Текст книги "Среди эмиграции (Мои воспоминания. Киев-Константинополь, 1918-1920)"

Автор книги: А. Слободской

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

А. Слободской
СРЕДИ ЭМИГРАЦИИ
(Мои воспоминания)
Киев-Константинополь
1918–1920

ПРЕДИСЛОВИЕ

Работа А. Слободского «Среди эмиграции», с точки зрения исторической, особой ценности не представляет. Написанная по воспоминаниям, она для этого слишком субъективна и останавливается на фактах исторической ценности лишь постольку, поскольку они обслуживали определенные переживания и настроения автора. Поэтому отдельные главы не имеют по своему размеру прямого соответствия с важностью затрагиваемых в них вопросов.

Правда, автор останавливается на отдельных моментах гражданской войны, которые в нашей печати не получили еще достаточного освещения. Но прибавляет он к тому, что уже было сказано, слишком мало.

Порекомендовать в этом отношении можно только отдельные отрывки. В частности он проливает некоторый свет на взрыв у Киевского педагогического музея. Когда-то официальное разъяснение петлюровцев по этому вопросу не только не разъяснило этого вопроса, но скорей его запутало. Причины этого взрыва, насколько помнится, так и остались неизвестными.

Некоторый интерес в этом отношении представляют и подробности бегства гетмана. То, что он бежал в Германию, переодевшись немецким офицером, было известно через несколько дней после занятия петлюровцами Киева. Здесь же приводятся некоторые мелочи из подробностей этого бегства и тем самым прежнее представление дополняется новыми штрихами.

Заслуживает также некоторого внимания и убийство ген. Романовского. В свете изложения А. Слободского не остается никакого сомнения в том, что к этому убийству имели отношение «верхи» эмиграции, группирующиеся около барона Врангеля, в тот момент только что пришедшего к власти.

Все эти и другие мелочи изредка дополняют нам картину закулисных интриг русской контрреволюции, но, повторяю, особого интереса в этом отношении книга не содержит.

Но за то в ней есть другое, что от первой строки и до последней приковывает внимание читателя и делает книгу интересной, Это другое есть полнейший развал «спасителей России». Такое разложение всех моральных человеческих устоев едва ли можно встретить где-нибудь еще.

Читая книгу, не надо забывать, что автор сам белый эмигрант. Его сочувствие находится еще и сейчас на стороне «обманутых низов» эмиграции. Он по отношению к ним занимает самые лояльные позиции. Это еще более увеличивает ценность данной книжки.

Шаг за шагом, начиная от Киева, через Харьков в Крым и дальше, он ведет внимание читателя, рассказывая ему то с иронией, то с болью жуткую историю дегенерации белогвардейщины. Одна за другой встают потрясающие картины разложения. «Спасители» крадут и совершают подлоги, насилуют женщин и беспробудно пьянствуют. А в свободные от разврата минуты они расстреливают коммунистов и рабочих. Причем расстреливают, получая от этого полнейшее удовольствие и наслаждение.

Но вот, на фронте этой разложившейся своре изменило счастье. Все они торопятся уехать. Куда? Безразлично, лишь бы подальше от большевиков. На вокзале давка и крики, опытные люди торгуют несуществующими билетами на поезда, которые не ходят. С поездов и крейсеров сбрасывают женщин. Это «верхи» спасают свою жизнь.

И так до Константинополя.

А что в Константинополе? Может быть, наученным горьким опытом беженцы Русской Вандеи одумались, сделали попытку исправиться и начать другую – трудовую – жизнь. Может быть, они отказались от своего прошлого, забыли его. Нет. Случилось другое. Большинство из них становится «валютчиками», торговцами кокаина, спирта, а женщины – своего тела. Те, у которых было меньше возможностей, торговали папиросками, открывали на паях столовые или просто обдуривали различными приемами друг друга.

Картины одна мрачнее другой встают перед глазами читателя. Даже наш голод в 1921 году, доведший до полного одичания 25 миллионов жителей, не может идти ни в какое сравнение с тем, что происходило в среде белогвардейского движения.

Они «спасают Россию» и в то же время ведут полную интриг закулисную борьбу за власть. Монархические устои все время одерживают победу.

И когда внимательно идешь следом за автором от строки к строке, от мысли к мысли, то невольно содрогаешься от ужаса и отвращения.

Но уже в моменты самого сильного разгара гражданской войны в среде добровольческой армии начинается внутренний разлад. «Верхи» и «низы». Опьяневшие и обезумевшие от человеческой крови «верхи» не несут тяжести гражданской войны и в ликвидации ее не заинтересованы. А «низы» дрогнули. До их сведения стали доходить слухи, что Советская власть их наказывать за прошлые ошибки не собирается. Их боеспособность падает. В белой армии формируются элементы, жаждующие мира. Кажется, еще немного и будет мир. Но здесь новые обстоятельства, которые выведены автором и которые нам давно известны. «Союзники» – Англия и Франция, – вдохновлявшие гражданскую войну, находят, что еще слишком мало пролито рабоче-крестьянской крови, что еще не все средства испробованы для задушения русской революции. Они снабжают необходимым вооружением добровольческую армию, дают ей новые задания, и продажная рука белогвардейской сволочи с новой силой начинает наносить тяжелые удары рабочим и крестьянам. А милые союзники не только снабжают белую армию оружием. Они фактически руководят ее борьбой и, пользуясь тем, что нет хозяина, вывозят к себе наши богатства.

Рабочие и крестьяне Советских республик уже давно оценили по достоинству политику насилий и грабежа европейских буржуазных стран. Эти строки только подтверждают правильность высказываемых прежде положений.

Жутко даже подумать, что под руководством союзников вся эта пьяная компания, торгующая кокаином и валютой, могла вернуться «для спасения России». Только героическое упорство, проявленное рабоче-крестьянской Красной армией, спасло нас от этого кроваво-пьяного эксперимента.

Пусть читают рабочие и крестьяне, кто шел с белыми и чего они хотели. Пусть каждый впитывает в себя жгучую ненависть и отвращение к этим, в конец разложившимся последышам старой умершей императорской России.

То, что сочувствие автора лежит на стороне обманутых низов эмиграции, картины не меняет, а скорей, ее усиливает.

Это рассказ о том, как умирала и умерла царская контрреволюционная Россия.

И. Алексеев.

ГЛАВА I
Киев в эпоху Павла Скоропадского

Февральские и мартовские дни 1917 г., дни буржуазной революции, всколыхнули безбрежное море русского народа Первая волна, выброшенная революционным взрывом, вынесла на себе правительство коалиции: капиталистической буржуазии, верхов интеллигенции и близких к ним по духу и идеологии социалистов.

Первые дни победы проходили в ничем не омрачаемой радости. В эти моменты медового месяца буржуазии начали доноситься какие-то глухие и отдаленные, еще пока отдельные и неосознанные звуки. Первая волна начала спадать; она понесла в своем движении наиболее слабых и неискусных на далекий юг.

Более ловкие вынырнули и очутились на гребне второго вала, – каждая волна оставляла за собой след.

Октябрь.

Буря достигла кульминационной точки и превратилась в ураган, заставивший содрогнуться мир.

Пролетарская революция на своем недосягаемом гребне вынесла Рабоче-Крестьянскую власть.

Все, до сих пор цеплявшееся, было сметено и понесено в разные стороны и вслед за теми, кто не уцелел на первых волнах.

Керенский, Милюков, Краснов, Каледин, Чернов…. промышленная и капиталистическая буржуазия, помещики, а за ними и серая, обыденная, обманутая масса рядовой интеллигенции.

Границы России, охраняемые вооруженной рукой союзников, пришедших «спасать русский народ», и стали той временной пристанью, где смогли укрыться все бежавшие и спасшиеся от разразившегося урагана.

Первыми, пришедшими на территорию России, были немцы. Они заняли своей 600.000 армией всю территорию Украины, Дона, Крыма и продвигались дальше на Кубань.

На первых порах, и за неимением лучшего, вроде союзников, для белой эмиграции приемлемы были и немцы. Бежавшие из центра России начали плотно обосновываться на Украине и везде, где были немцы.

Киеву суждено было стать первой и новой столицей бегающего россиянина.

Постепенно начали разбираться и распаковываться чемоданы, корзины, сундуки, баулы и из них извлекать все то, что было туда вложено в момент начала панического бегства и что было тогда под рукой.

При этом генеральном осмотре всего, захваченного впопыхах, было обнаружено много курьезного, ненужного и доказывавшего о том страхе, который обуял беглецами в моменты бегства.

Жена одного генерала, бежавшая из Москвы, лишь только по приезде в Киев обнаружила, что вместо одного из своих чемоданов, в коем она хранила драгоценности, она захватила старый чемоданчик с грязным бельем своей прислуги, оставив ей свой, с драгоценностями. После такого ужасного разочарования она почти всю неделю была больна, а затем в продолжение почти месяца бегала по разным штабам и учреждениям немцев, умоляя потребовать от большевиков ее драгоценности.

Были и такие случаи, когда при разборе всего захваченного с собой находили, вместо нужных и необходимых вещей, – ночные горшки, пустые ящики из-под сигар, бутылки и прочую ненужную дребедень былой веселой и легкой жизни.

Все лучшие гостиницы, меблированные комнаты, особняки и дворцы были заняты беглецами «высшей породы», все остальное, мелкое, «ничто» – разместилось по обыкновенным квартирам, на окраинах, дачах и монастырских подворьях.

Когда первый страх и ужас постепенно прошел, началось осторожное осматривание вокруг себя.

Крупная российская буржуазия начала собирать свои разбитые и разрозненные силы. На юге России появляются ген. Краснов, Корнилов и др.

В Киеве, при деятельном участии немцев, разгоняется мелко-буржуазная Центральная Рада. Петлюра арестован и в тюрьме.

На троке Украинской державы – «ясновельможный пан гетман».

Созванный в мае, с разрешения Центральной Рады, съезд хлеборобов в Киеве стал могильщиком этой Рады. «Похороны» произошли по первому разряду, когда сам мертвец правит лошадью и копает себе могилу.

Съезд, олицетворявший собою «лучшую часть сынов Украины», в действительности на все 100 % представлял собой ультра-черносотенные, монархические, помещичьи круги Украины.

Все происходило по плану, заранее одобренному немецким главным командованием.

Городской цирк. Зал переполнен депутатами-помещиками и их приверженцами, друзьями и знакомыми. Назначено торжественное заседание, хотя подробности неизвестны даже для их широких кругов. Вокруг цирка и на прилегающих улицах расставлены немецкие войска в полной боевой готовности. Заседание открыто. Роли распределены. Читается «универсал» о роспуске Центральной Рады.

Восторженные крики, и зал содрогается от рукоплесканий.

В это время, и как-бы случайно, в одной из парадных лож появляется генерал «Павло Скоропадский», окруженный блестящей генеральской свитой.

Кто-то крикнул: «Да здравствует гетман всея Украины Скоропадский!» Весь зал встает и долго несмолкающими криками и аплодисментами приветствует вновь избранного гетмана Украины.

После закрытия съезда в расходящейся толпе кто-то самодовольно острит: «Вот это здорово и умно… Теперь у нас и есть царь и нет царя».

В это же время, заранее приготовленный немцами отряд окружает здание Центральной Рады и немецкий лейтенант разгоняет ее.

Председатель проф. Грушевский пытается протестовать, но в конце концов подчиняется силе немецкого оружия.

В тот же день, без единого выстрела, были разоружены все отряды и полки Центральной Рады.

Все кончено.

Бескровный переворот свершен к обоюдному удовольствию немцев и помещиков.

Первые же дни власти гетмана омрачены были страшным насчастьем, разразившимся под Киевом.

В Киеве, как некогда находившемся на театре военных действий и центре железнодорожных путей, естественно было сосредоточено все снабжение армии Юго-Западного фронта. Вдоль полотна железной дороги, начиная от ст. Дарница и до поста Волынского, всюду и везде, были выстроены артиллерийские склады и в них хранились сотни тысяч пудов взрывчатых веществ. Главное же сосредоточие снарядов и патронов находилось на территории окраины города Киева– зверинец, вблизи арсенала.

По приходе немцев в Киев, ими сразу же было обращено должное внимание на все, что не только могло принесть им пользу, но и вред. Все склады интендантства, инженерных войск, Красного Креста, артиллерийские и пр., были ими заняты и из них начали выкачивать все, что имело хотя какую-либо ценность и могло быть применено на фронте против союзников. Нуждаясь менее всего в артиллерийском имуществе, они лишь установили везде на этих складах свою охрану. Изредка же они пользовались кое-чем и отсюда.

В связи с гетманскими переворотами, часть складов была передана в ведение и распоряжение вновь формировавшихся сердюцких полков гетмана. Контроль и учет оставались все же в руках немецкого штаба.

В одно утро, между десятью и одиннадцатью часами, неожиданно над Киевом раздался взрыв. Публика, проходившая но Владимирской ул. (от места взрыва по прямой линии 5–6 верст), буквально была осыпана стеклами, посыпавшимися из выбитых окон верхних этажей. Через секунд 30–40 раздались два новых последовательных взрыва, по силе своей превышавших во много раз первый. Многоэтажные здания буквально колебались и некоторые дали даже трещины. Проходившая на открытых местах публика точно внезапным гигантским ураганом была сбита с ног. Появились раненые осколками стекол, сыпавшихся градом на тротуары.

Многие витрины с саженными зеркальными стеклами были как бы выдавлены рукою гиганта.

Взрывы продолжались, но уже с меньшей силой.

В минуту взрыва все настолько были ошеломлены и перепуганы, что буквально окаменели. Посыпавшиеся стекла и новый грохот взрывов вывели из оцепенения публику. Все бросились бежать, не отдавая себе отчета, куда и зачем. Послышались крики раненых, истерические вопли женщин, плач детей. К бегущим по тротуарам и мостовой начали присоединяться выбегающие из домов.

Слово: «большевики» усилило панику и превратило все в хаос. Все мчались с бледными лицами и выпученными от страха глазами… только установившаяся последовательность взрывов и чья-то случайно-громкая фраза: «взрыв на зверинце» постепенно внесли успокоение.

Публика начала возвращаться к тем направлениям, из которых она была выбита взрывом и страхом.

На Крещатике, хотя и находящемся в лощине, выбитых силой взрыва окон и витрин было гораздо больше, чем, например, на Владимирском проспекте или в других местах.

На Николаевской, Институтской, Александровской улицах паника еще не улеглась и публика беспорядочными массами вливалась на Крещатик и оттуда уже неслась дальше.

Постепенно паника улеглась и жизнь вошла в свою колею.

В течение почти целой недели шли разговоры и догадки о причине взрыва. Одни говорили, что это дело рук большевиков, другие – петлюровцев, третьи – эсэров и, что наиболее правдоподобно – дело самих немцев. И вот по каким соображениям. Немцы, учитывая возможность прорыва союзниками Балкано-турецкого фронта, боялись, что в этом случае французы сразу же восстановят юго-западный фронт, использовав для этой цели имеющиеся запасы снарядов.

Наконец, возникла опасность – захвата боевых припасов самим населением, тем более, что почти по всей Украине началась полоса восстаний против немцев.

Согласно официального сообщения гетмана и немецкого штаба, взрыв произошел от неосторожного обращения со снарядами во время переборки.

Официально убитых и пострадавших насчитывалось около 3.000 человек, в действительности же их было значительно больше. Некоторые утверждали, что число убитых достигало до 10.000 человек.

Вся местность взрыва, радиусом около 2–3 верст, была сравнена с землей и убытки исчислялись в несколько миллионов рублей, не говоря уже о человеческих жертвах, главным образом, среди рабочих.

Все прибывшие с далекого севера плотно осели и голодали. Все были без работы, но с громадным служебным стажем, административно-государственным опытом. И почти у всех были дыры и заплаты на брюках от долгого сиденья. Князья, бароны, графы, сенаторы, бывшие придворные, директора и начальники разных петроградских учреждений, лица вообще без определенных профессий.

Теперь им предстояло организовать новый государственный аппарат.

Во главе каждого министерства стали полномочные министры и все с большим прошлым: Игорь Кистяковский, Гербель, Люблинский, Колокольцев, Терещенко и проч. – все «истинно-русские» и незаменимые.

Но все это, повторяю, требовало огромных расходов, как на содержание аппарата, так и на «представительство» и поддержание «престижа» среди населения и «иностранцев» (немцев). В свою очередь «двор и армия» также составляли сметы, ибо и они хотели жить.

Все, до сих пор захваченное в государственном банке, казначействах, было съедено и прожито, как самими, так и их друзьями – союзниками, немцами.

Выпускаемые до бесконечности: карбованцы, гроши и шаги, уже не помогали и им мало верили. Необходимо было нечто более реальное, на что можно было бы существовать. После недолгих раздумий и толков, умные и опытные головы государственных людей нашли выход.

В Киеве и на территории всей Украины, как бывшей некогда базисным складом для Юго-Западного и Румынского фронтов, остались громаднейшие склады и запасы обмундирования, снаряжения, съестных припасов и проч. Все это было, в свое время, захвачено и использовано уже, отчасти немцами и австрийцами, сначала через закупочные общества, а затем просто в порядке военных реквизиций и по праву победителей.

При «вступлении на престол» гетмана Скоропадского, ему была передана часть складов, правда, ценных, но не столь необходимых немцам. Эти склады и имущество теперь стали предметом особого внимания гетманских и близких к ним кругов. Образована была «Комиссия по ликвидации имущества военного времени». Главноуполномоченным комиссии был назначен весьма талантливый и искусный в делах Молов.

Началось хищническое разбазаривание пенного народного имущества. Отдельные лица, группы и организации спекулятивного характера с утра до ночи кишели, как шакалы, около добычи.

Неразрывные и незримые нити протянулись от «ликвидкома», находившегося в здании Киевского Окружного Суда, до «Семадени» и прочих кафе-ресторанов и отелей. Все сделки происходили через «особо-доверенных» лиц в кафе, гостиницах, просто на-дому, в интимной обстановке других укромных мест, и лишь «законно» оформлялись уже внутри комиссии, гласно и на торжественных заседаниях.

В числе ликвидируемого имущества подлежали продаже ряд фабрик, заводов и предприятий. Одна организация подала заявку, желая часть из них купить. Условия были выработаны: 25 % наличными, а остальные в рассрочку на шесть месяцев. Назначено было подписать договор через день. Когда представители организации прибыли для подписания договора, то им, с извиняющейся вежливостью, было сообщено, что, к сожалению, по «досадной ошибке», договор на эти предприятия вчера был подписан «его превосходительством» главноуполномоченным Моловым и что теперь неудобно его, мол, расторгать. Впоследствии, и со стороны выяснилось, что предприятия эти были проданы одному инженеру, Вайнбергу и К⁰, и по цене на 50 % ниже действительной оценки.

Подобных случаев было столько же, сколько было всех сделок вообще.

Работа комиссии была чрезвычайно интенсивна, о чем можно судить по тому факту, что в течение каких-либо 3–4 месяцев все многомиллионное военное имущество было «ликвидировано». В свою очередь, спешность та была вызвана двумя факторами: во-первых, – острая нужда в средствах на содержание гетмана и его аппарата управления, и во-вторых, – неустойчивость и неуверенность правящих кругов в завтрашнем дне и желание обеспечить себя про черный день.

В общем, комиссия с честью вышла из своей «тяжелой и ответственной» работы. Престиж гетмана был спасен. «Безработных» совершенно не было. Заработная плата выплачивалась полностью и вовремя: самое же главное, – благодаря комиссии Молова, «царствование» гетмана прошло без «всяких внутренних и внешних займов».

Второй неиссякаемой злобой дня и «темным пятном» в эпоху «царствования» гетмана Скоропадского были переговоры с большевиками о мире.

Начало переговоров и приезд Раковского прошли как-то незаметно для больших масс эмиграции и населения. Лишь впоследствии, в связи с развитием переговоров и соответствующей «информацией» Шульгинского «Киевлянина», интерес начал «возрастать».

Основное население Киева почти совершенно не интересовалось этим вопросом и смотрело на переговоры, как на одну из очередных немецко-гетманских комедий.

Пришлый элемент, правящий класс – эмиграция, во главе с газетами «Киевлянин» и «Новое Время» – освещали события, злобствовали и бесновались, предрекая близкий конец гетману.

Разговорам, толкам и предположениям о причине, побудившей гетмана вступить в переговоры с большевиками, не было конца. Одни наивно утверждали, что гетман получил от них взятку, что даже видели, как золото перевозили в автомобилях от дома Советской делегации прямо во дворец к гетману. Другие утверждали, что это дело рук немцев, желавших «помирить» гетмана с большевиками и затем вовсе уйти из Украины. Третьи – что это желание Антанты – помирить гетмана с Советской Россией и общими силами ударить на немцев…

И так до бесконечности. Каждый день, вплоть до самого отъезда делегации, выдумывались новые объяснения факту легального пребывания большевиков в Киеве.

Каждый день газеты приносили известия о новых раскрытых заговорах, арестах, крушениях поездов и восстаниях. Все это связывалось в одну первопричину: приезд Советской делегации.

Некоторые газеты открыто указывали, что Советская делегация есть штаб большевиков, прибывший для поднятия восстания на Украине и установления Советской власти.

Такие газеты требовали разрыва переговоров и чуть ли не ареста всей делегации.

Кампания, имела свои результаты. Аресты действительно усилились, главным образом, среди рабочих и населения окраин. Буквально на каждом шагу встречались контрразведчики. За малейшее неосторожно-высказанное слово немедленно арестовывали и препровождали в переполненные тюрьмы. Расстрелы, вообще процветавшие, вспыхнули с новой силой и достигли крайнего предела. Все это производилось, конечно, при благоприятном и деятельном участии немецкой комендатуры, но так, что немцев никогда и нигде при этом не видели. Списки намеченных жертв составлялись в комендатуре на Думской площади и для выполнения отправлялись в гетманскую комендатуру на Прорезную улицу. Нередко можно было видеть группы человек 10–15, сопровождаемых немецким конвоем. Это были наиболее важные «преступники», которых немцы не доверяли гетманской охране.

Перед самым петлюровским восстанием мирные переговоры были прекращены, в силу возникших неопреодолимых разногласий. Советская делегация уехала. Перед ее отъездом, среди гетманцев было намерение арестовать Раковского, а с ним и всю делегацию. Это намерение было предотвращено лишь благодаря немцам. Настроение рабочих, готовых выступить в защиту делегации, было хорошо известно гетманцам, и это также помешало выполнению их плана.

Отъезд Советской делегации в значительной мере отразился и на некоторой наиболее дальнозоркой части эмиграции. Многие прямо говорили: «теперь нам здесь делать нечего. Надо собирать чемоданы и лететь дальше на юг… Кажется, опять начинается осень».

Бегство Петлюры, революция в Германии, усилившиеся восстания на Украине и ряд прочих грозных признаков говорили о приближении революционных конфликтов.

После разгона Центральной Рады, Петлюра вновь и якобы полностью уходит в свою работу в Киевском губернском земстве, где он был председателем.

В действительности же он подготовлял восстание, пользуясь земством, как центром средоточия своих сил.

В самый разгар его работы немецкая контрразведка раскрыла все его планы.

Петлюра и ряд его ближайших сообщников и помощников были арестованы и переданы в распоряжение гетманских властей.

Петлюра в Лукьяновской тюрьме продолжал разрабатывать план организации восстания. Вскоре гетман, по приказу немцев, освободил Петлюру из тюрьмы под «честное слово». А через недели две – три петлюровцы подняли восстание. Повстанцы быстро захватили Екатеринослав, Винницу, Умань, Житомир, Полтаву, Харьков. Гетманские войска сдаются и разоружаются. Кольцо восставших постепенно сближается и замыкается вокруг Киева.

Восстание наполнило Киев новыми потоками беженцев. Главным образом, это были помещики.

Вокзал и все прилегающие станционные постройки превратились в единый ночлежный дом. Здесь было все завалено чемоданами и прочими принадлежностями «недалекого и быстрого» путешествия.

Дети, старики, старухи, молодые, одетые в свитки и по последней моде, больные и здоровые…

Все это металось из стороны в сторону, как встревоженное дикое стадо, почуявшее опасность.

Ноябрь…

Петлюра подступил к Киеву и окружил его плотным кольцом своих сечевиков. Началась правильная осада.

Все офицерские и сердюцкие полки гетмана, находившиеся в Киеве, брошены на защиту подступов к Киеву. Святошино, Боярка, Дарница становятся ареной беспощадных боев. С обеих сторон проявляется неслыханная жестокость. Пленных в плен не брали, а здесь же, на поле сражения, после диких надругательств и мучений убивали, или же живьем закапывали в землю.

С утра до ночи гремели орудия. Канонада становилась ближе и ближе.

Неимеющая сил бежать белая эмиграция и часть населения Киева жили исключительно слухами, передаваемыми самым верным беспроволочным телеграфом – «Крещатиком». Каждый слух, каждая новость-небылица, пущенная запуганным обывателем для собственного успокоения, моментально становились достоянием всего города.

В немцев в это время уже никто не верил, тем более, что у них произошла революция.

В общем, последние дни они держались пассивно-нейтрально.

«Верхи» это обстоятельство быстро уловили, и ориентация была взята на Антанту.

Начали появляться телеграммы собственных корреспондентов (из Киева-же) о высадке десанта французов в Одессе, Николаеве, Крыму и т. д. Затем постепенно эти десанты продвигались по железным дорогам на выручку Киева, были уже в Жмеринке, через день их видели (по достоверным источникам) уже в Казатине, а некоторые счастливцы даже уже в Киеве, во дворце гетмана. Помню, однажды, уже в конце ноября, дела гетмана были настолько плохи, что немцы держали наготове поезд под парами, чтобы в случае чего, немедленно вывезти из Киева «его светлость» и присных с ним.

Настроение населения было пониженное. Барометр – Крещатик это ясно отражал.

События развернулись с такой быстротой, что удрать удалось лишь весьма немногим счастливцам. Теперь, когда петлюровская опасность надвинулась весьма реально, толпа глухо и злобно, по обывательски, волновалась, проклиная и немцев, и гетмана, и большевиков и, вообще, всех, о ком она могла подумать в эту минуту.

Неожиданно орудийная стрельба прекратилась. Стоявший в толпе около меня какой-то обыватель обратился к своему приятелю и тоном, обадривающим самого себя, сказал:

– А, знаешь, что. Вот если бы, сейчас, неожиданно появились французы. Вот бы дали трепку и Петлюре и большевикам…

Конец расслышать не удалось, ибо уже с другой стороны, кто-то громко и авторитетно заявил, что французы разбили Петлюру, Петлюра в панике отступает и французский генерал Франше д'Эспрей уже на вокзале.

Весть эта с невероятной быстротой начала передаваться из уст в уста и черев минут пять на Крещатике гремело ура. Появились трехцветные флаги…

Готовилась достойная встреча союзников.

Вдруг с новой силой возобновившаяся орудийная стрельба уже почти в самом городе сразу же оборвала настроение толпы. Сразу воцарилась жуткая тишина и толпа стала быстро расходиться, не глядя друг другу в лицо и как бы стыдясь происшедшего. Стоявший со мной рабочий – железнодорожник, так же как и я наблюдавший всю эту картину, посмотрел еще раз на толпу, улыбнулся и сказал: «Бараны, бараны», – Этими двумя простыми словами он сразу дал оценку толпе и ее настроению.

В это время, когда дни власти гетмана уже были сочтены, на политической арене появляется новый «спаситель отечества» – граф Келлер.

Монархические круги, с самого дня избрания гетмана, не покидают мысли о монархическом перевороте, и эта мысль под всякими приправами муссируется и преподносится почти ежедневно в газетах «Киевлянин» и «Новое Время» и проч. провинциальных. Центр и все нити этого движения сходились у митрополита Антония и Колокольцева, бывшего в то время министром земледелия.

Первая демонстрация и проверка монархических сил произошла в дни известия о расстреле Николая II и его семьи. Во всех соборах и церквах была устроена «всенародная» панихида. И действительно, – Софиевский и Владимирский соборы были полны той знатью и теми кругами, кои все прошлое свое связали с монархией.

Основная масса населения осталась в стороне от этой «грандиозной демонстрации народных сил и симпатий, как об этом сообщалось на следующий день в „Киевлянине“ и „Новом Времени“. Больше того, вышедшая, кажется, из Владимирского собора публика, запевшая: „боже царя храни“ была освистана и разогнана случайными прохожими. Но, несмотря на столь позорный финал своей демонстрации, монархические круги вновь решились попробовать счастье в дни восстания Петлюры. Они, монархисты, воспользовались создавшимся для гетмана тяжелым и безвыходным положением, – под предлогом замены командующего осажденными войсками гетмана, они выдвинули на этот пост своего верного и испытанного ставленника, генерала царской армии, графа Келлера. Гетман согласился.

Немцы в это время, через свой Совет солдатских депутатов, заявили о полном и абсолютном нейтралитете в борьбе гетмана с Петлюрой.

Необходим был случай, чтобы открыто действовать. Такой случай скоро представился.

В одном из последних боев под Святошиным, человек 30 из офицерского отряда были захвачены в плен петлюровцами. Расправа была весьма короткая. Все 30 человек были изуродованы до неузнаваемости и живыми закопаны в землю. Подоспевшими гетманскими отрядами деревня, где произошел этот кровавый акт расправы, была вновь захвачена. Трупы вырыты из земли и перевезены для погребения в Киев. Во время похорон граф Келлер издал приказ, в котором объявил себя главнокомандующим войсками киевского монархического центра, впредь до создания монархии. В речах монархистов при погребении призывалось все население Киева выступить на защиту идей монархии и последовать примеру офицеров, погибших в бою „за веру, царя и отечество“.

Следовать примеру, а тем более погибать столь мучительной и бесславной смертью, за столь устарелые и никому ненужные лозунги, – не только население не хотело, но даже и многие офицеры отказались.