Текст книги "Шикша (СИ)"

Автор книги: А. Фонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 12

– Как? – возмущённо вытаращился на меня Абрамовский. – Откуда⁈

– Горелова? – удивился Бармалей.

– Иван Карлович, объясни-ка, – это уже Караулов.

И даже секретарша-«синий чулок» издала какой-то не то полный муки стон, не то возглас, который, вероятно, должен был символизировать крайнее изумление.

– Не знаю, – пробормотала я и растерянно посмотрела на присутствующих. – Не помню ничего.

– Иван Карлович? – перевел взгляд на Бармалея Караулов.

– Коллеги, и как это всё понимать? – рассердился Абрамовский, вращая выпуклыми глазами. Сейчас он был похож на огромного, выброшенного на берег сома.

Бармалей мрачно взглянул на меня с видом: «блин, заколебала, Горелова, я от тебя такой подлянки не ожидал», и попытался прояснить ситуацию:

– Зоя Горелова была в той группе… среди погибших на пятьдесят восьмом участке, понимаете? – с намёком сказал он и в кабинете стало тихо-тихо, так, что было слышно, как на улице протарахтел грузовик.

Все взгляды вонзились в меня, и я поёжилась.

– Она – единственный выживший участник из группы, – продолжил Бармалей, – об Уткине я сейчас не говорю, его дальнейшую судьбу мы пока не знаем. Так вот Зоя Горелова получила сильный удар по голове, чуть не погибла. Её спас местный охотник, нашел на болоте, когда она тонула, вытащил и привел к нашему лагерю. А вот память Зоя Борисовна потеряла полностью. Не может о себе вспомнить вообще ничего.

– Но при этом о моём проекте она прекрасно осведомлена! – вскричал Абрамовский, потрясая кулаками. – Товарищи! Да что ж это такое⁈ Этот проект был засекречен! О нем мы докладывали только в ЦК КПСС и то – всего две недели назад! Откуда⁈ Откуда, я спрашиваю, ваши сотрудники узнали о нем? Да мы даже название сорту дали недавно и о нём было известно всего троим!

Все взгляды опять переместились на меня.

Я пожала плечами, мол, невиноватая я.

– Нет! – продолжил бушевать Абрамовский, – я этого так не оставлю! Что ещё известно вашим сотрудникам⁈

– Но позвольте… – замямлил Караулов, он так переволновался, что аж покраснел, – понимаете, товарищ…

– Нет! Не понимаю! – заверещал Абрамовский, – и понимать отказываюсь! Такого просто не может быть!

– Может! – вдруг подала голос секретарша и все разом умолкли. – Может такое быть! Я недавно читала статью в одном журнале. Так вот там было написано, что один мужчина упал с третьего этажа и ударился головой. В результате он забыл о себе всё, зато стал разговаривать на нескольких языках и начал играть на скрипке. До этого он скрипку даже в руках не держал.

– Сказки, – отмахнулся Караулов. – После падения с третьего этажа, он гарантированно сломал бы себе шею.

– А, может, и не сказки, – задумчиво протянул Бармалей и побарабанил пальцами по столу, – Зоя Борисовна ведь тоже на гитаре играть начала и петь. А раньше не умела вообще.

Все опять посмотрели на меня. Уже с более пристальным интересом.

– Так! Вы мне тут зубы не заговаривайте! – не повелся Абрамовский, – я буду жаловаться «наверх»!

– Подождите! Подождите, Константин Викторович! – Бармалей умел, когда надо быть жестким и убедительным, – ничего ведь не произошло столь ужасного. Проект вы так или иначе всё равно собираетесь внедрять по всей стране. Он поддержан Партией. Гриф «секретно» с него давно снят. Небось и в газете уже написали об этом? С чего тогда это ваше возмущение? Что моя лаборантка о нем что-то там знает? Ну, так она вполне могла где-то услышать, возможно это у вас произошла утечка… Проверяйте своих, Константин Викторович, а с моими сотрудниками я уж как-нибудь и сам разберусь…

– Так мы никогда не договоримся, товарищи, – сквозь зубы проворчал Абрамовский, неприязненно поглядывая на нас с Бармелеем.

– Ну, вы же всё равно хотели проводить работу с главуправлением, а не с нами, – развёл руками Бармалей, мол, «сам дурак».

– Что вам ещё известно о проекте? – направил на меня недобрый пристальный взгляд Абрамовский.

– Не знаю, – покачала головой я, – не помню… извините…

– Ну ладно, будем считать это случайностью, – поджал губы Абрамовский, – и надеяться на вашу порядочность.

Я согласно кивнула, мол «никогда и никому!».

Напряженная атмосфера в кабинете понемногу начала рассеиваться.

– И вот что я предлагаю, Егор Степанович, – таки продолжил мысль Абрамовский, очевидно прерванную, нашим появлением в кабинете. – Давайте поступим так – вы нам помогаете следующим: нужно выделить три поля, рабочую силу, а также я планирую приобщить школьников. Ближайшая школа у вас где?

– В Озёрном, – ответил Караулов. – Четыре километра отсюда. Школа-интернат.

– Мы привлечём школьников, заложим опытное пионерское поле, где дети будут проходить сельскохозяйственную практику и получать навыки агрономического дела. А главное – мы уже сейчас начнем готовить смену будущих агрономов, которые займутся интродукцией борщевика по всей стране!

– Отлично! – Караулов воодушевленно хлопнул ладонью по столу, глаза его пылали, – а вы что?

– А мы сможем проводить опыты по приживаемости борщевика в вашей природной зоне. Проведем исследования калорийности надземной массы, сахарного минимума и химического состава. И главное! – Абрамовский поднял палец вверх, – Да. И я уверен, что это будет изумительный результат. Так вот, главное – мы научимся получать высоковитаминные комбинированные силосы в огромных масштабах! Мы накормим нашим силосом всех коров и овец Советского союза! И начнем уже прямо сейчас.

– Как сейчас? – схватился за голову Караулов, – разгар лета, все поля давно засеяны.

– А я рассматриваю борщевик в том числе и как пожнивную культуру, – спокойно парировал Абрамовский. – Вот соберёте овёс на зелёный корм или что там у вас ещё растёт, а на том месте посеем борщевик.

Караулов кивнул.

– Когда собирать планируете?

– Через неделю, – улыбнулся Караулов счастливой улыбкой.

– Ну вот, значит, через десять – четырнадцать дней мы уже засеем первые три поля борщевиком! – потирая от переполняющего энтузиазма руки, заявил Абрамовский. – Начало будет положено.

– Эх! За это надо бы выпить, – заявил Караулов, – но у нас на всё лето сухой закон, пока не соберем урожай. Ну вы же понимаете?

– Понимаю, – кивнул Абрамовский. – Но мы осенью хотим открыть Народный университет по распространению интродуцированных видов. Поэтому приедем к вам тоже. Урожай проверим, опыты проведём, заодно и отметим.

Они ещё немного поговорили о всяко-разных делах, и мы с Бармалеем вышли.

– Вот ты меня подвела! – сердитым шепотом отчитывал меня по дороге Бармалей, когда мы уже вышли из здания. – Рассказывай теперь, где ты всё это вынюхала?

– Да не знаю я! – оправдалась я, беспомощно разводя руками, – само как-то в голове появилось.

– Ох, Горелова, Горелова, что-то ты явно недоговариваешь, – попенял мне Бармалей.

– Я к следователю после ужина иду. Он разберется, – примирительно ответила я.

– Ох, что-то мне слабо верится, – покачал головой Бармалей.

– Кстати, Иван Карлович, – вдруг вспомнила я и аж остановилась посреди дороги, обильно поросшей по обочинам ромашками и пушицей, – отдайте мне мой паспорт. И подскажите ещё, что там у меня с деньгами?

– С какими деньгами?

– Ну, не знаю… зарплата мне какая-то ведь положена? Или суточные, если это командировка? Или полевые? Что-то в денежном эквиваленте. Завтраки мы же сами себе готовим, так мне Анфиса сказала…

– Не Анфиса, а Анфиса Поликарповна, – строгим голосом перебил меня Бармалей.

– Да, Анфиса Поликарповна, – послушно повторила я и продолжила, – мне же нужно продукты в магазине купить, и сапоги новые… да много чего еще.

– Вот, возьми пока, – Бармалей ткнул мне в руку пару мятых купюр. – На завтрак хватит. А завтра с утра зайдешь в бухгалтерию, и они тебя рассчитают. Это в управлении, где мы были, только на первом этаже. Спросишь там.

– Спасибо, Иван Карлович, – поблагодарила я, сунув деньги в карман. – Завтра получу зарплату и верну вам…

– Не начинай, – отмахнулся Бармалей.

Мы как раз дошли до одноэтажного длинного здания из серого бетона, выстроенного буквой «Г», и Бармалей завернул туда:

– Ужинаем здесь, – пояснил он, и мы вошли.

Внутри, у порога, были две металлические вешалки, куда мы с Бармалеем повесили куртки, в другой комнате находилась рабочая столовая, сейчас ещё совсем пустая.

– Роза, здравствуй, – улыбнулся Бармалей, когда ему навстречу выкатилась низенькая шарикообразная женщина явно восточных кровей. – Что у нас сегодня на ужин?

– Здравствуй, дорогой Иван Карлович, здравствуй! – разулыбалась в ответ она, блеснув золотым зубом, и перед нами словно из воздуха материализовались две огромные тарелки, наполненные пшённой кашей, зажаренной на сале. К каше каждому полагалась огромная котлета и салат из свежей капусты.

Испорченное настроение Бармалея понемногу начало улучшаться, он набросился на еду, а я вдруг увидела зеркало. Большое трюмо с чуть потрескавшейся амальгамой по краям, находилось в углу столовой, где кормили рабочих. Не удержавшись от соблазна (у нас в лагере зеркала не было, у меня так точно, Аннушка своё невзначай разбила, давно ещё, а у Нины Васильевны просить было бессмысленно, поэтому своё отражение я видела очень смутно, лишь в наполненной водой бочке), а тут прямо такое огромное зеркало! Я подошла к нему и пораженно уставилась на своё отражение: на меня смотрела невысокая худенькая девушка с обветренным загорелым лицом, на котором выделялись широко посаженные серьёзные глаза серого цвета.

Я смотрела на себя и смотрела, так как увидела себя впервые. Не знаю, была ли я разочарована или нет, сейчас понять было трудно. Почему-то я себя представляла по-другому – кареглазой брюнеткой. Не знаю, с чего вдруг так.

– Зоя! Ты есть идешь? – недовольно окликнул меня Бармалей, – остынет же. Да и к следователю опоздаешь.

Я еще раз внимательно взглянула на себя и поплелась ужинать.

– А это правда, что там, на пятьдесят восьмом, злые духи обитают? – Роза поставила перед нами два стакана с компотом из сухофруктов и с абсолютно бесцеремонным любопытством уставилась на меня, – ты их видела? Страшно было?

– Что? – чуть не подавилась котлетой я.

– Говорят, что место там проклятое, – не унималась женщина, пытливо поблескивая черными, как маслинки, глазами.

– Роза, вот что ты сейчас несёшь? – рассердился Бармалей, – какие ещё духи? Какие проклятия? Бабские суеверия! Дай хоть поесть спокойно!

– Иван Карлович, дорогой, я же не мешаю. Ты кушай, дорогой, кушай. А мы пока с девушкой твоей поговорим. Интересно же, – не унималась Роза, улыбаясь и хлопая длинными ресницами (глаза у нее были по-восточному красивые, миндалевидные). – Давай я тебе еще котлету принесу? Хочешь?

И, не дав Бармалею ответить, опять набросилась на меня:

– Туда же Ледков с Хрущёвым летали. Ну… этих… забрать, – чуть смутилась она, вильнув взглядом на Бармалея, но тот жевал, задумавшись о чем-то своём. – А потом неприятности начались: Хрущёва сперва невеста бросила, вечером это было, и в эту же ночь он ногу сломал. Представляешь?

– Пил твой Хрущёв всю ночь небось, после того, как его баба бросила, шатался по дороге пьяный, вот ногу и сломал, – проворчал Бармалей, – а ты опять сплетни ходишь по всему посёлку распускаешь. Ох, смотри, Роза, рано или поздно Караулов узнает – будешь ты у него бедная.

– Но ведь таких совпадений не бывает! – не унималась Роза. – А у Ледкова тоже одни неприятности: уже второй труп в тайге за эти три дня находят. И все «глухари». Вот ты мне теперь скажи, Иван Карлович, ты же у нас умный, так разве бывает, чтобы просто так неудачи одна за другой шли?

– Так Ледков следователь, у него постоянно трупы, – раздраженно рыкнул Бармалей. – Профессия такая! Никто же его не заставлял выбирать такую работу. Жарил бы котлеты на кухне, как ты, – никаких трупов бы и близко не было!

– Так неприятности у обоих же сразу! – не сдавала позиции Роза, – И вот докажи, Иван Карлович, что это не злые духи их прокляли?

В общем, еле-еле Бармалей её прогнал.

А после ужина он пошел по делам, а я отправилась сразу к следователю.

Кабинет следователя Ледкова находился в том же здании, где сидел Караулов, только с другого входа и на первом этаже. Так что дорогу я знала.

Следователь встретил меня раздраженно, он имел крайне уставший вид: под рыбьими глазами мешки, на щеках и подбородке – густая, как щётка, щетина. Побеседовав со мной, он задал пару вопросов, не надеясь получить интересных ответов, и я уже почти вздохнула с облегчением, как вдруг, подавая протокол на подпись, он задал неожиданный вопрос:

– Вам странные сны по ночам не снятся?

От неожиданности я аж дёрнулась и поставила кляксу на протокол (ручка у Ледкова была перьевая).

– Ну вот, теперь всё переписывать придется, – расстроился он, рассматривая расплывающееся на бумаге пятно.

– Я вообще сны не вижу, – честно ответила я, перед тем, как распрощаться, – сплю крепко, как под наркозом.

Накаркала.

Я вышла из здания, осмотрелась по сторонам и задумалась: время уже позднее, быстро смеркалось, но нужно ещё успеть сходить в магазин. Бармалей мне дал три рубля, надо теперь купить еды на завтрак и обязательно пачку чая (вряд ли здесь можно достать кофе). Плохо, что я не знала, где находится этот магазин – все бетонные здания были однотипными, разбросанными по большой территории, пока найду, какой из них магазин – стопроцентно опоздаю.

Блин, ну почему я не спросила Бармалея⁈

А на улице пусто – ни одного человека, спросить некого. Придётся теперь по всему посёлку бегать, каждую чёртову коробку проверять.

И тут, на моё счастье, из соседнего подъезда вышла давешняя секретарша – «синий чулок», как я её про себя назвала.

– Извините! – окликнула я её, – вы не подскажете, где здесь магазин? А то я не ориентируюсь ещё.

– Вы время разве не видите? – пожала она плечами, закуривая папиросу, – магазин давно закрыт.

– Вот блин, – расстроилась я, – осталась я без завтрака, в общем.

Настроение совсем испортилось. Без еды я как-то продержусь, хоть целый день, а вот без чашки крепкого чая или кофе я не могу. Физически не могу. Мне «вздребезнуться» надо. Иначе буду потом весь день ходить, как вареная курица.

– Но хлебопекарня как раз работает, – затягиваясь, сказала вдруг секретарша. – Если хотите – идём. Я себе куплю на ужин хлеба, и вы тоже можете.

– Спасибо! – искренне поблагодарила я её. – Ещё бы щепотку чая достать – и жить можно вполне.

– Тогда подождите тут, – рассмеялась секретарша, затянулась папироской и ловко затушила её об урну, – так и быть, сейчас принесу вам щепотку чая.

Она сбегала к себе в кабинет и уже через пару минут я стала счастливой обладательницей отсыпанного в использованный почтовый конверт небольшого количества мелколистового чая (раза на два-три примерно хватит) и штук десяти кубиков рафинада, замотанных в почёрканный лист.

Ночью, скрутившись клубочком в своём спальнике (в балке было сыровато и холодно), я вдруг проснулась (прямо выбросило меня из сна). Меня била крупная дрожь. Я лежала и сердце колотилось, как бешеное.

И тут я вспомнила свой сон: огромные, похожие на укроп зонтики странных растений. Их много-много. Так много, что обширные поля и луга – всё сплошь заросло этими гигантскими растениями с зонтиками. И на ближайший луг вдруг со смехом выбегает маленькая девочка. Зонтики наклоняются к ней, она дико кричит и бежит обратно ко мне. Я смотрю – а ручки, ножки и лицо у девочки в ужасных ожогах, словно кислотой изъедены. Она громко и отчаянно плачет. И я понимаю, что во всем виновато это страшное растение. И откуда-то я точно знаю, что это – борщевик. А потом я проснулась.

Было тихо. Я лежала и всё никак не могла прийти в себя.

Эта картинка была такая явственная, что сомневаться в её реальности не приходилось. Я знала, что нельзя позволить, чтобы это растение стали выращивать. Иначе – будет великая беда. Словно какой-то голос нашёптывал мне, что делать дальше.

Я поняла, что должна остановить Абрамовского…

Глава 13

Солнечный зайчик запрыгнул на моё лицо, потоптался на нем мягкими солнечными лапками – я чихнула и проснулась. В окошко лился свет, во дворе задорно переругивались птички, а на душе у меня было сумрачно и гадко: из головы не выходил сон о маленькой девочке в страшных ожогах.

Не знаю, верила ли я в свои сны раньше, не знаю, бывали ли они у меня вообще, может, это всего лишь истерические «бабские суеверия», как называет Бармалей, но этот сон был столь явственным, столь ощутимо страшным, что игнорировать его я не могла. Я точно знала, что должна сделать всё возможное, чтобы остановить этот проект. Меня аж распирало изнутри какой-то странной волной категорического яростного протеста. Причём протест был такой сильный, что мне хотелось, как зверю, грызть, терзать всех этих людей, разорвать их – лишь бы не допустить этого.

И противиться этому порыву я не могла. Не знаю, что со мной в последние дни происходит, может быть, я схожу с ума, ведь удар по голове вряд ли пройдёт для моей психики бесследно. А может, это всего лишь женские нервы, в последние дни у меня были одни потрясения, и эта истерика всё накапливалась и накапливалась внутри и теперь дошло до того, что я готова нападать на невинных людей, которые просто хотят хорошо делать своё дело.

Не знаю. Не понимаю я этого. Но мысли о том, что я могу не успеть и поля засеют борщевиком, сначала у нас, затем – и в других районах страны – эта мысль доставляла мне почти физическую боль.

Наверное, идеально было бы поговорить с Абрамовским, объяснить ему всё. Но, увы, внятных аргументов, кроме моего иррационального сна о девочке, и странных предубеждений, у меня не было. Вспоминая его горящие научным энтузиазмом глаза, я отчетливо понимала, что, в лучшем случае, он выгонит меня вон. В благоприятный исход разговора с Абрамовским я не верила совершенно.

С такими мыслями я встала, привела себя в порядок и завела прогревать древний примус – надо попить чаю и успеть сходить за зарплатой, пока Бармалей ещё куда-то не припахал. Воду пришлось греть в своей кружке (хорошо, что прихватила её с собой), так как другой посуды здесь не было, а, может, и была, но я не нашла. Когда вода, наконец, вскипела, я вытащила любезно подаренный секретаршей «чайный конверт» (блин, даже имя её не спросила) и сыпанула чуток заварки прямо в парующую кружку с кипятком. Там ещё оставалось примерно раза на два, и я стала аккуратно сворачивать конверт. Внезапно надпись на нём привлекла моё внимание – это был рабочий адрес Абрамовского! Я торопливо просмотрела – всё так и есть, город, улица, номер здания, и даже номер кабинета.

Удача? Совпадение? Скорей всего это судьба уже не намекает через сон, а открытым текстом пинает меня сделать хоть что-нибудь.

Не веря в удачу, я вытащила исчёрканный листок, в который был завернут рафинад, и здесь мне опять повезло: это был набросок плана реализации проекта. Часть было зачёркнуто так, что и не разберешь, а вот верхние строчки было более-менее видно: два мешка с семенами борщевика прибывают на ж/д вокзал в город двадцать первого числа июля месяца (чёрт, да это же послезавтра!) и Караулову предстоит принять груз, обеспечить доставку в Кедровый, а дальше было опять зачёркнуто.

В общем, секретарша впопыхах схватила те листки, что валялись сверху, а последний проект, который они обсуждали – это как раз интродукция борщевика. Я механически пила чай, не чувствуя вкуса, и думала, что делать. Из всех моих скудных мыслей (ну не отличаюсь я особой фантазией!), я остановилась на том, что нужно не допустить, чтобы семена борщевика попали в Кедровый. Насколько я поняла, первый этап апробации был здесь, на остальные районы тупо не хватило семян, поэтому Абрамовский и решил сперва попробовать у нас, а уж на следующий год – расширяться по другим районам.

Таким образом, если семена в Кедровый не попадут, то Абрамовскому понадобиться как минимум год-два, чтобы получить новые (я была уверена, что они у себя немного оставили). То есть у меня будет время, чтобы сообразить, что делать дальше.

Был правда ещё один вариант – убить Абрамовского, но это было уже из разряда фантастики. Да и ученики у него стопроцентно были, последователи. Тем более он сам говорил о ещё двух людях, которые работали в этом проекте (кстати, надо будет выяснить, кто они).

Разобравшись с мыслями, я ополоснула чашку (под умывальником, на улице) и отправилась за получкой в бухгалтерию. Я забрала деньги (не только зарплату, но и полевые), сунула в карман рюкзака и вышла на улицу. Сейчас народу было побольше, разгар рабочего дня всё-таки, я хотела поискать магазин, как из соседнего выхода вышел сам Караулов. Увидев меня, он выдавил вежливую улыбку:

– Здравствуйте, Зоя Борисовна. Что-то ещё интересное вспомнили?

– Здравствуйте, – ответила я. – Нет, не вспомнила ничего. Хотя вот подумала… мысль у меня такая возникла… даже не знаю, как бы это сказать…

– Говорите прямо, – подбодрил меня Караулов, уже более заинтересованно.

– Понимаете, я вот что думаю, а не будет ли потом молоко у коров горчить от этого борщевика? – закинула я «удочку». – Ведь коровы, на пример, когда наедятся тысячелистника или полыни – так молоко сразу горькое, а если хвоща – то вообще, как мыло. А после свекольного силоса воняет рыбой, что пить невозможно. Мы же не знаем, как будет силос из борщевика себя вести. Вдруг детей от такого молока пучить будет? Представляете? И что тогда? Они же этот вопрос не изучали!

– Горелова! – возмутился Караулов, – ты мне этот саботаж брось! Это не достойно поведения советского человека. Иначе расскажу всё Ивану – пусть разбирается с тобой! Тем более сам ЦК КПСС поддержал это начинание! Партия лучше знает, кого должно от молока пучить, а кого нет!

Караулов еще немного повоспитывал меня и отбыл прочь. Но вид при этом имел весьма задумчивый. Зерна сомнений таки упали на благодатную почву.

Ну что ж, чем могу, как говорится.

Затем я отпросилась у Бармалея в город (мы с Аннушкой решили ему заранее не говорить, мол, нужно на поселковом ФАПе (прим.автора: ФАП – фельдшерско-акушерский пункт) швы снимать, у Кольки анастезии нет, а о том, что швы без анестезии снимают, Бармалею знать было не обязательно. И уже в Кедровом я собиралась поставить его перед фактом, что мне нужно обязательно в городскую больницу. Вот такая была у нас стратегия). Он сперва даже слышать не хотел, но против аргумента «надо не только снять швы в больнице, но и проверить рефлексы и зрение» – ничего возразить не смог.

– А! Ежай! – отмахнулся он (он вообще был весь в мыле, формировал новую команду геологов в экспедицию, добирал снаряжение и продукты), – но, чтобы двадцать второго была здесь как штык!

Я пообещала, что буду, тем более к следователю было нужно ещё раз и пошла собираться. Из Кедрового в город и обратно каждый день ездили грузовики, причем по несколько раз, так что получилось сэкономить на автобусе. И уже во второй половине дня Юрий, балагур-водитель, высадил меня почти в центре, возле городской библиотеки.

Город впечатления на меня не произвёл, впрочем, как ранее и поселок Кедровый. Был он также сер, забетонирован и безлик, вероятно, ничем не отличаясь от сотен других таких же северных городов и городков.

Перво-наперво я отправилась по указанному Аннушкой адресу – сперва отдам письмо. Путь мой лежал в частный сектор.

Дом номер восемнадцать на улице Чкалова я нашла почти сразу. Он был обнесен глухим забором с облупившейся и метами вздувшейся масляной краской. Я постучала. Очевидно, мой стук было не слышно, так как никто не вышел. Я постучала сильнее. В соседнем дворе лениво, через силу, дважды тявкнула собака, но всё равно не вышел никто. Постояв минут пять, я поняла, что так могу простоять все два дня и решительно толкнула калитку.

На заросшем лопухами и глухой крапивой некошеном дворе было тихо. Огромная деревянная кадушка под окном была доверху наполнена тухлой зеленоватой водой, по поверхности которой плавали листья и какой-то сор. Я постучала в замызганное окно. Сначала реакции не было, затем, наконец, в дверях показался похожий на орангутанга мужик в трениках и несвежей майке. Увидев меня, он недовольно нахмурился:

– Чего надо? – нелюбезно зевнул он, почесывая рыжеватую поросль на могучей груди.

– Я письмо от Анны Журавлёвой привезла. Из экспедиции. Из тайги.

– О! – бросился мужик ко мне и буквально вырвал письмо из рук. Он схватил его, разорвал, вытащил исписанные мелким почерком строчки и начал жадно читать.

– До свидания, – сказала я, хотя и было неприятно, что мне даже спасибо не сказали.

– Погоди! – грубо окликнул меня мужик. И почесал заросший щетиной подбородок. На его пальцах были синие наколки. «Твою мать! Рецидивист», – поняла я и хотела бежать.

– Стой, я сказал, – рявкнул мужик, очевидно разгадав причину моей паники, – ответ напишу.

Я покорно остановилась.

– Заходи, – велел он.

Заходить в дом к бандиту не хотелось:

– Я здесь постою, – возразила я, разрываясь между желанием срочно убежать и привезти ответ Аннушке.

– Да не бойся ты, – снова раскусил моё замешательство мужик. – Чай будешь?

– А кофе у вас есть? – спросила я лишь бы спросить, когда поняла, что сбежать не выйдет.

– Найдём, – коротко пообещал дремучий мужик и, пропустив меня в дом, пошел следом.

Мы оказались на грязной, заставленной всевозможными бутылками, кухне. Здесь густо витал запах многодневной попойки и несвежей пепельницы. Окурки от папирос были везде – в полупустой банке из-под кабачковой икры, в тарелках, в недопитых стаканах. Табачный пепел устилал все поверхности, стоило только дохнуть, как он моментально взмывал в воздух и начинал падать, кружась, словно отвратительные тёмные хлопья-снежинки и оседая обратно на липком столе.

– Щя, кофе будет, – буркнул мужик и схватил первый попавшийся стакан с помадой на ободке и окурками внутри. Кофе мне расхотелось.

Мужик пошарил глазами вокруг, не найдя мусорного ведра, вытряхнул окурки с пеплом в грязную сковороду с затвердевшими остатками былой еды, вроде гречневой каши, но я не уверена, затем немного подумал и протер стакан изнутри подолом своей майки. Мне стало дурно.

Мужик тем временем схватил горячий чайник с плиты и налил кипятка в стакан. Сыпанув туда кофе прямо из банки, он поискал чистую ложку, не нашел, взял со стола нож и помешал все ножом.

Затем протянул стакан мне.

– Спасибо, – сказала я, рассматривая не растворившиеся хлопья кофе вперемешку с остатками сигаретного пепла и чего-то белого, похожего то ли на нитку, то ли на чёрт его знает что.

– На здоровье, – кивнул мужик и велел, – ты пока пей, а я ответ напишу.

С этими словами он вышел из кухни. Мой взгляд заметался вокруг в поисках ёмкости, куда бы перелить кофе. Не найдя ничего подходящего, я вылила в какую-то грязную кастрюлю с полужидким содержимым, которая стояла на полу между рядами бутылок из-под водки и портвейна.

Немного успокоилась и принялась терпеливо ждать, осторожно примостившись на замацаном стуле. Дышать старалась больше ртом.

Наконец, когда моя паника достигла размеров Ниагарского водопада, вернулся мужик и протянул мне запечатанный конверт:

– Лично в руки отдашь. Обратно когда? – угрюмо спросил он.

– Послезавтра возвращаюсь в Кедровый, а оттуда, как начальник скажет, – пожала я плечами, – примерно еще день-два там будем, наверное.

– Нюрке передашь, что всё хорошо, пусть не волнуется, – проворчал мужик и добавил, – а ты ей кто?

– Лучшая подруга, – не знаю, зачем соврала я (или не соврала?), – она меня всегда защищает.

– А, ну, это она любит, – хмыкнул мужик. – Тебя-то как звать хоть?

– Зоя, – представилась я, – Зоя Горелова, лаборант.

– А-а-а, лаборант, говоришь, – одобрительно покачал заросшей головой мужик, – а я – Пузырь. Для тебя – дядя Витя.

– Приятно познакомиться, – промямлила я, – так я пойду? Мне еще другие гостинцы разносить.

– Иди, – благосклонно разрешил дядя Витя Пузырь.

Я торопливо порснула к выходу.

– И это! Зойка! – крикнул дядя Витя, – если чё надо будет – обращайся! Своих не бросим!

«О нет, мне от тебя уж точно ничего не надо», – думала я, во всю прыть улепетывая подальше.

Следующим пунктом был поход к родным Аннушки: отдать узелок с вкусностями. Я долго ходила кругами, пока нашла дом восемь, «а». Вот дом восемь – был, а дома восемь, «а» никак найти не могла. Он оказался на соседней улице, точнее был случайным образом воткнут в какой-то слепой тупичок.

Это было двухэтажное здание, то ли общага, то ли коммуналка. Весь двор был завешан стиранными простынями, возле колонки брызгались друг на друга двое чумазых малышей, а под большой елью с обломанной веткой, куда была привязана самодельная качеля на веревке, сидел тощий кот самого разбойничьего вида и деловито вылизывал своё хозяйство.

Аннушкина родня обитала на первом этаже, мне открыла пожилая женщина, судя по габаритам – аннушкина мать. Получив от меня узелок с гостинцами, она поахала-поохала, хотела затащить домой угостить блинами, но я, не к месту вспомнив о кофе дяди Вити-Пузыря, категорически отказалась, сославшись на необходимость бежать в больницу снимать швы.

Во время нашего разговора из дверей кухни выскочил мелкий пацаненок, примерно лет пяти, он с любопытством уставился на меня, а я на него – мальчик был как две капли воды похож на Бармалея.

С женщиной мы договорились, что я забегу завтра к вечеру, забрать узелок с вещами для Аннушки и я, наконец, с чувством выполненного долга отбыла.

Квартира, где жила я (согласно прописке, в паспорте) была отдельной, в небольшом двухэтажном доме из рыжего кирпича. В доме два подъезда, на каждом этаже по три квартиры. Двор обнесен невысоким забором, во дворе клумбы, дощатые сараи, и даже два гаража). Было тихо, лишь два старичка-пенсионера азартно резались в шашки.

– На! – верещал дедок в белой кепке, – вот тебе!

– Спасовал! Я говорю спасовал! – не унимался второй.

Проходя мимо них, я вежливо поздоровалась, матч был прерван и оба дедка уставились на меня.

Маленькая девочка, вся конопатая-конопатая, с тонкими косичками и огромными жёлтыми бантами, прыгала через скакалку, напевая какую-то считалочку. Идиллия, в общем.

И вот я дома. Толкнула дверь (не заперто) и вошла.

Из кухни вышел дядька, глянул на меня и с возгласом: «О! Зойка!» развернулся и ушел обратно. Никаких эмоций дядька не проявил, и лишь по донесшемуся ко мне перегарному запаху, я сообразила, что он пьян.

Больше в квартире никого не было. Громко тикали ходики на стене. Дядька сидел сам на кухне и пил водку.

Добиться от него что-то вразумительного было решительно невозможно, на все мои вопросы он только с крайне загадочным видом хихикал и всё.

Я потопталась, не зная, что делать. Кто этот мужик? Живет ли здесь ещё кто-нибудь? Пришлось пройтись по комнатам, чтобы понять хоть что-то. Первая комната, поближе к кухне, была хозяйской спальней, очевидно там и жил этот дядька с женой, а судя по раскладному дивану с незастеленной несвежей постелью – хозяйка была либо в отъезде, либо ей было всё равно.