Текст книги "Новый Гольфстрим"

Автор книги: А. Подсосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

"Чего мог бояться Исатай? Почему он первые минуты после вылета из Чинк-Урта так тревожно смотрел на те части самолета, в которых были сложены кассеты с койперитом. Неужели он,-думал Горнов,-предполагал возможность того, что случилось. И об этом хотел сказать мне... Если Исатай натолкнулся на какое-то новое, неизвестное мне свойство койперита, то можно ли будет пускать в действие все сверхмощные машины и агрегаты, уже установленные на дне Полярного моря, на Гобмуре и Ях-Пубы. Неужели придется кому-то и после меня уйти в серое здание и за его толстыми стенами начать изучать, снова ставить опасные опыты, доделывать то, что не доделал я".

Горнов не обманывал себя. Он знал, на что идет, на что ведет за собой жену и товарищей. Их жизнь может кончиться в ту минуту, когда они пустят в действие микропушки – исполнят последний свой долг.

СРЕДИ СНЕЖНЫХ СТОЛБОВ.

На далекой вершине заблестел снег. В небе одна за другой таяли звезды. Бесснежный пик вдали загорелся розовым светом. Внизу стоял густой синий мрак.

И вдруг яркий свет залил горные вершины. Красный диск солнца показался над цепью главного хребта. С каждой минутой в сумраке раннего утра вспыхивали новые и новые белые вершины. Огромная синеватая тень Дор-Ньера легла на Сарвинскую равнину.

Горнов, с намотанной вокруг пояса веревкой, с парашютом за спиной стоял у края каменного обледенелого ската.

Профессор Лурье и. Вера стояли в нескольких шагах позади него. Воронин, морщась от боли в ноге, сидел туг же. Рейкин нервными, быстрыми шагами ходил вдали от всех, проводя рукой по совершенно бескровному бледному лицу. Его знобило.

Кругом было тихо, ни один звук не нарушил сурового молчания гор. Каменные безлесные отроги белели снежными вершинами. Лучи солнца уже спускались к речным долинам.

– Если Исатай придет в сознание, не отходи от него. Он хотел что-то сообщить мне, но не успел. Быть может, он очнется, – вполголоса сказал Горнов, подозвав к себе жену. – Жди меня ровно двадцать четыре часа. Если я не вернусь, попробуй сама опуститься, дать знать – где вы.

Вера Александровна бросилась мужу на шею. Рыдания рвались из ее груди. Сдержав себя, она сказала:

– Будь спокоен, я сделаю все.

Среди тишины внезапно послышалось отдаленное гудение. Все с надеждой обратили взгляд на кусок голубого неба, видимый в просвет ущелья. Из-за горы, совсем близко вырвался гул моторов.

Звуки мотора исчезли так же внезапно, как и родились. Самолет ушел за скалы. Горы угрюмо молчали.

– До свиданья! – крикнул Горнов и, согнув колени, сделал бросок всем телом и ринулся по крутому скату.

Лыжи рванулись вперед, перелетели через снежный бугор и стремительно понеслись к краю камня. Там была пропасть, а, может быть, торчащие гранитные зубья.

Вера Александровна закрыла глаза. В изнеможении опустилась на камни. Откуда-то издалека донесся до нее крик.

– Это он! Он! – закричала она и бросилась к скале. – Профессор, вы не слышали? Это он!

Лурье угрюмо мотнул головой.

Она схватила бинокль.

– Смотрите, профессор! Возможно, он промелькнет где-нибудь между деревьями. Смотрите! Смотрите! -повторяла она.

Оторвавшись от утеса, Горнов увидел почти рядом с собой отвесную стену, с острыми уступами. Открыть парашют на расстоянии двух метров от стены было невозможно. Серые выступы гранита и белые полосы снега быстро мелькали перед его глазами. Внизу щетинились каменные зубья.

Горнов дернул кольцо. Парашют развернулся, и в тот же миг раздался треск шелка. Горнов сильно ударился о выступ и на момент повис в воздухе.

"Подвесился", – с ужасом подумал он.

Но парашют скользнул по камню и, хотя и не очень мягко, спустился на снежное плато.

Место, куда попал Горнов, представляло собой морену когда-то бывшего здесь ледника. Ниже начиналась линия лесов. Недалеко от места спуска из скал торчали уродливые карликовые сосны и вереск.

Горнов вскочил на ноги.

– Эге-гей! – прокричал он, что было силы. И этот крик услышали на скале.

Через полчаса Виктор Николаевич шел по тайге.

Недавно выпавший глубокий снег плохо держал лыжи. Постоянно справляясь с компасом, Горнов шел вперед среди кедров, пихт и густого ельника.

После долгого пребывания в лабораториях, в заводских цехах, где выполнялись заказы строительства, после постоянных перелетов на дирижаблях и самолетах, он приятно чувствовал упругое напряжение мышц всего тела. Возбуждение, вызванное прыжком "вслепую", стало спадать. Тишина лесной глуши окружила его со всех сторон.

Горнов шел быстро. Под ногами, как стеклянные, звенели промерзшие ветки. Свалившиеся старые деревья, обрывы и пропасти или внезапно выросшая среди тайги отвесная скала, заставляли делать далекие обходы.

Теснее и теснее сжимались сосны и мохнатые ели.

Нигде не было никаких признаков жизни. Все живое куда-то забилось, попряталось. Медведи, несмотря на рано наступившие морозы, уже залегли в берлоги, волки пододвинулись ближе к оленьим стадам, к жилью. Притаившись среди густой хвои, рысь, злыми глазами следила за пробирающимся по тайге человеком. Птицы, укрываясь от сорокаградусного мороза, забились в густую хвою деревьев, а неугомонная веселая белка спряталась в дупло.

Только изредка на гладкой поверхности нетронутого снега показывались замысловатые петли заячьей сметки, прямой пунктир лисьего нарыска или глубокие размашистые следы сохатого.

Горнов не замечал ни стеклянного звона ломающихся под ногами сучьев, ни снежных комьев, падающих с деревьев. Тяжелые мысли толпились в его голове.

"Умру с неоплатным долгом, ухожу из жизни, не оправдав надежд и доверия", – думал он.

Что народ советской страны успешно закончит строительство Нового Гольфстрима, что никакие сопротивления и трудности не ослабят его энергии и упорства в борьбе с природой, в этом Горнов был уверен.

За всю историю Советского Союза не было еще случая, чтобы народы его отступили перед враждующею с ним силой. Была ли это суровая природа его страны или вторгшийся враг, советские люди упорно боролись и всегда выходили победителями.

Не будет Горнова, не будет и других его верных соратников, но то огромное и великое, что начал строить народ, будет закончено.

Обрушившийся со старой ели сугроб засыпал лицо Горнова и придавил лыжи.

Горнов взглянул вверх. Перед ним стояла огромная брюхатая снежная жаба, зло и насмешливо подняв раскрытую пасть.

Казалось, это она кинула под ноги тяжелый ком снега и теперь издевательски смеется над блуждающим по тайге человеком.

Только сейчас Горнов заметил, что он вошел в лес, наполненный фантастическими существами. Это были знаменитые "снежные столбы", встречающиеся в еловых лесах Севера.

Мастерами, лепящими эти удивительные скульптуры, были тишина и безветрие глухой тайги, обилие снегов и небольшие оттепели, делающие снег липким и пластичным.

Повсюду толпились безобразные чудовища. Старые мохнатые ели, залепленные снегом, приняли самые причудливые формы. Лес походил на огромный музей.

Короли в коронах и серебряных мантиях, прямые и суровые саваны вышедших из могил мертвецов, русалки, лешие и ведьмы, рогатые чудовища полулюди, полузвери. Все собрались сюда, теснясь, загораживали путь, протягивали вперед мохнатые цепкие лапы.

Что ликуете вы, лесные чудовища? Над чем так зло смеешься ты, глупая жаба? Человек, которого ты едва не похоронила под глыбою снега, вчера был гигант. Он один из тех, кто шел в первых рядах строителей. И мысль его, обгоняя века, уже витала там, где люди полновластные хозяева своей планеты, повелители грозных стихий.

Сегодня он слаб. Усталый бредет он по тайге, с трудом вытягивая из снежных сугробов грубые самодельные лыжи. Он слаб – он один, как далекий предок его человек доисторической эпохи.

Но если бы мог он крикнуть! Крикнуть так, чтоб содрогнулась тайга, чтоб свалился снежный покров с мохнатых елей, чтоб рассыпалась и ты, жаба, со своей отвратительной злобной улыбкой. Если бы он мог...

Его услышали бы те, кто кружит сейчас над тайгой а поисках затерявшегося командира. И снова он слился бы с миллионной армией народа-строителя и снова стал бы богатырем – в ряду других богатырей.

День кончался. В лесу становилось темнее. Впереди была та же тайга, безмолвная и угрюмая, и все те ж.е враждебные чудища толпились со всех сторон, закидывали сугробами снега, цеплялись, загораживали дорогу.

Лыжи тяжело волочились, заставляя Горнова напрягать все силы.

Несмотря на сорокаградусный мороз, ему было жарко, лицо его горело.

Неужели до ночи он не наткнется на жилье, на пастухов?

Вместо двадцати километров, на расстоянии которых по его расчетам, находилась Рубей-Кунжарская коммуна, он прошел не менее тридца.

В тайге попрежнему не было признаков жилья.

Горнов знал, что в этих местах давно уже выросли большие заводы, селения, совхозы. Но кругом него была тайга и трудно было поверить, чтобы где-то поблизости могло быть селение с клубами, с асфальтовыми улицами, залитыми огнями, с кинотеатрами.

У обрыва Виктор Николаевич остановился на мгновение и, с силой оттолкнувшись, полетел вниз.

Где-то за тайгой взошла луна и посеребрила вершины деревьев.

Горнов шел, не замедляя шаг, не давая себе ни минуты передышки. Всю волю, все силы он сосредоточил на одном – скорее добраться до жилья, до радиостанции.

Виктор Николаевич взобрался на небольшую сопку и едва сдержался, чтобы не закричать от радости: внизу, в лощине, совсем близко от него, паслись олени.

Через час Горнов, укутанный в малицу, лежал на партах.

Впереди него сидел безбородый парень – мансиец, ловко управлявший четверкой оленей.

Закинув за спины ветвистые рога, олени летели по буграм и ложбинам, по руслу вымороженной речки, по узкой, извилистой дороге. Мимо неслась 'тайга. Нарты раскатывались под гору, догоняли оленей, били их по когам. Встречный ветер обжигал и больно колол лицо.

Горнов поминутно смотрел на часы.

– Сколько еще до селения? – то и дело cпрашивал он молодого мансийца. Ему казалось, что километры ползут страшно медленно.

Сейчас, когда он не сомневался более в том, что лед бухты Полярного порта будет растоплен, что через три-четыре часа снова распахнутся широкие ворога к подводному участку, и тысячи амфибий и других подводных судов устремятся к кессонам и батисферам, с кислородом, с машинами, строительными материалами, сейчас он думал о Вере Александровне.

Через полтора часа она прыгнет со скалы. Эта мысль приводила Горнова в отчаяние. Он представил себе острые выступы скал, гранитные зубья на дне пропасти. Только выдержка и физическая сила сохранили ему жизнь. Разве хватит у Веры силы?

– Когда будем в поселке?

– Один час и еще полчаса.

Вера погибла!

– Полтора часа не успеть? – проговорил мансиец, сочувственно взглянув на Горнова. – Есть охотничий дом, пять километров в сторону.

– Телефон есть?

– Раньше была, теперь не знаю.

– Сворачивай туда!..-мгновенно решил Горнов.

Олени пошли целиной без дороги. Мансиец нещадно подгонял их.

Тайга поредела и, когда олени выбежали на открытое место, посреди снежной поляны показался деревянный охотничий дом.

Горнов выскочил на ходу из нарты и взбежал на крыльцо. Примерзшая дверь распахнулась с сухим скрипом.

– Где телефон?

– Беги вправо, в большой комнате, – ответил чей-то голос.

Горнов ринулся вправо и, ничего больше не видя и не слыша, припал к телефону.

ЗАГАДОЧНОЕ СЛОВО

Весь этот день Вера Александровна готовила парашют. Рейкин и Воронин мастерили лыжи. Профессор Лурье в мохнатой, мехом наружу куртке, с молоточком в руках расхаживал по ущелью и отбивал кусочки пород. Исатай лежал в полузабытьи и тяжело дышал.

К вечеру Вера Александровна присела около его дивана.

– Где Виктор? – чуть слышно спросил Исатай.

Вера Александровна неопределенно покачала головой.

Этот вопрос для нее был самым страшным. До Рубей-Кунжарской коммуны было всего двадцать километров. Прсйило уже десять часов. От Виктора нет никаких известий.

Вера Александровна начинала уже сомневаться, действительно ли она слышала голос мужа. Быть может, он весь день пролежал там, под скалой, и замерзает.

Исатай резким движением повернулся набок. Сильный клокочущий кашель потряс его грудь.

– Слушай, я скажу тебе, – хрипло проговорил он. – Я хотел предупредить и не мог.

Исатай говорил шепотом, кашель прерывал его.

– Не волнуйся, – кладя руку ему на голову, сказала Вера Александровна.-Смотри, опять кровь...

Исатай кивнул, зажал рукой рот и пытался что-то выговорить.

– У... умру... не успею сказать... произойдут катастрофы...-кашель душил его все сильнее. Он задыхался.

– Днев... всей... днев.. всей... – проговорил он с усилием между приступами кашля. Затем голова его опустилась, и он затих.

Вера Александровна с ужасом обхватила его голову.

– Исатай!.. Исатай!.. Что ты хотел сказать? Какие катастрофы? – с отчаянием спрашивала она, как будто мертвый мог еще услышать ее.

Она долго сидела, глядя в спокойное мертвое лицо друга, унесшего с собой какую-то тайну. Потом, шатаясь, вышла из кабины.

Под крылом самолета лежал Воронин. Он без слов понял, что произошло.

–Дневсей,-произнесла она тихо, подходя к нему. – Что это значит?

Воронин вопросительно взглянул на нее.

– Он сказал: произойдут еще катастрофы... Он хотел предупредить и не мог. И дальше он два раза повторил вот это слово – "дневсей". Вы не знаете, что бы это могло быть?

Майор не знал. Ни одной догадки не вызывало это загадочное, лишенное всякого смысла, слово.

Наступила ночь. Горнова почти не входила в кабину самолета. Стоя на скале, она подолгу вслушивалась в тишину. Издали иногда доносилось гудение моторов. Вечером над тайгой замелькали лучи прожекторов. Но все это было далеко в стороне, там, где проходила трасса.

Под утро, когда побледнели звезды, Горнова сказала:

– Я буду готовиться к прыжку.

– Еще пятьдесят минут до назначенного времени, – заметил Воронин.

– Я прыгну раньше.

– Нет, вы прыгнете ровно в тот час, как сказал Горнов.

– Товарищ майор,-умоляюще проговорила Вера Александровна.

– Ни минутой раньше...

Вера Александровна стояла с привязанным за спиной парашютом. Профессор Лурье, как и сутки тому назад, занял наблюдательную позицию.

Воронин сидел на меховом одеяле и смотрел на часы.

Рейкин, подойдя к Горновой, проговорил:

– Вы простите меня, но я не могу. Это выше моих сил.

И простившись, он ушел в глубь ущелья.

Осталось три минуты.

Лурье неуклюже подошел к Вере.

– Я охотно заменил бы вас, но жизнь не научила меня прыжкам с парашютом. Желаю... желаю вам успеха, – сказал он и, сняв с усов и бороды намерзшие льдинки, поцеловал ее.

– Вы провожаете меня, как на смерть, – сказала Горнова, – а я хочу опуститься и выполнить то, что не yдалось Вите.

И она пошла к камню.

Воронин медлил. В последний раз направил он бинокль в сторону Рубей-Кунжарской коммуны.

– Стой! – неистово закричал он, указывая на небо.

Вера Александровна, уже почти готовая ринуться по наклонному камню, выпрямилась.

Прямо на них летел самолет. Луч его прожектора ползал по вершинам Дор-Ньера и лизал скалы.

Вот он ворвался в ущелье, наполнил его ярким светом и перебросился куда-то вверх.

Горнова сорвала с головы шлем и начала махать им, как будто с самолета могли это заметить.

Из глубины ущелья бежал Рейкин.

– Откуда свет? – кричал он.

– Витя летит! Это прожектор его самолета.

Самолет несся к Дор-Ньеру. Теперь уже никто не сомневался, что это летит Горнов. Все махали шапками и кричали.

Вера Александровна торопливо отвязывала лыжи. Автожир, сделав крутой поворот, набрал высоту и, сложив крылья по вертикали, стал спускаться в ущелье...

КОИПЕРИТ В ДЕЙСТВИИ

Автожир Горнова приземлился на площади аэровокзала Полярного порта.

Кругом была тишина и безлюдье.

Еще день назад здесь клокотала жизнь. Все было в движении. Ледоколы, уводящие в море суда, пловучие краны, причалы; громыхающие тяжелые машины, которые, выбравшись, на набережную, обледенелые, мохнатые и седые от инея, ползли в тундру, тягачи, курсирующие железнодорожные составы...

Все это стихло. Белый покров лежал на опустевших набережных, домах, складах.

Население города выехало и раскинулось походным лагерем среди снежной тундры в тридцати километрах от порта.

Горнов выпрыгнул из кабины, быстро пожал руку Уварову, кивнул остальным.

Взглянув на бухту, где дымились пропиленные во льду проруби, он сказал:

– Я не вижу у прорубей аэропланов.

В это время к нему подошел человек в летном костюме.

– Прибыл в ваше распоряжение с отрядом реактивных самолетов, – сказал он.

Горнов крепко пожал руку летчика. Он знал его. Это был Зорин, прославивший себя мировым рекордом, поднявшись в стратосферу на высоту 36 тысяч киломегроя. Ракетоплан-кузнечик был сконструирован им.

– Где ваш отряд?

– На набережной, в двухстах метрах отсюда.

Поговорив с летчиком, Горнов отдал распоряжение отвести немедленно лишние микропушки и кассеты в тундру, где нет людей.

Уварову предложили принять командование над всем районом порта, и, как только после операции достаточно охладится вода в бухте, немедленно возобновить снабжение подводников кислородом.

– А сейчас быстро на машины и в тайгу. Идем, – сказал Горнов своим спутникам.

По дороге Зорин сообщил, что его отряд состоит из шести реактивных ракетопланов новейшей конструкции. Самолет отталкивается от земли сильными пружинами; в первую секунду он пролетает всего десять метров,. но уже через пять секунд скорость достигает ста пятидесяти, а через четыре минуты может быть доведена до трех километров в секунду. На ракетонлане можно облететь земной шар в три часа.

– Сколько потребуется времени вам и вашим помощникам, чтобы пустить в действие аппараты и впрыгнуть в самолеты? – спросил он Горнова.

– Три-четыре секунды. Через двенадцать секунд после пуска в действие аппаратов начнется расщепление ядер койперита.

– Через двенадцать секунд мы будем от бухты нарасстоянии пятидесяти километров.

Вера Александровна слушала, и глаза ее горели. Она и не предполагала, что существуют самолеты такой скорости. А между тем, Зорин говорил о своем реактивном ракетоплане, как о самой обычной вещи. По всему было видно, что он уже давно свыкся и с машинами и со скоростями полета, на много превосходящими скорость звука.

На набережной, выстроившись в ряд, лежали шесть небольших машин сигарообразной формы.

Вид этих машин был самый миролюбивый – короткие крылышки, подогнутые, как у кузнечика, стальные ноги.

Подойдя к ракетопланам, Зорин отдал команду трем номерам возвратиться в авиабазу.

Ракетопланы-кузнечики с силой распрямили свои неги, взлетели ввысь, из сопла самолетов почти бесшумно вылетело облачко синеватого дыма, и ракетопланы исчезли в небе.

Зорин предложил Горнову проделать репетицию запрыгиваняя в машины.

Все встали неподалеку от самолетов и по короткому свистку впрыгнули в люки кабин.

На всю эту операцию потребовалось всего три секунды.

У прорубей, пропиленных во льду бухты, висели на кранах подводные катера.

Горнов неторопливо проверил автоматические приборы, которые должны были сбросить катера в воду. Товарищи егр занялись установкой микропушек. Вот уже вложены кассеты. Остается пустить в действие микропушки.

Горнов скомандовал:

– Готовься!

Прозвучал короткий свисток. В проруби упали катера. Загудели вращающиеся винты. Негромкий всплеск воды и подо льдом бухты помчались маленькие суденышки с микропушками.

Ассистенты и Горнов, не медля ни секунды, впрыгнули в раскрытые люки ракетопланов. Люки захлопнулись. Небольшой толчок, и через смотровое окно герметической кабины открылась спокойно белевшая снежная равнина.

Никто не видел вблизи грозного боя койперита с сорокаградусным полярным морозом.

Никто не слышал оглушительного шипения воды, пальбы, взрывов и треска ломающихся льдин.

Не видел, как вздувалась и лопалась ледяная крыша бухты, как рвался пар и зелено-фиолетовые газы из образовавшихся трещин.

Ослепительное белое пламя горящего водорода осветило гавань, город и тундру.

Все шире и шире становились полыньи. Пар поднимался от бухты. На улицах города, на крышах домов и портовых складов таял снег. К морю уже неслись ручьи.

Поднявшиеся на воздух ученые, синоптики и инженеры видели, как лизали небо огненные протуберанцы, как ширились и росли зловещие темнокоричневые тучи. С высоты возвращались выброшенные взрывами ледяные глыбы. Вскоре хлынул ливень.

Смерчи и ураганы закружили пылающие газы и водяную пыль.

В бухте, освобожденной ото льда, уже ходили сердитые волны.

Бой койперита с морозом кончился.

Угрюмо смотрела Арктика на вторжение в ее владения человека.

ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ

Известие о наступивших морозах пришло на дно моря 19 сентября.– В подводном мире не произошло никаких перемен. Так же спокойно проплывали стада рыб. Подойдя к батисферам и кессонам, они тыкались носами в освещенные изнутри стекла иллюминаторов. Бессмысленно смотрели своими неподвижными глазами и, испугавшись чего-то, взмахнув хвостами, исчезали в зарослях своего царства.

Подводники в тот же день узнали о разногласиях, возникших 'между Горновым и Уваровым.

Мысль о том, что их начнут вывозить из моря, что остановят, быть может, на всю зиму, почти законченные работы, взволновала всех.

С тревогой смотрели они на машины и агрегаты, на аппаратуру, на тысячи мелких сложных частей и деталей, которые еще не были установлены, укреплены и защищены от вредного влияния морских солей, моллюсков, от всего, что разъедало и портило тонкие чувствительные приборы.

. В Кремль, в Совет Гольфстрима, к Горнову полетели просьбы, требования, увещевания оставить их на подводном участке, дать возможность, если нельзя продолжать работы, хотя бы привести хозяйство в такое состояние, при котором, в случае остановки работ, было бы сохранено все, что сделано, все, что доставлено на участок заводами.

Подводники спешно составили план на те пять-шесть дней, которые оставались в их распоряжении.

Работали бессменно, отдавая отдыху лишь по три-четыре часа в сутки.

Шесть дней – короткий срок, но если эти шесть дней – последние и человек хочет доделать то, что оправдало бы всю его жизнь, он успеет сделать много.

Каждый день подводники подытоживали результаты своей работы и с радостью видели, что смогут выполнить все, что важно и необходимо..

Как только растопятся льды Полярного порта и на смену им придут новые строители, они найдут все в целости и в несколько дней восстановят и закончат прерванную работу.

Петриченко писал обо всём этом своему другу, когда тот готовился вылететь с койперитом из Чинк-Урта на борьбу со льдами.

Шли дни. Сверху доносились грозные сообщения.

Бухта Полярного порта замерзла.

26 сентября на подводный участок пришли последние амфибии с кислородом. Командиры, доставившие этот кислород, знали, что не смогут вернуться, что им придется разделить участь подводников.

В этот день был дан приказ: строго подчиняться режиму, установленному врачами. Режим был рассчитан на максимальную экономию траты кислорода организмом. Лежание, покой, ограничение приема пищи. При этих условиях, говорили врачи, возможно продлить жизнь на один-два дня. А кто знает, за эти два дня может придти и помощь.

Приказ застал Петриченко в лучших условиях .против тех, в каких были многие подводники.

Он находился в одной из башен, где закончились работы. В обширных помещениях башни оставалось всего несколько человек. Запасов воздуха могло хватить надолго.

С какой радостью принял бы Петриченко в свою башню товарищей, задыхающихся в кессонах и в батисферах, и разделил бы с ними воздух. Но осуществить это было невозможно.

Ворота на подводный участок закрылись. Больше не появлялось ни одно судно.

Потянулись часы томительного ожидания.

Петриченко лежал в своей каюте и обдумывал проблему использования электроэнергии гальванического элемента на дне океана. Работа эта занимала его, и он перестал думать о том, что жизни остал.ось, быть может, всего два-три дня.

Рыбы продолжали подплывать и заглядывать, в иллюминаторы, как бы интересуясь – живы ли еще те, кто непрошенными забрались в их царство.

Вдруг заговорило радио. Начальник Полярного порта сообщал: "Завтра, 27 сентября, порт возобновляет прием воздушно-подводных судов".

Потом радио замолкло. За приказом не следовало никаких разъяснений.

Что произошло наверху? Неужели морозы прекратились так же неожиданно, как и наступили? Где сейчас Горнов? Что предпринял он? Неужели за один день удастся растопить льды? Ведь толщина льда достигла почти метра.

Обо всем этом в приказе не было ни одного слова.

Чувствовалась какая-то тайна. Подводники ждали дальнейших приказов. К чему готовиться? Куда будут направлены первые транспорты? Мокно ли сейчас же, не ожидая, разбирать все, что уложено, запаковано? Начать работы?

Никаких указаний. Ничего, что бы подтверждало приказ.

В догадках, тревожных вопросах, радостных, полных надежды, восклицаниях прошла ночь.

К утру в небольших кессонах и батисферах уже чувствовался недостаток воздуха. Дышать стало тяжело.

И снова радио сообщило радостную весть. Теперь уже не было никаких сомнений, никаких тревог.

Самолет "Арктика" потерпел аварию, но Горнов и его помощники сегодня прилетели в Полярный порт и приступают к операции растопления льда в бухте.

Прием судов будет сегодня возобновлен.

– Счастье! Торжество! Жизнь! Победа! – восклицали подводники.

СПУСТЯ ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ

Реактивные ракетопланы взвились ввысь над бухтой Полярного порта в 9 часов 13 минут.

В 9 часов 28 минут, пролетев 1500 километров за четверть часа, машины опустились на одном из закрытых аэродромов в окрестностях Москвы.

На аэродроме не было ни одного .самолета, ни одного автомобиля, никого, кроме старого генерала авиации и его адъютанта. .

Как только Горнов и его ассистенты выпрыгнули из кабины, генерал дал знак-ракетопланы взвились и почти мгновенно исчезли из вида.

Генерал подошел к прибывшим, пожал им руки и поздравил с благополучным перелетом.

– Что известно о бухте порта? – спросил Горнов. Генерал улыбнулся.

– Вы летели пятнадцать минут, и те, кто наблюдает за бухтой, еще не могут приблизиться к порту. Пока известно только, что над всем районом города стоит непроницаемый туман. Сообщают, что вихревые движения и горячие воздушные струи не позволяют подойти ближе, чем на двадцать пять километров. Таяние снегов идет во всей окружающей тундре.

На площадку аэропорта подкатили два автомобиля.

– Мы с вами, Виктор Николаевич, проедем в Кремль.. Всего на полчаса,-сказал генерал.-А ваша супруга и другой ваш славный помощник, думаю, хотят поскорее увидеть родных. Ведь так?

Виктор Николаевич приехал домой не через полчаса, как предполагал генерал, а значительно позднее.

В Кремль непрерывно шли сообщения из порта. Горнов жадно слушал их.

"В десять часов температура воздуха в порту м в окружающем районе начала выравниваться. – сообщал Уваров. – Шло бурное таяние снегов. Пары и туман над бухтой и над городом поредели. Ветер становится тише. Вылетевшие самолеты прошли над портом на высоте шесть тысяч метров. Радиолокация не дала точной картины состояния бухты".

"В 10 ч. 50 м. радиолокация показала, что поверхность бухты свободна от льдов. Самолеты спускались на высоту тысячи метров".

Через десять минут Уваров радировал: "На воду спустился первый гидросамолет. Температура воды на поверхности – 80°', на глубине десяти метров – 30°, на глубине двадцати метров – 6°. Пускаю в действие отеплительные галлереи".

И еще через полчаса Уваров уже доложил:

"Первый отряд легких амфибий в составе пятидесяти судов с грузом кислорода благополучно погрузился и ушел на участок. Я приказал пропускать следующие отряды через каждые пять минут. Когда пройдет тысяча двести амфибий с кислородом, начнем возвращать из моря ледоколы и выведенные из гавани суда, причальные вышки, пловучие краны. Начинаем реэвакуацию города и порта".

Вера Александровна не была дома всего восемь дней. Все эти дни она заставляла себя не думать о дочери. Но сейчас чувство любви и нетерпения дошло да острой, мучительной силы.

В Москве, как и восемь дней назад, стояла теплая золотая осень. Ярко сияло солнце. Крутом все горела золотом и пурпуром.

Жизнь здесь продолжала идти своим обычным ходом, люди спокойно шли куда-то, смеялись, болтали, говорили о каких-то своих делах.

Горновой казалось уже сном, то, что она видела пятнадцать, двадцать минут назaд: безмолвие скованной морозом снежной пустыни, останавливающаяся жизнь большого порта, лохматый иней, осевший на проводах, на всем, что было в городе Полярного порта.

Там дыхание застывало в воздухе. Ресницы, щеки и волосы, выбившиеся из-под шапок, были покрыты белыми кристаллами.

А здесь тепло, шумно и оживленно как всегда.

Переход от суровой картины безлюдного, опустевшего города, покрытого снегом и льдом, к золотой осени в Москве, переход, совершившийся в краткий миг, представлялся каким-то волшебством. Вера Александровна не могла уверить себя в том, что всего только пятнадцать минут назад она вкладывала в .микропушку кассеты с койперитом и, спустив рычаг аппарата, державшего подводный катер, бросилась в кабину ракетоплана.

Когда Виктор Николаевич вернулся домой, он застал жену помолодевшую, счастливую.

Все страшное, мучительное, все терзания, которые он переживал в пустыне Чинк-Урта, а потом в тайге, шагая на лыжах по глубоким снежным сугробам, все это было позади, исчезло как тяжелый сон.

Вечером на заседании Чрезвычайной государственной комиссии Горнов сделал доклад. Было принято решение:

"Работы Нового Гольфстрима продолжать с той же интенсивностью. Срочно выяснить причины гибели самолета и проверить еще раз надежность кассет".

В ЧИНК-УРТЕ

Серый дом Академии наук в Чинк-Урте снова ожил.

К небольшому коллективу лаборатории присоединились виднейшие атомники Союза.

Необходимо было быстро провести исследования и выяснить защитные свойства кассет.

В залах, в кабинетах, в герметических камерах серого здания вновь начались опыты.

Вечером все собирались в сад Академии наук. Здесь, как и прежде, благоухали цветы и деревья, звенели хрустальные струи фонтанов. Яркопестрые тропические бабочки плавали в голубом воздухе.

Дивный уголок природы, перенесенный в центр каменной безжизненной пустыни, жил своею жизнью.

И даже тот же, что и два года назад, старик садовник неторопливо бродил по дорожкам сада, поправляя ветки кустов и с доброй улыбкой любуясь крохотными птенчиками.

Вера Александровна каждый раз удивлялась неизменности этой красоты. Жизнь, огромная, полная борьбы, -радостей, тревог и горя, проходила мимо этого маленького благоухающего уголка природы.

А по вечерам в саду велись страстные споры.

Расщепление ядер койперита в кассете и взрыв на "Арктике" оставались необъяснимыми.

Койперит, огражденный от воздействия космических лучей, так же безопасен, как и всякий другой элемент.