Текст книги "Новый Гольфстрим"

Автор книги: А. Подсосов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Помнишь, как мы мечтали с тобой: человек подчиняет себе и эту энергию гальванического элемента, размер которого равняется миллиардам квадратных километров.

Но тогда тебе и мне казалось, что этого никогда не будет. Сейчас, когда маленькая частица этого гальванического элемента лежит подо мной, когда мы удобно и с комфортом расположились на нем в своих черепахах, я стал верить, что это возможно. Сейчас, в перерывы между работой, мозг мой занят проблемой, как подвести эту энергию к рабочим машинам. Вот, если бы мы вместе взялись думать и ставить опыты! Возможно, что слава твоего койперита побледнела бы перед тем, что дало бы нам разрешение этой проблемы".

Но Горнова не соблазняла пока идея, выдвигаемая его другом, и он звал его наверх, работать в проектном отделе Гольфстримстроя.

Петриченко отвечал: "Поднимусь из моря не раньше, чем закончатся монтажные и предпусковые работы. Я выбрал одну из башен и спешу провести испытание".

Горнов больше не настаивал. Он понимал своего друга.

Страна с напряженным вниманием следила за всеми деталями строительства. В зарубежной печати то и дело появлялись пространные сообщения о ходе работ. Друзья приветствовали каждый успех беспримерного в истории человечества грандиозного предприятия, враги всячески пытались умалить его значение.

Строительство шло убыстренными темпами. Вся новейшая техника, все достижения науки были применены там. Предстояло закончить подводные сооружения к 1 ноября, до начала замерзания порта. К этому сроку Горнов спешил провести все испытательные работы по применению своего койперита в заводских установках. Оставалось еще полтора месяца до планового срока. Горнов рассчитывал уложиться в этот срок.

Неожиданно все его расчеты были опрокинуты природой.

ТРЕВОЖНОЕ СООБЩЕНИЕ

В самый разгар работ поступило тревожное сообщение из института прогноза погоды. На Арктическое море и в район Полярного порта надвигался циклон. Данные метеорологических приборов неопровержимо показывали, что через два-три дня вся область северного участка строительства будет скована сильнейшими морозами. Температура упадет до 40°. Такие ранние морозы еще не наблюдались ни разу за последние пятьдесят лет.

Горнов вызвал к телевизору начальника Полярного порта Уварова.

– Иван Петрович, ты получил сообщение института прогноза?

– Только что хотел говорить с тобой.

– Что ты думаешь предпринять?

– Я уже отдал приказ мобилизовать все противоледовые средства, ледоколы, ледорезы, всюду заложим реактивные мины для взрывов льда, пускаем на полный ход отеплительные галлереи.

– Думаешь справиться?

– Если морозы простоят три-четыре дня, справимся.

– Так, а если дольше?

– Если дольше, – повторил Уваров и немного помедлил с ответом, – то произойдет катастрофа. – Теми установками, – добавил он, и в голосе его, до сих пор спокойном и твердом, прозвучали ноты неуверенности, которые имеются в галлереях, я не могу сильнее нагревать воду. Прогонять большее количество воды – тоже не могу, это будет ни к чему. Пройдя через галлереи, вода возвратится в гавань с температурой всего лишь в два-три градуса.

– Я знаю. Мобилизуй все средства для поддержания связи с подводным строительством. Работу продолжай полным ходом.

– Товарищ начальник, – крикнул Уваров. – Если ожидаются длительные морозы, мнение: остановить подводные работы и весь транспорт бросить на спасение людей.

– Спасаться, побросав все, что там начато? Так? – спросил Горнов. Делай пока то, что я сказал. Будем бороться. Гавань не должна замерзнуть.

Виктор Николаевич быстро прошел в комнату жены.

– Придется рано утром вылетать в Чинк-Урт, – сказал он отрывисто. Оттуда полетим в Полярный порт. Предупреди Исатая, он тоже полетит с нами.

Вера Александровна испуганными глазами взглянула на него. Что случилось?

– Ядерное горючее койперита придется пустить раньше, чем я думал. На севере неожиданно наступают сильные морозы. Завтра туда вылетят лаборанты и ассистенты. Они займутся установкой в отеплительных галлереях ядро-термических аппаратов, а мы вылетим следом за ними. А сейчас я еду в Кремль. Что скажут там?

Горнов прибыл, в Москву поздно ночью. По пустым улицам с разных концов Москвы неслись машины. Съезжались на экстренное заседание чрезвычайной государственной комиссии члены Совета строительства, эксперты метеорологи и синоптики института прогноза погоды.

Виктор Николаевич сидел в углу машины и думал: какое предложение он должен внести? Он живо представил себе всю армию строителей, спокойно работающих сейчас в огромных башнях отеплительных станций. Что будет с ними, когда бухта покроется льдом? Даже небольшой перерыв в работе кислородных и воздухоочистительных установок влечет за собой смерть.

Но неужели остановить работы, законсервировать строительство почти на десять месяцев? Сказать: северная стихия нас победила... Десять месяцев! Отсрочка на один год пуска Нового Гольфстрима! Нет, это не отсрочка – это потеря почти всего, что сделано армией подводников и миллионами рабочих на заводах.

На дно моря спущено огромное количество материалов, конструкций машин и деталей. Монтажные работы не закончены. За несколько дней нельзя привести хозяйство подводного участка в такой вид, чтобы все ценные приборы и механизмы могли целый год лежать и не придти в непригодность.

Думая обо всем этом, Горнов прибыл в Кремль.

На ночном совещании Горнов кратко познакомил собравшихся с обстановкой, которая складывалась в Полярном порту.

Площадь гавани порта – восемьдесят квадратных километров. Это минимум, который обеспечивает правильное движение.

Чтобы держать гавань свободной от замерзания, построены галлереи, через которые прогоняется вода. Вода, нагретая в галлереях, возвращается в гавань.

Сейчас в галлереях работают отопительные установки, которые с первого ноября должны были быть заменены более мощными установками на ядерном горючем койперита.

Морозы, по предсказаниям метеорологов, наступают на полтора месяца раньше. Они ломают намеченный график работ, но мы не должны перед ними отступать.

– Как смотрите вы на предложение начальника Полярного порта? – спросил председатель совещания.

– Это предложение неприемлемо. Загрузив гавань обратным движением из моря, мы не успеем до замерзания порта вывести всех и погубим все оборудование.

– А что предлагаете вы?

– Спешно переводить отеплительные галлереи на ядерное горючее койперита, т. е. продолжать подводные работы полным ходом.

– А если морозы усилятся и продлятся? Успеете ли вы подготовить все до замерзания гавани?

– В крайнем случае закроем большую часть галлереи. Сосредоточим все отопительные установки и всю энергию в трех-четырех галлереях и ими будем поддерживать полыньи. А к тому времени койперит справится с замерзанием гавани.

На заседании комиссии голоса разделились. Часть синоптиков поддерживала предложение начальника порта. Многие из инженеров и экспертов считали, что надо бороться и не прекращать работ.

После долгих споров и обсуждений было принято предложение Горнова.

После совещания председатель сказал Горнову:

– Как видите, обстановка очень сложная. Она потребует быстрых и решительных мер. Помните: люди, кадры – самый ценный капитал нашей страны. Сберечь их – первая наша задача. Думайте прежде всего о них. Ставьте нас в известность о ходе работ каждый день. Какая нужна помощь, тотчас требуйте. Правительство пойдет на любые расходы.

В ЛАБОРАТОРИИ ЧИНК-УРТА

Наступление морозов в половине сентября было явлением, которого не только никто не мог предвидеть, но не мог и допустить.

В первый момент Горнов, как и все во всей стране, готов был принять морозы, как стихийное бедствие, и, когда Уваров настаивал на прекращении работ и на спешном выводе из моря подводников, он, хотя и отдал приказ до решения правительственной комиссии не снижать темпов строительства и продолжать прием потока грузового транспорта и людей, был полон тревоги и сомнений.

Но уже на пути из Москвы в Чинк-Урт он решил, что строительству и подводникам ничто не угрожает.

Он знал; величину гавани Полярного порта, знал возможное количество льда, которое, может быть, придется растопить, и знал, сколько необходимо заготовить кассет с койперитом, чтобы дать нужное количество тепла.

– За десять дней, – сказал он своим сотрудникам лаборатории, – мы справимся и подготовим все, что необходимо для переключения отеплительных галлерей на ядерное горючее койперита. Если гавань замерзнет раньше, то все равно галлерей, которые сейчас работают, смогут держать свободными от льда большие полыньи. Через эти полыньи можно будет снабжать подводников, а дней через десять никакие морозы нам не будут страшны.

Работы в сером здании возобновились.

Задача, стоявшая перед сотрудниками лаборатории, требовала спокойствия, внимательности и неторопливости. Надо было заготовить аппараты, проверить кассеты, зарядить их койперитовой пылью. Проверка кассет проводилась с тончайшими приборами, улавливающими малейшие признаки расщепления ядер койперита.

Койперит в первый раз выводился из-под защиты толстых стен серого здания, в таком количестве, которое должно было дать огромную энергию. Последняя серия кассет была испытана самим Горновым. Она удовлетворяла всем требованиям. Несмотря на сравнительно небольшую толщину стенок, кассеты не пропускали никаких частиц космических лучей, от которых могло бы начаться лавинообразное расщепление ядер койперита.

Но перед зарядкой необходимо было испытывать каждую кассету отдельно. Этот процесс был длительным. Работа проводилась в герметических камерах, в абсолютной темноте, под защитой тяжелых свинцовых скафандров.

В перерывы между работой все собирались в одной из комнат лаборатории. Сотрудники находились в спокойном деятельном состоянии, полны уверенности в том, что к сроку справятся с работой.

Некоторую нервозность проявлял Исатай. Обычно бодрый и жизнерадостный, он стал беспокоен, постоянно возвращался к разговорам о подводниках, что с ними будет, если они не успеют к сроку проверить кассеты. Эти разговоры вносили волнение. Рейкин, один из лучших ассистентов Горнова, сказал как-то раз:

– Если вы, Исатай, не можете не говорить об этом,, выходите в другой кабинет и там кричите, что угодно стенам. Они толстые – выдержат.

Исатай замолчал, но тревожное состояние изредка прорывалось в его словах, тоне голоса, в лихорадочном блеске глаз.

В первые дни никто из сотрудников не выходил из серого здания. Наконец, Виктор Николаевич решительно потребовал прекратить работу и объявил перерыв до утра.

– Вы не можете гарантировать правильность наблюдений, если глаза ваши слипаются от усталости и бессонницы, – сказал он.

Ассистенты ушли. Но когда все снова собрались в лаборатории, Горнов увидел, что отдых не восстановил их сил.

За стены серого здания не проникали ни радиопередачи, ни газеты. И лаборанты втягивались в работу. Но в краткий обеденный перерыв они хватались за газеты, включали радио, и на них сразу обрушивались десятки известий, вызывавших страхи и тревогу.

Морозы на севере крепчали. Сообщения Бюро погоды передавались каждые три часа. В районе Полярного порта уже стояла температура -30°, дули сильные ветры. Волновались не только в советской стране, но и всюду, где были наши друзья.

Виктор Николаевич внешне был спокоен. Силы и выносливость его удивляли всех. Он работал в лаборатории наряду со всеми, а в перерывы связывался с Кремлем, принимал рапорты от начальников отделов Гольфстримстроя, отдавал приказы.

В Совете Гольфстримстроя не все были так спокойны и уверены, как Горнов. В разговорах с некоторыми из членов Горнов улавливал ноты беспокойства и сомнения в могучем действии его койперита. Несмотря на все более и более усиливающиеся морозы, Горнов попрежнему твердо отстаивал решение, принятое на ночном заседании в Кремле.

– Дать приказ о выводе из моря подводников нельзя. Забить встречным движением последние полыньи, через которые мы снабжаем кессоны и батисферы кислородом и воздухоочистительными химикатами, это значит обречь на гибель сотни людей. Движение в море, а не из моря должно продолжаться до тех пор, пока мы не сможем пустить в дело ядерное горючее койперита, упорно повторял он.

22 сентября состоялось решение чрезвычайной государственной комиссии:

"Фронт строительства Нового Гольфстрима считать угрожаемым. Назначить академика Виктора Николаевича Горнова командующим всем фронтом строительства".

ЗА ПРОВЕРКОЙ КАССЕТ

Исатай старался не думать о том, что происходит в Полярном порту и на дне моря, и заставлял себя во время наблюдений сосредоточиться на .работе. Первые дни ему это удавалось.

Но сообщения с севера с каждым днем становились более и более тревожными. Морозы усиливались, порт уже покрывался льдами, и страх за подводников овладевал всем существом Исатая.

В лаборатории он еще был в силах отвлечься от этих мыслей, но как только приходил домой и включал радиоприемник, ужас охватывал его.

"Бессмысленная, жестокая жертва", – думал он.

Проверка кассет шла медленно. Кассеты подвергались обстрелу щучками электромагнитных волн. Чуткие приборы, неоновые лампы, экраны слабым свечением отмечали малейшие следы частиц, проникших через стенки кассет.

Работа отвлекала от страшных мыслей.

Но дома... Как только Исатай ложился и закрывал глаза, перед ним вставали знакомые лица подводников.

Многих из них он видел в Бекмулатовске и на других авиавокзалах, где провожали их с цветами и флагами. Счастливые и радостные садились они в авианоезда, .отправлявшиеся на север.

Теперь они вставали перед ним бледными, с синими губами, с тусклыми безжизненными глазами.

Исатай вскакивал с кровати и бежал в лабораторию, стараясь укрыться за ее стенами от мучающих его призраков.

И когда в герметической камере спускался на него массивный скафандр, он долго не начинал наблюдения. Напрягая всю волю, чтобы отогнать от себя мучительные видения, он смотрел на стоявшие перед ним неоновые лампы, медленно вращающиеся барабаны регистрирующих приборов, едва ощутимо колеблющиеся стрелки на циферблатах.

Как щипцами зажало какие-то клетки мозга. Ужас подавлял все. Иногда глаза переставали видеть.

Исатай останавливал приборы. Проводил рукой по лицу, вытирал холодный пот. И долго сидел, всматриваясь в непроницаемую темноту.

Наконец, справившись с собой, он начинал продолжать наблюдения. И снова несутся быстрые частицы электромагнитных волн, снова вращаются барабаны, дрожат стрелки на циферблатах.

А ночью опять кошмары.

С каждым днем он сильней и сильней чувствовал власть над собой страха, который подавлял все его сознание.

– Прости, Виктор, – сказал он как-то раз, оставшись наедине с Горновым. – Я должен сказать: ты идешь на безумный и бесполезный для дела риск. Уваров прав, иногда надо больше мужества, чтоб отступить. Положение в Полярном порту и на подводном участке определилось. Мы не успеем спасти подводников.

Горнов остановил серьезный взгляд на лице Исатая.

– Мы с тобой здесь не для того, чтобы пересматривать и критиковать решения Совета Гольфстримстроя, после продолжительного молчания сухо проговорил он, – наша задача – честно выполнить то, что на нас возложено.

Исатай болезненно прищурил глаза и затряс головой.

– Послушай, Исатай, – сказал Горнов более мягко. – Помнишь тот день, когда два года тому назад я искал поддержки у друзей, полный сомнений, еще неуверенный в правильности идеи. Тогда никто не решался поддержать меня. Один ты. Отказ от своего дела смерть для человека, – говорил ты.

– Отказ, зачем отказ!..-проговорил Исатай, порывисто приложив обе руки к сердцу.

– Подожди. Разве ты не предвидел, что путь, на который вступаем мы, будет тяжел, что встретится масса препятствий, которые нелегко преодолеть. – Не пущу тебя одного шагать по колючей траве шангель, сказал ты, – идем вместе. С этого дня я полюбил тебя, как друга. До сих пор мы шли вместе. Что же и это были только слова?

Виктор Николаевич остановился. Глаза его, казалось, проникали в самую сокровенную глубину мыслей друга

Он ждал.

Исатай порывисто, в каком-то отчаянии схватил себя обеими руками за голову и начал раскачивать ее из стороны в сторону.

– Ой-бой!.. Ой-бой!-Несколько раз прокричал он.-Курай мой! Я люблю тебя, но у меня здесь... сердце. – Исатай несколько раз с силой стукнул себя кулаком в грудь. – Там люди. Хочу не винить тебя и не могу...

ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ

Оставшись один. Горнов вышел из серого здания и направился в сторону пустыни.

Светила луна. Безмолвие величавой природы царило над миром.

С того дня, как в мыслях Горнова зародилась идея удержания на земле лучистой энергии солнца и переделки климатов, его отношение к природе пустынь переменилось. Раньше это была грозная сила, неукротимая и буйная, часто злобная и враждебная. Песочные ураганы, смерчи, суховей, засухи, горячие лучи солнца – все это были натиски непокорной природы.

С ней человек вел упорную борьбу, и борьба эта не всегда увенчивалась победой.

Теперь он видел в природе пустынь союзника. Жар, накаливавший песок и камни, горячие воздушные массы, несущиеся из далекой Гоби, разве это не та сила, которую возьмут строители Нового Гольфстрима и ею отеплят север.

И величие пустыни говорило ему о мощи этого союзника.

Виктор Николаевич шагал по каменному плато. Дневная жара быстро сменялась холодом. Охлаждающиеся, раскаленные за день камни трещали и рассыпались в песок. Лучистая энергия солнца покидала землю и уносилась в мировое пространство.

"Какое огромное количество тепла теряем мы только за одну эту ночь,-подумал Горнов.-Его с избытком хватило бы, чтобы растопить льды полярной бухты".

Да, это огромная сила.

На светлом фоне лунного неба высилось серое здание. В нем лежал койперит – другая сила.

Ядерного горючего койперита, заготовленного лабораторией, тоже достаточно, чтоб растопить лед не в одной бухте порта, а в сотнях таких бухт.

Тень серого здания уходила далеко в глубь пустыни.

Она чернела, как грозная колонна наступающей армии.

Луна спускалась ниже, и тень становилась чернее, росла и уходила дальше на север.

Эта величавость пустыни, царившая кругом, и эта огромная тень, как бы потоком вытекающая из серого здания и медленно продвигающаяся к горизонту, слива. лись в одном чувстве могущества и силы.

Работая в лаборатории, Горнов ни на час не порывал связи со строителями. И даже в те три дня, на которые он временно был освобожден от обязанностей начальника Гольфстримстроя, связь свою со строителями он чувствовал сильнее, чем всегда. Он все время слышал голос страны, голос народа. Этот голос звучал твердо и уверенно.

Приходя домой из лаборатории, Горнов, обычно, прежде всего, шел к шкафику пневматической почты. Там на пленках, на бумажных лентах, в записях радиоавтоматов он слышал этот голос.

Правда, там находил он и слезы и мольбы робких и слабых людей.

Но множество телеграмм от заводских коллективов, от собраний ученых и технических обществ, от строителей Нового Гольфстрима вливало новые силы. Сколько теплоты, сколько желания поддержать и ободрить его было в этих письмах.

А те, о ком в эти тяжелые дни думала вся страна,подводники со дна Полярного моря слали радиограммы, полные решимости до конца оставаться на своем посту.

Лишь один голос – голос Уварова – вносил в эти мужественные голоса резкий диссонанс. Страх за подводников превратил его из энтузиаста строительства, чуть не в врага того дела, которому он до этого отдавал всего себя.

Казалось, он уже не видел того огромного, что делалось в стране, во всех уголках, его Родины, на заводах, на фронте строительства, протянувшемся более, чем на десять тысяч километров с севера на юг и с юга на север, и жил только тем, что было перед его глазами.

Донесения его с каждым днем рисовали более и более грозную картину. Безнадежность звучала в каждом его слове.

"Гавань покрылась льдом".

"Закрыл три четверти отеплительных галлерей, перенес все термические установки в пять главных галлерей и ими держу свободными от льда три полыньи. Через день всякое сообщение с подводниками прекратится. Настаиваю на своем предложении". Этой фразой он каждый раз заканчивал свой разговор. " "Еще есть время вывести из моря хотя бы несколько сотен человек. Через два дня не будет и этой возможности", – доносил он.

Горнов выслушивал донесения и снова твердо отдавал приказ: "Продолжать отправку кислорода и воздухоочистителей. Взрывать и дробить лед всеми средствами. Мобилизовать всю технику на взрывные работы".

С самого качала он дал приказ экономить воздух, химикаты для кислородных и воздухоочистительных установок. Уменьшить расходование кислорода.

Зная, что человек при полном покое, во время сна, расходует кислорода меньше, чем при движении и при работе, он предложил отдыхать как можно больше, чтобы растянуть на несколько дней имеющиеся запасы.

Бездействие, лежание, сон могли продлить жизнь.

Но подводники думали не об этом. Они взялись снимать и упаковывать в ящики ценные приборы, части машин, все, что могло попортиться и придти в негодность в случае, если остановится жизнь на подводном участке.

Петриченко сообщал Горнову в своем радиописьме:

"Да. Мы экономим кислород. За все дни ни один из нас не позволил закурить папиросу или включить какой-нибудь прибор с горением,-писал он.-Но экономим мы его для того, чтобы успеть снять и уложить ценную аппаратуру. Когда мы лазаем и носимся по агрегатам станции, работаем, напрягаем все силы, мы не хотим думать о том, что дыхание наше становится чаще и глубже. К чeрту экономию!

Пусть сгорит кислород, но не раньше, чем мы закончим свое дело. Будь спокоен, мой дорогой друг, те, кто спустится под воду после нас, найдут все в сохранности и за короткий срок восстановят то, что было нами сделано".

Дальше Петриченко подробно описывал, как и куда были уложены запакованные в ящики детали, приборы,. планы, чертежи.

Получив это письмо, Горнов долго в большом волнении ходил по кабинету.

– Милый друг, – мысленно обращался он к Якову Михайловичу, – ты всегда казался многим излишне рассудительным и сдержанным, человеком холодного расчета. Но я знаю твою душу, знаю все величие твоей души.

И тревога за подводников еще сильнее сжимала грудь. Горнова.

МЫ ДОЛЖНЫ НАЙТИ ВЫХОД

Все эти дни в Москве непрерывно работала чрезвычайная комиссия.

Горнов чувствовал, что многие члены Совета Гольфстримстроя начинают сомневаться в правильности принятого решения. И он больше всего страшился услышать приказ о выводе подводников.

Последний рапорт Уварова уже говорил: "Осталась одна полынья. Завтра-послезавтра сообщение с подводниками прекратится".

"В батисферах и в кессонах осталось кислорода на три дня". Об этом сообщал и Петриченко.

Получив эти донесения, Горнов побледнел. Он представил себе, что делается сейчас в Полярном порту. Бухта порта покрылась льдом. Замерзает последняя полынья.

В галлереях мощные пропеллерные насосы, упершись в бетон, рвут воду своими огромными, как у океанских кораблей, лопастями. Из-под земли все так же несется глухой сердитый рокот.

Вода, взбитая в пену, несется по галлереям через сотни термических установок и возвращается в бухту. Но мороз берет верх.

Порт прекратил прием воздушно-подводных судов.

Быстрые амфибии еще прорываются через единственную полынью, выныривают из черных глубин моря и. полуобледенелые уносятся на юг.

Грузовые гидропланы, не находя для посадки свободной воды, уходят обратно, сделав круг над бухтой. Дирижабли, нe получив от диспетчеров причалов, поворачивают и блуждают над безлюдной тундрой. Разгрузка воздушного и наземного транспорта прекратилась. По тундре на многие десятки километров протянулись неразгруженные составы. А со всех концов страны продолжают прибывать миллионы тонн грузов. Нелегко было наладить этот поток, но еще труднее остановить его. Горнив до последней минуты требовал не прекращать отгрузку материалов для подводных работ.

Только сейчас после получения этих страшных донесений Горнову стало ясно: если бы даже сегодня хакнм-то чудом удалось перевести все отеплительные галлереи на ядерное горючее койперита, они не смогли бы растопить ледяную крышу так быстро, как этого требовало положение на подводном участке.

Морозы по своей силе превзошли все, чего можно было ожидать. Толщина льда достигла шестидесяти сантиметров.

"Неужели смерть?"– Горнов в первый раз поставил перед собой этот страшный врпрос.

До сих пор он был уверен, что жизни подводников ничто не угрожает. Он распорядился прекратить отправку на подводный участок материалов и все полыньи использовать исключительно для снабжения батисфер и кессонов кислородом и воздухоочистительными химикатами.

Но пятидесятиградусные морозы с сильными ветрами разбили все расчеты. Ледоколы, взрывание льда не приносили никакой пользы. Разбитый лед, глыбы льда тут же смерзались.

"Неужели смерть?" – снова подумал Горнов.

– Нет! Мы должны найти выход! Какой угодно ценой должны не допустить гибели подводников!

Но как?

Минутами Горнову начинало казаться, что выхода нет и быть не может.

Но он снова повторял: выход должен быть найден.

Он напрягал всю силу своей мысли. Перебирал в уме все возможное и даже невозможное, неосуществимое. Он требовал чуда.

В эту ночь, шагая по охладевшим камням Чинк-Урта, Горнов перебирал в памяти весь свой путь ученого. Неужели он где-то ошибся, сделал неверный шаг?

Одно воспоминание вдруг заставило его приостановить шаг. Первая микропушка! Как же это он забыл ее...

МИКРОПУШКА ПЕРВОЙ КОНСТРУКЦИИ

Это было пять лет тому назад. Горнов летел впервые испытывать койперит и сконструированную им микропушку-аппарат для выбрасывания микроскопических частей койперита.

Геликоптер, на котором летели Горнов и два его ассистента, спускался над болотом. Внизу сквозь туман раннего утра показались тусклые огни. На острове, протянувшемся тонкой полоской среди зыбкой трясины, заканчивалось оборудование передового пункта наблюдений. Инженеры, прилетевшие ранее, устанавливали защитные башни, автоматические приборы управления, аппараты, фиксирующие все явления в районе испытания.

Едкий, пряный запах богульника и гниющих болотных трав, стоял над мутной ржавой жижей. Поднимающиеся из глубины пузыри газа медленно вылезали из вязкой трясины, лопались и растекались масляными зелено-коричневыми пятнами. Казалось, вся трясина заселена какими-то отвратительными слизняками, и они отпыхиваются едким, раздражающим горло газом.

Болото дымилось. Туман медленно таял в лучах утреннего солнца. Кое-где виднелись коряжистые, карликовые сосенки и кустарники мелколистой березы. А там, где кончалось болото, в предутренней мгле едва синела полоска далекого леса. У опушки этого леса, в тридцати километрах от места испытания микропушки, была вторая линия наблюдений. Там собирались академики, инженеры и члены правительственной комиссии.

Горнов отпустил самолет. Молча пожал он ассистентам руки, и все трое разошлись по наблюдательным защитным будкам.

Горнов чувствовал страшное напряжение во всем теле. Мысли остановились и само сердце как будто перестало биться. Стрелка хронометра подходила к условленной черте. Он повернул рычаг автоматического управления и замер.

Двенадцать секунд!

Двенадцать секунд абсолютной тишины.

Он знал, что микропушка уже начала выбрасывать мельчайшие частицы койперита, и эти частицы летят сейчас над трясиной почти со скоростью света. Через двенадцать секунд где-то там, далеко от острова, начнется расщепление ядер – превращение вещества в энергию.

Забыв обо всем, Горнов впился в окуляр дальнозорной трубы. Какими долгими показались ему эти двенадцать секунд!

Яркое ослепляющее пламя заставило его плотно зажмурить глаза. Ему показалось, что все, что было перед ним – болото, лес, небо – все в один миг превратилось в светящуюся расплавленную массу.

Но это был только момент. Он открыл глаза.

Высоко в небо взлетали каскады болотной жижи.

С шипением, с треском взметывались ввысь клубы черно-коричневого дыма. А за ними, далеко за островом разливалось море огня. То горела и превращалась в газы болотная жижа, ослепляющее белой пламя горящего водорода лизало края болота и далекий лес.

Быстро ширился купол газового пожара.

Шипение, треск и оглушительные взрывы приближались к острову.

Пар и коричневые клубы дыма застилали даль.

Процесс превращения вещества в энергию шел более бурно, чем можно было ожидать по теоретическим расчетам. Микропушка Горнова первой конструкции оказалась несовершенной. Она выбрасывала частицы койперита большей силы против расчета.

Рванул ветер, он подхватил и развеял пары и газы. В болоте уже образовался огромный котел. Широким потоком со всех сторон, как в разверзшуюся пропасть, неслась вязкая масса трясины. И все в тот же момент превращалось в газы.

Горнов жадно, с восторгом и торжеством впился в грозную картину. Он не слышал, как распахнулась дверь его защитной будки, не почувствовал ворвавшегося удушливого запаха пожара.

Кто-то, вцепившись в его рукав, старался оторвать его от окуляра.

Отчаянный крик ассистента, как что-то чужое, ненужное, мешающее, донесся до его слуха.

Чья-то рука схватила его и выбросила из будки.

И только тогда он увидел и услышал. Увидел белое, бескровное лицо ассистента с широкими, полными ужаса, глазами, увидел лицо другого, который со всей силой тянул его куда-то. Увидел обуглившийся, почерневший, остров, почувствовал едкий запах лесного пожара.

И в это время сзади все звуки как-то внезапно стихли – микропушка выбросила весь койперит. Взрывы, шипение, треск и пронзительный свист, несшиеся с болота, прекратились. И только издали доносился шум бурного потока. То мчалась в образовывающуюся пропасть вода и трясина.

Обыденная действительность скоро вернулась и вырвала Горнова из мира необычайного, огромного и величественного...

Возвратившись после испытания, он поставил в лабораторию первую конструкцию своей микропушки и занялся изобретением другой, более совершенной. После многих испытаний такой аппарат замедленного расщепления койперита был им изобретен. Он оставил за ним имя: микропушка.

Стихийная сила была укрощена, подчинена воле человека. Техника получила новую энергию. Отныне ядерное горючее койперита можно было использовать для промышленности, транспорта, для сельского хозяйства.

О первой микропушке Горнов редко вспоминал. Сейчас, шагая в тяжелом раздумьи по пустыне, он вдруг ярко представил первый день испытания, бушующее, ничем не обузданное пламя, все буйство огня, не укрощенного человеком.

Вспомнил все это, и радость охватила его. Выход был найден. Он двинет против мороза эту первую микропушку, стихию столкнет со стихией, и в кратчайший срок льды, закупорившие подводников, будут растоплены. Людей можно спасти, еще не поздно. Выход найден!