Текст книги "Питер Мариц — юный бур из Трансвааля"

Автор книги: А. Ниман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Бой при Шайнс-Хоогте

Несколько дней спустя, ранним утром, два бурских пикетчика – Питер Мариц и его дядя Клаас Бурман, – находясь на расстоянии ружейного выстрела от укреплённого лагеря генерала Колли, наблюдали за тем, что происходило у англичан. Вскоре, отделившись от своего отряда, занимавшего позицию на возвышенности к востоку от английского лагеря и реки Буффало, к этим двум дозорным медленно подъехал и старый баас фан-дер-Гоот. Покуривая трубку и вглядываясь в неприятельский лагерь, по временам заволакиваемый клочьями тумана, наплывавшего с Драконовых гор, он протянул руку и, указывая вперёд, сказал:

– Хотел бы я знать, долго ли они ещё будут там оставаться? Что-то не похоже, чтобы они собирались покинуть лагерь.

– Всё ещё укрепляются, – заметил Клаас Бурман. – Теперь вот пушки выставили, чтобы обстреливать тракт. – Да, – сказал баас, – место ими выбрано с умом. Высоко, открыто, не подкрадёшься. Вздумай мы их атаковать, так прорву народу ухлопаем. Ну, да не беда! Что делается в Ньюкэстле, они не знают; провиант истощается. Как съедят все свои запасы, так, пожалуй, и сдвинутся с насиженного места.

Не успел он кончить, как вдалеке раздался ружейный выстрел, потом другой, третий, ещё несколько... Затем всё стихло. Как ни вглядывались зоркие буры по направлению загадочной перестрелки, ничего подозрительного не заметили. Спустя некоторое время они увидели двух конных буров, карабкавшихся на своих лошадях прямо в гору к пикету. Приглядевшись, они узнали в них товарищей из отряда, охранявшего тракт с этой стороны Драконовых гор. Взобравшись наконец на вершину, буры сообщили, что им удалось захватить английский разъезд, пытавшийся прорваться из Ньюкэстля в лагерь генерала Колли, причём у начальника разъезда был отобран какой-то пакет, который они и доставили баасу фан-дер-Гооту.

– Ладно, посмотрим, – молвил старый бур, не спеша вскрывая пакет и извлекая из него сложенный лист бумаги.

Подержав его минуту перед глазами, он протянул бумагу Питеру Марицу:

– Ну-ка, прочитай нам. Это не по моим зубам.

– Это донесение генералу Колли от генерала Вуда из Наталя (я его ещё полковником видел), – сказал Питер Мариц, взглянув на листок. – Вуд пишет: к 20 февраля он рассчитывает явиться к генералу Колли с подкреплением – с четырьмя пехотными, с одним гусарским полком и с батареей полевой артиллерии. Кроме того, в пути ещё находится отряд конной пехоты и вторая полевая бригада.

– Смотри, какого переполоху наделали! – покачав головой, заметил баас. – Скачи-ка ты в наш лагерь и передай бумагу Жуберу. Это уж его забота знать, что надо делать.

Питер Мариц, спрятав пакет, сел на Скакуна и отправился в лагерь буров. Жубера он застал в хлопотах по организации лазаретной помощи раненым в предстоящих боях. Прочитав письмо генерала Вуда, он приказал созвать бурских старейшин и, сообщив им содержание перехваченного английского донесения, заявил:

– Я считаю, друзья мои, что нам необходимо помешать соединению войск этих английских генералов. Если вы со мною согласны, то давайте отправим сильный отряд с поручением обойти Ньюкэстль с юга и преградить англичанам дорогу от Ледисмита. Там, в горах Биггара, есть великолепные позиции, и наши постараются, заняв их, отбросить Вуда назад. А второй хороший отряд займёт позицию между Ньюкэстлем и английским лагерем Колли, чтобы этому генералу – ни вперёд, ни назад. Как вы думаете?

Старейшины кивнули молча, выражая согласие.

Рано утром следующего дня конный отряд буров в триста рослых всадников ехал занимать позицию к югу от английского лагеря генерала Колли. Накануне прошёл дождь, и погода стояла туманная, пасмурная. Буры ехали по склонам гор вдоль тракта, держась от него в отдалении, но не упуская его из виду ни на минуту. Два раза они переехали вброд попавшиеся по пути речки, одну мелкую, другую поглубже. Достигнув опушки рощи мимоз, вожак отряда баас фан-дер-Гоот приказал остановиться.

– Лучшей позиции, друзья мои, нам и искать нечего, – сказал старый бур. – Мы здесь как раз на полдороге между Ньюкэстлем и лагерем Колли. Вы знаете это место: внизу, на тракте, стоит ферма Шайнс-Хоогт, и весь тракт виден, как на тарелке. Пробраться незаметно можно здесь только на крыльях. Всё это вы сами увидите, когда туман рассеется. Признаться, не нравится мне этот туман – никак не разберёшь, что делается на другом склоне над трактом...

В эту минуту послышался конский топот, и из тумана вынырнул силуэт всадника, судя по шляпе – бура. Он нёсся с противоположной стороны долины, по которой извивалась дорога, и ещё не успел заметить буров. Баас свистнул и замахал руками. Всадник, придержав лошадь и узнав своих, быстро направился к вождю.

– Видно, парень, у тебя важные новости, что ты коня в мыло вогнал, – приветствовал его баас. – Ну, рассказывай.

– Генерал Жубер приказал вас известить, что англичане, кажется, собрались выступать! – воскликнул гонец, едва переводя дух. – Разведчики наши подходили к самому лагерю и доносят, что там все поднялись, увязывают повозки, седлают лошадей. Генерал Жубер полагает, что Колли хочет воротиться в Ньюкэстль и соединиться с генералом Вудом, или же ему необходимо пополнить запасы. Генерал Жубер советовал вам, мингеер, держаться начеку...

– Ладно, ладно, – сурово прервал его в этом месте баас фан-дер-Гоот. – Пусть господин Жубер не беспокоится, мы англичан не провороним. А вы там тоже глядите в оба: как услышите стрельбу, скачите сюда со всех ног, чтобы разом оттуда и отсюда ударить на врага... Ну, теперь назад. Только подожди, напейся вперёд, а то ты очень уж упарился, – добавил старик, протянув гонцу флягу.

Отпустив его, вожак обратился к отряду:

– Будем, друзья мои, дело делать наверняка. Надо мне самому посмотреть, что затевают англичане. Оставайтесь все на месте, а десятка два молодцов – айда со мною!

Двадцать крепких буров, среди них и Питер Мариц, тронулись вслед за своим вожаком. Западный ветер разогнал между тем туман, клубившийся в лощинах, и очертания горных вершин ясно рисовались на горизонте. Небольшой отряд разделился пополам: десять человек с вожаком пустились обратно прежней дорогой, остальные рассыпались по сторонам, чтобы расширить разведку. Первые вскоре достигли речки Ингого, которую уже переходили вброд в этот день. Объехав каменный мост, соединявший обе стороны тракта, буры пустили лошадей в воду, довольно глубокую в этом месте. Здесь, в низине, всё ещё держался туман, цепляясь за прибрежные скалы.

Питер Мариц раньше других выбрался на тот берег. Он пустил Скакуна поближе к тракту, но не успел проехать двухсот шагов, как прямо перед ним вырисовался драгунский отряд человек в сорок. Часть из них скакала по самому тракту, остальные держались по сторонам, и встреча их с бурами была уже неминуема. Питер Мариц остановил Скакуна и подал громкий сигнал своим товарищам. В то же мгновение драгуны заметили буров и с проклятиями кинулись им навстречу.

Столкновение произошло так внезапно, что буры не успели даже спешиться, как привыкли это делать в бою. Двое буров выстрелили и свалили двух драгун. Но место для сражения было так неудобно и численное превосходство англичан так велико, что буры повернули лошадей и пустились обратно через реку. Некоторым всё-таки пришлось схватиться врукопашную с драгунами, причём свалка произошла в самой речке, и англичанам удалось свалить в воду несколько буров. Но всё же Питер Мариц с большей частью товарищей ускользнул от преследовавших их драгун и успел выбраться на ту сторону реки Ингого. Он собрался уже мчаться к отряду, но, оглянувшись, увидел, что посреди реки небольшая группа буров с баасом фан-дер-Гоотом отбивается от наседающих драгун. Держа ружьё за дуло и действуя им, как дубиной, старый бур наносил прикладом яростные удары по наскакивающим драгунам. От одних он отбился, но на него налетел с поднятым палашом рослый драгунский вахмистр с перекошенным от злобы лицом. Удар палаша пришёлся по ружейному дулу, сталь зазвенела, и кони врагов столкнулись. Тогда баас швырнул ружьё в воду и схватил вахмистра рукою за пояс, пытаясь стащить его с лошади. Всадник закачался в седле и, в свою очередь, вытянул руку, чтобы схватить старого воина за горло. Баас увернулся и спрыгнул с коня в воду, не выпуская противника. Тот последовал за ним, и они, стоя в воде, схватились, как два разъярённых зверя.

И драгуны и буры молча взирали на этот яростный поединок. Шляпа давно слетела с головы бааса, и его длинные белые волосы разметались во все стороны. Одну минуту казалось, что одолеет вахмистр, которому едва не удалось охватить рукою шею противника. Но бур, толкнув его в грудь, отклонился, и они, заключив друг друга в объятия, стоя на месте, только покачивались из стороны в сторону, как дубы на ветру. Вдруг баас рванул левую руку, выхватил из-за пояса охотничий нож, взмахнул – и высокая фигура вахмистра тяжело рухнула и исчезла под водой.

Драгунский офицер, наблюдавший, как и прочие, эту сцену, вышел наконец из оцепенения и, прежде чем баас успел занести ногу в стремя, вихрем налетел на него и рубанул с размаху палашом по седой голове, мгновенно обагрившейся кровью. Минута – и быстрая вода поглотила безжизненное тело старого воина. Но возмездие ждало и его убийцу. Видя гибель вожака, Питер Мариц, подобно молнии, кинулся с берега в воду. Не успел офицер опомниться, как могучие руки разъярённого бура, словно стальные клещи, сдавили ему грудь, ноги его мелькнули в воздухе, тело отделилось от коня, и он уже лежал поперёк седла Питера Марица. Не решаясь стрелять, чтобы не попасть в своего, драгуны кинулись было на помощь; обезумевший от злобы пленник бился, как подстреленная птица, стараясь вырваться, но его тело было точно в тисках зажато, а Скакун уносил всё дальше и дальше от преследователей своего хозяина с его добычей. Наконец офицер покорился своей участи, перестал сопротивляться и только приговаривал со стонами:

– О, какой позор! Драгунский офицер её величества схвачен на глазах у солдат толстолобым мужиком.... Я предпочел бы смерть такому позору... О, несчастная война! Поражение у Лангес-Нека... Теперь, я вижу, нам преграждают путь к отступлению... Честь английской армии висит на волоске!

– Не печальтесь, сэр, – утешил его Питер Мариц. – Мы скоро перережем этот волосок, и честь вашей армии уже не будет висеть.

Когда он вернулся в отряд, там уже было известно со слов ранее прискакавших буров о гибели вожака. Тотчас отряд собрался и выбрал себе начальником Клааса Бурмана. Мешкать было нечего: неприятель приближался. Отправив пленника в лагерь, новый вожак стал готовиться к бою.

К северу от находившейся внизу фермы Шайнс-Хоогт протянулись параллельно две цепи холмов, пересекавшие тракт, по которому должны были следовать англичане. Здесь находились превосходные позиции, с которых буры решили задержать врага. Одна сотня заняла переднюю цепь, а две сотни расположились резервом во второй цепи. Клаас Бурман с Питером Марицем находились в передней цепи и, чтобы точно выследить продвижение англичан, вместе с десятком буров выехали навстречу неприятелю несколько левее главного тракта, оставаясь, однако, на виду у своего отряда.

Отъехав недалеко от своей сотни, Клаас Бурман с товарищами увидели в долине Ингого голову английского отряда. Отряд переходил через мост. Печальный опыт при Лангес-Неке научил уже кой-чему англичан, и теперь они продвигались крайне медленно, принимая меры предосторожности. Прежде чем переправлять через мост артиллерию, генерал Колли занял оба берега реки прикрытиями из отрядов кавалерии и пехоты. Обоз двигался позади артиллерии, а за обозом следовала пехота. Затем весь отряд остановился, и вперёд выехали разведчики.

После продолжительного отдыха войско двинулось далее, оставив у реки одну роту, занявшую возвышенность в стороне от моста. Буры поняли, что этим генерал Колли желал обеспечить себе отступление, на случай если путь на Ньюкэстль окажется преграждён, а пробиться не удастся.

Когда английский авангард подошёл к позициям буров на расстояние ружейного выстрела, Клаас Бурман с товарищами поспешили присоединиться к своей сотне, а к генералу Жуберу был отправлен небольшой разъезд с донесением о движении неприятеля. Буры, как обычно, выбрали себе прикрытия и залегли. Питер Мариц, спешившись и обмотав повод вокруг руки, укрылся вместе со своим Скакуном за большой каменной глыбой, не спуская глаз с неприятеля.

Англичане действовали на этот раз крайне осмотрительно. Передняя цепь стрелков двигалась врассыпную, перебегая от прикрытия к прикрытию, насколько это позволял характер местности. По сторонам тракта следовала артиллерия, главные силы пехоты держались позади. Подойдя шагов на четыреста к позиции буров, стрелки, по-видимому, заметили на вершинах холмов одну-другую бурскую шляпу и головы лошадей и открыли по ним огонь, стреляя из-за прикрытий. Буры стали отвечать, и перестрелка загорелась. Затем загрохотали орудия, и над позицией буров стала разрываться шрапнель. Наконец двинулись вперёд и главные силы пехоты генерала Колли, наблюдавшего со своим штабом за сражением позади, оставаясь вне действия ружейных выстрелов. Равным образом недосягаема для выстрелов была и артиллерия англичан, выбравшая выгодную позицию.

Видя перед собою значительно превосходящие силы неприятеля и сообразив, что артиллерия их остаётся отсюда неуязвимой, Клаас Бурман скомандовал своей сотне отступить на вторую цепь холмов, на соединение с главными силами своего отряда. Сотня буров мгновенно очутилась на конях и поскакала ко второй позиции, где засели две другие сотни. Англичане бросились в погоню, но, конечно, им не угнаться было за конными, и, когда они достигли покинутой бурами позиции, те уже находились за прикрытиями вместе со своими товарищами.

Питер Мариц с несколькими бурами прилегли за грудой камней. Как раз против них на покинутой позиции укрылась группа английских стрелков с двумя офицерами. Разделяло их расстояние шагов в триста. Враги зорко следили друг за другом, и едва только кто-либо с одной стороны высовывался из-за прикрытия, как другая сторона немедленно посылала пулю.

Вскоре, однако, положение изменилось: англичане придвинули артиллерию к цепи своих стрелков и принялись поливать буров шрапнелью. Питер Мариц сообразил, что необходимо прежде всего ослабить действие артиллерии. Оставив на время состязание со стрелками, он прицелился в офицера, командовавшего артиллерией, и свалил его метким выстрелом. Но, увлекшись, Питер Мариц слегка выдвинулся, и вражеская пуля, просвистев возле его уха, отбила кусок дерева от ружейного приклада.

– Придётся сначала покончить со стрелками, что против нас, – обратился раздосадованный Питер Мариц к своим товарищам. – Давайте будем целиться сразу все в одного, хотя бы в унтер-офицера, что справа.

Они перестали стрелять, держа ружья наготове. Унтер-офицер, по-видимому, желая понять причину прекращения состязания, чуть приподнял голову над своим прикрытием и тотчас рухнул назад, скошенный залпом нескольких ружей. Точно таким же образом буры подстрелили и второго унтер-офицера. Остальные стрелки перебежали вскоре в другое прикрытие, и теперь у Питера Марица с его небольшой группой буров руки были развязаны для действия против артиллерии. Никто уже не мешал им выбрать позицию поудобнее, они сделали перебежку поближе к орудиям и залегли во рву, превосходно укрывшись. Отсюда были отчётливо видны даже различия в мундирах артиллеристов, и буры принялись охотиться в первую голову за командным составом. Напрасно офицеры при орудиях сошли с коней, чтобы не служить мишенью для зорких врагов, – бурские пули скашивали их одного за другим. Быстро таяла и артиллерийская прислуга, падали мулы... Ещё немного – и артиллерийская пальба смолкла. Уцелевшие солдаты заметались вокруг орудий и, сменив убитых мулов, едва-едва увезли орудия, проклиная поражавшего их невидимого врага.

Англичане, однако, всё ещё держались. Их пехота продолжала упорно вести перестрелку с врагом, вытянувшимся перед ними длинным фронтом, как вдруг облачка выстрелов показались на левом фланге англичан.

– Ура! – крикнул Питер Мариц. – Это Жубер прислал нам подкрепление!

Англичане поспешно выгнули углом свою передовую линию, кинув налево часть своих сил, но не успели они закончить этот маневр, как выстрелы раздались и на правом их фланге. Теперь войско их было охвачено дугою с трёх сторон, и открытой оставалась лишь дорога обратно на север. Но и она становилась всё уже и уже. О том, чтобы пробиться к Ньюкэстлю, англичане, по-видимому, теперь и не думали, а только стремились удержаться на месте и тем обеспечить себе путь к отступлению через Ингого в укреплённый лагерь. Но уже и это становилось сомнительным...

От полного уничтожения отряд генерала Колли спасла слепая стихия: внезапно наступившая тьма и вслед за тем разразившаяся яростным ливнем гроза сделали невозможным дальнейшее сражение. Сначала замолкли орудия, которые англичане с отчаянья снова пустили в ход, затем мало-помалу прекратилась и ружейная стрельба. Английский отряд, не тревожимый более неприятелем, начал поспешное отступление...

Питер Мариц с двумя-тремя товарищами, мокрые до нитки, сели на лошадей и отправились вслед за англичанами – взглянуть на отступление врага. Оно походило более на беспорядочное бегство. Люди разных родов оружия и войсковых частей смешались в кучу, стоны раненых оглашали воздух. Одно из орудий свернулось с моста и свалилось в бурлившую вздувшуюся реку. Генерал Колли и несколько уцелевших офицеров выбивались из сил, наводя порядок в войске, но на них почти никто не обращал внимания. Разгром английской армии был полный. Убедившись в этом и проводив англичан до самого укреплённого лагеря, Питер Мариц и его товарищи, мокрые, усталые, но счастливые, под утро вернулись в лагерь буров близ Лангес-Нека.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Безумная отвага

Прошло восемнадцать дней после поражения англичан при Шайнс-Хоогте. Генерал Колли занимал свой укреплённый лагерь, выставив жиденькие – из-за недостатка людей – аванпосты из солдат-одиночек. Буры также выставили цепь аванпостов, но у них в каждом находилось по два-три молодых парня, зорко наблюдавших за всем, что происходило у англичан; пожилые буры, твёрдо уверенные, что их молодёжь не проворонит ничего важного, ушли в свой лагерь, а иные даже отлучились по домам, чтобы урывками заняться неотложными делами по хозяйству. По первому зову они готовы были снова явиться и, сменив плуг на ружьё, отразить врага.

Таким образом, между обоими враждебными лагерями установилось какое-то равновесие: ни та, ни другая сторона не трогалась с места, наблюдая за действиями и приготовлениями противника.

Питер Мариц находился на аванпосте против неприятельского лагеря вместе со своим товарищем, здоровенным и добродушным парнем Яковом Гладисом. Он уже несколько раз за эти восемнадцать дней терпеливо и внимательно нёс аванпостовую службу, но сегодня испытывал какое-то нетерпение и недовольство, передававшееся и его верному Скакуну, на котором он то и дело объезжал линию.

"Эх, – размышлял Питер Мариц, – затягивается дело! И что бы стоило генералу Жуберу довершить нашу победу над англичанами... У генерала Колли оставалось самое большее человек шестьсот. Они потеряли почти весь командный состав и, охваченные паникой, впали в уныние. Правда, гроза несколько помешала, но если бы на другой день мы атаковали разбитых англичан в их лагере, то успех был бы обеспечен: они почти не в состоянии были сопротивляться, а мы были воодушевлены победой. Не миновать бы генералу Колли плена... Теперь вот сиди и жди. А тем временем генерал Вуд начнёт посылать подкрепления, как обещал в перехваченном письме, а то и сам двинется на выручку. Кто их остановит? Армия наша ушла в лагерь, да и там не вся в сборе. Ничто теперь не помешает генералу Колли усилить свою армию... Ну, да ничего не поделаешь... Мы их всё-таки побьём! Жаль только, что дело затягивается..."

Не успел Питер Мариц докончить свою мысль, как до уха его донеслись какие-то подозрительные звуки со стороны тракта. Он затаил дыхание и весь напрягся, стараясь уловить эти смутные отголоски. Ему померещился дальний топот коней, к которому примешивалось какое-то бряцанье. Он осторожно стал спускаться по склону поближе к тракту. Звуки усиливались, нарастали, становились определённее, и он уже не сомневался, что это какая-то войсковая часть. Он подвинулся ещё ближе и, укрывшись за скалою, стал поджидать. Наконец из-за поворота дороги показалась небольшая группа нарядных кавалеристов, внимательно высматривающих, держа наготове карабины, нет ли какой опасности. По их курткам с серебряными шнурами и кривым саблям Питер Мариц тотчас признал в них гусар. Немного погодя на дороге показался эффектный эскадрон с командиром во главе. Не успели они проследовать, как появилась и пехота – триста человек шотландцев в белых касках, в красных мундирах и в широких клетчатых шароварах.

Мрачно провожая их глазами, Питер Мариц, не трогаясь с места, ждал, но войск больше не было. Итак, его опасение подтвердилось: Колли получил подкрепление. Он подъехал к товарищу и, передав ему о виденном, сказал:

– Оставайся, Яков, здесь, а я поскачу к генералу Жуберу с вестью, что утопающему Колли бросили наконец верёвку.

С этими словами он повернул Скакуна и помчался в лагерь буров.

Жубер выслушал его, сурово насупив брови, и сказал, помолчав:

– Да, приятного мало... Тем более, что это, вероятно, только начало. Я уже получил донесение, что в распоряжение генерала Вуда прибыли новые войска, и, естественно, он попытается соединиться с генералом Колли, чтобы общими силами перейти затем в наступление. И, конечно, они постараются это сделать как можно скорее. Но знаешь, милый друг, что я тебе скажу? Трансвааля им не видать, как своих ушей. Ведь и наши буры не дремлют и быстро собираются с силами. Ты не смотри, что в лагере их сейчас немного. Если кликнуть клич, на этом месте, где мы с тобой стоим, соберётся сила в три тысячи человек. А с тремя тысячами буров я не пропущу в Трансвааль и самого прославленного генерала Робертса с двенадцатитысячной армией.

Питер Мариц молчал. Он верил тому, что говорил военачальник, но давешние мысли и досада по поводу упущенного времени были ещё свежи в его пылкой душе.

Жубер проницательно взглянул на грустное лицо молодого бура и едва заметно усмехнулся.

– Я замечаю, – сказал он, – что тебе не терпится. Вот если бы я отдал приказ атаковать генерала Колли...

– Вот именно! – с жаром воскликнул Питер Мариц. – Я уверен, что пять-шесть сотен наших молодцов – только прикажите! – забрали бы этого Колли со всем его лагерем и обозом, так что он и не пикнул бы!

– Верю, – серьёзно произнёс Жубер. – И я подумывал об этом, конечно, ещё до прихода этих подкреплений. Но вот в чём дело... Ты парень молодой, но заслуживаешь полного доверия. Я скажу тебе: военачальнику приходится считаться со многими обстоятельствами. Прежде всего – характер наших буров. Они беспощадны и непобедимы, когда им наступают на ногу, но они не любят лезть в драку. Хорошо или худо, с этим приходится считаться. А затем – политика. Правительство наше в Претории всё ещё надеется, что англичане образумятся и пойдут на примирение, а потому оно настоятельно рекомендует оборону в пределах необходимой самозащиты. Возможно, что это и неправильно, но... я должен и с этим считаться. И всё же, – добавил он, сверкнув глазами, – ты не смущайся: англичане будут разбиты. Мы прогоним этих торгашей из нашей страны!

И он отпустил своего молодого собеседника, крепко пожав ему руку.

Ободрённый его словами, Питер Мариц медленно возвращался на свой пост, поглядывая на спокойные, мужественные лица, на мощные фигуры буров, предававшихся на досуге своим мирным занятиям, точно они находились у себя дома, а не в расстоянии пушечного выстрела от неприятеля. "Что же, – размышлял он про себя, – может быть, Жубер и прав. Наши буры, пожалуй, действительно народ надёжный, но неторопливый".

Уже стемнело, когда он вернулся на аванпост, не переставая всю дорогу обдумывать положение дел. Несмотря на молодость, у него уже был большой военный опыт, который, вместе с природной сообразительностью, подсказал ему, что, получив подкрепления, англичане постараются что-нибудь предпринять. Он знал, что генерал Колли был человек с волей и энергичный, что долгое бездействие буров должно приободрить его армию, что у осаждённых всегда есть стремление при малейшей перемене обстоятельств повторить попытку прорваться. Эта перемена была налицо: свежие подкрепления. Всё говорило в пользу того, что со стороны английской армии надо было ждать чего-то в ближайшие дни, а может быть, и часы.

Отдавшись этим мыслям, Питер Мариц тихо выехал за линию бурских аванпостов, охватывавших дугою неприятельский лагерь. Стояла чудесная лунная ночь, предметы видны были за несколько сот шагов; мрачный силуэт горы Маюбы тяжело врезался в звёздное небо. Дозорный шагом направил Скакуна к линии английских аванпостов и, приблизившись к ним, стал всматриваться. Одиночки-часовые были расставлены на значительном расстоянии друг от друга, белые каски и очертания лошадиных голов ясно различались. Далее за ними мерцали огоньки вражеского лагеря.

"Что там сейчас происходит?" – в сотый раз задавал себе вопрос Питер Мариц. Какой-то шум, звуки передвижений, стук и бряцанье оружия то и дело доплывали до него в ночной тишине. "Уж не готовится ли генерал Колли к новой попытке прорыва?" – спрашивал он себя тревожно.

Сумасшедшая мысль вдруг промелькнула в его голове.

– А ну-ка попытаться бы... – прошептал он. – Да нет, это безумие, это невозможно... – добавил он тотчас. – А если всё-таки?.. Ведь в случае удачи... Нет, ерунда, немыслимо...

Несколько минут прошло в этих колебаниях. Затем Питер Мариц осторожно тронул Скакуна и медленно, но твёрдо направился к своему посту.

 – Вот что, Яков, – обратился он к товарищу, слезая с коня, – я решил разузнать, что там замышляют англичане. Вот тебе моё ружьё, да покарауль Скакуна.

– Ладно, – ответил тот. – Только смотри, голову сломаешь. Ведь если попадёшься им, мигом расстреляют.

– Авось не попадусь. А попадусь – что поделаешь, война! – заметил он, вырезая между тем с ближайшего дерева толстую палку и очищая её от коры. – Хочу я попытаться поладить вот с тем драгуном, который – видишь? – скучает на своём посту. Понимаешь? Так ты помни: как только я свистну, лети ко мне со всех ног.

– Будет сделано, – ответил бур. – А дубинка-то тебе на что?

– Пригодится, – сказал Питер Мариц, лукаво подмигнув. – Так помни: как услышишь свист, мчись быстрее ветра. И ещё к тебе просьба, Яков. Ты, я знаю, выпить не дурак и всегда носишь при себе флягу с пойлом. Дай-ка её мне!

– Эх! – с грустью произнёс бур. – Жалко расставаться, больно ром хорош. Отцу бы родному не дал, а тебе не могу отказать. На, бери, только смотри не потеряй.

Питер Мариц надел через плечо флягу, взял в руку палку и, спустившись по склону на тракт, направился прямо к часовому. Ближайший часовой находился довольно далеко от него, уже на склоне горы. Приблизившись к драгуну шагов на двести, Питер Мариц как-то сгорбился весь, опустился и побрёл по дороге, прихрамывая, постукивая палкой и кряхтя, как больной или тяжело уставший старик. Часовой стоял на самом тракте, и бур шёл прямо на него.

– Кто идёт? – окликнул драгун, заслышав тяжёлые шаги.

Не останавливаясь, Питер Мариц плёлся дальше, всё так же кряхтя и едва волоча ноги. Драгун выждал и переспросил:

– Кто идёт? Отвечай!

В голосе его не было заметно ни малейшей тревоги. По доносившимся до него звукам он, вероятно, предположил, что какой-нибудь простодушный старичок, не подозревающий о войне, пробирается в одну из окрестных ферм. Он даже не поднял карабина, лежавшего у него поперёк седла. Расстояние между тем сокращалось, и, когда они сблизились шагов на двадцать, драгун сказал повелительно:

– Остановись, старик! Ты кто? Куда идёшь?

– Не понимай... мой ничего не понимай... – разбитым голосом произнёс Питер Мариц, путая голландский язык с ломаным английским. И, глухо кашляя, прихрамывая, плёлся к драгуну.

– До чего глупый народ! – воскликнул часовой и сам направил лошадь навстречу. – Здесь нет прохода, понимаешь, старина? Твой куда идёшь? – начал он ломать язык, чтобы лучше быть понятым.

Они сблизились вплотную, и конь перегородил дорогу старику.

– Ничего, ничего мой не понимай... – бормотал человек.

– Да твой куда? Твой Шайнс-Хоогт ходит?

– Шайнс-Хоогт, Шайнс-Хоогт!.. – обрадовался человек и даже головой замотал от удовольствия.

– Здесь нельзя Шайн-Хоогт, понимай? Мой твой здесь запрещай! Вон туда, горой ступай, глупая твоя башка, понимай? Туда, туда! – тыкал он рукой по направлению к склону, где можно было обойти тракт стороною.

– О-о-о! – жалобно застонал старик, поняв наконец приказание. – Мой хромой человек, мой старый человек, мой не может гора ходить. Пожалуйста, добрый солдат, пусти меня Шайнс-Хоогт, я тебе за это дам хороший ром, очень-очень хороший ром... Вот тебе ром, только пусти... – и он протянул драгуну флягу с ромом.

Ром – это слово понимал англичанин. Он с вожделением поглядывал на флягу и наконец нерешительно протянул руку. Вынув пробку, он понюхал и покрутил головой.

– Ах, и добрый же ром, дьявол тебя возьми! – воскликнул он. – Знаешь, старик, глоток рома я всё-таки хлебну, так и быть, а пропустить я тебя не могу. Придётся тебе повернуть оглобли. За ром спасибо, старина, малость я выпью...

И, приложив горлышко к губам, он запрокинул голову.

Едва ли, впрочем, собирался драгун скромно ограничиться одним глотком. Но ему помешали: согбенная фигура хромого старика внезапно выпрямилась, и в то же мгновенье точно железные клещи сдавили драгуну горло, в которое успел попасть – увы! – всего лишь один глоток рому. Задыхаясь, он попробовал было рвануться, но клещи сжались ещё плотнее.

– Пикнуть попробуй – смерть на месте! – грозно произнёс Питер Мариц по-английски.

Он швырнул на землю карабин часового и, одною рукой продолжая сжимать ему горло, другою приставил нож к его груди. Затем он свистнул, и Яков был тут как тут. Он так и ахнул при виде этой фантастической картины.

– Направь-ка, Яков, ружьё на этого молодца, – обратился Питер Мариц к товарищу. – А ты, любезный, – сказал он по-английски обезоруженному драгуну, – если тебе ещё неохота умирать, слезай с лошади и раздевайся, да поскорее, слышишь?

Под наведённым на него дулом ошалевший драгун покорно слез с лошади и трясущимися руками начал расстёгивать мундир. Питер Мариц тем временем также скинул с себя блузку и шляпу и скомандовал раздетому солдату: