Текст книги "Любовь Орлова в искусстве и в жизни"

Автор книги: А. Романов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Л. Орлова и Марлен Дитрих

Посмотрев фильм, зритель покидает кинозал «со смутным чувством неудовлетворенности, – писала «Ульяновская правда». – Он ожидал большего. Запоминаются только любимые актеры, а сама кинокомедия – нет» (1960, 8 июля).

Любопытно, однако, это замечание ульяновской газеты о том, что в фильме «запоминаются только любимые актеры». Я прочитал десятки рецензий на фильм «Русский сувенир» в самых различных газетах страны и ни в одной из них не нашел серьезных замечаний об игре Л. Орловой, Э. Быстрицкой, Э. Гарина, А. Попова, П. Кадочникова, В. Авдюшко, В. Гафта и других прекрасных актеров, участвовавших в создании фильма.

Едва ли не все газеты отмечали, что и в этом фильме Любовь Орлова продемонстрировала свой яркий талант, свои покоряющие артистические качества.

«Умело, без нажима ведет роль простой советской женщины Варвары Комаровой известная киноактриса Любовь Орлова, – писала усть-каменогорская газета «Знамя коммунизма». – За годы работы в кино ее талант еще больше расцвел, отточилось мастерство исполнения, и зрителю доставляет большое удовольствие видеть ее в новом фильме» (1960, 15 июля).

Увы! Ни с одной из похвал, содержавшихся в названных выше газетах, Любовь Петровна не могла согласиться. Как не могла она согласиться и с положительной оценкой фильма автором статьи в «Советской культуре» и бездумно последовавшими ее примеру местными газетами.

Тем не менее усилившийся поток негативных оценок фильма «Русский сувенир» не мог не породить в ее душе и серьезную тревогу. Дело в том, что этот критический замах вызвал попытки перейти грани дозволенного. В некоторых газетах и журналах появились столь разносные статьи, что их при самых больших натяжках нельзя было признать полезными для нашего киноискусства и его мастеров. Иные статьи содержали уже не анализ фильма, а глумление над режиссерским замыслом, оскорбляли достоинство большого советского кинохудожника и человека. Таким по своему содержанию был фельетон «Это и есть специфика?», появившийся в журнале «Крокодил».

Вполне понятно, что Любовь Петровна не могла пройти равнодушно мимо недостойных выпадов критиканствующих снобов, не могла промолчать и не вступиться за достоинство и личную честь любимого человека, выдающегося художника и мастера кино.

К глубокому сожалению, я не смог обнаружить у себя в архиве полученное тогда от Любови Петровны небольшое письмо. Помню только, что оно было ею написано после появления в «Крокодиле» упомянутого фельетона. Она не жаловалась и не оправдывала неудачную работу режиссера. Она всего лишь напоминала, что и у самого талантливого художника могут быть творческие просчеты, и просила оградить Григория Васильевича, которого кинозрители хорошо знают как творца советской музыкальной комедии, от разносной критики и разухабистых нападок, которых он, по ее мнению, не заслужил.

Тогда же виднейшие деятели советской культуры академик П. Капица, народные артисты СССР Д. Шостакович, Ю. Завадский, С. Образцов и С. Юткевич (в то время народный артист РСФСР), посоветовавшись с Л.П. Орловой, направили в редакцию «Известий» гневное письмо в связи с публикацией «Крокодила».

«Три года работал режиссер над картиной и наконец выпустил ее на экраны. Мы не собираемся ни критиковать, ни защищать «Русский сувенир». Но нам кажется, что высмеивание Г. Александрова... абсолютно недопустимо» (1960, 7 сент.).

Так завершился этот печальный эпизод с критикой фильма «Русский сувенир», получившей достойный отпор его друзей.

На этом можно было бы и закончить главу, озаглавленную «Все о ней».

Только все ли о ней рассказано, что необходимо рассказать?

Нет, далеко не все! Продолжим же наш рассказ о любимой народом, истинно народной артистке нашего времени.

Светлый путь

Впервые фильм «Светлый путь», этот удивительный фильм, в котором комедийный образ на глазах у ликующих зрителей превращается в финале в образ героический, близкий миллионам людей, я видел в Москве, в самый канун войны.

Вторично я смотрел эту картину уже после войны, далеко за пределами Родины, в Женеве, в небольшом кинотеатре на рю де Рон, где в то время один за другим демонстрировались лучшие советские фильмы, и был до глубины души тронут овацией, устроенной героине фильма людьми, далекими от нашей советской жизни.

У меня сохранилась запись тех очень давних суждений об этом фильме, которые я сделал сразу после женевского просмотра:

«Какая чудесная актриса играет Таню! Как она убедительна даже в сказочных эпизодах. Видишь все ее превращения и понимаешь, что это не просто сказка».

«Это фильм поистине одной актрисы, хотя и весь ансамбль русских актеров просто неповторим».

«Отличная картина. Героиня прелестна. Передайте ей наши поздравления».

«Эксцентричность этой советской комедии выше всяких похвал. И прежде всего, конечно, красота и талант актрисы, играющей главную роль. Большое спасибо!»

«Первый раз смотрю советский фильм: как это человечно и хорошо. Это сказка или быль?»

Можно было бы привести и многие другие отзывы. Я когда-то рассказывал о них Любови Петровне. Она слушала молча, не поднимая глаз, словно ей было не по себе от такого рода высоких оценок исполнения ею роли Тани. Потом положила руку на мою записную книжку, откуда, с трудом разбирая полустершиеся записи, я читал строчку за строчкой, и очень просто сказала:

– Спасибо... Мне было, как и в прошлом, приятно это услышать...

Но то были строчки из записной книжки, заполненной за рубежом. Как же много можно было бы добавить к ним, возвращаясь к оценке таланта актрисы в ее родной Советской стране!

«Светлый путь». Таня Морозова – Л. Орлова

По замыслу сценаристов В. Ардова и режиссера Г. Александрова фильм «Светлый путь» предполагалось подать как рассказ о судьбе Золушки в наших советских условиях. Сценарий так и был озаглавлен – «Золушка». Однако по мере съемок в фильм были включены и такие эпизоды, которые хотя и шли от уже использованных ранее в кинокомедиях приемов трансформации, но сохраняли новейший почерк режиссера, с его неизменным тяготением к постижению комедийными средствами больших идей и близких людям жизненных реальностей.

Нельзя не упомянуть в этой связи о том, что о фильме «Светлый путь» на XXIV съезде партии говорила ткачиха Яковлевского льнокомбината Ивановской области Алевтина Валентиновна Смирнова. Ее слово, обращенное с трибуны съезда к деятелям литературы и искусства, прозвучало поистине горьким упреком за их невнимание к доблестному труду тысяч и тысяч женщин, стоящих у ткацких станков.

– Текстильщики, – говорила она, – право же, заслужили большего внимания писателей, художников, кинематографистов, нежели то, которое им оказывается. В кои-то веки был снят фильм «Светлый путь»! Хороший фильм о зарождении виноградовского движения в текстильной промышленности. С тех пор он остается в гордом одиночестве. Вы знаете, как много песен сложено о пряхах, которые некогда сидели в низеньких светелках. А вот мои сверстницы, с золотыми руками и горячими сердцами, умные и красивые, можно сказать, не избалованы вниманием поэтов и композиторов...

«Светлый путь». Таня Морозова – Л. Орлова, Лебедев – Е. Самойлов

Делегаты партийного съезда горячими аплодисментами выразили свою солидарность с этим проницательным суждением прославленной ткачихи из небольшого городка Приволжска, который, как заметила она в той же речи, не на каждой географической карте обозначен, но в котором на многие-многие годы сохранилась память о ткачихе, которую видели в фильме «Светлый путь», созданном в «кои-то веки».

Советских людей, иной раз весьма далеких от оценки специфических достоинств искусства, подкупало в героинях Любови Орловой светлое восприятие действительности, народность творчества актрисы, жизненная основа созданных ею образов, простота и сердечность ее героинь. И нет ничего удивительного в том, что главной героиней фильма с ее участием зачастую была она сама, актриса Любовь Орлова.

«Светлый путь». Таня Морозова – Л. Орлова

Можно было бы привести множество примеров, когда все самые высокие и благородные качества советских женщин, которые зрители находили в созданных актрисой образах, они рассматривали как личные ее достоинства. Любили Анюту, письмоносицу Дуню, ткачиху Таню, но прежде всего любили актрису Любовь Орлову, которая в глазах многих олицетворяла подлинный идеал советской женщины-патриотки, учила воспринимать мир, работать и жить, как подобает каждому, «кто не сдается нигде и никогда».

Именно эту мысль, думается мне, выразил Виктор Гусев, большой советский поэт, посвятивший светлому таланту актрисы прочувствованное поэтическое произведение – стихотворение «Кольцо». Впервые оно было напечатано в «Правде» 1 мая 1937 года. Тогда же его перепечатали из «Правды» и некоторые другие газеты. (В 1948 году, уже после безвременной смерти поэта, стихотворение это вошло в сборник его избранных произведений, выпущенный издательством «Советский писатель».) Оно начиналось так:

«Объехав с концертами Свердловск, и Пермь,

    и многие города,

Экспрессом в Челябинск, на Энский завод,

    приехала кинозвезда.

С экрана театров песня ее

    входит в сердце и в дом.

И голос ее, и образ ее

    миллионам людей знаком.

И за песенный дар, и за светлый талант,

    исполненный глубины,

Высокое звание присвоило ей

    правительство нашей страны».

Далее, как бы между прочим, поэт рассказывает о том, с какой искренней радостью было встречено на заводе сообщение о приезде актрисы, как велик был интерес к ее выступлению, как «сели две тысячи человек в зал на тысячу мест» и какой овацией встретили ее, исполненную «прекрасной тревоги», когда из крошечной комнаты для актеров она вышла на сцену.

«...И тогда запела она,

    волнуясь вдвойне, втройне,

Простые песни, могучие песни,

    песни о нашей стране,

О нашей работе, о нашей любви,

    о ветре далеких дорог.

Когда она спела, старик Петров

    волненья сдержать не смог.

Он вышел на сцену и тихо сказал:

    – Вы пели, товарищ, так...

Мы вам цветы принесли, но цветы —

    растенье, трава, пустяк,

И лучшим из этих цветов

    не выразить наших сердец.

Мы десять тысяч в смену даем

    поршневых прочных колец.

И мы ответим своим трудом

    песням прекрасным таким,

И ровно двенадцать тысяч колец

    мы через неделю дадим».

Поэт словно бы подчеркивал, что ее успех всегда, в любых аудиториях был поистине грандиозным. И подарки, которые ей подносили вместе с цветами, не были для нее чем-то необычным.

«...В городе Курске ей подарили

    курского соловья.

Гордый Свердловск благодарил

    яшмой и рубином ее.

В Туле ей, маленькой, преподнесли

    свирепого вида ружье.

И увядали в квартире у нее,

    полные красоты,

Мурманские, и тбилисские,

    и киевские цветы.

Она привыкла к таким вещам,

    но тут, понимаете, тут

Ей люди свой труд принесли в награду

    за ее драгоценный труд».

Актриса всплакнула, обняла старого рабочего, искренне поблагодарила и... уехала в Магнитогорск, забыв о кольцах и решив про себя, что в торжественный час концерта можно многое сказать и многое пообещать понравившемуся людям певцу. Она, однако, ошибалась, это были не только слова.

«...A через неделю поезд ее

    обратно в Челябинск примчал,

И снова был переполнен зал,

    и голос ее звучал,

И преподнес ей старик Петров, —

    сияло его лицо, —

Двенадцать тысяч двести десятое

    поршневое кольцо».

Той же ночью она покидала Челябинск. За окном вагона пробегал Урал. А она стояла у окна и думала, думала о том, «что крепко связаны наши сердца нашим прекрасным трудом».

В который уж раз я читаю и перечитываю это стихотворение, проникнутое глубокой мыслью о единстве цели, о слитности творческого и производственного труда в наших советских условиях, о вдохновляющей мощи истинного искусства, о духовной общности нашего народа.

«Светлый путь». Таня Морозова – Л. Орлова

Конечно, завидный авторитет в искусстве кино и общенародное признание не пришли к ней сами собой. Как художественная личность, Любовь Петровна с юных лет училась не разбрасываться, держать в состоянии мобилизации свои творческие силы и устремления. Безусловно, немалую роль сыграли ее общая образованность, отнюдь не поверхностное знание художественной литературы – русской, советской и иностранной, постоянное стремление к постижению теоретических проблем искусства, наконец, вдумчивое чтение и счастливое общение с выдающимися деятелями советской и мировой культуры.

Высокое мастерство и широчайшая известность достигались не только талантом, но и присущим ей сознанием ответственности перед зрителями, перед советскими людьми, одарившими ее признательностью и любовью. Свою работу она рассматривала как патриотическое служение Советской Родине. И, может быть, поэтому постоянно напоминала близким и друзьям, знакомым и незнакомым людям, что она не просто актриса, но что она – советская актриса. Почетное звание народной артистки СССР она рассматривала как первейшее среди множества наград и отличий, которых была удостоена в своей стране и за ее пределами.

Высокое мастерство, несомненно, достигалось и необычайным трудолюбием. Мало кто с таким прилежанием работал над ролями, как она, – над каждой сценой, каждой репликой, добиваясь предельного выявления чувств своих героинь! О ее ежедневных изнуряющих тренировках, напоминавших тренинг балерин и по интенсивности даже превосходивших его, слагались легенды. Не знаю, насколько они были достоверны, знаю лишь, что ее требовательность к себе, ее готовность трудиться постоянно, ее собранность в работе всегда были предельными.

Л. Орлова, Е. Самойлов и Г. Александров на съемках «Светлого пути»

Кажется, с особой тщательностью, и не один раз, читала она книгу К.С. Станиславского «Работа актера над собой» и не расставалась с ней всю свою творческую жизнь.

Актеру особенно необходима эмоциональная память. В книге К.С. Станиславского этому посвящена особая глава. Развитием эмоциональной памяти актер должен заниматься постоянно. «Чем обширнее эмоциональная память, тем больше в ней материала для внутреннего творчества, тем богаче и полнее творчество артиста», – учил Станиславский.

Орлову поразило указание великого реформатора сцены, что, если актер действительно стремится стать мастером своего дела, он должен подкрепить это желание постоянной тренировкой своих артистических способностей, уделяя особое внимание воспитанию воли, развитию внимания, наблюдательности, воображения, уверенного сценического самочувствия, постижению жизненной правды.

Такого рода тренировкой всех составных элементов своей творческой личности Любовь Петровна занималась не от случая к случаю, а изо дня в день. Так, готовясь к исполнению роли ткачихи Тани Морозовой в фильме «Светлый путь», она не один раз бывала в Вичуге, на фабрике имени В.П. Ногина, у знаменитой ткачихи Евдокии Викторовны – Дуси Виноградовой, первой многостаночницы в текстильной промышленности, которая вдвоем со своей однофамилицей, столь же знаменитой Марией Ивановной – Марусей Виноградовой, управлялась с тремя сотнями ткацких станков вместо двадцати шести. Тогда же актриса посетила и несколько других ткацких фабрик, изучила ткацкое дело, овладела профессией текстильщицы.

Сохранились записки Любови Петровны о том, как она готовилась к съемкам в этой роли.

«...Я успешно сдала техминимум, – писала актриса, – и получила квалификацию ткачихи. Быстрому освоению профессии помогло то, что я занималась не только на уроках. Ткачиха должна обладать очень ловкими пальцами, чтобы быстро завязывать ткацкий узел; достигается это путем длительной тренировки. И я отдавала этой тренировке все свое время. В сумке я всегда носила моток ниток, как другие женщины носят вязанье. Я вязала ткацкие узлы всегда и всюду. Такими узлами я перевязала дома бахрому скатертей, полотенец, занавесей.

В заводском цеху

Но работа на фабрике, учеба, а главное – тесное общение с текстильщицами дали мне гораздо больше, чем только умение следить за работой станка или завязывать ткацкий узел. Постепенно осваивая профессию ткачихи, я следила за тем, как чувство робости перед станком уступает место интересу, чувству азарта, наконец, гордости, когда работа начинает получаться. Я тщательно собирала эти крупицы ощущений, ведь через это прошла и моя героиня Таня Морозова».

Через многие годы, вспоминая об этом, Любовь Петровна говорила молодым актрисам, встретившимся с нею в Доме актера:

– Образ ткачихи Тани Морозовой увлек меня необычайно. Для меня это была отнюдь не Золушка, не сказочная героиня. Поверьте, это – не шутка, но в период съемок я действительно чувствовала себя так, словно я издавна была ивановской ткачихой. И чем шире демонстрировался фильм, тем яснее становилась для меня его близость жизни, его обобщающий характер. Сколько у нас таких ткачих, которые повторили судьбу Тани! Самый впечатляющий пример – Зоя Павловна Пухова, ткачиха Ивановской прядильно-ткацкой фабрики имени Балашова. Какой поистине сказочный путь она прошла, став директором фабрики, Героем Социалистического Труда, депутатом Верховного Совета, членом Президиума Верховного Совета СССР. Я была поражена, когда узнала, что по ее инициативе фильм «Светлый путь» на фабрике в обязательном порядке показывают всем молодым ткачихам, словно это наглядное пособие для тех, кто встанет у ткацкого станка. Я бесконечно счастлива, что эта моя работа оказалась столь нужной людям, только-только вступающим в большую жизнь...

Сама же Зоя Павловна Пухова об этом рассказывает так:

– Любовь Петровна Орлова навсегда у меня в памяти. Мне всегда хотелось быть похожей на эту жизнерадостную, утверждающую жизнь женщину, всегда хотелось быть похожей на ее Таню Морозову. Поверьте, что я, простая девчонка, формировалась под ее воздействием – под воздействием этого фильма, и моя судьба перекликается с героиней Любови Петровны Орловой.

Делегат XXIV съезда КПСС, народная артистка СССР Вия Артмане в статье «Жажда творчества» писала, что речь А.В. Смирновой на съезде оказалась «одной из самых примечательных», что многих кинематографистов она заставила задуматься, послужила стимулом к новым творческим свершениям, к созданию образа героинь высокопроизводительного труда уже в новых условиях, в совершенстве владеющих новой техникой и жаждущих красоты в труде и в быту.

Прослушав эту речь, писала Вия Артмане, «я думала: с каким удовольствием взялась бы за роль ткачихи – высокограмотной, энергичной, начитанной, веселой... Показать бы не только превосходное владение техникой труда на фабрике, где она работает (на то есть документалисты), а состояние ее ума, степень познания, государственность взгляда».

«Напишите о такой ткачихе, товарищи сценаристы!» – так заканчивалась эта статья («Искусство кино», 1971, № 6).

Совершенно неутомимой была Любовь Петровна в своей концертной деятельности. И до войны, и – особенно – в военные и послевоенные годы. Москва и Ленинград, Киев и Минск, Омск и Свердловск, Новосибирск, Барнаул, Красноярск, Ангарск, Владивосток – невозможно назвать не только все мелкие населенные пункты, но и все крупные культурные центры страны, где бы она не встречалась со зрителями, где бы не звучал с эстрады ее голос.

Даже в свои последние годы, когда и семьдесят лет остались позади, она сохраняла чарующий артистизм, не позволяя себе расслабиться ни на минуту. Передают, что даже на больничной койке, будучи безнадежно больной, она настойчиво готовила новую роль и никто никогда не видел ее не то чтобы внутренне опустошенной, но даже вялой.

Всякий раз, когда в беседах с друзьями-кинематографистами мне доводилось слышать о необычайно ревностном отношении Любови Петровны к своему труду, я вновь и вновь вспоминал проникновенные суждения П.И. Чайковского: «Большой талант, – говорил он, – требует большого трудолюбия». И еще: «Талант, как драгоценный камень, чем больше труда вложено, чтобы его отшлифовать, тем он прекраснее».

В этой связи не могу не привести несколько рассказов соратников Любови Петровны по искусству о ее трудолюбии, мужестве, стойкости, силе духа.

Всеволоду Васильевичу Санаеву, ныне старейшему советскому киноактеру, народному артисту СССР, шел двадцать седьмой год, когда в первой своей эпизодической роли, лесоруба в фильме «Волга-Волга», он встретился с Любовью Петровной. Она была на десять лет старше молодого актера, всего лишь год назад окончившего ГИТИС, но уже прославленной киноактрисой, «звездой» советского экрана.

– Странное, однако, дело, – говорил мне Всеволод Васильевич, – то, что она старше меня годами, это я еще понимал, но, общаясь с ней на съемках чуть ли не ежедневно, пока наша знаменитая баржа совершала свой путь вместе с «Севрюгой», я никогда, ни на один миг, не чувствовал рядом с собой, так сказать, примадонны. Это была удивительно простая в общении, всегда ровная, внимательная к каждому, обаятельная женщина. Мы, молодые актеры, с уважением относились к ней, но отнюдь не потому, что она была «звездой» и к тому же женой режиссера, а потому, что она была нашим товарищем по работе, увлеченно делающим свое дело и искренне желающим, чтобы и мы все в любой, самой незаметной роли работали с увлечением, не хандрили, не распускались, были бы внимательны ко всему, чем жила съемочная группа, и с надеждой на самое лучшее ожидали, каким же в конце концов будет творческий итог.

Встреча с ткачихами

Все это Санаев говорил столь убежденно и с такой волнующей искренностью, что ему нельзя было не верить. Он словно сбрасывал с плеч груз полувекового пути в искусстве, глаза его светились, казалось, что он снова чувствует себя тем сильным бородатым лесорубом, который на палубе гигантской баржи рядом с Дуней Петровой, вместе со своими товарищами по труду поет песню, вскоре зазвучавшую на всю страну.

Столь же тепло пишет о своей работе с Орловой народный артист СССР Игорь Владимирович Ильинский в статье, озаглавленной «Самые светлые воспоминания»:

«В человеческие отношения Любовь Петровна вносила теплоту, доброту, ласковость. В ее присутствии хотелось выглядеть самым лучшим образом. Я вспоминаю эпизод съемок фильма «Волга-Волга», где мне по сценарию нужно было прыгнуть в сапогах и с портфелем с палубы в воду – и не с нашей приземистой «Севрюги», а большого волжского парохода.

Был холодный осенний день середины октября, но светило солнце – как такую возможность не использовать? Конечно, можно было взять дублера-пловца, одетого в мой костюм и неотличимого от меня на общем плане. Но мне хотелось сыграть то, как Бывалов, пробежав по палубе, целеустремленно продолжает бег в воздухе, оторвавшись от парохода, сучит ногами, – играть в воздухе актерам не часто приходится...

Поначалу предполагалось отправить меня в воду со средней палубы, но я, разохотившись, неожиданно для себя самого сказал: «Уж лучше с капитанского мостика, это было бы поэффектнее!» И тут же был пойман на слове. Уже через десять минут весь пароход знал – не без стараний Александрова, – что Ильинский будет прыгать с верхней – капитанской – палубы. В разных местах парохода меня останавливали вопросом: «Это правда, ты будешь прыгать с самого верха?», «Вы решились прыгнуть оттуда? Молодец, молодец!» Нечего делать, в сапогах и с портфелем я полез на верхнюю палубу. Но когда я туда взобрался, то обнаружил, что моя храбрость задержалась где-то внизу. Каждый знает, что смотреть снизу вверх и сверху вниз, особенно если нужно прыгать, – не одно и то же. Ноги мои, как у несменяемого капитана, приросли к капитанской палубе. Нет, надо отказаться. Где дублер? Но тут я увидел множество глаз, устремленных на меня, и среди них – глаза Любови Петровны: в них было столько веры, восторга и, я бы сказал, восхищения! Ведь накануне, оробев, отказалась от прыжков в воду ее дублерша... Я разбежался... – остальное вы видели на экране. Дубль, к счастью, не понадобился» («Искусство кино», 1982, № 10).

 

Коллективы Театра имени Моссовета и 1-го ГПЗ подписывают соглашение о сотрудничестве

И еще одно воспоминание.

В статье «Талант доброты», опубликованной в газете «Советская культура» (1977, 11 февр.), народный артист СССР Павел Петрович Кадочников писал:

«Когда про артиста говорят, что он хорошо играет, это естественно. Он и должен хорошо играть: это его профессия, этому он учился многие годы. А вот сеять в людях доброе начало, вызывать у окружающих чувство душевной радости – это уже нечто выше простой профессионализации. Это своего рода дар.

Само имя актрисы – Любовь – как бы сплетается с ее человеческой сущностью. Она вмещает в себя любовь к окружающему миру, любовь к людям, любовь к природе, к красоте! Любовь Петровна обладала способностью находить красоту там, где ее не всякий человек заметит... Она могла долгое время любоваться колючим татарником или могучим стеблем крапивы, способным вырваться из земли в самом неожиданном месте. Но постоянное неподдельно восторженное отношение к природе, искреннее преклонение перед ее величием и красотой давало актрисе ту волшебную силу, которая помогает более острому восприятию окружающей жизни, более чуткому отношению к людям».

«Удивительная пара – Александров и Орлова! – писал в 1973 году в статье «Всегда весна...» народный артист СССР кинорежиссер Григорий Рошаль, с именем которого связана первая роль Орловой в звуковом кино. – Это истинное содружество, пример необыкновенной душевной теплоты в отношении друг к другу. Не потому ли годы проходят мимо Любови Петровны, не изменяя ее внешности и молодости ее сердца...» («Искусство кино», 1973, № 1).

И последнее в этой связи – об их мужестве.

В 1965 году, на очередном международном кинофестивале в Карловых Варах, чехословацкие кинематографисты рассказывали Константину Симонову и мне о происшествии, которое едва не закончилось трагически для советской киногруппы, снимавшей «Весну».

Фильм снимался на пражской киностудии «Баррандов», так как «Мосфильм» к тому времени после эвакуации еще не был восстановлен полностью.

Был обычный съемочный день. Все, кто был в этот день занят на съемке, уже оделись и загримировались. Операторы пробовали свет. Но – невероятное дело – Любови Петровны, Григория Васильевича и Николая Черкасова, которые никогда не опаздывали на съемки ни на одну минуту, в павильоне не было... Вскоре выяснилось, что они попали в автомобильную катастрофу. Орлова и Черкасов оказались в больнице. Александров, который не столь сильно пострадал, вскоре приехал, и от него, уже более подробно, участники съемки узнали, что произошло...

Через несколько дней Любовь Петровна выписалась из больницы. Она лежала в постели в гостинице и спрашивала только о том, как идут дела на студии. Работа не приостанавливалась. Снимались сцены, где она и Черкасов не были заняты. Вскоре и ее увидели на съемочной площадке – очень бледной, но, как всегда, спокойной и деятельной. Поправился и Черкасов. Съемки продолжались.

И музыка и песня

Вскоре после возвращения Григория Васильевича Александрова из Америки, когда он искал и никак не мог найти актрису на роль Анюты в задуманном им фильме «Веселые ребята», кто-то из близких друзей посоветовал ему посмотреть в Музыкальном театре имени Вл. И. Немировича-Данченко «Периколу» с артисткой Любовью Орловой в главной роли. Он прислушался к этому совету, пошел на «Периколу» и впоследствии уже никогда об этом не пожалел.

Разумеется, Любовь Петровна и ее товарищи по театру хорошо знали о том, что в тот вечер в зрительном зале присутствовал известный кинорежиссер Александров, имя которого после фильмов «Броненосец «Потемкин» и «Октябрь» часто появлялось в печати. Они были знакомы и с опубликованной в августе 1928 года «Заявкой» трех кинорежиссеров – С. Эйзенштейна, В. Пудовкина и Г. Александрова, выражавшей их очевидное намерение осуществить на деле те весьма радужные перспективы, которые открывал перед советским киноискусством звучащий экран. Было известно также, что после возвращения из-за границы Александров не раз заявлял о таких картинах, в которых музыка и пение непосредственно участвовали бы в сюжетном конфликте, были бы органическим их компонентом, выражали чувства, переживания, внутренний мир действующих лиц.

Помню, в сентябре 1976 года, предварительно позвонив, я пришел к нему на квартиру на Большой Бронной с намерением просто, как говорят, проведать одинокого друга, узнать, как он живет, как себя чувствует, какие вынашивает планы. Выглядел он неважно, и я решил, что не буду его особо донимать расспросами, посижу у него в гостях самое большее полчаса, а задержался надолго, пока за окнами совсем не стемнело. Как-то так случилось, что почти всю нашу встречу он посвятил воспоминаниям, откровеннейшему рассказу о совместно с Любовью Петровной прожитой жизни и о далекой первой встрече с ней.

– Любовь Петровна в «Периколе» превосходно пела и танцевала, – рассказывал Григорий Васильевич. – После Спектакля я оказался за кулисами, мы познакомились. И мне сразу же захотелось поближе ее узнать, побеседовать, как говорят, с глазу на глаз. Набравшись храбрости, я пригласил ее на следующий день пойти со мной в Большой театр на торжества, посвященные Леониду Витальевичу Собинову. Она удивилась, но дала согласие. И вот после собиновских торжеств мы до рассвета бродили с ней по московским улицам. И говорили, говорили без конца...

Григорий Васильевич умолк, вздохнул, как-то очень внимательно посмотрел мне в глаза, словно желая удостовериться, понимаю ли я жизненное значение для него этой, уже очень далекой по времени, первой его прогулки с Любовью Петровной по ночной Москве.

– Каюсь... – сказал он через какую-то минуту. – Каюсь, поначалу в этот вечер больше говорил я... Как вы помните, летом тридцать второго года мы с Эйзенштейном и Тиссэ возвратились из длительной зарубежной поездки. Вот мне и пришлось подробнейше рассказывать о том, какие впечатления остались у нас от пребывания в Польше, Германии, Швейцарии, Франции, в Соединенных Штатах Америки, в особенности в Голливуде. Ну и, наконец, в Мексике, отнявшей у нас столько сил... Пришлось подробнейше рассказывать и о памятных встречах с выдающимися деятелями зарубежной культуры и, конечно же, о близком знакомстве и дружбе с Дугласом Фэрбенксом, Уолтом Диснеем, Чарли Чаплином, Айвором Монтегю...

Родители Л. Орловой – Евгения Николаевна и Петр Федорович

Он опять умолк на минуту и продолжал, с улыбкой уже, после паузы:

– Сознаюсь, в рассказах моих было не мало буффонады – страны-то были тогда еще неведомые, тамошняя жизнь и вовсе не знакомая, на нашу жизнь непохожая, и в каждой стране у нас что-то случалось... Словом, в рассказах моих было больше забавного, чем серьезного и познавательного, но я не мог не рассказать о засевших в памяти обстоятельствах нашего путешествия, вроде повышенного внимания к нам со стороны местной полиции, которая рассматривала нас не столько как кинематографистов, сколько как «коммунистических агентов»... Или об обстоятельствах, связанных с непредвиденными отказами даже очень хорошо относившихся к нам фирм от финансирования проводившихся нами съемок, а также и от предлагавшихся нами сценарных разработок... Или об аресте в Мексике, кратковременной отсидке в мексиканской тюрьме и случившемся там же довольно сильном землетрясении.... Наконец, я не мог не рассказать и о фактическом похищении господами бизнесменами, с которыми мы имели дело, всего отснятого нами материала для фильма «Да здравствует Мексика!»... Любовь Петровну, – продолжал он, – особенно рассмешил мой рассказ о допросе, который во время пребывания в Голливуде нам учинил представитель ФБР, пожаловавший к нам в сопровождении трех полицейских и весьма фанфаронистой дамы-переводчицы. Ссылаясь на то, что мы являемся членами существовавшей у нас в те годы Ассоциации работников революционной кинематографии, этот тип настойчиво допытывался: не намерены ли мы – чего доброго! – свергнуть президента Гувера или попытаться изменить государственный строй в Соединенных Штатах. Выслушав наше замечание, что втроем мы едва ли такое сможем сделать, этот господин, опять же через переводчицу, хотя все мы, в особенности Эйзенштейн, сносно говорили по-английски, строго предупредил нас, что, находясь в Соединенных Штатах, мы обязаны соблюдать американские законы и ни словом, ни действием не покушаться на установившийся здесь образ жизни. Судя по всему, не очень-то поверив нашему заявлению, что это требование совпадает с нашими намерениями, представитель ФБР покинул нас вместе со своей свитой, даже не попрощавшись... Но не подумайте, пожалуйста, что в эту ночь, когда мы бродили по столичным улицам, говорил только я. Многое о самой Любови Петровне я узнал тогда из ее уст. Ну, прежде всего из ее рассказов я узнал, что она выросла под Москвой в простой интеллигентной семье, где понимали, ценили и любили искусство, а музыку – в особенности. Ей шел седьмой годок, когда она была принята в музыкальную школу. Ее родители – мать Евгения Николаевна и отец Петр Федорович – мечтали увидеть свою дочь признанной пианисткой. По классу рояля она училась в Московской консерватории, ее преподавателями были опытные наставники и известные пианисты Блуменфельд и Кипп. «Поющей актрисой» стала в 1926 году, когда по окончании балетной школы была принята в хор Театра имени Вл. И. Немировича-Данченко. В этом театре она работала седьмой год. Роль Периколы была ее первой главной ролью на сцене Музыкального театра. Были и другие роли: Герсилья в оперетте «Дочь Анго», Жоржетта в «Соломенной шляпке», Серполетта в «Корневильских колоколах», но Перикола была первой и самой любимой...