только не у Ксарла. И если по‑честному, на павшем воине не оставалось почти ничего ценного.

– Талос, – настойчиво повторил вокс.

Он все еще не отвечал, хотя голос вывел его из прострации.

– Брат, – сказал он Ксарлу, – тебя ждут похороны, достойные героя.

Талос встал на ноги и подошел к стойке с оружием. Древний огнемет покоился там, как и все последние годы, очищенный от ржавчины и отполированный. Его холодный ствол высовывался из широко распахнутой бронзовой пасти демона. Талосу никогда не нравилось это оружие – он почти не использовал его с того самого дня, когда впервые забрал из рук убитого воина ордена Детей Императора пятьдесят лет назад.

Нажатие большого пальца активировало зажигание. Из ствола вырвалось короткое пока пламя. Сердито шипящее, оно отбрасывало яркий отблеск во мраке комнаты. Талос медленно навел огнемет на тело Ксарла, втягивая ноздрями запах изрубленной плоти брата и химическую вонь старого прометиума.

Ксарл присутствовал при том, как Талос впервые забрал человеческую жизнь: владелец лавочки, убитый мальчишкой в беспросветной ночи Нострамо. Он был рядом с ним во время войн бандитских группировок, захлестнувших города. Всегда сыплющий самыми грязными ругательствами; всегда стреляющий первым и последним задающий вопросы; всегда уверенный в себе и никогда ни о чем не сожалеющий.

Он был оружием, подумал Талос, вернейшим клинком Первого Когтя, их стержнем, их внутренней силой. Благодаря ему остальные Когти всегда боялись стычек с ними. Пока Ксарл был жив, Талос никогда не опасался, что Первый Коготь проиграет бой. Они никогда не любили друг друга. Их братство не требовало дружбы – только преданности. Они стояли спина к спине, пока Галактика пылала вокруг них: вечно братья, но никогда не друзья, предатели, идущие вместе до последнего.

Но говорить об этом сейчас казалось неправильным. Пламя шипело в расползающейся тишине.

– Если ад существует, – сказал Талос, – то сейчас ты там.

Он снова навел оружие.

– Думаю, мы скоро там увидимся, брат.

Он нажал на спуск. Химический огонь с внезапным ревом вырвался наружу, короткими выплесками омывая тело. Керамит почернел. Сочленения расплавились. Плоть растворилась. Талос в последний раз увидел обуглившийся череп Ксарла, заходящийся в беззвучном и мертвом смехе. Затем он исчез в клубах дыма, заполнившего комнату.

Огонь быстро распространился на кровать и на свитки, висящие на стенах. Вонь протухшего мяса, исходящая от горящей плоти, делала спертый воздух еще ужаснее.

Талос в последний раз окатил тело струей жидкого огня. Закинув огнемет на плечо, он прикрепил контейнер к бедру и лишь затем потянулся за собственным оружием. Он взял шлем Ксарла в одну руку и свой болтер в другую. Не оглядываясь, шагнул сквозь дым и вдавил кнопку открытия двери.

Жирные клубы дыма хлынули в коридор, а вместе с ними потек смрад. Талос вышел из комнаты и запечатал дверь за собой. Огонь скоро потухнет, лишенный кислорода и пищи.

Он не ждал, что кто‑то будет снаружи. Двое смертных стояли недвижно, прикрывая ладонями рты и носы от рассеивающегося дыма.

Септимус и Октавия. Седьмой и Восьмая. Оба высокие, оба в темной униформе легиона, обоим, в числе немногих рабов, разрешено было носить оружие. Поврежденные лицевые протезы первого пощелкивали всякий раз, когда он моргал или двигал глазами. Длинные волосы обрамляли его лицо, и Талос – плохо умевший считывать человеческие эмоции, за исключением страха и гнева, – не мог сказать, что выражают его черты. Волосы Октавии были, по обыкновению, собраны в конский хвост, лоб скрывала бандана. Она заметно похудела, и кожа ее приобрела нездоровую бледность. Эта жизнь не щадила девушку, как и ее собственный организм. Жизненные соки и силы уходили на то, чтобы питать растущее внутри дитя.

Он вспомнил, что велел этим двоим держаться подальше друг от друга, и недавний приказ Септимусу оставаться в ангаре. Но сейчас все это не имело значения.

– Чего вы хотите? – спросил их Талос. – Доспех Ксарла не годится на запасные детали, Септимус. И не проси.

– Вариил приказал мне найти вас, господин. Он требует вашего присутствия в апотекарионе, и как можно скорее.

– Ему потребовались вы двое, чтобы доставить сообщение?

– Нет.

Октавия откашлялась, прочищая горло, и опустила руки.

– Я слышала про Ксарла. Мне жаль. Я думаю… по вашим стандартам, я имею в виду, согласно идеалам легиона… он был хорошим человеком.

Талос поперхнулся на выдохе и фыркнул, а затем язвительно хмыкнул.

– Да, – сказал он. – Ксарл был хорошим человеком.

Октавия покачала головой в ответ на саркастическое замечание воина.

– Вы знаете, о чем я. Они с Узасом однажды спасли меня, как и вы.

Смешок пророка перерос в хохот:

– Несомненно!.. Хороший человек!.. Еретик!.. Предатель!.. Убийца!.. Глупец!.. Мой брат хороший человек!

Оба смертных стояли молча, а Талос смеялся, пока, впервые за много лет, из глаз его не полились слезы.

XI

СУДЬБА

В главном апотекарионе царил хаос. На «Завете крови» медицинское святилище легиона больше походило на морг, чем на операционную. Тамошний апотекарион превратился в оплот безжизненного безмолвия – зал с ледяными рефрижераторными камерами, старыми пятнами крови на стальных столах и воспоминаниями, навеки застывшими в стерильном воздухе.

Апотекарион «Эха проклятия» был прямой его противоположностью. Вариил расхаживал от стола к столу сквозь море раненых человеческих тел. Его не скрытое шлемом лицо ничего не выражало. Смертные и легионеры одинаково кричали, протягивая к нему руки и наполняя зал вонью пота, жаром уносящей жизнь лихорадки и запахом насыщенной химикатами крови.

В зале рядами стояли сотни столов, и почти все они были заняты. Однозадачные сервиторы‑погрузчики стаскивали трупы со столов и взваливали на их место еще живых раненых. Стоки в полу переполнялись кровью, стекающей по грязной плитке. Медицинские сервиторы и смертные хирурги истекали потом. Вариил шагал через все это – обрызганный кровью дирижер завывающего оркестра.

Остановившись рядом с одной из каталок, он оглядел изломанное тело рабочего, лежавшего на ней.

– Ты, – сказал он ближайшему медицинскому сервитору. – Этот человек мертв. Извлеки его глаза и зубы для дальнейшего использования и сожги останки.

– Слушаюсь, – пробормотал окровавленный служитель.

В нартециум апотекария вцепилась чья‑то рука.

– Вариил…

Повелитель Ночи на соседнем столе сглотнул кровь, прежде чем заговорить. Его пальцы сжались сильнее.

– Вариил, прирасти мне к обрубкам новые ноги, и покончим с этим. Не держи меня здесь – нам еще надо покорить этот мир.

– Тебе понадобится больше, чем просто пара ног, – ответил Вариил. – А теперь убери руку.

Воин только вцепился еще крепче.

– Я должен быть на Тсагуальсе. Не держи меня здесь.

Апотекарий взглянул сверху вниз на раненого легионера. Лицо воина почти невозможно было различить под коркой крови и обгоревшей плоти. Под мясом просвечивал череп. Одна из рук была отсечена по бицепс, а вместо ног два толстых кровоточащих обрубка высовывались из рассеченного керамита там, где раньше были его колени. Орден Генезиса, несомненно, практически добил его.

– Убери руку, – повторил Вариил. – Мы уже обсуждали это, Мурилаш. Мне не нравится, когда меня трогают.

Пальцы лишь сжались сильнее.

– Послушай меня…

Вариил перехватил руку воина. Он оторвал пальцы от перчатки и крепко сжал. Не сказав ни слова, апотекарий выдвинул из нартециума костную пилу и лазерный резак. Пила впилась в плоть.

Воин завопил.

– Какой урок ты только что получил? – спросил Вариил.

– Ты проклятый ублюдок!

Вариил швырнул отрезанную кисть другому сервитору.

– Сожги это. Подготовь бионический протез левой руки вместе с остальными запланированными для него аугментациями.

– Слушаюсь.

В углу апотекариона, где воины Первого Когтя, прислонившись к стене, наблюдали за этим организованным хаосом, Кирион усмехнулся и передал по воксу Меркуцию:

– Ты был прав. Вариил действительно один из нас.

– Я бы вырезал Мурилашу сердце, – отозвался Меркуций. – Всегда его терпеть не мог.

Оба воина на некоторое время замолчали.

– Делтриан сообщил, что они снова работают над пробуждением Малкариона.

Меркуций в ответ вздохнул. По вокс‑линку это прозвучало как смешанный и сипением треск.

– Что? – спросил Кирион.

– Он не поблагодарит нас за то, что мы разбудили его во второй раз. Я многое отдал бы, чтобы узнать, почему атраментар Малек оставил ему жизнь.

– Я многое отдал бы за то, чтобы узнать, где, во имя бездны, сейчас сами Чернецы. Ты веришь, что они погибли вместе с «Заветом»?

Меркуций покачал головой:

– Ни на секунду.

– Я тоже, – согласился Кирион. – Они не эвакуировались ни вместе со смертными, ни на одном из катеров легиона. Они так и не добрались до «Эха проклятия». Что оставляет лишь одну версию – они высадились на вражеский корабль. Они телепортировались на судно Корсаров.

– Возможно, – признал Меркуций.

В его голосе задумчивость граничила с сомнением.

– Но они ни за что бы не захватили корабль Корсаров в одиночку.

– Ты в самом деле настолько наивен? – Кирион усмехнулся под маской наличника, рыдавшей нарисованными молниями. – Посмотри, как Кровавый Корсар дорожит своей терминаторской элитой. Они – его Избранные. Я не говорю, что Чернецы атаковали Корсаров, глупец. Они предали нас и переметнулись к ним. Присоединилиськ ним.

Меркуций фыркнул:

– Никогда.

– Нет? Сколько воинов разорвали связь с Первыми легионами? Сколько посчитали, что эта преданность изжила себя, когда годы стали десятилетиями, а десятилетия превратились в века? Сколько легионеров остались легионерами лишь номинально, после того как нашли другой путь в жизни, более удовлетворяющий их стремления, чем бесконечное нытье о так и не воплощенной мести? У каждого из нас своя дорога. Кое для кого власть – искушение более сильное, чем высокие древние идеалы. Некоторые вещи значат больше, чем старые узы братства.

– Не для меня, – после долгого молчания отозвался Меркуций.

– Как и не для большинства из нас. Я просто говорил…

– Я знаю, что ты говорил.

– Но за исчезновением Чернецов стоит какая‑то история, брат. И возможно, мы ее никогда не узнаем.

– Но кто‑то знает.

– О да. И я бы с радостью пытками вырвал у них правду.

На это Меркуций ничего не ответил, и Кирион позволил дискуссии сползти в неловкое молчание. Узас, стоявший в нескольких метрах от них, разглядывал свои красные перчатки.

– Что с тобой опять не так? – спросил Кирион.

– У меня красные руки, – ответил Узас. – Красные руки у грешников. Закон примарха.

Узас поднял голову, обернув окровавленное и покрытое синяками лицо к Кириону:

– В чем я провинился? Почему мои латные рукавицы покрашены в багрянец грешников?

Меркуций и Кирион переглянулись. Очередной момент ясности, посетивший их слабеющего рассудком брата, застал воинов врасплох.

– Ты убил многих из команды «Завета», брат, – сказал ему Меркуций. – Месяцы назад. Одним из них был отец Рожденной‑в‑Пустоте.

– Это был не я. – Узас прикусил язык, и кровь, полившаяся с губ, начала медленно стекать по мертвецки белому подбородку. – Я его не убивал.

– Как скажешь, брат, – ответил Меркуций.

– Где Талос? Талос знает, что я этого не делал?

– Успокойся, Узас. – Кирион опустил руку на наплечник брата. – Успокойся. Пожалуйста, не нервничай.

– Где Талос? – переспросил Узас.

Он начал растягивать слова.

– Скоро он будет здесь, – ответил Меркуций. – Живодер позвал его.

Узас полуприкрыл черные глаза тяжелыми веками. С губ его стекала кровь, в равной пропорции смешанная со слюной.

– Кто?

– Талос. Ты только что… только что спрашивал, где он.

Узас покачивался, отвесив челюсть. В углах его тонких губ пузырилась кровь. И без модификаций, совершенных хирургами легиона, – даже останься он простым человеческим мальчишкой, а не превратись в это сломленное живое оружие, покрытое заплатами после сотен битв, – Узас был бы исключительно непривлекателен на вид. Все, что произошло за время его жизни в легионе, сделало его лишь отвратительнее.

– Узас? – настойчиво повторил Меркуций.

– Хм‑м?

– Ничего, брат.

Он переглянулся с Кирионом.

– Ничего.

Минуты утекали, а три воина стояли в молчании. Северные двери вновь и вновь распахивались на визжащих направляющих. Группа за группой в апотекарион вваливались члены команды, волоча с собой своих раненых.

– Странно, что сюда набилось столько смертных, – задумчиво произнес Меркуций.

Учитывая, что на многих палубах были медицинские части, это было действительно странно. Экипаж знал, что главный апотекарион – логово Живодера, и очень немногие добровольно согласились бы попасть под его ледяной взгляд и беспощадные лезвия.

– Смертные знают, что они просто расходный материал, – кивнул Кирион. – Их гонит сюда лишь отчаяние.

Талос вошел с последней группой. Пророк, не обращая внимания на суету смертных у его ног, направился прямиком к Вариилу. Септимус и Октавия следовали за ним. Оружейник немедленно свернул к одному из столов и принялся помогать работавшему там медику.

– Септимус, – приветственно проворчал хирург, – начинай зашивать эту рану на животе.

Октавия наблюдала за его работой, понимая, что лучше не вмешиваться и не лезть с предложениями помощи. Смертные всегда сторонились навигатора, независимо от ее намерений. Проклятие третьего глаза, даже когда он был спрятан под засаленной банданой. Все они знали, что она такое и что делает для их господ и повелителей. Никто из них не хотел даже глядеть в ее сторону, не говоря уже о том, чтобы прикоснуться. Так что она продолжала ходить следом за Талосом, держась на почтительном, с ее точки зрения, расстоянии.

Талос подошел к Вариилу. В резком свете апотекариона повреждения его брони были еще заметнее.

– Где труп Ксарла? – спросил апотекарий.

Талос протянул ему запечатанный криоконтейнер.

– Вот все, что тебе нужно, – сказал он.

Когда Вариил принял сосуд, пальцы его слегка дрогнули. Живодер не любил, когда другие неумело делают ту работу, которую он мог выполнить идеально.

– Очень хорошо.

– Это все?

Талос оглянулся на Кириона, Узаса и Меркуция, готовый присоединиться к ним.

– Нет. Ты давно задолжал мне беседу, пророк.

– Нам надо поставить на колени планету, – напомнил Талос.

Взгляд льдисто‑голубых глаз Вариила, столь непохожих на угольно‑черные глаза ностраманцев, все еще скользил по комнате, всматриваясь в детали. Талос подумал, что это еще одна черта, отличающая апотекария от Повелителей Ночи, рожденных на Нострамо. Неизвестно, в силу ли привычки или генетического наследия, но большинство воинов Восьмого легиона либо пялились в одну точку, либо смотрели на собеседника. Внимание Вариила было куда более рассеянным.

– Половина наших воинов мертва или умирает, – заметил апотекарий, – как и сотни смертных членов команды. Необходимо собрать геносемя и провести операции по аугметическому протезированию.

Талос потер виски костяшками пальцев.

– Тогда делай то, что нужно. Я поведу остальных на поверхность.

Какое‑то время Вариил молчал, переваривая информацию.

– Зачем? – наконец спросил он.

Вокруг него продолжали кричать и стонать мужчины и женщины. Это напомнило Талосу Галерею Криков со всеми ее дрожащими руками, тянущимися из стен в бессловесной пытке. Ему захотелось улыбнуться, по‑настоящему улыбнуться – непонятно почему.

– Что «зачем»? – переспросил Талос.

– Зачем атаковать Тсагуальсу? Зачем вообще идти в атаку? Зачем спешить довершить начатое именно сейчас? Ты не был особенно щедр на ответы в последнее время.

Голубоватые вены на щеках Талоса изогнулись зигзагами молний в ответ на недовольную гримасу.

– Чтобы позволить псам сорваться с поводка и вдоволь потерзать добычу. Чтобы дать Восьмому легиону возможность побыть самим собой. И в первую очередь это должно стать символом. Тсагуальса была нашим миром, и мы оставили ее позади безжизненной. Такой она и останется впредь.

Вариил медленно перевел дыхание. Его взгляд – редкий случай – надолго остановился на Талосе.

– Население Тсагуальсы, и без того жалкое, сейчас забилось в штормовые убежища и трясется в страхе перед безликим гневом, разорившим их столицу. Они знают, что ужас вернется, и да, я полагаю, ты прав: когда легион сорвется с поводка и вдосталь наиграется жизнями тех бедняг на поверхности, все воины будут воодушевлены тем страхом, что навели на смертных, и последовавшей безнаказанной резней. Но этот ответ меня не удовлетворяет. Ты видишь пророческие сны, но, проснувшись, не можешь вспомнить свои видения. Ты действуешь на основе того, что едва помнишь и практически не понимаешь.

Талос снова вспомнил первый момент своего пробуждения: цепи, приковывающие его к командному трону, и обзорный экран с серым ликом Тсагуальсы, глядящим с безмолвного спокойствия орбиты.

– Где мы?

Первый Коготь присоединился к нему – ряд бесстрастных масок‑черепов и скрежещущих сочленений доспеха.

– Ты не помнишь, какие отдал нам приказы? – спросил Ксарл.

Талос постарался не выказать раздражения.

– Просто ответь мне – где мы?

– Мы на Восточной границе, – отозвался Ксарл. – Вдали от света Астрономикона, на орбите того мира, куда ты так упорно желал отправиться.

Вариил нарушил задумчивость пророка недовольным ворчанием:

– Ты сам не свой с тех пор, как мы захватили «Эхо проклятия». Ты осознаёшь это?

Можно было подумать, что они беседуют наедине, обсуждая все это в тишине комнаты для медитаций, а не в кровавом аду главного апотекариона.

– Не знаю, – признался Талос. – Моя память словно горная цепь – там плато, здесь провал, где‑то переполнена, а где‑то царит пустота. Я даже не уверен уже, что вижу будущее. То немногое, что я помню, запутано, словно нити судьбы сплелись в клубок. Это больше не пророчество – по крайней мере, в моем понимании.

Если что‑то из сказанного и удивило Вариила, он не подал виду.

– Много месяцев назад ты объяснил мне, почему хочешь отправиться сюда, брат. Ты говорил, что тебе приснилось, будто на Тсагуальсе снова появились люди, и ты хочешь увидеть это собственными глазами.

Талос отступил в сторону, потому что двое воинов Третьего Когтя притащили убитого брата и взвалили на стол.

– Ловец Душ!.. – приветствовал его один.

Талос наградил его гневным взглядом и отвел Вариила прочь.

– Я не помню такого сна, – сказал он апотекарию.

– Это было несколько месяцев назад. Твое состояние ухудшается уже давно, но сейчас болезнь прогрессирует быстрее. Сосредоточься вот на чем, Талос: ты хотел вновь очутиться в здешних небесах. Теперь мы здесь. И те самые смертные, которых ты видел во сне, закапываются в землю, бессильные и безоружные, горько сожалея о нашем возвращении. И даже сейчас, когда твое желание исполнилось, ты все еще пуст, память к тебе так и не вернулась. Ты распадаешься на части, Талос. Раскалываешься, если тебе угодно. Зачеммы здесь, брат? Сосредоточься. Подумай. Зачем?

– Я не помню.

Вместо ответа Вариил ударил его. Талос не успел заметить, как тыльная сторона перчатки апотекария хлестнула его по лицу.

– Я не просил тебя вспоминать. Я попросил тебя поработать твоими проклятыми мозгами, Талос. Думай!Если не можешь вспомнить, тогда дай мне ответ на основании того, что знаешь о себе. Ты привел нас сюда. Зачем? Какой нам с этого прок? Как это послужит нашим интересам?

Пророк сплюнул на пол кислотной слюной. Когда он снова повернулся к Вариилу, на его бледных окровавленных губах играла змеиная усмешка. Он не ударил в ответ. Не сделал ничего, лишь обнажил в улыбке окровавленные зубы.

– Благодарю, – сказал он, когда напряженная секунда миновала. – Я принял твои слова к сведению.

Вариил кивнул.

– Я надеялся, что так и будет.

Он встретился взглядом с темными глазами пророка.

– Извини за то, что я тебя ударил.

– Я это заслужил.

– Так и есть. И все же прошу прощения.

– Я сказал, все в порядке, брат. Не нужно извинений.

Вариил снова кивнул.

– Если так, не попросишь ли остальных перестать в меня целиться?

Талос оглянулся. Оба воина из Третьего Когтя вскинули болтеры. Первый Коготь последовал их примеру, наведя оружие на апотекария. Даже несколько Повелителей Ночи, лежавших на столах и ожидавших операции, подняли пистолеты и приготовились открыть огонь.

–  Айваластиша, – сказал Талос. – Мир.

Воины, все как один, медленно опустили оружие.

Вариил махнул на одно из соседних помещений:

– Пойдем. Мне надо провести несколько тестов твоей крови…

– Тесты подождут, Вариил.

В холодных глазах Вариила блеснуло что‑то – какая‑то эмоция, которой он не дал проявиться целиком.

– Я считаю, что ты умираешь. – Он понизил голос. – Я уже спас тебя прежде. Позволь мне осмотреть тебя сейчас, и мы узнаем, сумею ли я спасти тебя во второй раз.

– Немного мелодраматично, – ответил Талос, хотя его пробрало холодом, словно ему вкололи боевые наркотики, блокирующие нервные окончания.

– Твое тело отторгает модификации, вызванные геносеменем. По мере того как ты стареешь и получаешь рану за раной, регенеративные процессы слабеют. Твой организм уже не может залечить те повреждения, что причиняет тебе кровь Курца. Некоторые люди просто не подходят для имплантации геносемени. Ты один из них.

Какой‑то миг Талос ничего не отвечал. Услышанные во сне слова Рувена гремели у него в голове свирепым хором, сливаясь с приговором Вариила. Повернув мраморно‑бледное лицо, он оглядел остальную часть комнаты.

– Это только предположение, – наконец выдавил он.

– Да, – согласился Вариил. – У меня мало опыта работы с физиологией Легионес Астартес первого поколения. Но я сумел поддерживать жизнь моего лорда Черное Сердце в течение веков, комбинируя мастерство, древнюю науку и используя глупцов, практикующих могущественную черную магию. Я знаю свое дело, Талос. Ты умираешь. Твое тело больше не функционирует так, как должно бы.

Пока апотекарий говорил, Талос шел за ним. В боковой комнате Вариил указал на что‑то вроде пыточного стола в комплекте с цепями. Потолок зала занимал паукообразный многоногий прибор. Каждая стальная конечность заканчивалась сканером, ланцетом или зондом.

– Поначалу можешь не ложиться. Я проведу более детальные тесты после предварительных, но сейчас мне надо забрать кровь из вен в твоей шее. Затем мы сделаем скан твоего черепа. И лишь затем заглянем глубже.

Талос, не сказав ни слова, покорно закрыл глаза.

Еще один раненый умер на руках Септимуса. Оружейник выругался на ностраманском.

Хирург, с которым он работал, провел окровавленной рукой по лицу – как будто это могло стереть уже имевшиеся там пятна, а не добавить новых.

– Следующий, – сказал он ближайшим сервиторам.

Они втащили на стол извивающуюся женщину в грязной униформе. Болтерный снаряд повредил ей ногу, но жгут, наложенный на бедро, спас от холодной и зябкой смерти от кровопотери. Септимус вздрогнул, увидев то, что осталось от ее ноги ниже колена. Глаза женщины были расширены, зрачки сужены. Она со свистом вдыхала и выдыхала воздух сквозь сжатые зубы.

– Кто ты? – мягко спросил он одновременно с медиком, который бросил: «Имя и должность».

– Марлона, – ответила она Септимусу. – Четвертая арсенальная палуба правого борта. Я заряжающий.

На мгновение она отчаянно сомкнула веки.

– Не превращайте меня в сервитора. Пожалуйста.

– Он не станет, – сказал ей Септимус.

– Благодарю. Ты Септимус?

Раб кивнул.

– Слышала о тебе, – выдохнула она и обмякла на столе, прикрыв глаза от слишком яркого света ламп наверху.

Врач снова протер лицо, явно оценивая, стоит ли тратить дешевые аугметические протезы, запасы которых и без того стремительно уменьшались. Только офицеры могли твердо рассчитывать на бионический орган или конечность, но и эта женщина не была трюмной швалью.

– С одной ногой она не сможет выполнять свои обязанности, – сказал Септимус, чувствуя, что дело уже проиграно.

– Другой может с тем же успехом работать на погрузчике, – ответил медик. – Чернорабочим несложно найти замену.

– Примарис, – с хрипом выдавила Марлона, превозмогая боль. Пот катился с нее горячими каплями. – Квалифицированная примарис. Не… не просто на погрузчике. Могу управлять загрузчиком боеприпасов. Заряжать орудия.

Хирург покрепче затянул жгут, вызвав новый стон.

– Если я узнаю, что ты солгала мне, – сказал он женщине, – я поставлю в известность легион.

– Не вру. Квалифицированная примарис. Клянусь.

Ее голос слабел, а глаза закатывались.

– Поставь ее в очередь на аугментацию класса «омега», когда пройдет кризис, – сказал медик своему ассистенту‑сервитору. – Стабилизируй ее и прижги пока что обрубок.

Теперь Марлона была без сознания. Септимус, однако, подозревал, что горячая смола, вылитая на ногу для предотвращения дальнейшей кровопотери, приведет ее в чувство. Подавив вздох, он проклял орден Генезиса за их фанатичную атаку. Гори Трон огнем, они изрядно потрепали корабль!

Врач двинулся дальше, выглядывая следующего пациента на следующем столе в их бесконечном потоке. Когда Септимус пошел за ним, его взгляд упал на Октавию в другом конце комнаты. Она стояла в самом центре этой мясной лавки, и ее бледную кожу осквернили кровавые следы, оставленные мертвыми и умирающими.

Он смотрел, как Октавия перевязывает конский хвост, как тревожно замирают ее пальцы, когда она идет от стола к столу, стараясь ни к кому не прикоснуться. Она ненадолго останавливалась лишь там, где лежали потерявшие сознание, и проводила пальцами по их коже, произнося несколько слов утешения или проверяя пульс.

И, посреди этого смрадного скопища умирающих еретиков, Септимус улыбнулся.

Вариил постучал по дисплею монитора, на котором перекрывалось несколько гололитических графиков.

– Ты замечаешь корреляцию?

Талос всмотрелся в искаженные гололитические диаграммы и сотни рядов рунических символов, заменявших цифры.

Он был вынужден покачать головой:

– Нет, не замечаю.

– Не верится, что ты когда‑то был апотекарием, – сказал ему Вариил, язвивший редко, но метко.

Талос кивнул на перекрывающиеся кривые:

– Я вижу сбои в работе органов. Вижу падение кортикальной активности и пики там, где их не должно быть.

Говорить отстраненно о распаде собственного организма оказалось очень легко. Эта мысль почти заставила его обнажить зубы в улыбке, сделавшей бы честь Узасу.

– Я не говорю, что не понимаю того, что вижу. Я говорю, что не понимаю, что такого особенного в этом видишь ты.

Вариил, поколебавшись, решил зайти с другой стороны.

– Ты, по крайней мере, замечаешь эти вот вспышки активности лимбической системы и другие признаки, считающиеся потенциально смертельными?

– Я признаю такую возможность, – согласился Талос. – Но вряд ли это можно назвать окончательным диагнозом. Согласно этим показателям, я всю жизнь буду мучиться болью – но они не говорят о том, что моя жизнь вскоре оборвется.

Выдох Вариила подозрительно походил на вздох.

– Хорошо. Но взгляни сюда.

На глазах у Талоса графики замерцали и начали перестраиваться, снова и снова. Рунические цифры повторялись одна за другой, и диаграммы заплясали по экрану в странном танце, лишенном всякого ритма.

– Я вижу, – наконец сказал он. – Мои прогеноидные железы… Не знаю, как это выразить. Они слишком активны. Как будто все еще поглощают и перерабатывают генетические маркеры.

Он провел пальцами по шее сбоку, вспомнив, как всего лишь несколько часов назад извлекал геносемя Ксарла.

Вариил кивнул, позволив себе тень улыбки.

– У зрелых прогеноидов всегда сохраняется остаточная активность – базовый уровень переработки генетического материала, необходимый для записи информации о жизненном опыте воина и о полученных им травмах.

– Я знаю, как работают прогеноиды, брат.

Вариил поднял руку, пресекая возражения.

– Именно об этом и речь. Твои железы всегда были слишком активны, как мы уже знаем. Намного более активны, чем следует. Это привело к дестабилизации физиологических функций организма и, возможно, послужило причиной твоих пророческих видений. Теперь, однако, они окончательно взбунтовались. Раньше они все еще пытались улучшитьтебя, превращая из человека в Легионес Астартес. Но это был тупик. Улучшить тебя больше, чем есть, невозможно. Ты уже один из нас. Сейчас их избыточная активность перевалила за критический порог. Во многих схожих случаях имплантированные органы просто отмирают и отторгаются. Но твои слишком сильны. Вместо того чтобы деградировать самим, они убивают носителя.

– Как я и говорил – я буду испытывать боль до последнего своего вздоха, но это не смертельно.

Пока Вариил обдумывал слова Талоса, в его бледных глазах мелькнула какая‑то мысль.